Я простой антигерой, ты хорошая.

"Я знаю, что в моём мире так много лжи — Точно так же, как и в вашем. Каждый день заставляют нас строить этажи, Чтоб казаться кем-то более важным." — писала зеленоглазая смуглянка на дряхлом листке блокнота свой последний стих. *** Мрачное небо, полностью застеленное пеленой туч, возвышалось над городом, словно передавая настроение сегодняшнего дня. Поздняя осень с присущими ею оранжево-красными листами клена, хоть их и было довольно мало. Запах мокрого асфальта и сырости витал везде, врываясь в ноздри и оставляя чувство некой меланхолии за собой. Атмосфера нагоняла тоску и уныние, утаскивая в омут забвения и потеряности. Правда, после такого рода ощущений, появлялась сплошная апатия, съедающая изнутри и заставляя почувствовать хоть что-то, будь-то боль или банальная агрессия. А ещё нахлынувшие резко воспоминания. Плохие воспоминания. Турция не любил романтизацию осени. Для него это время года было один из самых худших. Именно осенью, принятие смерти становилось значительно сильнее обычного. Умирающие деревья, затопленные дороги или просто постоянный запах плесени. Отвратительно. Смерть парила везде: начиная от детских парков и заканчивая кладбищами, где казалось бы смерть была верным другом. Почему-то именно осенью к нему в голову приходили мысли о смерти и о ней. О её чёрных длинных вьющихся волос, которые сияли под светом луны, словно обсидиан, об её изумрудно-зеленых глазах с тонкими золотыми прядями, похожими на шипы вокруг колеса. Но больше всего привлекала в ней её улыбка. Улыбка у неё была не такая, как у других молоденьких девушек, сливающаяся с неулыбкой. К тому же их улыбки были хитрые, злые и притворные. У неё, напротив, когда приходила улыбка, то вдруг, мгновенно исчезало серьезное и даже несколько угрюмое лицо и являлось другое — детское, доброе, даже глуповатое и как бы просящее прощения. *** "Это было как смертный приговор: знать, что я никогда не смогу обнять тебя, никогда не смогу рассказать тебе, что же ты для меня значишь.....и так больно осознавать, что я для тебя не значу того, чего ты значишь для меня. И боюсь, что никогда уже не буду значить, милый." — азербайджанка, поставив точку, встала со стула и взяла в руки старую потрепанную чёрно-белую фотографию, которую достала из деревянной тумбочки, где лежало много других памятных для неё вещей, таких как: старая тряпичная кукла, мамина расчёска, детское покрывало, аккуратно сложенное, на которой также лежала большая стопка с фотографиями, а также потрёпанный и мёртвый цветок хары-бюль-бюль, который ей когда-то подарил пятилетний Турция на её пятом дне рождении. Помнится, тогда он ей ещё вручил изумрудные серёжки, которые она никогда не снимает и бережно носит. Его подарки всегда были дорогими. Дело даже не в цене, а в том, что для неё значило его внимание. Фотографию она рассматривала очень внимательно и долго, словно изучая своим взглядом каждую точку. На фото была маленькая девочка, которая держит за руку милого кудрявого мальчишку. Они улыбаются так нежно, по-детски, так невинно могут улыбать только дети. Тогда всё было хорошо. Не было проблем, забот, жестокости. В детстве казалось всё и все таким невинным. Особенно ей. Азербайджану казалось, что в мире существует лишь любовь и, что она победит всё. Как же сильно она ошибалась, кормя себя ложными ядовитыми надеждами. Её "розовые очки" уже давно потеряны, как и любовь. "Любви нет, глупая ты девчонка, ты живёшь сказками своей старой матери, которая желает тебе добра, но не понимает, что сделает только хуже, кормя тебя ложными надеждами. Любить это всегда больно." — грустно улыбалась мусульманка, по щеке которой уже скатилась одна одинокая пачка прозрачная горькая слеза. Она была словно огонь, раскалённая и горячая. Сжигала нежную кожу щеки азербайджанки. *** Гримёры похоронного бюро постарались на славу. Азербайджан была прекрасна. Пушистые ресницы, прикрывающие глаза вместе с веками, пухлые и чутка приоткрые губы, но также непривычно бледная кожа. Она была принцессой из сказки, Белоснежкой в стеклянном гробу. Только принц не вернет ее к жизни, даже наоборот, а гроб ни капельки не стеклянный. Посмотрев на девушку через открытую крышку гроба, создавалось ощущение, что она просто очередная скульптура прямиком из музея Лембрука. Только проблема в том, что еще несколько дней назад она ещё была жива. *** — Если бы я знал, когда видел тебя в последний раз, что это последний раз, я бы постарался