***
Она влюбилась в мужчину. Тот никогда не боялся высказываться на публику, ведь дурная слава ходила за ним с самого рождения. Тот всегда был добрый ко всему на свете. Именно благодаря его доброте они и познакомились. Мама тогда упала, ногу сильно повредила. А мужчина тот помог ей дойти до своего дома, обработал все какими-то настоями, и рана зажила уже через пару дней. Это чудо было. Он был добрым и милым, но где надо мог и настойчивым быть. Мама как-то незаметно с ним перешла черту дружбы. Как-то незаметно стала плавиться в его любви с каждым днем все больше и больше. Они хотели отдать друг другу все, что можно и больше. Но ее родители узнали. Они потребовали, чтобы мать ушла от него. Мама повиновалась, стала избегать их встреч, сказала, что ей противно встречаться с чернокнижником, что такие как он должны умереть. Покрыла его всего нелестными словами. Наверное, сделал очень больно, но он больше не появлялся в ее жизни. Она жалеет об этом решение до сих пор, ведь возлюбленный смог поверить, что есть хорошие люди благодаря ей, когда почти отчаялся, и благодаря ей же и вновь разочаровался в них. А спустя время она узнала, что беременна Чонином. От того самого чернокнижника. Родители быстро нашли мужа, ведь как так, девушка с ребенком и без супруга. Мужем стал тот, кого она призирала еще в детском возрасте, но выбора отказаться она уже не имела, ведь никому другому, кроме мужчины, возжелавшего ее тела, была не нужна с ребенком. Но даже так все узнали каким-то чудным образом от кого Чонин. Именно поэтому отец не любил его. Именно поэтому Чонина всегда отделял от своей семьи.***
— Я и сейчас действительно не считаю твоего родного отца плохим. Но думала, что никогда не попрошу помощи у него. Гордая… Но ради тебя придется забыть про гордость. Идем. Они в темноте вечера идут по лесу. Чонину страшно и немного холодно. Где-то воют то ли волки, то ли собаки. Чонин с опаской каждую секунду оборачивается из-за любого шороха. А мама тоже волнуется, но идет уверенно, потому что боится вовсе не лесных зверей, а реакции на нее своей первой и единственной любви. Ребенок уже идти устал. Он даже не знает, выйдут ли они куда. Но мама продолжает идти. Чонин замёрз уже совсем, но молчит. Идти осенью в рубашке явно худшая идея в его жизни. Вот он видит что-то, откуда исходит тёплый свет. Мать пару раз стучит в дверь. Она обнимает Чонина, стараясь согреть, ведь видит дрожь по всему маленькому телу. Дверь открывается. Стоит молодой красивый мужчина. Чонин не таким представлял чернокнижника, он в его фантазии был сгорбленным стариком с кучей книг. Мужчина удивлённо смотрит на мать. Та старается быть уверенный, выпрямляется: — Позволишь войти? Мужчина заторможенно сторонится. Мать тут же входит, ведя за собой Чонина. Тот смотрит по сторонам: куча трав висят на стене, полочка с бутылками разных цветов и прочие скляночки. — Это твой сын. Позволь ему остаться. Мать садится перед ним на колени, в отчаянии плачет, что-то тараторит. Чонин в первые видит, что мама так сильно плакала, даже когда ее бил умерший отец, она всегда без единой слезинки все терпела. — Подожди, что?! — родной отец заботливо поднимает ее с колен, ведет за стол. Непонятно он так удивлен от того, что все это время был отцом или от того малого, что понял в несвязном рассказе женщины? — Я убила мужа… Боюсь, что нас захотят убить, ведь все знают о нашей связи… и о том, от кого Чонин-а. Они считают его отродьем ада… Я боюсь за него. — Но… Тогда, пару лет назад, ты сказала, что я… — Я знаю. Это были крайние меры. Родители запретили нам общаться. А я все еще люблю тебя… И буду любить. Я была такой глупой, говоря все это тебе в лицо, чтобы ты возненавидел меня. Чонин внимательно смотрит, как эмоции меняются на его лице, пока он все прокручивает и что-то обдумывает. Он встает, берет два одеяла, сперва накидывает на плечи матери, а после с ласковой улыбкой закутывает маленького Чонина: — Одеяла пропитанный настоем, который даст вам тепло… С ума сойти, ты потащила ребенка на ночь глядя по холоду в чащу! Чонин, время позднее. Спать хочешь? Чонин мотает головой. Ему страшно засыпать сейчас одному, после всего, что произошло за этот день и после всего, что он услышал. Мама обнимает Чонина: — Чанбин, ты оставишь его? — Я оставлю вас обоих. Давай начнём все заново? — Обязательно, — мама обнимает отца, целует его в щеку. — Но чуть по позже. Я должна быть уверена, что все будет хорошо, — она обнимает Чонина. — Как только я все закончу, я тут же приду к вам. Чонин? Слышишь? Она уходит, а Чонин с криками и слезами порывается за ней, но новоиспеченный отец крепко держит его в своих руках, пока дверь не захлопнулась. Он говорит, что все хорошо, хотя у самого глаза блестят от слез. Чанбин укладывает его спать, лежит рядом пока мальчишка не уснет, а засыпает этой ночью он очень долго. А после не спокойно спит, поэтому отцу приходится лечь рядом, чтобы в случае любой проблемы быть рядом и помочь. Она ушла в ту ночь. И Чонин больше не видел мамы. Зато обрел отца. Отца, который любил единственного сына неимоверно. Он готов был порвать каждого, кто коснётся хоть пальцем Чонина не так. На следующий же день после их знакомства, он стал учить сына колдовству. Как оказалось здесь замешана не только магия, но и разные настои. Чонин уже через год в совершенстве знал латынь, какой цветок для чего нужен, как варить настои. А вот самой магии отец стал обучать постепенно. Перед каждым новым заклинанием он мог по сто раз повторять, что пользоваться ими можно только если ситуация позволяет, что нельзя кидаться ими налево и направо, потому что хочется. Чонин это запомнил на всю жизнь. Чанбин был хорошим чернокнижником. Он зарабатывал на свои мазях, товарах и настоях. Раз в неделю приходил его единственный друг — Хан Джисон. Тот был всего лишь на пару лет старше Чонина. Джисон в народе продавала эти лекарства в баночках и большую сумму отдавал Чанбину, немного оставлял себе, как процент продавцу. Все остальные побоялись бы идти в дом в чаще леса, но Джисон был явно смелее. Его не пугали яблони, кусты ягод и грядки овощей за забором в лесу. Он как-то раз случайно сюда забрёл. Его не пугали всякие колдуны и магические штучки. Он даже этим был тайно увлечён. Только с ним Чонин мог говорить обо всем. Только он был другом Чонина. Но помимо хорошего чернокнижника, Чанбин был хорошим отцом, который смог воспитать вполне достойного сына, маленькую копию себя. Чонин помнит, как сбегал из дома, но отец тогда не ругался, не играл в молчанку, как делал муж матери, а старался говорить о проблемах сразу. Он помнит, как после каждого побега они говорили вечерами о том, что их не устраивает друг в друге и старались исправляться. Чонин вырос благодаря этому вполне с нормальной психикой, чем не могли похвастаться кучу других его сверстников, которые жили в таких же условиях, как и он сам, пока его не родной отец не умер. А еще Чанбин никогда не ставил себя выше кого-то. Он никогда не позволял Чонину унижать кого-то, ведь все равны, и рано или поздно уйдут из жизни одинаково. Когда остальные мальчики могли обидеть девочку, потому что они, по словам их родителей, куда важнее и нужнее какой-то девчонки, Чонину этого делать не позволялось. Отец бы был недоволен и скорее всего