Золотые волосы

Однажды, возвращаясь домой особенно поздно вечером, Пауль услышал тихие, сдавленные всхлипы, звучавшие так, будто плакала женщина. Юноша остановился у ворот, прислушался, повернулся в ту сторону, откуда исходили звуки - и, действительно, различил на углу улицы проблеск белого чепца. Пауль подкрался, стараясь двигаться как можно тише, и увидел Ингу, сидевшую на корточках в тени дерева, обхватив голову руками. Инга появилась в доме дяди не так давно – вскоре после того, как Пауль начал в университете. Служанке было, пожалуй, лет сорок (то есть, примерно столько же, сколько Гансу Рабенарду), но, несмотря на возраст, она отличалась замечательной красотой, не свойственной её сословию, занимавшемуся грязной работой с самый юных лет. Даже Пауль, в целом равнодушный к женской красоте, когда увидел Ингу впервые, невольно задался вопросом, как ей удавалось так хорошо выглядеть в свои годы – наверное, она пошла в служанки не так давно. Возможно, она была беженкой с Феззана или приграничных планет? Или чьей-то незаконнорожденной дочерью?.. Через несколько дней после того, как Инга поступила к дяде на службу, Пауль, в очередной раз засидевшийся в библиотеке до поздней ночи, расслышал где-то в доме перебранку женских голосов. Выскользнув из библиотеки и заняв своё излюбленное место возле перил, откуда было удобно подслушивать за слугами, жившими как раз под лестницей, юноша прикрыл ладонью глаза на случай, если вдруг вспыхнут, и стал слушать. Одна женщина (кажется, Инга) плакала и пыталась что-то сказать, но ей возражал второй голос. Он был хорошо знаком Паулю – это была экономка дяди (существенно младше Инги), и она выговаривала рыдающей собеседнице: - …думаешь, ты лучше нас? – удалось расслышать юноше. – Мне всё равно, к чему тебя приучили в доме отца, я с тебя эту спесь собью… Руки тебе выпрямлю… На следующее утро Пауль заметил у Инги лёгкую красноту вокруг глаз; да и в целом служанка выглядела подавленной. Отсюда юноша сделал вывод, что его вторая догадка оказалась верной: Инга была незаконнорожденной, более того, в доме её господина и отца с ней хорошо обращались и о ней заботились. Скорее всего, именно поэтому Инга в конечном итоге пережила Пауля, который был на добрый двадцать один год младше её. Но обо всём в своё время. В любом случае, даже заботливые отцы не вечны, и теперь она служила здесь. - Инга, - позвал её Пауль вполголоса. Несчастная содрогнулась всем телом, вскинулась, чуть не упав спиной на землю, и медленно выпрямилась в полный рост: - Простите, ваша светлость, - прошептала она, - не услышала вас. Вы сегодня припоздниться изволили… - Прячешься от дяди? - спросил Пауль. Инга ошеломлённо замолчала, застигнутая вопросом врасплох. Пауза затянулась, и вдруг Пауль неожиданно, пожалуй, для самого себя предложил: - Пойдём в дом. Спрячешься у меня. - Ваша светлость… о чём вы? - запоздало изобразила удивление служанка. - Ни от кого я не прячусь, я… - она запнулась и замолчала снова. - Ты просто вышла погулять после трудового дня? В полночь, по темноте и холоду, после того, как недавно прошёл дождь? - Инга опустила глаза и вдруг снова заплакала. - Инга, - повторил Пауль, - не плачь. Пойдём ко мне в спальню… нет, послушай! Пусть он думает, что мы делим постель с тобой. Ты ляжешь на кровать и хоть немного поспишь в тепле. Я всё равно не буду спать сегодня. Мне надо учиться. Инга утирала слёзы и ничего не отвечала. - Я не трону тебя, - отчаявшись, настаивал Пауль. - Я… послушай, я просто не трону тебя. Чем я должен поклясться, чтобы ты поверила? Я поклянусь. - О чём вы, ваша светлость… господину клясться служанке, где это видано. Но ведь он рассердится, будет ревновать… - На меня пускай сердится