Бесшумное дыхание

Глупо. Слишком глупо терзать себя различными вопросы на тему « Почему именно так и сейчас, и как же этот ужаснейший приговор — неужели он и не был таковым или все дело в нем?». Урок с этой темой Олеся явно не сдала, получив незачет. Только как-то странно все это, в любой другой бы ситуации она бы прыгала от счастья и рассказала бы ему первому с нескрываемой улыбкой. А сейчас… Он женат и она не хочет ему мешать. не хочет стать третьей лишней. Не хочет разрушить его брак. Но, с другой стороны он же тоже этого хотел. Она не заставляла его и тем более уж не принуждала. Может им и стоить пожинать плоды вместе? Нет, она не станет. Она не сможет. Только кому от этого хуже? В голове рисуется план либо отказаться от всего медиа пространства, либо сказать ему. Не видеться они не смогут и рано или поздно он все поймет. Разлучница, которая залетела от женатого — как же херово звучит. Нужно придумать что-то нейтральное.

***

Странно столько лет вместе и никакой боли или угнетающий пустоты он не чувствовал после развода. Юридически, даже измены не было, потому что именно в тот день они окончательно разошлись в противоположные направления. Споры, скандалы, ссоры — все выше перечисленное не присутствовало в их отношениях даже в момент расставания. Самый жизнерадостный и незамолкающий человек даже рта не мог открыть, что-то между ними рушилось и в конце концов окончательно сломалось. Месяцы молчания, не о чем поговорить. Они пытались — это правда и Журавлев пытался, но все это пришло к своему логическому завершению. Его несносно пугала Олеся: бледность, отказ от любимых блюд, милые голубые глаза отдавали легкой усталостью. Все это складывалось в одно и вырисовалось довольно-таки интересное слово. В целом все можно было списать на отравление или что-то в этом роде. Но не зря же он играл представителя правоохранительных органов и даже когда-то был им сам. Ну и ко всем предрассудком финалом стало случайное столкновение, в котором содержимое ее сумки оказалось на полу и в тот момент быстрота его чтения была кстати. Запомнив банальное название, а после узнав о нем полную информацию, до него дошла окончательная картина происходящего. Олеся беременна. Радость и дикий страх за все. За то, что она ему ни при каких обстоятельствах не скажет, или еще хуже уедет куда подальше. За то, что он будет плохим отцом. За то, что она его и на миллиметр не подпустит (что в целом и происходило). И самое ужасное — беспокойство о ее состоянии — самое ужасное, он же не сможет помочь, даже узнать не сможет. Ненавязчивый звонок в её квартире раздается раз за разом, стрелка часов перевалила за десять. Увидев его на пороге она была поражена. Но все же открыла. — Дима? — вопросительная интонация скорее спрашивала какого он забыл здесь? — И тебе привет. — как только он услышал поворот замка он уже успел примерит все возможные исходы сегодняшнего вечера. К сожалению, все они имели отрицательный результат. Он вошел в чистую, светлую прихожую. Олеся выглядела до невозможности уютной: слегка растрепанные волосы, ни грамма косметики. и запах который сводил его с ума — Почему? — убийственно ровным голосом спросил Журавлев, спокойно смотря её сторону. И в этот момент он видел ее насквозь. — Почему не сказала мне сразу? Она не пытается прикинутся глупой и спрашивать — мол, о чем ты? Она вздрогнула, пугаясь его интонации, пыталась не смотреть ему в глаза, но все же посмотрела (лучше бы этого не делала) они были такими грустными и словно в них отражались разбитые надежды, будто она предала его. — Я не хотела рушить твой брак. — чертовски больно говорить ему, когда она об этом думала было легче. Ее руки уже начинали дрожать, глаза становились влажными. — Олесь… — он даже не смеет продолжать дальше, потому что он