наказал. Он помнит, как книгу принес с ярмарки. Показал отцу, прочёл, что на первом месте всегда должен быть мужчина. Отец тогда посмотрел на книгу, как на заклятого врага. Он досконально ее осмотрел, молчал немного, а после швырнул на стол как нечто неприятное: — А теперь запомни… Ты и девочка… Вы оба равны. Не смей ставит себя выше. Ты сильнее ее? Возможно. Но девочка может быть лучше тебя в чем-то другом. И не читай эти глупые книги, лучше избавься от нее. Чонин тогда так и сделал. Выкинул ее в урну. К шестнадцати Чонин действительно стал копией отца. Тем, кем можно гордится. Отец знал это точно. А потом Чонину стукнуло семнадцать. Он ненавидит этот год. Тогда Джисон уговорил его сходить в город без отца. Все это было ново и необычно. А потом Джисон привел его к себе, где познакомил с братом. Бан Чан удивительный человек. Он одного взгляда на жизнь с его отцом, тоже борется за равноправие во всех его смыслах, но мог это делать более прогрессивнее, так как обычный человек без глупого клейма «колдун». Бан Чан рано повзрослел: у них с Джисоном рано умерли родители, поэтому уже в девятнадцать Чан сам поднимал на ноги тринадцатилетнего Джисона. На момент знакомства Чану было уже двадцать семь. Он был взрослым, разумным… Совсем не такой как другие парни, которых он видел, ну разве что Джисон не в счет. Чонину много и не надо было, чтобы влюбится. Всего лишь капелька забыты и заинтересованности, та прелестная улыбка, взрывающая тысячи фейерверков в груди, и Чонин был тепло встречен в лапах любви. Чан действительно был замечательным человеком. Чонин стал все чаще и чаще один уходить в город для встречи с ним. Отец сперва волновался, но все же решил, что не все время ребенку сидеть в взаперти, да и не ребенок он уже по их меркам. Лишь бы только однажды так же не влюбился, как он, плачевно. Мать Чонина так и не объявилась. Может она жива, и наслаждается жизнью… Новой жизнью. А может ее убили. Чанбин явно не желает такой судьбы мальчишке с прелестной улыбкой. А этот ребенок в тайне от отца по ночам мечтал оказаться укутанным в объятиях и поцелуях Чана под лунной, как в тех немногочисленных романтичных рассказах, мечтал быть его в реальной жизни, а не только в фантазии. Он страдал, ведь понимал, что скорее всего любовь невзаимна. Этот вечер отличался от всех, как и ночь. Чонина в первые взяли на вальпургиеву ночь. На холме, где собрались все ведьмы, он сидел прямо у обрыва, от сюда видно дом его возлюбленного. Чонин с грустью смотрит на домик у реки, там все еще горит свет в окне Чана, тот не спит, вероятно, опять читает. Чонин улыбается, представляя как пальцы перебирают страницы, где-то на эмоциональных моментах оставляя впадину от ногтя. Рядом садятся. Чонин не поворачивается, но точно может сказать, что его энергия не как у колдуна. Она превосходит их в пару десятков раз точно. Молодой парень улыбается: — В такую ночь ты всё ещё думаешь о любви? — А это запрещается? — Чонин чуть дальше отсаживается от человека. — Нет, конечно. Да и не выгнать кого-то из твоей головы… как жаль, а ведь скоро он разобьет твое сердце. Сожмет в руках, как игрушку… Ты падешь из-за него. Я чувствую это. — Смешно. Чан не такой. — Конечно, не такой, — парень поправляет волосы. — Как жаль, что твой мозг плавится из-за любви. А если бы я предложил выйти за меня, то ты бы стал моим? — Вот еще… — Боюсь скоро выбора не будет. — О чем вы? Тоже предчувствуете?! — Боюсь, что да. Я — Хенджин или тот, кого вы так все ждете. Каждый уже успел поприветствовать меня, а ты тут сидишь и даже не замечаешь, как стало холодно, — и правда ветер поднялся. Он чувствует, как на плечи опускается пиджак. — Когда я уйду, ты поймешь, что здесь еще более холоднее, чем сейчас. Так что прими. И кольцо тоже. Оно тебе понадобится. Чонин смотрит на него, прежде чем тот растворяется в воздухе. Парнишка хмурится, но все равно надевает кольцо на палец. Действительно стало очень холодно. Домой они возвращаются под утро. Что за шутки у этого дьявола? Стать его?! Зачем ему Чонин — обычный человек?! В аду и так полно красивых существ… Папа смотрит на него с улыбкой, но как только видит кольцо на пальце со страхом сжимает запястье сына: — Что это?! Чонин пожимает плечами: — Хенджин дал. Наивный, думает, что я соглашусь быть его. Чанбин мотает головой, смотря в зеркало, он отпускает руку Чонина: — А ты уже… Боже, Нини… Зачем надо было брать кольцо? Взяв его, ты автоматически согласился на условия… брака. — Н-но я не хочу, пап! Давай его вернем! — Это невозможно… И чем я думал, оставляя тебя одного? — Я буду должен… стать его мужем. Но зачем?! Он в страхе бежит к себе. Чанбин всхлипывает, неужели дьявол просто воспользовался незнающим ребенком? Чанбин думал, что у того хотя бы есть честь, о которой все так говорили. Почему именно Чонина должны были сковать в оковах принужденного замужества. Почему он не мог смотреть за своим ребенком лучше?! Чонин мотает головой вытирая теплые слезы: — Ненавижу тебя! За что ты так?! Я думал… Хотел тебе доверится, но совсем позабыли что ты — дьявол… Грудь больно жжет от всех чувств. Почему все это должно было произойти именно с ним? Он недостаточно разве настрадался за все годы своей жизни? Он засыпает со слезами на лице, даже не укрывшись. Утром на удивление становится легче. Чонин хочет сегодня признаться Чану. Одевшись в красивую одежду, он бежит к домику у реки. Чан с улыбкой слушает брата, изредка переговариваясь с парнишкой рядом, тот в ответ на его взгляд отвечает радостной улыбкой. А после обнимает, прижимая к себе крепко. Тупое чувство ревности разливается внутри, он забывает даже про обиду и злость на Хенджина. Словно почва уходит из-под ног, но он все равно идет. Если уж ему все равно суждено уйти, так почему бы не признаться в чувствах? Он останавливается около Чана, ловя на себе взгляды. — Привет, Чан-хен… — Чонин! — Джисон задорно машет ему. — Познакомься. Это Феликс — мой самый близкий друг. А это Чонин. Феликс осуждающе обводит взглядом Чонина, а после морщится: — Сын того… Чернокнижника. Чонина обидело то, как он с отвращением произнёс последнее слово. На вид этот Феликс весь такой добрый, а внутри его переполняет гниль. Чан закрыл Чонина за спиной, ловя растерянный взгляд: — Ну не надо, Ликс. Давай поговорим об этом потом? Вы вроде собирались гулять? — Да, Чонин, ты что-то хотел? — Джисон подходит к нему. — Я к Чану, — Чонин поворачивается к нему. — Ты свободен? — Да. Они в молчание идут по песчаному берегу. Песок приятно ощущается теплотой под ногами. Чонин идет на пристань. Он отпускает в воду ноги, задумавшись. Вода все еще холодная, несмотря на почти конец весны. Он быстро вытаскивает их на сушу. Чан заинтересованно ждет чего-то важного, присев рядом. Чонин вздыхает тяжело. Сердце колотится с бешенной силой, он все еще хочет услышать, что его любовь взаимна. — Я люблю тебя. Повисла тишина. В ушах шум, что даже не слышно плеска воды или завывания ветра. Чонин не старается уложить свои волосы, хоть ветер и продолжает развевать их в разные стороны. Тело вообще окаменело. У Чонина руки немного трясутся. Сейчас от ответа Чана зависит многое. Тот смотрит на него больше не тепло, а с ненавистью. Он встает: — Чонин, это ненормально. Ты болен! — Нет, я здоров, — Чонин подходит к