Клубничный тортик

      Всегда Рину он казался странным. Эксцентричным, в его образе и мышлении присутствовала некая шизоидность, он был непостижим, совершенно. Лицо доктора Рацио всегда холодное, лишенное эмоций. Рин часто ловил себя на мысли, что совсем-совсем его не понимает.       Его странные взгляды, совершенную отстранённость от окружающих и всего мира. Для здорового взрослого человека Рацио слишком глубоко погружался в себя, когда был в обществе. Мог позволить себе пялится на Рина, думая непонятно о чем. Но он казался одиноким, непонятым, поэтому Авантюрин старался быть терпимее к его странностям. Но Веритасу было все равно на людей и их мнение, а потому он говорил что думал. Но даже не смотря на это, Рин был уверен, что его друг умело и намеренно скрывает свою другую сторону.       Мир грёз. Такой прекрасный, красивый, сверкающий и умиротворяющий. То в чем Рин так нуждался и любил. И сейчас находясь в помещении напоминающим какой-то морг, он чувствовал себя странно и даже достаточно некомфортно – в животе тянуло, а общий тремор давал о себе знать.       Белая плитка, холодный свет, непонятное гудение – ты словно в кабинете у врача, но все же больше это похоже на хирургическое отделение, чем в принципе и было. Веритас провел в этой комнате месяцы, в последнее время особенно увлекаясь научной медициной. И сейчас он словно врач, стоя перед Рином в белоснежном халате, тщательно оглядывал друга своим фирменным, с ноткой надменности и странности взглядом. Вот он ушел куда-то далеко в себя, но все еще смотря на него, будто думая что-то о нем. Как и всегда это достаточно долго, и под этим взглядом Рин смущается, опуская глаза.       Очнувшись от пребывания в какой-то своей фантазии(в которой Рину казалось, присутствует именно он!), Рацио развернулся и отошел к шкафам, принявшись что-то искать в нижнем. Поежившись на неудобной табуретке Рин решил первым заговорить: – Я рассчитывал... что если мы не видимся долго, то ты позовешь меня выпить вина или типо того, – он мял пальцы в руке, нервничая. Рин явно был огорчен тем, что его друг впервые за долгое время пригласив его к себе в "лабораторию", устроив какую-то деловую встречу или ту, что окончится лекцией. Плюс обижало то, что пока Рин разговаривал с ним, Рацио гремел инструментами на двигающемся металлическом столике. – Я рад тебя видеть, – коротко и без лишних эмоций, вдруг ответил Рацио, продолжая словно готовится к операции, гремя всевозможными пилами и ножами, доставая ампулы, наполненные одной только ему известной жидкостью.       Услышав такое Авантюрин более чем обрадовался, так как даже такое для доктора было жутким дружественным откровением, что ему не присуще. От Рацио это так неожиданно, что Рин даже смутился. Сказав такое, он будто раскрыл одну из карт, показывая странное предвкушение чего-то, недостижимого Рину. – Так зачем ты позвал меня сюда сегодня? – проговаривая это Рин напрягся, так как доктор, закончив копаться в железяках, двинулся слишком уверенно к нему, нависая над, и без того ниже его ростом, сидящим на этой низенькой табуреточке, Рином.       Взгляд Рацио как всегда шарил по всему телу, временами отрываясь от реальности, заглядевшись на какие-то его части, обдумывая что-то о них, в своей голове. От этого взгляда Рина передергивало. – Ты похудел, – рука Рацио мягко и нелепо легла на плечо. А взгляд, с которым он это сказал, был таким же странно-нелепым, но с ели уловимой ноткой заботы.       Дрогнув от неожиданности, Рин опешил: такая уклончивость от сути всего дела совершенно не похожа на "обычного" его друга. Он говорил сразу по-существу, сразу к делу. Это наталкивало на мысль, что у Рацио сегодня "особые" планы, из-за которых он переживает что-ли, поэтому так себя ведет. Планы, которых Рин явно не ожидает от него. До кучи доктор никогда не проявлял тактильность, оставаясь "бесчувственной" скалой.       Потом вдруг он замолчал, оставляя руку на плече, опять погрузившись в себя. От человека плохо социализированного, как и ожидалось, он не понимал когда его молчание или например, это поглаживание плеча, поймут неправильно. Молчание продлилось долго, а рука все лежала на плече, покачивалась, почти невесомо оглаживая. Но с каждой секундой она сжималась сильнее, подсказывая, что в голове у доктора происходит что-то очень странное.       Вдруг он, не убирая уже больно сжимающую плечо руку, резко и быстро выдал, будто до этого решаясь: – Я намерен провести исследование каннибализма среди людей, – глаза Рацио набросились на него, ждав, какую реакцию покажет друг.       Рина будто ошпарило кипятком. Брови оказались на лбу, а рот он не смог удержать закрытым. Он совершенно не смог сохранить самообладание, даже спустя годы тренировок в игры в покер. – Э...? – единственное что смог выдавить совершенно ошарашенный Рин.       Рацио хмыкнул. С каждой секундой напряжение повышалось и Рин все меньше узнавал друга, с таким новым, неведанным ему набором эмоций. – По реакции не мудрено сделать вывод, что термин тебе знаком, так что обойдемся без лишних определений, – он уже словно осмелев, почти полностью отошел от привычной безэмоциональсти, и расплылся в странненькой ухмылочке, ведь скрывать уже было нечего. Он быстро отвернулся, оставляя Рина наедине с жутчайшим шоком.       Доставая хирургические перчатки и две маленькие склянки, он весело мычал какую-то песенку под нос, от чего сердце Рина еще больше забилось, уже близкое к тому, чтобы выпрыгнуть из груди. Его накрыло вполне объяснимым шоком, переходящим в панику: казалось, он пришел сюда не лекцию послушать, а блюдом стать. – ТЫ МЕНЯ СЪЕСТЬ Х-ОЧЕШЬ?! – прокричал надрываясь, словно обезумев от такого заявления друга. Он проорал это уже вскочив, будто сделав шаг для побега. Дрожащий перепуганный Рин. Руки неконтролируемо и страшно тряслись, горло болело от сильного крика, заставляющего голову раскалываться на кучу осколком.       Рацио ужасающе, потому что совершенно невозмутимо, продолжал напевать себе что-то под нос, шурша крафтовыми одноразовыми пакетами для шприцов. Даже можно сказать иначе — он словно упивался такой реакцией.