запомнить твое лицо, твою походку, все, связанное с тобой. И, если бы я знал, когда в последний раз тебя целовал, что это — последний раз, я бы никогда не остановился, милая... Две розы цвета запёкшейся крови выпали из бледных рук турока и упали на холодную груду землю, под которой лежала та самая, что не выходит из его головы и уже никогда не выйдет. **** Турция помнит ее смех, ее улыбку и пошлые шутки. Помнит ее слезы и крики, ее мольбы… Он помнит все отчетливо, даже слишком. Турок все еще чувствует пульсацию вен на ее шее. Во сне он слышит ее плач, приследующий его, словно крик Банши. Вдыхая воздух, Турции в нос ударяет пряный аромат ее духов, смешанный с вишневым запахом блеска для губ. Парень думает, что сходит с ума, ведь везде мерещится ее силуэт, причем в этой ебучей черной кофте. Нет, осман не может сойти с ума, он уже сумасшедший. Долбанутый на всю голову. Из воспоминаний остались лишь шубка и снимки побоев. Но даже от фотографий ее оголенной шеи, усыпаною алыми гематомами от его рук и еле видных губ, покрытых все тем же блеском, хер встает значительно быстрее, чем при просмотре порнухи или секса с еще живой Азербайджан. Некрофилия? Тупция хочет трахнуть свою умершую подружку? Да, сука, еще как. Турции чертовски не хватает азербайджанки. Он сам лишил себя своего же счастья, но не только себя. Турция лишил Азербайджан жизни, пускай все и списали на несчастный случай. С каких пор убийство считается несчастным случаем? Турок хочет сидеть в тюрьме за содеянное. Лучше бы он сел еще тогда, несколько месяцев назад. В тот раз, когда осмелился поднять на нее руку. Жалел ли Турция? Отчасти да. Турция жалел о смерти Азербайджан, а не о том, что душил ее. Противоречие, не так ли? *** — Я боялся потерять себя, привящавшись к кому-то.....так и случилось. — кудрявый грустно улыбнулся, вытирая новую партию горьких слёз. — Мне так стыдно перед тобой, Аз. Выгляжу жалко. Мне сейчас тебя так не хватает. Только к тебе я всегда мог пойти и пожаловаться на свои боли. А ты бы меня нежно уложила на диван, глядя по голове и убаюкивая своими колыбельными. Отпустить — легко, ведь даже никто не спросил моего мнения, когда ты ушла навсегда, но забыть — тяжёлый, больной и долгий процесс, который будет мучить меня до конца жизни. Как тебя забыть?! Как выкинуть из головы твою улыбку?! Хватит являться мне по ночам во снах, прошу. — в ответ лишь мёртвая тишина, которая царила на территории всего безлюдного кладбища. *** Со всех сторон слышатся плач и отчаянные крики ее отца. У самого гроба стояла чуть наклонившись её родная сестра, Армения. Она дрожащими руками уложила аккуратный букетик из двадцати алых роз прямо на закрытую дверцу деревянного гроба, тихо плача и, иногда, вздрагивая. Россия ненавистно резал турока взглядом. Глаза русского были тоже наполнены слезами, но он их кое-как сдерживал. Где-то в сторонке ревела Украина, которую за плечо приобнимал Грузия, прижав к груди. Турции становится не по себе. Атмосферу похорон он ненавидел с детства. Все слишком затянуто. С атласной ткани лацканов пиджака маленькими ручейками стекают капли дождя. Интересно, ее слезы выглядели так же? Нет, определенно нет. Слезы Азербайджан были похожи на осколки стекла. Они не блестели как жемчуг или глитер вокруг ее глаз. Это были осколки ее любви, стекающие по щекам вниз. Гроб медленно отпускается под землю в сопровождение криков старого СССР. Мальчики не плачут, но сейчас Турции плевать на этот стереотип. По щеке скатывается предательская слеза, сразу смешиваясь с дождем и оставаясь незамеченной. Краем глаза, Турция замечает пристальный взгляд Пакистан, в упор смотрящий на него. Ненавидишь, да? И правильно. На могильной плите ее фотография и имя, написаное самым лучшим шрифтом, который Турция смог найти. Он хотел проводить ее достойно, раз не смог уделить Азербайджан достаточно любви при жизни. Турок медленно подходит к могиле, возлагая цветы в честь своей королевы. Да, Аз не была идеальна, даже наоборот. Но сейчас кудрявому было плевать, да и чего уж рассуждать о недостатках мертвеца. — Ты обещал любить ее, ублюдок, — выплевывает Пакистан, стоящая за его спиной. — где же была твоя забота и ласка? Неужто в могиле вместе с Азербайджан? Турция молчит. Нет смысла оправдываться перед ней. Да, осман виноват, он всем блядским нутром чувствует это. От изнуряющей боли в душе хочется застрелиться прямо здесь же. — Я любил ее. — севшим от молчания голосом произнес парень. — И где же твоя любовь? — мусульманка вытирает слезы с лица. — Чтобы не говорили следователи, я знаю, что ты ее довёл. Ты убил её. Просто ты это сделал не сразу, а постепенно. Ты довёл её!