нему. Чан в ответ отходит от него, словно Чонин — убийца: — Я не хочу тебя видеть рядом с собой. И рядом с Джисоном тоже. Чонин, пока ты не вылечишься сделай одолжение — не появляйся рядом. Чонин старается сдерживать слезы, но ему кажется, что еще пара минут, и они сами побегут по щекам: — Чан, ты не можешь так поступить… Пожалуйста. Он дотрагивается его плеча, но Чан ударяет его. Что-то внутри ломается, и слезы действительно начинают течь из глаз ручьями, они обжигают щеки. Он судорожно старается найти Чана, словно тот единственное спасение, он хочет услышать радужный смех, к которому привык, но мечты разбиваются о реальность: — Отвали от моей семьи, сумасшедший. Да мало того, что ты сумасшедший, так еще и отродье колдуна. Ты грязный. Он оставляет его, уходя в дом. Почему Чонин после слов его чувствует себя действительно грязным? Он хочет кричать во весь голос, но боится. Все внутри трепещет, заставляя чувствовать тошноту. Он ложится на песок, смеясь: — Ну и к черту! Я все равно больше себе не принадлежу! — не понятно он это себе, чтобы до конца осознать или кому-то еще. Он с ненавистью хочет кинуть свое кольцо, но не может, что-то словно удерживает его от этой мысли, поэтому все что остаётся — встать и идти к своему дому. Он не хочет, чтобы дома сейчас был папа. В это время он обычно уже где-то в лесу. Забавно, много лет назад, он шел, неуверенный в дороге, боясь каждого шороха, а сейчас бежит почти вслепую. Сейчас страшно только смотреть в перед, в будущее. Его мир сейчас разрушили. Он врывается в дом, скатывается по стенке, дверь закрыть сил нет. Силуэт отца, что очень странно, появляется тут же в прихожей: — Ты уже вернулся, сегодня ты рано, — отец весёлый. Чонин поднимает на него заплаканный взгляд. Отец садится рядом, обеспокоенный таким состоянием подростка: — Чонин? Что у тебя стряслось? Сейчас он очень сожалеет, что отец считает, что мальчики могут реветь. Уж лучше бы накал за слезы, побил, так стало бы легче все это пережить. Но нет. Отец лишь прижимает его ближе к себе, гладит по спине: — Нини? Расскажи мне, я пойму. — Чан-хен, — Чонин вновь рыдать начал, он кричит, а отец лишь рядом сидит. — Я люблю его… а он… не понял…сказал, чтобы я ушел, что больной. — Мальчик мой, — отец ведет его на кухню, где что-то мешает. — Отказ… рано или поздно это должно было случится. Но ты не больной. Не стоит ставить на себе ярлык, потому что так решило общество. Ты такой же как все. Он ставит перед Чонином кружку с тёплой жидкостью, в которой плавают травы. Чонин не спрашивает, что это, по запаху понятно, что что-то успокаивающее. Отец садится рядом, гладит по спине все еще, прямо как в детстве, ждет, когда сын успокоится. Тот, как безжизненная кукла, смотрит на руки: — Знаешь, я ничего больше не чувствую. Мне не стыдно, ведь скоро меня не будет здесь, я буду… У него— он кивает в пол. — Прости, папа. Чанбин мотает головой, крепко сжимает руки на плечах подростка: — Ты не виноват, Нини. Я тогда не смог углядеть. — Я к себе. Посплю. Конечно, сна ни в одном глазу, поэтому просто лежит в постели весь оставшийся день, а поздно вечером выходит из дома. Он идет к пристани у берега. Он не знает почему вновь здесь, зачем после всех этих гадких слов в его адрес все еще хочет быть рядом с Чаном? Но то, что он видит лишь сильнее запутывает его. Чан, что еще недавно кричал о его болезни, обнимает и расцеловывает лицо Феликса. Тот смеется, ложа руки на его плечи и таща в дом. От этого больно вдвойне. Почему он так с Чонином, но при этом сейчас с Феликсом милуется? С Феликсом, от которого защитил еще утром. С Феликсом, который удостоил Чонина с утра недовольным взглядом. Чонин же в разы лучшего этого заносчивого мальчишки! Сжав руки в кулаки, он выходит, давая понять, что все видел. Глазами испепеляет лицо возлюбленного, а сиплый от обиды голос произносит лишь тихое: — За что? — За что?! — Чан смеется, поворачиваясь к Феликсу. — Давай встретимся завтра? Я люблю тебя. Феликс словно на зло, чтобы повредничать Чонину, целует его, быстро убегая. — Да потому что не хочу я быть с тобой! Ты… Мало того, что еще маленький так и сын колдуна! Одумайся! Ты мне не ровня, Чонин. Чего ты хочешь? В своем уме? — Забавно. Тебя ничего не останавливает с Феликсом, но я тебе противен. — Знаешь для чего ты годишься? — Чан смотрит в его глаза, грубо обхватывает чужое запястье и ведет в свой дом. Там темно, значит Джисона нет. Так даже лучше. Они поговорят без лишних глаз и ушей. Но Чан не намерен говорить. Чан минует кухню, заходя в зал. Он кидает его на пол. Здесь-то доходит, что что-то не так. Чан прикасается к шее, расстегивая чужую рубашку. Он усмехается на панику в глазах мальчика. Чонин старается отстраниться, как-то отползти дальше, но Чан не дает даже малейшего шанса на спасение. Он подходит еще ближе, снимая с себя штаны, оставаясь совсем обнаженным. Чонин мотает головой, тихо, почти шепотом спрашивает: — А как же Феликс? — Что Феликс? Я люблю его сердцем, но, не буду врать, твое тело меня манило с нашей первой встрече. И раз уж ты хочешь любви, будь добр принять. Он больно тянет его за руку, чтобы поднять и поставить на колени. Чонин оказывается лицом перед полувозбужденным органом, Чан пару раз проводит по нему рукой характерным движением, а после резко насаживает на него Чонина ртом. Чонин словно отмерз, начиная в истерике бить его по бедрам, случайно ударившись зубами о член. Чан больно отдергивает его за волосы, оставляя пощечину со всего размаха: — Еще раз прикусишь — хуже будет только тебе. Он снова прислоняет сопротивляющееся тело к своему возбуждению, специально как можно больнее тянет волосы, чтобы подросток утихомирился. Чонин чувствует боль от того, что его горло таранит инородное тело, щека тоже все еще горит. Он продолжает бить его по ногам, но Чану словно все равно. Он усмехается, смотря на заплаканное покрасневшее лицо, продолжая вбиваться сильнее и быстрее. Когда Чонин уже отчаялся на то, чтобы выкарабкаться, Чан отстраняет его. Чонин поднимает взгляд, видя, как Чан еще пару раз водит по члену, а в следующую секунду на лице подростка липкие горячие капли. Это было унизительно. Чонин хочет подняться, чтобы как можно скорее сбежать с места, где его использовали, но Чан толкает его уже в который раз за весь день. Чонин валится обратно на жесткий пол. Он пытается встать, но Чан присаживается перед ним, сдергивая теперь уже его штаны, оставляя совсем обнаженным. Чонин пытается хоть как-то закрыться и одновременно выбраться, но ни то, ни другое не получается. Чан грубыми и сильными руками сжимает его колени, перекрывая хоть какие-то пути отступления, а после разводит ноги, открывая вид на все потаенные места. Чонин снова бьется в приступе истерики, когда чувствует головку члена прямо у входа. Он ревет, брыкается, но Чан все еще никак не реагирует на это, входя. В следующий миг весь дом пронзил крик боли, который, наверное, слышали все ближайшие соседние дома. Чонин задыхается от такой боли. Она на столько сильная, что даже вдох сделать невозможно. Чан нависает над ним и снова бьет куда-то в лицо, Чонин чувствует, как идет кровь из носа и губы, но старший лишь хмурится с недовольством смотря в глаза на против: — Не сжимайся так сильно! — Мне больно — Чонин бьет его пятками по бедрам