о холоде, стаканах и перемене погоды

...When we two parted In silence and tears, Half broken-hearted, To sever for years, Pale grew thy cheek and cold, Colder thy kiss; Truly that hour foretold Sorrow to this... "When We Two Parted", лорд Байрон Фриск всегда была высокой девочкой. вспомнила, в школе дразнили жирафом. что ж, не судьба ей субтильной быть феечкой! "на улице холодно. закрой лицо шарфом" девушка только усмехнулась, натягивая перчатки. если бы сейчас ей было двенадцать, мама настояла бы на варежках, утверждая, что так теплее, но сейчас – ей даже перчатки не очень-то нужны. она – крепкая, здоровая, сильная. устойчивая (не только) к перемене погоды. Фриск может справиться не только с холодным февральским утром, но и, кажется, с чем угодно. в отличие от ее спутника. Санс, кажется, впервые за зиму вышел из дому – Фриск прекрасно знает, что это не так, но не может побороть странное ощущение. ему определенно не место на улице. Фриск рассеянно убирает волосы с лица - их снова разметал промозглый зимний ветер - и не может, не может, не может избавиться от мысли, что им стоит немедленно повернуть и пойти домой. когда-то Санс сказал, что не чувствует холода. врал, разумеется. он часто врал, особенно о своем здоровье. парень кутается в свою старую зимнюю синюю куртку - слишком большую, все еще слишком большую для него, хотя даже для Фриск теперь она уже практически мала - и Фриск видит, что ему действительно холодно. может, пойдем домой? но она же обещала показать ему зиму на Поверхности. Фриск вспоминает, как они это обсуждали. в этом году здоровье впервые позволило ему выйти на улицу в феврале, но сейчас девушка уже начинала сомневаться в том, что это была хорошая идея. да его же трясет. или это просто ее воображение. он почти прозрачный от бледности, почти сливается со снегом. наверное, им стоило повременить. прогулка по заднему двору, по улочкам Эббота явно не стоила того. они... поторопились. ошиблись. так бывает. и совершенно не стыдно повернуть назад. как с ее речью, уже почти полностью восстановившейся. как с его страхом прикосновений – ей было больно признавать, но она не видела никакого прогресса. обидно было понимать, что кто-то, настолько дорогой сердцу, боится ее и боится ее касаний. они всегда торопились – и очень часто были вынуждены отступать. шаг вперед – три шага назад. ничего нового. «уверен, что готов?» – только и спрашивает она, стараясь скрыть беспокойство. Фриск готова поклясться, если он хоть чем-то покажет, что ему опять стало плохо, она моментально затащит его обратно в дом. Санс, кажется, сомневается. ловит ладонью снежинки – и едва заметно морщится, когда они обжигают его холодом. Фриск готова поклясться, он смог бы почувствовать их и сквозь перчатки. снимать их было совсем не нужно. но все-таки ей нравится смотреть на тонкие, абсолютно белоснежные (это же хорошая идея для каламбура, да?), пробитые переплетением венок и шрамиков пальцы. такие маленькие. крохотные. как у маленького ребенка. кажется, достаточно схватить его за руки – и они сломаются, растают, исчезнут, ускользнув сквозь пальцы, как снег весной. снег на снегу. красиво. Фриск смотрит на него сверху вниз – уже несколько лет как это перестало быть материалом для шуток, все просто привыкли к тому, что маленькая девочка выросла. она выросла – он нет. остался ростом с двенадцатилетнего... нет, десятилетнего мальчика. может, даже младше. она где-то слышала, что причиной его низкого роста могли быть условия, в которых он рос. в том числе недостаточное питание. так часто бывает - если ребенок недоедает и недостаточно времени проводит на свежем воздухе и свете (ха!), то он вырастет маленьким и хрупким. разумеется, на нижних этажах лаборатории не было возможности для прогулок. разумеется, подопытных кормили ровно столько, сколько было нужно, чтобы они не умерли с голода. «тебе не холодно?» – снова спрашивает она, пытаясь завязать разговор. Фриск и так прекрасно понимает, что холодно, но ей нужно услышать это от него