Не базарь

Помещение окутал полумрак, тусклый холодный свет лишь исходил от одиноко висящей лампочки. Толстые веревки походили на канатные, опутывали руки, не давая возможности даже ими пошевелить. Чем дольше Кашин был связан, тем больше он ощущал, как изделие впивалось в кожу и натирало запястья, оставляя за собой покрасневший след. Дышать становилось с каждой секундой тяжелее, то ли от накатывающей паники, то ли от того, что было очень душно. Даже без футболки. Голубые глаза с мольбой обратили свой взор на рядом стоящих парней, которые в ответ недобро скалились. В нос резко ударил запах крови и сырости, что давно въелся в стены этого подвала. Какой-то рвотный позыв неприятно застрял в горле, отчего Кашин поморщился. Как он мог так просчитаться? Попытавшись напрячь мышцы, чтобы немного ослабить веревки, именно так, как учили в академии, рыжий почувствовал более пронзительную боль, чем от трения. Безуспешно. Обернувшись на высоченных амбалов, держащих в руках верх от разорванной ими полицейской формы Данилы, те громко смеялись, что вызвало волну ненависти от такого неуважения в парне: — Сукины дети, положите на место. Как только я выберусь отсюда, я вас всех наебашу, вы будете гнить в тюряге, мрази! — кричал Кашин. В ответ те еще больше начали заливаться омерзительным смехом, режущим уши, явно не веря в то, что у Дани есть какой-то шанс на спасение. Он и сам с каждой минутой, проведенной здесь, переставал верить. Послышался скрипящий звук открывающейся железной двери, брюнет, щелкнув пальцами, подал своим служащим знак, чтобы Руслана оставили наедине с Кашиным. Как только они вышли, закрыв за собой, Тушенцов подставил второй стул напротив и, покуривая сигару, уселся. — Сколько лет, сколько зим! Ну, что, Дань? Не передумал? — с явной издевкой спросил он, поправляя ворот идеально отглаженной рубашки. — Сука, Тушенцов? Решил отомстить за то, что я борюсь за справедливость? Как только прозвучал этот вопрос, брюнет резко поднялся со стула и начал нахаживать кругами возле рыжего. — Ты же не хочешь по-хорошему. Я тебе еще два года назад говорил, поиграл в дядю-полицейского, и хватит. К себе звал, но ты, сученыш, начал нос не в свои дела совать, на меня что-то рыть начал. — Отпусти меня, нахуй, иначе я тебя посажу на пожизненное. Я все о тебе знаю, всей хуйни, что ты натворил, слишком много, чтобы дать тебе только пожизненное. У тебя руки по локоть в крови. — А что, тебе плохо было со мной? Я говорил — не лезь, и все будет нормально, но ты же посмел ослушаться. И что, нравится на поводу у них? Думаешь на их руках меньше крови, чем на моих? — Я все делаю честно, а ты продался из-за грязных бумажек. Ты же так мечтал выбраться из нищеты. Смотрю, выбрался, это сделало тебя счастливее? Руслан, наклонившись, прошептал на ухо своему бывшему возлюбленному: — Да-а, не поверишь насколько. Деньги — власть, в деньгах вся наша жизнь. — А любовь? — Пытаешься надавить на какие-то мои старые чувства к тебе? Не получится. Ты предал меня, когда пошел против. Я мог простить все, но не то, что ты пытался лишить меня моего счастья. На душе стало невыносимо противно от монолога Тушенцова. Не сдержавшись, Кашин плюнул под ноги брюнету, показывая всю свою ненависть. — Посмотри на себя, блять! Во что ты превратился? Просто ебаное животное, не заслуживающее ничего. Готов идти по головам, наплевав на какие-либо моральные принципы. — Да что ты знаешь о принципах? Это просто установка в голове слишком занудных людей. Таких, как ты. Рассмеявшись от осознания своей вседозволенности, Руслан немного присел, оказавшись на одном уровне с Данилой. Все лицо рыжего было в синяках и ссадинах, отчего сердце Тушенцова сжалось. К ногам Кашина он был готов положить весь мир. Да даже сейчас он готов, но так и не может простить ему то, что Даня принял другую сторону. Именно эта мысль вызывала желание собственноручно лишить его жизни. Мысль, которая отдавала мурашками. Естественно, Тушенцов не был настолько бесчувственным, но когда ты очень долго варишься в криминальных делах, то постепенно становишься более жестоким. Тебя будто подменили. Единственный, кто был в силах помочь брюнету справляться с этим, как раз-таки, был Кашин, но со временем их пути разошлись, даже невзирая на то, что все давно в прошлом, на протяжении всех лет после разрыва, Руслан выжидал момент, чтобы в итоге привести к тому, что они сейчас сидят вдвоем. Как в старые добрые. Но его план провалился, и вместо горящих любовью голубых глаз, брюнет видел в них ненависть. Пройдясь большим пальцем по окровавленным губам полицейского, брюнет продолжал сильнее надавливать, и уже тогда Кашин инстинктивно дернулся от жжения. — Определись уже, что хочешь больше