и пояснице. — Это по первости, сейчас станет лучше, а пока расслабься и получай удовольствие. Получай удовольствие? Он сейчас смеется? Все что он получает сейчас от каждого его толчка это дикую боль и ненависть. Ко всему: к Чану, к людям в целом, к миру, но больше всего к себе. Он позволил этому произойти, он вновь зачем-то решил с ним поговорить. Легче не становится ни через минуту, ни через десять, только больнее. Чан, замечая это, двигает сухой рукой по члену Чонина, но вовсе не делает приятно, а лишь усиливает боль. Чонин уже просто тихо шмыгает носом, смирившись со своим положение, как что-то горячее разливается внутри. Чан просто уходит одеваться. А чего Чонин, собственно, хотел? Что тот проверит его состояние? После такого? Он все еще наивный. У самого нет сил даже просто встать. Он лишь свернулся калачиком, продолжая плакать. Он чувствовал себя в этот момент таким жалким и беспомощным. Все болело, на лице запеклась кровь. У входной двери слышны веселые голоса. Чонину уже все равно. Он лишь слушает их на фоне шума в ушах. — Чан-хен — Джисон сквозь смех зовет брата. — Ликса, отпустили к нам. — Отлично, проходите. Его голос такой же, как всегда. Уютный и заботливый. И это после того, что он сделал? Они идут вперед, натыкаясь на голое тело по середине зала. Чонин не смотрит на них, продолжая бессмысленно пялиться в стену. Теперь вряд ли он нужен Хенджину. В любой другой ситуации Чонин бы прыгал от радости, но в этой он уже готов и умереть, лишь бы не ощущать фантомные касания рук человека, которого он любил, лишь бы голоса внутри не говорили, какой он теперь грязный. Почему не мог поверить этому глупому предчувствию Хенджина, ведь тот был прав на счет Чана. Чан тоже подходит. Джисон смотрит на брата: — Что здесь случилось?! Почему он… — А, ты об этом. Все хорошо, Джисон, мы повеселились, и я показал ему, где место отродьям его рода, — Чан усмехается. Феликс подходит к Чонину со злостью пиная по телу. Чонин шипит, сжимая места ударов. Джисон оттаскивает своего друга: — Какого черта ты творишь?! — Он околдовал Чана! Заставил с ним спать! Чан мой! — Ты больной? Не понимаешь всей ситуации?! — Джисон смотрит на брата и Феликса. — Когда ведьма околдовывает, она получает удовольствие, а не корчится после вся в крови от боли! Чан изнасиловал его! Джисон говорит то слово, которое так боится сказать сам себе Чонин. Ведь, сказать это, означало все же принять этот факт, а он не хотел. Чонин чувствует, как его поднимают. Аккуратно, не так, как раньше. Чонин смотрит рассеяно на лицо Джисона, а тот вытирает аккуратными движениям его лицо, и этой элементарной заботы хватает, чтобы слеза покатилась по коже, Джисон садит его на кресло. Чонин ту же встает: — Больно сидеть… Джисон? Что… Что делать? Куда мне идти? Джисон смотрит на всегда уверенного парня, что теперь как потерянный котенок пытается понять, как жить дальше. И это все из-за человека, которого он братом звал, с которым жил бок о бок всю свою жизнь. Джисону бы самому себе ответить на такие же вопросы, но сейчас важнее пострадавший, поэтому он лишь укрывает его пледом: — Для начала… оденься, Нини… Потом, я отведу тебя домой. — Не стоит. Там темно, не знающий дороги заблудится, я сам. — Нет, Чонин, я не отпущу тебя в таком состояние одного, — он улыбается. — К тому же, я иду с тобой, а не один. Мы все уйдем, спокойно одевайся, не торопись. Чонин сквозь боль одевается. Пока одевает штаны видит кровь на внутренней стороне бедер. Его порвали, поэтому и сидеть больно. На то, чтобы одеться ему понадобилось больше пяти минут. Он выходит, прихрамывая. Джисон смотрит на брата: — Я ушел. Можешь не ждать меня больше. Я не вернусь в этот дом. Чонин? Идем. Джисон ведет его по лесу, он на удивление смело идет по вытоптанной дорожке, не оборачиваясь на разные звуки леса. Может ему и страшно, но Чонину рядом было страшнее в руках его брата, и сейчас нужна поддержка, а не пугливый мальчишка рядом. Они входят в дом. Тут же на пороге появляется рассерженный отец: — Чонин! Ушел вечером, не приходишь! Знаешь, как я волновался все это время?! Мог бы сразу сказать, что поздно будешь. — Прости, пап… Такого больше не будет, — он идет мимо, стараясь не показывать лицо. Но папу не обманешь. Он пристально смотрит на сына, а после аккуратно придерживает его за плечо, удивляясь дрожи в ответ. Чанбин приподнимает его лицо, ужасаясь крови на лице, да Джисон тогда вытер все, но кровь успела сильно въесться в кожу, и полусухой тряпкой убрать все, не причиняя боли, было сделать невозможно: — Что случилось? Кто посмел тебя ударить? Чонин усмехается: — Уж лучше бы ударили, — а в следующую секунду на глазах опять слезы. — Пап, я такой глупый! Я пошел к Чану, чтобы все прояснить, а он… воспользовался моим телом. Повисает тишина. Чанбин прижимает к себе Чонина почти не касаясь при этом, понимая, что сейчас вряд ли он жаждет объятий, да и все тело скорее всего болит. Чанбин переводит взгляд на Джисона. Тот тоже горько усмехается: — Извини, я пришел поздно… Сегодня я понял, что жил с чудовищем… И теперь я вроде как бездомный. Вот так мы и лишились всего в один вечер. — Не лишились! — Чанбин кивает на зал. — Оставайся жить у нас. Все постепенно образуется. Нини? Сходи к себе. Вытри кровь, а потом я жду и тебя на кухне. Чонин так и делает. Мочит какую-то тряпку, а после смывает с себя кровь и прочие жидкости. Каждое прикосновение отдаётся болью. Он проводит у себя минут тридцать, прежде чем находит силу пойти на кухню. На кухне сидят три человека. Чонин с удивлением пару секунд пялится на Хенджина, а после клонится. Тот встает, машет руками: — Встань! Тебе же больно. Выпей это. Твой папа сказал, что всю физическую боль снимает тут же. Чонин повинуется, выпивая горькую жидкость. Спустя минуту действительно становится легче. Он садится на пустое место. Хенджин гладит его по руке: — Я пришел пояснить, что не намеревался заставлять тебя стать мои мужем без твоего согласия. Кольцо — всего лишь на данный момент связь между тобой и мной… Я должен чувствовать, когда ты в опасности или тебе плохо. Но снял из-за работы. А когда одел, понял, что уже поздно, — он встает на колени перед ним. — Чонин, мне жаль. Я хотел уберечь тебя, но не успел. Дьявол, сам король ада, стоит перед ним на коленях. В любом другом случае Чонин бы рассмеялся, но сейчас нет сил и желания даже просто улыбаться и шутить. Он смотрит в его глаза: — Встань. Никто из вас троих не виноват. Вы не видите будущего… Я, увы, тоже… Так что теперь стоит это просто принять. Он встает. Его пробивает дрожь. Он вдруг смотрит на папу: — На сколько безумно будет затопить баню сейчас. Я себя чувствую таким грязным. Хенджин сжимает его в своих объятиях: — Ты не грязный. Ты сильный, Чонин! Чонин мотает головой, вновь начиная рыдать. Хенджин гладит его по голове, чуть покачивая: — Давай, поплачь. Немного, но тебе должно стать легче. Хенджин не уходит ночью, сидит рядом около комнаты, внимательно прислушиваясь к тому, что происходит за стенкой. Там до трех ночи раздавались лишь тихие редкие всхлипы, а потом крик и удар. Дальше тишина. Чонин заснул. Дьявол еще раз проверяет его, тихо заглядывая в комнату, и уходит. Он спускается на кухню. Чанбин смотрит в окно: — Что мне будет, если я убью его? Хенджин тяжело и