сколько угодно, - ответил Пауль. - Не привыкать. Пойдём, пожалуйста. Давай через чёрный ход…- Инга покачала головой: - У чёрного хода он может ждать меня. Сразу через парадный и то лучше. - Ладно, - Пауль направился к парадному входу, потом оглянулся - Инга отставала, путаясь в платье посреди темноты. - Дай мне руку, - сказал он ей, протягивая свою. - Рукав хоть дай. Осторожно придерживая служанку за край рукава, Пауль провёл её через парадную, по лестнице, через пролёт второго этажа и наконец ввёл в свою спальню. По счастью, на этом маршруте им никто не встретился. Руки у Инги были холодными, рукав - чуть влажным от дождя. Войдя в спальню, Пауль запер дверь за собой и подвёл Ингу к своей постели: - Вот кровать. Найдёшь? - Инга нащупала кровать в темноте и села. В спальне юноши, раньше служившей спальней для гостей, стояла ширма, расписанная рисунками, которые изображали далёкие терранские пейзажи. - Знаешь историю про Сигурда и Брюнхильд? - спросил Пауль служанку. Та медленно кивнула и вдруг хихикнула - скорее всего, от нервов. - Меча у меня нет, - продолжал юноша, - но хотя бы ширмой тебя прикрою. Он огородил кровать ширмой и стал усаживаться за стол. - Да умножится ваш род, ваша светлость, - ответила Инга из-за ширмы, - и да не забудут вас боги никогда. - Не за что, Инга, не за что. - Даже лампу себе не зажжёте, или свечку? - спросила она. - У меня искусственные глаза, - нехотя ответил ей Пауль. - Ночное зрение. Говоря это, он внутренне передёрнулся, вспомнив слова Гофмана. Однажды он упомянул о своём ночном зрении в его присутствии, и тот хохотнул: «Будешь ещё называть себя угнетённым меньшинством?!» Бальдр тогда улыбнулся, и Пауль тоже попытался улыбнуться, но слова Гофмана его задели, и он сам не мог объяснить себе, почему: спорить с ним было действительно трудно. - Ах вот как! – откликнулась Инга. - Здорово, должно быть… Всё-таки сильно вы мучаетесь, ночами не спите. Далось вам это учение, ваша светлость, - вздохнула Инга. - Я хочу защищать в суде несправедливо обиженных людей, - ответил ей юноша. - От кого же, ваша светлость? - Например, таких, как ты, от моего дяди. - Где же я найду деньги, чтобы вы меня защищали? - горько засмеялась Инга. - Я буду работать бесплатно. - А жить на что, ваша светлость? “Я ведь аристократ”, - хотел ответить Пауль, - “и имею независимый доход”. Но даже он тотчас же понял, насколько это глупо: во-первых, источником “независимого дохода” Пауля был его дядя, во-вторых, когда Пауль вступит в наследство, его “независимый доход” будет обеспечиваться такими людьми, как Инга. Нет, это был плохой план. - Тогда я напишу новые законы, - ответил он ей. - А кайзер разрешит вашей светлости? - улыбнулась Инга. - Если кайзер будет против, тем хуже для кайзера. - О боги! Ваша светлость, умоляю, никогда не говорите так! - взмолилась служанка. - Не дай боги вас кто-то услышит. Я очень не хочу, чтобы с вами случилось что-то плохое. - Хорошо, Инга, не буду. - Я желаю вам только добра, - ответила служанка уже сонным голосом, - …и Ганс тоже… - Спокойной ночи, Инга, - сказал ей Пауль, на миг удивившись, почему она вдруг вспомнила Ганса. - Да хранят вас боги, ваша светлость. Пауль обратился к своим книгам и записям, но все попытки сосредоточиться оставались тщетны. Осознание того, что в его постели, как-никак, лежала женщина, волновало. Пауль понимал, что Инга красива, и, хотя он не испытывал желания оказаться в постели вместе с ней, её присутствие всё равно вызывало ощущение чего-то стыдного и тайного, а вместе с тем - и лёгкое отвращение. Это чувство настораживало и тревожило Пауля, и ему приходилось прилагать усилия, чтобы напоминать себе, что Инга ни в чём не виновата. Вместо того, чтобы