сделать. Трахнуть меня или убить, ведь, я так понимаю, выбора у меня больше нет, а то мечешься, нервничаешь, как на первом свидании школьник. — Сегодня ты весь мой. В моем распоряжении, поэтому, как-нибудь разберусь, не переживай. — Я не вещь, — процедил Данила. — Смирись, что ты всегда был моей вещью, только моей. Служить можешь только мне, и быть рядом только со мной, а если захочешь пойти по-другому пути, то придется тебя убить, чтобы не наболтал своим коллегам лишнего. — Ты просто шиз, тебя давно надо было закрыть в психушке, — с грустной улыбкой ответил Кашин. — Повтори. — Ты больной, слышишь меня, Руслан? Тебе надо лечиться, власть, которую ты получил, просто снесла тебе крышу. Тушенцов, явно разъяренный непослушанием со стороны Дани, подставил дымящуюся сигару к запястью парня, вжимая сильнее в кожу. Кашин, стиснув зубы, хотел кричать от того, насколько это было невыносимо, но показать брюнету свою слабость, точно было бы равно смерти. — И что теперь? Просто забьешь меня здесь, как шавку? — Ты ни капли не поменялся, такой же наивный. Нет, конечно. Ты весь в моем распоряжении, повторюсь, ну, если я такая мразь по твоим словам, то как упущу момент? Несмотря на все безумие, в которое оба окунались с головой при встрече, их притягивало, словно магнитом. Как же это все было пошло, грязно, мерзко, и самое главное — неправильно. Почему же неправильно? Потому что эта любовь настолько порочна, что за все их выходки по отношению друг другу, давно бы горели в аду. Руслан, приблизившись, почувствовал горячее дыхание Кашина на своем лице, после чего, даже не заметив как, их губы сомкнулись в болезненном поцелуе. Внутри все закипало от того, насколько давно рыжий не чувствовал такого эмоционального всплеска. Боль начала мешаться с удовольствием, и затекшие, вдобавок израненные руки уже не так сильно волновали. Оставляя влажную дорожку из поцелуев на шее рыжего, Тушенцов, резко оторвавшись от процесса, как-то более осознанно и трезво посмотрел на Даню. — Что ты со мной делаешь? — разочарованно, как будто задавая вопрос самому себе, спросил брюнет. — А ты со мной? — Чувствую себя так, как будто способен любить. — А я чувствую себя рядом с тобой таким же больным, меня это убивает, Рус. Просто отпусти меня, клянусь, я не сдам тебя. — Не-е-ет, все не так просто, мой дорогой. Взяв Кашина под руку и подняв его, брюнет обошел и со спины толкнул рыжего так, что Данила упал на колени. Руслан же, немного отодвинув ткань пиджака, достал пистолет, явно ждавший своего часа. В тот момент рыжий был готов абсолютно на все, ибо понимал, что Тушенцов по-настоящему неадекватен, прослеживалось это в том, что в его действиях отсутствовала какая-либо логика. Он был непредсказуем. Холодный пот стекал по лицу, выдавая настоящий страх перед гибелью. Брюнет, приставив оружие ко лбу своего давнего возлюбленного, продолжил: — Как у тебя все легко. Думаешь, поцеловал меня раз, и все снова хорошо, я закрою глаза на все и брошу все свои темные дела, как ты любил это называть? Пути назад нет, я бы хотел найти, но, увы, его не существует в принципе. Мне просто было интересно вновь почувствовать себя нормальным рядом с тобой, просто бред. Оно не стоит того. — Как ты, блять, так живешь? Тебя не гложет совесть? — дрожащим голосом спросил Данила. Кашин почувствовал, как горячая слеза обожгла кожу и, одиноко скатываясь, признала его поражение. Он сломался. — Бедненький, стало страшно? Думаешь, мне не было страшно, когда меня повязали, причем под твоим чутким руководством… — Ну, хули ты медлишь? Давай, выстрели, раз думаешь, что так и останешься безнаказанным за все, что делал! Безусловно, Дане было страшно до дрожи, он так боялся, что его план не сработает. Больше всего, напрягала абсурдность ситуации. Вспоминая Руслана пару лет назад, Кашин понял, что прежний Тушенцов в брюнете давным-давно умер, но в чем причина, кто же виноват в этом? Мысленно отсчитывая секунды, рыжий уже смирился со своей участью, но тут резко раздался звук воющих полицейских сирен, а его начальник что-то напряженно кричал коллегам про время. Брюнет, осознавая, что он в ловушке, откинул пистолет на пол и как-то странно ухмыльнулся. Выломав плотно закрытую дверь, в помещение вбежал наряд, который предварительно еще неделю назад предупреждал Данила о том, что потребуется помощь и длительная слежка, поскольку рыжий не мог предполагать, что может произойти, ибо они вышли на Руслана. И видимо не прогадал с тем, что предупредил. Когда ребята в форме синхронно, направив свои оружия на Тушенцова и положив его на пол, устремили дула в лопатки парня, тот, очень тихо, но так, чтобы Кашин услышал, все так же улыбаясь, сказал: — Пока ты жив, я не успокоюсь.