громко вздыхает, словно его просят рассказать банальные вещи: — А сам как думаешь? У вас есть свой свод правил, и одно из них — не вредить людям. На Верховном суду тебя просто захотят уничтожить на совсем. Станешь просто туманом. Ты этого хочешь? — Это того стоит. — Чонин рос без матери. Серьезно думаешь, что ему станет легче от того, что его отца тоже заберут и растворят в тумане? Он начнет винить себя еще больше. Подумай об этом, когда вернется трезвость ума — Хенджин видит сомнение на лице своего собеседника. — Расплата скоро придет, я знаю. — Ты же не видишь будущего. — Нет, но чувствую, сколько человеку осталось жить, если захочу. А жить ему осталось куда меньше, чем полгода… А там уже, я обещаю, он поплатиться за свои грехи. Чанбин кивает, смотря на луну через окно и болтая травы в черном чае: — Почему именно Чонин? Я имею в виду… Есть столько существ вокруг тебя более могущественных и… подходящих, есть кучу людей с самой красивой внешностью, но ты выбрал его. Хенджин садится на стул, смотрит на свою ладонь, нежно проводя пальцем по глубокому шраму на ней, а после улыбается: — Это интересный вопрос… Я сам до конца не знаю ответ на него. У нас есть кучу архивов, один из них — на вас — ведьм, колдунов и так далее. В этот архив попадаете вы, и ваши жены, матери детей и сами дети. Я прекрасно мог ощутить энергию Чонина даже в его младенчестве, что меня удивило. Энергия детей до лет десяти почти не читаема — для того, чтобы счесть хотябы немного нужны большие силы. Но у Чонина она была на уровне ребенка лет пятнадцати. Обычно, следящие за вами не докладывают мне о том, что вы стали родителями или женились, эта бессмысленная информация. Но про Чонина доложить обязывались, ведь это аномально. Понимаешь? И я лично стал следить за ним, даже дал клятву о том, что теперь он мой подопечный, на крови, — он тянет ту самую ладонь со шрамом. — Он рос как все дети, но был чуть сильнее и в эмоциональном, и в физическом плане. Я восхищался тем, на сколько он был взрослым для своих лет четырнадцати, когда мать на глазах его убила своего мужа. Он плакал, но страх вполне нормально для всех людей, но при этом быстро успокоился и смирился. Уже через год ему было все равно. И ты посмотри, по сей день он спокойно справляется с трудностями… Он никогда не прости помощи и добивается всего сам. Мне было интересно с ним познакомиться, я хотел защитить его, ведь чем дольше время от времени следил за ним, тем сильнее он мне нравился, все дошло до того, что года три назад я отверг всех возможных супруг, чтобы однажды быть с ним. Я дал ему кольцо, чтобы чувствовать, что ему плохо или грозит опасность… Но, как уже сказал, все равно не смог. — Но он же твой подопечный, — Чанбин впервые за их разговор отвел взгляд от окна. — Ты же должен был почувствовать, что что-то не так. — Это работает немного не так. Шрам реагирует на отрицательные эмоции. Грусть, страх, к примеру. Но человек такое хоть каждый день может испытывать, поэтому по началу я действительно смотрел, что с ним, первые года три, а потом понял, что пора бы перестать бегать каждый раз смотреть как там Чонин, когда шрам начинает болеть, забывая про важные дела. Поэтому и в этот раз игнорировал его, а когда одел кольцо обратно, понял, что что-то непоправимое случилось и действовать поздно. Лишь одно успокаивало, шрам не исчез, значит его не убили. А потом он вернулся, сказал все это, и что-то внутри дрогнуло. Чанбин понимающе кивает. У него тоже. Он думал, что умрет от боли за своего сына в ту секунду. — Ты хочешь забрать его с собой? — Хочу, но когда он меня полюбит. — А что мне прикажешь делать? Я лишусь сына! — Чанбин смотрит на него, как на больного. — Не лишишься. Чонин все еще будет жив… Немного в другой форме, но все же. Иногда сможет появляться здесь, — дьявол горько усмехается. — Да и не точно, что он влюбится в меня. А если все же и влюбится, то присмотрись к Джисону. Мальчишке интересна магия… И есть в нем что-то, что позволяет магии усвоиться в его теле. Попробуй, через пару лет он станет таким же мастером, как ты или Чонин! Утром Хенджину пришлось уйти обратно. Чанбин решил заняться готовкой, чтобы хоть как-то отвлечься от всех мыслей до пробуждения парней. Первым встает Джисон, он машет: — Доброе утро, Чанбин-хен! Чонин еще не вставал? — Нет. Он вчера довольно поздно заснул. Ты не хотел бы… попробовать обучаться магии? — Хотел бы, — Джисон даже не думает над ответом, он точно уверен в своем выборе. — Тогда будь готов сегодня к трем. Сходим глубже в лес, я начну с базовых знаний растений. Обучать тебя поздновато конечно, но в целом при усердным тренировках сможешь легко выйти на высокий уровень. Главное упорство и желание. Чонин просыпается ближе к обеду. Он медленно идет на кухню. Хочется верить, что все это просто шутка, но Джисон на их кухне и в старой одежде отца доказывают об обратном. Они вдвоем внимательно смотрят на него. Чонин проходит дальше, садясь за стол: — Хенджин уже ушел? — Еще утром, у него дела какие-то. Ты как? — Чанбин убирает с его глаз взлохмаченные волосы. — Не знаю. Лучше словно не становится, но думаю спустя время я свыкнусь. Вопрос только сколько мне понадобится времени. Они спокойно проводят время втроем весь день. Чонин помогает Джисону освоиться. Но ближе к пяти появляется Чан. С порога он получает пару ударов от Чанбина. Чонин подходит к нему. Еще вчера любимые черты лица стали отвратительными, удивительно, как легко поменять о себе мнение в кротчайшие сроки. Он кивает ему: — Зачем пришел? — Слишком болтливый… Забыл, чтобы было вчера? Чонин смеется, мотая головой: — Я многое забывал, знаешь. Но такое не забудется даже через пару десятков лет… Так зачем ты тут? — Где Джисон? Я должен его вернуть. — А я не вещь, ¬— Джисон появляется неожиданно. — И не вернусь с тобой. Мне здесь нравиться, знаешь ли! Всяко лучше, чем с таким ужасным братом как ты. — С такими как они только так и надо. Это поняли все, даже его мать, — Чан усмехается. — А ты никак это не поймешь! — Как «так»?! — Джисон зло смотрит на брата. — Что ты знаешь про мою маму? — Чонин с надеждой смотрит на него. Чан смеется в ту же секунду ломая все фантазии о живой матери о стену колючих слов: — Она была убита. Городские отомстили за смерть ее мужа. В тот день от нее отреклись все, даже собственные родители. Она, дура, могла остаться в живых, скажи куда дела тебя — отродье колдуна, но молчала до последнего, защищая глупого мальчишку. Неужели для нее твоя жизнь могла быть превыше совей. Твоя — какого-то мальчишки от не пойми кого! Ее долго пытали, а она ревела, кричала, но ни слова не сказала. Представь какого было мое удивление, когда спустя время я увидел тебя… Может даже и хорошо, что такому милому личику дали вырасти. — Ты чудовище, Чан, — Чонин говорит то, что думали все троя. — И что-то мне подсказывает, что убили вы ее не из-за справедливости, не потому что ее муж имел большое значение в ваших жизнях. Вам просто нужно было убить меня или еще кого-то, кто хоть как-то был связан с моим отцом. — Я не сомневался, что ты умен. А теперь, Сони, идем домой. — Нет. Я остаюсь тут. Стану тем, кого ты так боишься и ненавидишь. Чан зло разворачивается, захлопывая дверь с громким шумом. Чонин мотает головой: — Я полюбил ублюдка. Джисон