слышит всхлипы доносящиеся с её стороны, он аккуратно пытается обхватить её руками, боится, что отвергнет его, но она только сильнее прижимается, осторожно подхватывая её на руки он относит её на диван, усаживая её. Её рука непроизвольно метнулась к животу. Она поняла, что не может. Не может поступить так с ребенком. Его ребенком. Она только сейчас осознавала, или накручивала, что она фактически лишала своего их малыша папы. — Дима, Димочка, прости меня. — прошептала она, чувствуя, как по щекам градом катятся слезы — впервые за последние недели. — Олесь, ты чего? — он кончиком носа стирает ее слезы. — Все хорошо, слышишь. Я не злюсь, все хорошо. Просто ты могла сказать мне раньше, ведь он общий, — Дима сделал акцент на слове «он», видимо, чтобы показать ей, что она была не права, решая все за него. — Твой и мой. Слова ударили в самое сердце. Она задрожала еще сильнее. Она находит его руки и пытается сцепить. — Мне поставили бесплодие, — она пытается перевести дыхание, — но был какой-то шанс забеременеть, мы расстались с Максом три месяца назад и я … — он видит как ей сложно, но не знает чем ей помочь? — даже перестала об этом думать, но потом мы… Я не хотела тебе говорить, мы просто потрахались и все. И потом у тебя Лена и я решила, что это только моя проблема. — она перестает дрожать, но слезы предательски скатываются по её щекам, последние целые кусочки ее сердца готовились расколоться на сотни маленьких осколков. — Мы развелись с Леной в тот день, когда мы с тобой. — он смотрит на неё и не понимает ничего абсолютно. — И ребёнок это же не проблема? — он искренне недоумевает. Они взрослые люди и навряд ли это можно считать проблемой. — Это все неправильно. — он не выдерживает и закрывает ей рот поцелуем. Самым заботливым и трепетным на столько на сколько мог. — Посмотри на меня. — его голос необычайно твердый и настойчивый, но при этом не теряет прежний мягкости. — Все хорошо. Мы справимся. Ты ни в чем не виновата, слышишь? — она слегка кивает. Она уже ничего не понимает. Она была готова ко всему чему угодно, но только не к этому, чтобы он сидел перед ней коленях и убеждал, что все хорошо. Его глаза упали на то место, где рос их ребенок, и оставались там. Рука инстинктивно потянулась животу и, прислонив ладонь, стал поглаживать большим пальцем участок кожи, скрытый домашней футболкой. — Не смей плакать, — по слогам произнёс он, будто отдавая приказ, который она обязана исполнить. — Тебе нельзя. — Я люблю тебя, не как друга. — сердце бьется еще быстрее, какое-то непонятное чувство зазывает вновь. Она боится. Боится его невзаимности сейчас, но с какой странной уверенностью осознает, что ей уже нечего терять. Она слегка привыкает глаза и вновь распахивает их. Улыбнувшись, Журавлев прислонился своим лбом к ее, а после стал целовать каждый сантиметр ее лица, вместе с этим убирая пальцами последние, казалось бы, выплаканные слёзы. — Я люблю тебя. Если я скажу, что мне кроме тебя никто не нужен, то это будет уже через чур, да? — мандраж отступал, все открытые вопросы становились закрытыми. На его высказывание она лишь улыбается, словно ей нечем парировать. Ни в положительную, ни в отрицательную сторону. Дима убрал ладонь от ее лица, опустил ниже и пробрался под футболку, касаясь живота холодной рукой. Их температура слишком разная, его ладони стали невероятно холодными словно лед, а она оставалась горячей. — Может скажешь? — услышала она, чувствуя, как его рука намертво прижалась к ней. — Но ты же итак знаешь. — А я хочу услышать это от тебя. Он смотрел на неё с таким ожиданием, пока она закусила губу, немного жмурясь, а затем выдохнула, улыбнувшись. — Я беременна, Дима, у нас будет ребёнок. Его глаза загорелись такой нежностью и трепетом, что даже защемило в груди. — Я люблю тебя.