лично. «немного» – (почти) честно отвечает он, снова спрятав руки в перчатки и перестав только сильнее вредить себе. Санс стоит неподвижно, опираясь на трость, и смотрит, смотрит, смотрит, сквозь забор их заднего двора, кажется, смотрит исключительно на снег, словно пытаясь запомнить каждую снежинку. «знаешь» – внезапно заговорил он, и Фриск на секунду решила, что ей послышалось. у него был тихий, слабый голос, так что такое... случалось. девушка повернулась к собеседнику, пытаясь по его позе и выражению лица прочитать его эмоции и состояние. все-таки не она из них двоих умела читать язык тела. не она, лишь раз взглянув на лицо мегаломаньяка, могла определить его точное число смертей. «да?» – она кивнула головой, жестом попросив продолжить. кажется, Санс подбирал слова. «это совсем не похоже на Сноудин» – неожиданно пробормотал он, обведя рукой покрытую снегом поляну. «разве?» – Фриск никогда не сравнивала районы Подземелья с временами года на Поверхности, но сейчас ей показалось, что между ними действительно была какая-то разница. что-то, что она не могла описать. что-то, что не могла даже почувствовать – а Санс мог. разумеется, он был очень... чутким. во всех смыслах. от невероятной наблюдательности и абсолютного музыкального слуха. до крайне низкого болевого порога и практически отсутствующей выносливости. «думаешь?» – девушка нахмурилась, пытаясь определить, усиливается ли ветер. если температура опустится еще хоть на пару градусов – даже на градус – она немедленно уведет Санса домой. «наверное, дело в ветре» – он поправил капюшон, пытаясь спрятать лицо от снежинок. «в ветре?» – Фриск качнулась с носков на пятки. «ну да. под землей его не было» – он только пожал плечами. во время своего путешествия Фриск не обращала никакого внимания на полное отсутствие ветра. как и на многие другие вещи, которые Санс, разумеется, замечал. они простояли в тишине еще несколько минут. «пойдем домой?» – предложила Фриск. она знала, что примерно четырех с половиной минут Сансу хватало, чтобы устать. он, казалось, вообще не становился сильнее. не выздоравливал. только слабел. и это чертовски сильно пугало самого смелого человека на планете Земля. он только кивнул, и Фриск отступила к входной двери – после Рождества с нее так и не сняли венок из остролиста - и открыла ее. парень в последний раз посмотрел на что-то в заснеженных полях и шагнул в помещение. девушка захлопнула дверь сразу за ним, не пуская холодный воздух внутрь – Сансу и так хватило мороза на несколько недель вперед. ей не нравился их дисбаланс сил. вернее – слегка пугал. в некоторые особенно странные, глупые моменты Фриск начинало казаться, что это она как будто высасывала из Санса жизненные силы по мере собственного взросления – но она эти идеи отбрасывала. даже если это и было правдой, она не хотела в это верить. она на многие вещи хотела закрыть глаза. например, на то, насколько хрупким Санс был. отчасти – по своей природе, отчасти – по вине болезни и всего того ужаса, через который прошел. еще хотела не думать о том, что он был ей дорог – дурацкая подростковая гордость долго не позволяла признавать собственную симпатию к разбитой фарфоровой кукле. Фриск вытрясла себя из пальто и вдохнула полной грудью их теплый, домашний воздух. дома всегда приятно пахло. независимо от времени года - теплом, корицей, яблоками и чем-то приторным, цветочным. забавно, но она была уверена, что если бы ее похитили и привезли домой, завязав глаза и заткнув уши, она бы все равно смогла просто по запаху понять, где находиться. Санс только скинул капюшон, не спеша снимать куртку. привыкал к перепаду температуры. медленно стащил перчатки. ничего, Фриск готова подождать. ей не нравилась эта аналогия, но она, без обиняков, любила разбитый стакан из той старой присказки. «возьми стакан» «разбей его об стену» «а теперь извинись перед ним» ха-ха. к слову о смешном. «эй» – Фриск улыбнулась, предчувствуя реакцию на новую шутку, и повернулась к Сансу. «мне нравится твоя хрупКОСТЬ»