понимающе хлопает его по плечу: — А я жил с двуличным человеком все это время. Чонин смотрит на отца, тот ведет их в зал, усаживает на диван, где сидит ниоткуда взявшийся Хенджин. Чонин хмурится, чуть ударяя его: — И долго ты будешь вот так появляться из воздуха и пропадать? — Пока не буду знать, что ты в порядке. И Хенджин не врет. На протяжение трех месяцев он почти каждый день рядом, они с Чонином часто проводя время вдвоем, ходят по лесу, собирая какие-то травы. Чонин стал доверять ему, и это было самое ценное для Хенджина. На самом деле это было единственным, что ему надо. Чонин смеялся над его шутками, потихоньку выходил из сложного морального состояния. Ему нравилось проводить время с ним, и он каждый раз ждал, когда тот снова объявится в их доме. И Хенджин старался появляться как можно раньше, чтобы его не разочаровывать, и чтобы видеть радостную улыбку, чувствовать самые искренние объятия на своем теле. Время от времени Чонин даже думал, что согласился бы выйти за него, если бы ответ ждали сейчас, но тут же старался гнать эти мысли по дальше, хоть с каждой встречей это было делать все труднее и труднее. Куда сложнее было лишь признаться самому себе в том, что он полюбил кого-то, и смириться с этим. Они сидят у дерева, прячась от жары. Хенджин ложится на траву, улыбаясь: — Как у вас жарко. Умереть же можно. — Говорит житель ада, — Чонин усмехается. — Как же ты еще дома не сплавился?! — Ад горячий лишь для закованных душ в нем, а таких можно по пальцам пересчитать. Это жестокие убийцы, которые могли убить больше двадцати людей, жестокие, черствые люди, давно сгнившие внутри. А для всех остальных это просто место с обычной температурой. Там не холодно, не жарко, в общем, идеальная температура для существования. — А как же другие души, что идут к вам? Что с ними? — Становятся демонами. Там все просто, лучик, — Хенджин слегка щекочет его руку. — Не то что здесь. Куча правил, законов и жара. — Правитель ада не переносит жару! Вы посмотрите на него! Хенджин щекоткой пробегается по всему телу собеседника, Чонин показушно отбивается сквозь громкий смех. Хенджин смотрит на его радостное красивое лицо, подается мгновенному порыву и целует. Он готовится получить пощечину, когда приходит в себя, но на удивление, Чонин сминает его губы своими, не умело отвечая на поцелуй, прижимается ближе. Они отстраняются, смотря друг на друга. Хенджин убирает свои волосы за уши, Чонин укладывает свою руку на его щеку: — Я люблю тебя… И готов пойти за тобой в ад, если это надо. — Вот так сразу, — Хенджин поднимает их. — Для начала мне нужно, чтобы ты был уверен в себе, а потом уже в ад. Темнеть начинает. Мы запозднились. Они выходят к домику, Хенджин улыбается, еще раз чмокает его в губы и исчезает, просто растворяясь в воздухе. Чонин с улыбкой идет к дому, но мертвецкая тишина напрягает. Он открывает дверь: — Пап?! Джисон? Я вернулся. Но его встречает грубая рука, что утягивает в зал. Чонин замирает, видя Чана и еще пару мужчин. Он улыбается: — А никого нет… Он забрал моего брата и ушел. Твой отец сбежал… Вдруг мужчины начали кричать: — Раз сбежал отец, пусть поплатится сын. — Поплатится за что? Чан? — он с паникой смотрит на людей. — За то, что околдовал его четыре месяца назад, помнишь? А потом из себя жертву сделал, — мерзкий голос Феликса неприятно отдается эхом в голове. — А потом околдовал брата и по сей день заставляешь его быть с вами. — Не правда! Чан воспользовался мной, а Джисон возненавидел брата после этого, поэтому и остался с нами! Это ложь. — И кто же будет верить тебе? — какой-то мужчина подходит ближе. — Ведите его на улицу, там уже все приготовлено. Чонин видит на заднем дворе воткнутую доску в землю, кучу веревок и хвороста. Он с ужасом смотрит на все это, стараясь вырваться. Неужели он снова пострадает из-за рук Чана. Его привязывают, пару раз бьют. Чонин в панике пытается хоть как-то с помощью магии порвать веревки, но из-за того, что в голове много мыслей мешается в один комок, он попросту не может сосредоточиться. Мужчины мерзко гогочут, поджигая хворост под ногами. Чонин в истерике пытается поднять ноги, когда чувствует, как тепло от огня делает уже больно, а после кричит от того, как огонь плавит кожу чувствительных ступней. Он плачет, смотря на компанию людей сквозь слезы: — Пожалуйста, перестаньте! Мне больно! — Замолкни и прими свою учесть. Чонин вдруг перестает реветь, это бесполезно, продолжая смотреть на мужчин с болью в глазах. Папа как-то учил в целях защиты причинять боль, как от сильного удара, на пару минут. Он не знает, сможет ли сделать это сразу с семью людьми и при этом заставить чувствовать боль пока не умрет, но старается забыть про боль. Пламя подошло к бедрам, смысла спасаться уже нет, поэтому он хочет сделать больно перед смертью и им. Чонин смотрит на каждого, представляя, как и где у каждого что-то будет болеть, а после слышит крики и шипения. Чан, которого он пока не трогал, подбегает к Феликсу: — Что с тобой?! — Живот. Болит так, словно кто-то пару раз не хило так ударил… Это все он! — Да, пока я не умру, вы тоже будете страдать, — Чонин смеется, а после замолкает. — А что касается тебя… Умрем от огня вместе. На самом деле это блеф, он не знает, сможет ли поджечь человека, но все же представляет, как ноги обидчика возгораются, как пламя так же, как и на нем самом, только с еще большей скоростью, разбегается по коже, обугливая ее. Чан действительно начинает кричать от боли, стараясь тушить пожар, вот только его никто не видит, он горит за живо, но без огня, валяется по траве, в попытках потушить себя, но бесполезно. Чонин продолжает смеяться, смотря как тот погибает, в последний раз встречаясь глазами с колдуном, тот лишь в ответ улыбается: — Знаешь, было бы здорово однажды станцевать на твоей могиле. Жаль, что я не смогу уже. Чан что-то бурчит и умирает.***
Хенджин возвращается к себе, он ступает по своему замку, проходя мимо кучи комнат, как понимает, что боль на месте шрама слишком сильная, а кольцо обжигает палец. Дьявол смотрит на руку, где с каждой минуты кожа затягивается. Чертово время. Оно течет по-разному в разных мирах. И пока здесь, в аду, прошли всего лишь пару минут, там, на земле, больше получаса явно. Хенджин тут же смотрит на родителей: — Мама, папа, я обратно. Хенджин вновь просто исчезает, оставив недоумевающих родителей. Раз шрам пропадает, значит на земле дела плохи, Чонин погибает. Он появляется прямо у поля, видя, как мертвое тело Бан Чана валяется на земле, другие люди, которых он не знает корчатся от боли, а сам Чонин все еще жив, в сознании, хоть половина тела уже обуглилась и стала просто поджаренной плотью. Он тут же тушит огонь, и раздирает веревки одним щелчком пальцев, а потом смотрит на Чонина: — Отпусти людей, ты тратишь на них последние силы. Продолжишь — умрешь! Ну же, Чонин. Тот слушается, люди с облегчением выдыхают и тут же уносятся. Хенджин ищет по близости хоть кого-то. Чанбин несется из далека. Он падает рядом с Чонином, то улыбается: — Папа, вы в порядке. — Я думал, вы не вернетесь, раз задержались. В дом стали ломиться, требуя моей смерти… Нини, не умирай. Ты слишком мало прожил. Чонин обводит взглядом папу и Джисона, который не понятно от куда вышел, а после тихо говорит: — Не бросайте друг друга, ладно? Вы сейчас нужны друг другу сильнее, чем думаете, — а после кладет руку на щеку Хенджина, как уже делал сегодня, но на этот раз щека мокрая от града слез, а Хенджин касается своей рукой его, в ожогах. — Пришло время, отправиться к тебе. Сыграем свадьбу, начнем новую жизнь. Чего же ты плачешь? Он тянется, целуя его, а после умирает. Хенджин, прижимает его к своей груди, тихо отвечая: — Не так я хотел забрать тебя домой… — Он убил его, — Чанбин кивает на труп Чана. — Что с ним будет там? — Я сделаю все, чтобы они его даже не тронули. Обещаю. Извини, что не спас сына. Снова. И они исчезают, оставляя на земле двух людей, которые не понимают, что теперь делать, как жить дальше после такого?***
