Вечер

      В дачном доме посёлка «Переделкино» последний раз Воропаев был, кажется, два года назад. Ещё были живы родители, была настоящая семья, чувствовалась поддержка, а ныне он чувствует себя одиноким. Да, на сегодняшний день он, Саша Воропаев, никому не нужен кроме самого себя. Как показала практика, у него не имеется друзей, даже приятелей, к которым можно обратиться в трудный период жизни и они окажут тебе поддержку. У всех, так называемых приятелей, нашлись отговорки. Никто не одолжил ему денег. Да ладно с товарищами, даже Кристина, которая казалось всегда принимала его сторону, не поинтересовалась, что собственно произошло. К Кире он даже не стал обращаться. Только намедни попытался у неё занять денег, но она его не услышала или не захотела давать в долг. Он так и не разобрался. Даже Катя отказала ему в досрочной выплате дивидендов. Хотя, от смешливой прежней Катеньки ничегошеньки не осталось. Нынче она привлекательная женщина. Подозрительная и злопамятная Пушкарёва. Чёртово «Зималетто»…       — Давненько, вас, тут не было! А я как чувствовала, что кто-то из вас сегодня приедет. Утром дом прибрала, окна помыла.       Воропаев поначалу не понял ни про дом, ни про окна. А затем вдруг сообразил, что перед ним Майя Никифоровна — соседка, присматривающая за домом.       — Я каждые две недели прибираюсь, мне не в тягость, — продолжала между тем соседка.       — Спасибо, сколько я вам должен за работу?       Глаза пожилой женщины расширились, — Ничегошеньки, говорю же, мне не в тягость. И потом, твои родители были хорошими людьми. Ты отдыхай, не буду беспокоить, видать устал с дороги, — женщина коснулась его плеча.       Взор Саши упал на лежащую в зарослях лопухов собаку. Немецкая овчарка, чепрачного окраса. Пёс с интересом смотрел на Сашку, приподнимая то одно, то другое ухо вверх. Вывалив розовый язык, овчарка зевнула, немного стуча челюстью. Затем продолжила рассматривать приезжего.       — Странно, обычно Граф на всех рычит и лает. Бедняга остался один. Его хозяйка Ника, девушка, живущая в доме напротив, месяц назад погибла. Здесь неподалеку автобус разбился, а новые хозяева дома выгнали пса…       Саша помнил Нику, она частенько забегала к его матери отведать чашечку липового чая, побеседовать об архитектуре в старушке Европе. Да и он сам часами мог обсуждать с Никой гравюры Дюрера. Но он не помнил, чтобы у той была собака.       — Мне очень жаль, — бесцветным голосом отозвался Саша. Не знал, что она завела собаку.       — Завела около двух лет назад, а вот её родители прибыли из своего Будапешта. Они еще туда эмигрировали в девяностые. Кремировали, а прах увезли с собой. Он никого к себе не подпускает. А вот палисадник у вашего дома пришелся ему по вкусу. Все время сидит, за ворота выходит, лишь, поесть. Мы корм в складчину покупаем…       Старушка ретировалась к себе на участок, а Сашка устало опустился на ступени крыльца. Выдохнул. Смерть родителей, Ники, которая была добра к его семье, к нему самому, погибли в аварии, их никогда не будет рядом. Не случайно говорят, что всё можно исправить, кроме смерти. Он жив… и он…       Граф подошел и коснулся лапой колена Саши, заглядывая ему в глаза. Он никогда не был сентиментальным, но здесь и сейчас видел печальные блестящие глаза. Складывалось впечатление, что из них вот- вот пырскнут слёзы. Он и не заметил, как его ладонь уже гладила Графа по голове…       — Понимаю, ты скучаешь. Я тоже тоскую по родителям, по нашей дружной семье, наверное, если бы они были живы, ничего бы не произошло. Ни Жданов, ни я не возглавили бы кампанию. Наверное, можно было избежать похода в казино и долга…       Граф внимательно слушал, заглядывая в его почти чёрные глаза. Затем пристроил острую мордочку на плечо Воропаева. Ладонь Саши продолжала гладить Графа по голове.       Странно, но здесь и сейчас у него сложилось чувство, что собака его понимала, прониклась к нему самому, к его рассказу. Потом она лизнула его ладонь…       Ему было все равно, что здесь и сейчас он изливает душу собаке, от нее он добился большего понимания и сочувствия, чем от Павла. Тот выслушал его душевные излияния. Рассказать правду стоило много усилий. На лице старшего Жданова не дрогнул не единый мускул, глаза не выражали ни понимания, ни сочувствия. После его ухода ему, даже стало душно.       В настоящий момент на душе как-то спокойно, от Графа исходит спокойствие и умиротворение. Пожалуй, он оставит пса себе, ведь по сути они оба одиноко- неприкаянные.       — Граф, оставайся со мной.       Собака подняла голову, заглянула ему в глаза, а потом в знак согласия лизнула его, вызвав улыбку. Да, пес принял его…