— Пакистан говорит это с таким презрением, что парня передернуло уже пару раз. — Завали ебало, Пакистан, тебе никто не давай право на голос. — рычит Турция. — и я не намерен это обсуждать. Страдай хернёй в другом месте. Пакистан толкает парня в плечо и всплескивает руками. — Пошел нахуй, Турция. — развернувшись на каблуках и поправляя мокрую от дождя абайю, покрытая мусульманка уходит в сторону других мусульманских стран, оставляя зеленоглазого одного. *** Армения с Турцией разбирали вещи Азербайджан в её доме, сидя на полу. Пока девушка аккуратно складывала детские фотографии в отдельную шкатулку, парень находит под кроватью своей сестры блокнот. Открыв его на первой попавшейся страничке, он шёпотом прочёл: "Мне предстоит тебе о многом не сказать, Мне предстоит к тебе однажды не вернуться. Как жаль, что нам приходится терять Людей, с которыми хочется проснуться." — Ты что-то сказал? — повернулась к нему Арм, посмотрев на него своими опухшими от слёз глазами. Её, видимо, тоже в последние дни мучали кошмары. Турция замер, глядя в пол. Он устало смотрел в одну точку, ведь он не спал уже пять ночей подряд. Осман боялся увидеть во сне её. Её чёрные, как уголь волосы, большие зелёные глаза и нежную улыбку. Он боялся, что она позовёт его, чтобы заключить в объятия, но тот не сможет. Её строки вновь прожгли его сердце. И только сейчас до него начало доходить, кого он лишился. Наверное, он так бы и сидел, глядя тупо в пол и размышляя над всем пережитым, если бы не армянка, которая начала трясти его и спускать с обломков на землю. — Турция, я спрашиваю, у тебя всё нормально? — чуть громче прежнего сказала она, легонько держа его за плечи и осматривая его утомлённое лицо обеспокоенным взглядом. Турок вздрогнул и посмотрел на неё красными от слёз глазами. — Да, всё нормально. — тихо и невнятно произнёс он, отводя от неё взгляд. Кудрявый встал с пола, тем самым скидывая руки младшей сестры со своих плеч. — Уверен? Может ты лучше домой пойдёшь? Выглядишь нездоровым. Тебе нужно идти домой. Поспишь, наберёшься сил и продолжим. — чересчур уверенно поставила она ему "диагноз" и прописала "лечение". Но, боюсь, это не поможет. — Угу, я уже собираюсь. — холодно ответил парень ей, выходя из пыльной комнаты *** Дрожащими от страха и слез руками, Азербайджан хватается за стальной капкан вокруг ее шеи, пытаясь вдохнуть не много воздуха. Турция рычит и сильнее сдавливает горло, выпуская изо рта девушки хриплые просьбы прекратить. В глазах азербайджанки темнеет, а сознание растворяется, опустошая поток мыслей и сводя умственную активность к минимуму. Османа это только забавляет. "Любишь меня? Ты все еще любишь меня, Аз?" Мусульманка простила бы его, простила бы хоть сотню раз, но уже не уверена, что выживет. Кислорода становится все меньше, а перед глазами появляются разноцветные пятна. Кончики пальцев рук и ног немеют, как и сами конечности. Легкие горят ярким пламенем, заставляя сердце все сильнее сокращаться. Азербайджан хрипит, а из глаз непроизвольно стекают слезы. Неужели это конец? Живот скручивает в спазмах, а в горле стоит ком из рвоты. Капкан на горле не расслабляется ни на секунду, сокращая минуты ее жизни. "Я же люблю тебя, слышишь? Больше жизни люблю… " — Я люблю тебя, Азербайджан, — шепчет ей на ухо Турция, расслабляя хватку. Тело скатывается по стене, падая на кровать. — Только не надо сейчас строить из себя жертву, сама виновата. — холодно отрезает осман, надевая футболку. Со стороны смуглянки не исходит никаких звуков. В комнате повисла гробовая тишина, давящая на барабанные перепонки. — Азербайджан? — тихо спрашивает Турция. Парень подходит к телу девушки, нащупывая пульс на руке. Ничего. Просто, блять, ничего. Земля уходит из-под ног, и Зеленоглазый судорожно обнимает остывающее тело, пытаясь вернуть Аз к жизни. — Малыш, я люблю тебя, слышишь? — шепотом твердит он. — Не оставляй меня, детка, я люблю тебя… *** — Он любил её, Росс? — хрипло спросил сына старый Союз, который лежал больной в постели. — Какая к чёрту любовь, отец?! О какой любви может идти речь?! Он причинил ей столько боли! А она, как сумасшедшая была в него влюблена. Это Азербайджан себе сама внушала, что он её так любит и, что она заслуживает к себе такого отношения. Но, Боже, любви с его стороны никогда не было.....