Чонин просыпается в слишком светлом месте. Везде все белое, и лишь фигуры на фоне мелькают разными цветами. Мужчина с белыми мощными крыльями встает: — Суд начался. Ян Чонин убил человека с помощью магии, что является грубейшим нарушением. Чонин с опаской разглядывает всех. С каждых двух сторон пустует по одному месту. Мужчина продолжает: — Он заслуживает за свое деяние стать туманом, не обретя покоя никогда. Все с его стороны кивают, соглашаясь. Чонин в страхе делает шаг назад от них, словно это сможет его спасти. Но с противоположной стороны молодой парень смеется, а после строго говорит: — Ангелы, как же у вас все просто. Отступил от правил и стал виновным. Но бывают вынужденные убийства. Его оболгали в двух деяниях в мире людей, а после сожгли, — парень загнул три пальца. — А он просто старался хоть как-то отомстить, но уже виновен. О, а про прошлые действия с ним, как изнасилование, мы естественно забыли. Это было око за око! В чем он не прав?! Ангел зло сверкает глазами: — Еще раз убеждаюсь, как рано Хенджину дали право на трон. Выбирает детей в главы совета! Вы посмотрите, на этого юнца. Сколько тебе? Лет сто? Ты даже не встал, заявляя о своей позиции. Впрочем, ничего другого я не ожидал от вас, господин Ким. И к тому же око за око и весь мир… — Ослепнет. Помню, господин Ван! — Сынмин усмехается, вставая с места. — Довольны? И что по поводу Хенджина. Оскорбление одним из должностных лиц другого не допустимо. Вы можете вылететь с суда. Наш правитель достоин своего места. А ваш? — Я согласен с господином Кимом. Он прав во всем! И спасибо за лестные слова. Хенджин игнорирует свое место, идя прямо к Чонину. Он берет его за руку, приближаясь к уху: — Не бойся. Я сейчас все улажу, — А после снова громко продолжает. — На минуту, это самый молодой колдун, который здесь оказался. Ангелы и демоны должны это учесть, как и то, что было четыре месяца ранее. Что касаемо… «око за око», один раз можно. Тем более с такими, как мертвый господин Бан! И, я против обращение души мальчика в туманы, потому что, во-первых, это мой подопечный, во-вторых, мой жених. Все шепчутся такому заявлению. Чонин удивленно смотрит на него, но в глазах на против видит полную уверенность в своих словах и действиях. Хенджин продолжает: — Голосование. Кто за то, чтобы оставить Ян Чонина в живых?! Большинство поднимает руки. Хенджин с улыбкой победителя смотрит на господина Вана, поворачиваясь, не особо вслушиваясь в его бубнеж: — Суд окончен на этом. Можем разойтись, господа. Он оставляет всех позади, идя с Чонином под руку, как вдруг поворачивается к нему, сжимая в объятиях: — Я так боялся, что проиграю сейчас. И навсегда потеряю тебя. — По тебе было не видно. — Я не мог показать настоящие чувства, иначе бы действительно проиграл, увидь они мою слабость. Младший словно только что пробудился, с интересом рассматривая местность. К ним подбегает тот самый господин Ким: — Хван Хенджин, я оставил все документы на твоем столе в кабинете. Хенджин кивает, смотря на него: — Спасибо. И хватит ввязываться в споры с Ваном! Однажды нарвешься. Достаточно просто высказать мнение. Советник та еще заноза в заднице. Если начнет копать под тебя, то с легкостью слетишь с места, и я уже не помогу. — Я знаю, но так раздражает его высокомерие. — Ангелы, — Хенджин многозначительно ведет рукой. — Могу я на тебя временно еще одну повесить задачу? Это Чонин… Можешь, когда меня нет, иногда приглядывать за ним? Я был бы очень благодарен. — Конечно, раз вы спасли его, то он явно важен аду. — Он важен мне. Я не соврал. Это мой жених. Нини? Это Сынмин — моя правая рука. Я хотел бы, чтобы вы подружились. Первое время одному тебе будет скучно, а так будет он, когда меня не будет. Чонин неуверенно протягивает свою руку, сцепляя с протянутой рукой Сынмина. Тот улыбается, идя дальше. Дорога становится чуть темнее, а вместо пустого пространства кругом кучу домов. Хенджин идет к замку, открывая его и пропуская Чонина: — Добро пожаловать домой, лучик. Чонин смотрит на стены из не понятного материала, они переливаются от света свечей. Хенджин ждет минут пять, а после с улыбкой подходит: — Идем дальше? Насмотришься еще, проходя здесь каждый день. Хенджин ведет его к комнате после того, как показал все важные места: — Это твоя. Моя на против. Можем пройтись дальше, но если тебе нужен отдых… — Определенно отдых, — Чонин поворачивается к нему. — Но можно я буду жить с тобой? Я пока не чувствую себя в безопасности. Хенджин кивает, пропуская в свою комнату. Чонин тут же ложится на большую кровать и засыпает. Хенджин укрывает его, ложась рядом. Он не уйдет, пока тот не проснется, иначе Чонин и испугаться может. На восстановление сил Чонину понадобилось чуть больше суток, поэтому уйти из комнаты Хенджину все же пришлось, но он проверял возлюбленного каждый час. Проснулся он к утру и очень голодным. Хенджин сидел рядом, говоря с Сынмином, но услышав посторонние звуки повернулся. Его лицо сменилось с серьезного на взволнованное: — Ты как? Выспался? — в ответ он получает кивок. Хенджин улыбается. — В шкафу есть одежда, переоденься и пойдем на завтрак. Сынмин, можешь присоединиться. — Нет! Микка и так проснулась не в лучшем распоряжении духа, а если я еще и на завтрак не приду, то ты лишишься помощника, — Сынмин смеется. — Я к тебе буквально на пару минут забежал. Все пока. Чонин, удачи! Чонин кивает. Хенджин ждет пока он оденется, а после они выходят. Все проходящие мимо смотрят на него, как на какое-то аномальное явление. Хотя, если учесть, что он человек, да еще и будущий муж самого сатаны, так оно и есть. Они входят в дом, Хенджин приветливо машет двум людям за столом, им на вид лет тридцать. — Привет, мам, пап. — Привет, — папа улыбается. — Ты не один смотрю. Рад, что ты наконец-то проснулся, Чонин. — Здравствуйте, — Чонин клонится им. — Я так долго спал? — Около суток, но не слушай моего мужа! — женщина смеется. — В твоем случае ты даже очень быстро восстановился. Я думала, что мы еще неделю тебя не увидим. Впрочем, к чему мы тут бессмысленно говорим, ты же наверняка очень голодный. Давайте есть. Они ничего не спрашивали, а говорили с ним так, словно знают как минимум не одну неделю, словно он тоже их сын. Чонин даже к концу завтрака забыл про все формальности, разговорился. Хенджин улыбается, смотря на Чонина: — Хочешь сегодня спуститься к отцу и Сони? — А можно? ¬— его глаза загораются. — Почему нет? Один раз нарушить правило можно. Как будешь готов дай знать. — Я уже готов! Хенджин посмеивается, кивая: — Что ж, держись крепко. Поток