читать, он прислушивался к дыханию горничной за ширмой. Хотя неосторожные слова Пауля её обеспокоили, дыхание довольно быстро стало ровным и глубоким - Инга уснула. (Устала, конечно же.) Пауль представил, как она спит - сняла чепчик, распустила свои ещё густые и светлые волосы, рассыпав их по подушке. Незаконнорожденная. Красавица-незаконнорожденная со светлыми волосами. Как Пауль не пытался удержать свои мысли от движения в этом направлении, они упрямо возвращались к его отцу. Пожалуй, Инге было слишком много лет - едва ли она могла быть сестрой Пауля; не говоря уже о том, что, пока её отец и господин был жив, о ней очевидно заботились, и это точно не походило на Вильгельма фон Оберштайна. Она не могла быть сестрой Пауля, но ведь где-то у него могли быть сёстры, и братья… и кузины с кузенами. Такие же незаконнорождённые. Сколько их было по всей галактике, по всей вселенной?.. Тогда, несколько лет назад, Пауля испугала перспектива соития со служанками, потому что это походило на кровосмешение. Только сейчас ему пришло в голову, что близость с женщинами из простонародья для дворянина имела высокий шанс обернуться самым настоящим кровосмешением, а вовсе не видимостью такового. Стояла поздняя ночь, в комнате и за окном было темно, мысли путались, Пауль очень устал, и от этого он вошёл в то состояние разума и чувств, когда из глубокой тьмы сознания всплывают наихудшие воспоминания, а отчаяние, тоска и меланхолия затмевают все остальные чувства; но при этом он не испытывал ни паники, ни желания что-то сделать или что-то изменить. Юноша словно пребывал в полусне, и отчаяние просто ощущалось, как музыка, мучительная, но по-своему прекрасная. Пауль вдруг почувствовал, что мир вокруг него пронизан бесчисленными нитями зла, сплетёнными в паутину одновременно легче воздуха и тяжелее свинца. Образ этой паутины не вызвал у него чувства поражения, но осознание, что враг, против которого юноша стремился сразиться, гораздо более могуществен и вездесущ, чем Пауль представлял, легло на сердце тяжёлым камнем. И впервые в уме Пауля забрезжила догадка, что дорога, которая, как он думал, вела его к победе над этим врагом, на самом деле шла в совершенно ином направлении. Её конец терялся во тьме и тумане, но сам вид этой тьмы и этого тумана Паулю был совершенно не по душе. Всё, что он делал и говорил, во что верил, внезапно показалось неправильным. Но он не знал, что правильно, и узнать было неоткуда. В какой-то момент Пауль уснул, упав головой на книгу; его разбудили шорохи, которые уловил чуткий слух юноши. С трудом соображая, что происходит, Пауль поднял голову как раз вовремя, чтобы поймать взглядом край платья Инги, исчезающей за дверью. Только после этого Пауль вспомнил, что произошло ночью и где он находится сейчас. В окно уже бил утренний свет; часы показывали очень раннее утро, но, разумеется, Инге уже требовалось вставать. За дверью послышались голоса - мужской и женский. Неужели Инга всё-таки наткнулась на дядю, забеспокоился Пауль? Поднявшись из-за стола, он неверным шагом прокрался к двери, чтобы прислушаться, но дверь тут же открылась, и вошёл сияющий Ганс. - Ваша светлость… вы не спите? - удивился слуга. - Инга сказала, вы уснули за столом. Вам стоит переодеться и лечь в постель - время ещё раннее. - Пустое, Ганс, - ответил Пауль. - Я всё равно уже не усну, и через несколько часов всё равно вставать. Помоги мне переодеться и умыться, а до университета я дойду пешком. Ганс с готовностью помог ему это сделать. Расставаясь со слугой, Пауль тускло подумал, что ему свойственно не замечать многих очевидных вещей. Вот и между Ингой с Гансом тоже давно уже зрело что-то, что ускользало от видящих в ночи глаз юноши.