воздуха хлынул на них, а когда он успокоился, то Чонин снова оказался в зале своего дома. Он улыбается, слыша голос Джисона: — Когда мы уже перейдем к заклинаниям?! — Когда надо тогда и перейдем. Все продолжай, — отец ворчит, отвечая на глупые, по его мнению, вопросы. Он так же отвечал и Чонину пару лет назад. — Как думаешь, все обошлось? — голос Джисона грустнеет. — Они все еще не объявлялись. Мне иногда страшно становится. Прошла неделя, а его все еще нет. Чонин проходит на кухню, где запах трав так привычно ударяет в нос. Джисон подпрыгивает с насиженного места, обнимая его: — Мы так боялись. Не могу поверить, что вижу тебя. Ты как? — Не знаю... В целом хорошо. Я скоро стану мужем Хенджина…Представьте. И кстати с судом все обошлось. Отец подходит, сжимая в руках сына, слезы сами льются из глаз. Чонин мотает головой, сам утирая слезы: — Не надо реветь, пап. Иначе я сам начну. — Ты уже, — тихо отвечает отец. — Знаю, — хочется и смеяться, и реветь в один миг. Хенджин стоит рядом, он не мешает семье, смотрит на Чонина, который сейчас действительно рад просто быть рядом с семьей. Чанбин вдруг смотрит на него: — Чего стоишь там, как чужой?! Представь как все ведьмы локти кусать будут, я стал родственником сатаны. Хенджин с улыбкой мотает головой: — Не зазнавайся сильно. Я обещаю, что отныне Чонин действительно будет в порядке. Знаю, что обещал уже много раз, и все разы в итоге не смог уберечь, но дай мне еще один шанс. — Хорошо. Будьте счастливы, главное. Они сидят до вечера, Чонин снова помогает отцу, они все переговариваются и смеются. Чонин словно и не умирал вовсе. Но наступает вечер, вновь напоминая обо всем, что случилось, и приходится вернуться. В аду еще день. Хенджин входит с ним под руку в замок, который теперь его дом. Тут же их встречает Сынмин: — Минхо передал документы о новом поступившем вечном узнике. Они с ребятами уже напридумывали ему наказаний, хотели лишь подпись от меня, но я подумал, что вы, ребята, сами бы были не прочь решить его дальнейшую судьбу. — Кто там? — Хенджин берет документы, усмехаясь. — А я говорил, карма его настигнет. Бан Чан. Дать его для развития фантазии ребят, или ты хочешь сам? Чонин решительно кивает: — Я хочу его увидеть. — Без проблем. Идем. Они втроем спускаются в недры Земли. Здесь действительно жарко и все выглядит, как на картинках книг, где упоминается ад. По всюду крики, и боль витает в воздухе, смешиваясь со страхом. Их встречает охранник: — Вы посмотрите, кто пожаловал. Сам Хван Хенджин. А это наделавший шуму твой будущий супруг, которого ты дожидался все эти пару лет?! Какая честь, я — Ли Минхо. — Ян Чонин, — парень кивает. — Где Бан Чан? Минхо кивает на кучу камер, от куда ежесекундно раздаются крики и вопли: — Самая последняя вам нужна. Чонин медленно идет в перед, видя людей, что получают свои наказания. Чан пока сидит на скамье, но заслышав шаги тут же подскакивает. Сидеть здесь и ожидать своего приговора явно было пыткой для него. Чонин усмехается, видя его: — Забавно вышло не находишь?! Мы поменялись местами, теперь я придумываю наказания, а ты будешь страдать. — С чего бы это?! — Чан явно чувствует себя униженным после такого заявления. — Потому что он — мой будущий муж, — Хенджин подходит ближе. — Обычно здесь единицы имеют честь познакомиться со мной – Сатаной. Можешь гордиться. Чонин смотрит на жениха: — Я могу сделать все, что захочу? — Да, просто скажи, чего хочешь, а Минхо со своей группой все организует. В глазах Чана ужас, он смотрит на Чонина, а тот лишь довольно улыбается: — Так даже проще. На самом деле, мне все равно, что они буду делать с ним, но я хочу, чтобы ощущение того, что он грязный и никому не нужный преследовали его всю жизнь, так же, как и боль от огня по всему телу… — Чонин, пощади, пожалуйста… Я все сделаю, извинюсь, только... не надо. Ради Джисона. — Джисона? — Чонин смеется наигранно и громко. — А мы сегодня с ним говорили. Представь себе, он ничего не почувствовал, когда закапывал тебя на местном кладбище, все на похоронах подходили, поддерживали, а ему было все равно на твою смерть. О, а твой дорогой и любимый Феликс, он не пришел даже на эти похороны… Вот так, после смерти ты стал никому не нужен. Чонин говорит чистую правду, видя, как Чану больно от слов. Он сжимает челюсть, пытаясь это не показывать, но не может совладать с собой. — Чонин, ты не можешь так поступить со мной. Будь человечнее. Подумай о том, что делаешь! — А ты думал, о том, что делаешь четыре месяца назад или в тот раз, когда поджег меня. Ты пощадил меня?! Нет. Так почему я должен сейчас?! Чан тянет к нему руки, хватается одной за одежду, за что Хенджин тут же сжимает ее до хруста кости. Чан кричит, а Хенджин лишь с угрозой смотрит на него: — Не смей. — Чонин, я исправлюсь, стану другим, пожалуйста, не надо. Не оставляй меня здесь. Чонин усмехается, отряхивая свою одежду, словно та испачкалась от грязи: — Какие речи ласкают мой слух… — он наигранно расстраивается. — Вот только, боюсь я хотел услышать их раньше. Уже поздно. Так что просто расслабься, ведь нас ожидает теперь лишь вечность в аду, вот только пока я буду утопать в счастье и любви, ты будешь гнить в страданиях и муках за решеткой. Кто теперь кому не ровня, Чан? Он уходит, оставляя Чана, Хенджин идет за ним. Минхо присвистывает: — Теперь мне ясно почему Хенджин выбрал тебя. Я услышал ваши желания, будущий правитель Ян. Удачного дня вам. Хенджин идет с ним по коридорам замка. Чонин улыбается: — Мне так радостно от того, что он будет страдать, но одновременно это пугает. — Все хорошо, в этом случае это нормально. Расслабься. Сейчас нужно думать о свадьбе. Что на счет того, чтобы сыграть ее через месяц? — Месяц? Ты куда-то торопишься? — Чонин останавливается, смотря на него с улыбкой. — Да. Я хочу скорее стать твоим мужем,¬ — Хенджин целует его. — Ну? Ты согласен? — Я подумаю.месяц спустя
Хенджин стоит перед алтарем, смотря на лицо Чонина. Они месяц готовились к этому дню. Чуть не поругались из-за места проведения и оформления, но все же пришли к компромиссу, чтобы сейчас стоять здесь. Чонин сияет ярче любого драгоценного камня, а Хенджин из-за этого не может отвести свой взгляд на что-то еще, а впрочем, многое не упускает, ведь сейчас и в будущем уже и не будет ничего важнее него. Давая клятвы верности друг другу, они знают, что смогу сдержать их. Сынмин стоит на против, продолжая свою речь: — Перед тем как вступить в брак вы должны понимать, что ваша жизнь в отличие от людской вечна. Вы станете супругами навечно, и никакая смерть не сможет вас разлучить. Хван Хенджин, готов ли ты взять в мужья Ян Чонина? — Да. — Ян Чонин готов ли ты взять в мужья Хван Хенджина? — Да. Они одевают кольца, перекрывая себе все пути к отступлению, да и отступать никому не хочется. Оба знают, что сейчас делают самое правильное решение из всех, что сделали или будут делать, за всю свою жизнь. Им не страшно ни капли, ведь они действительно любят друг друга и готовы пронести любовь сквозь вечность, даже если это звучит, как в глупых книжках о любви. Одев кольцо на палец Чонину Хенджин тут же притягивает его к себе, чтобы скрепить их договор крепким поцелуем, Чонин улыбается перед тем, как коснуться губ мужа, добавляя в их первый поцелуй, как супругов, страсти.