Зразба

Луна сияла в сплетении липовых ветвей тревожным розово-рыжим на фиолетовом дымном небе. Валя зачарованно смотрела на то, как луна скользит между ветвями в такт движению головы. День выдался бесконечно долгим, и последние часы пришлось ходить между гудящим компьютером, полным ярких картинок — и соседним офисом со вставленным ключом, в котором весь пол был покрыт подтёками извести и блестящей в свете фонаря водой, натёкшей с крыши, с тёмного чердака, привычно пахнущего паклей и голубями. — Доброго вечера и хорошего дня! Как дела, всё хорошо? Валя резко обернулась. Он медленно выступил из темноты остановки, такой свежий, такой сияющий своей полудетской энергией тридцатидвухлетнего мальчика, кровь с молоком, остановившийся хрустальный взгляд, длинные узловатые пальцы, странно расставленные в разные стороны, как корни дерева. И он улыбался своими припухшими красными наивными губами, вечно чуть капризно искривлёнными, словно его в детстве очень, очень баловали. — Зразба, — прошептала Валя. — Ты — зразба. Он нахмурился, а потом черты его опять разгладились, как будто перезагрузилась программа. — Как дела, — спросил он. — Всё хорошо? Компания была маленькой, буквально несколько человек. Первый год праздновали так, что их было поровну — начальников и подчинённых. Второй год был уже более масштабным, прибыль появилась, предприятие устоялось. Мир менялся, наращивались обороты, товары паковали в коробки, приходили и уходили уборщицы, устававшие надраивать теперь уже два этажа, менеджеры перетекли на второй этаж в пресно-зелёное помещение с почти аналогичным видом. В туалете пахло то сладостью освежителя воздуха, то чьими-то духами, то — совсем немного — сигаретами фасовщицы, выбегавшей на улицу покурить. Тёмная резкая тьма падала на заднюю сторону здания после сумерек, гася в себе фонари. Начальники напоминали ротвейлера, лиса и ирландского сеттера, погнавшегося за бабочкой. Ротвейлер обладал глубоким басом, тяжёлой аурой насильника, которую он умел маскировать — или под которую умел маскироваться, множеством шуток, дорогой одеждой, осторожными быстрыми взглядами, расслабленностью массивного зверя и небрежностью недобритого студента. Лис выдыхал советские цитаты по случаю, был по-простому смешным, поддевая броню самого жёсткого сердца шутками, работал в ритме собственной грудной клетки, носил клетчатые пиджаки, не боялся никаких занятий и делал всё, что должно быть сделано, чем заслужил большие уважение и любовь сотрудников. Сеттер был более юн, его моральный компас был расшатан и притягивался к любым слабым магнитам, отводя его от северного полюса, а потом юный пёс сам зацикливался внутри себя в четырёх стенах стандартизированных ответов, не имея возможности признать любой оттенок тени, любой источник негатива. Он фактически жил в бесконечной светлой комнате, закрывая глаза на все, что не вписывалось в картину, которую он сам себе рисовал, отбирая только жёлтые овощи на тарелке, а из своего образа — только позитивные составляющие. Лишённый тени, теней и контуров, он не видел больше чётко ровным счётом ничего и тем зачёркивал людей и оставался в окружении тех, кто восхвалял его, кто лгал ему. Валя пришла в компанию случайно, а осталась надолго. Она вкручивалась в рабочие процессы и училась всему. А потом, когда набрали больше людей, почувствовала себя ненужной и слегка отступила в тень. В тени было тревожно. Прошлая работа (немного предназначение, немного проклятье) забывалась, таяла в памяти сахаром в горячем чае новых дней. Смутно помнились крики, чёрная кровь, остававшаяся после стирки на одежде жёлтыми масляными пятнами, собственное рваное дыхание, превращающее ледяной колючий ночной воздух в обжигающий спрессованный выдох. Если ты хочешь сохранить свою жизнь, от многого можно отказаться. Даже от себя. Первой пропала девушка, которая напоминала фейерверк и вальяжную кошку. Её было слишком много во всём — в ярком макияже и длинных волосах, в громком голосе и постоянных жалобах на мировую несправедливость по отношению к ней. За её корейским макияжем и красивым голосом со слегка простонародным выговором, за постоянными попытками привлечь к себе внимание и неумеренным аппетитом в еде и покупках скрывалась маленькая девочка, которая боялась, что от неё отведут взгляд (снова). В маленьком городе редко пропадают люди, поэтому все поднялись на поиски. Прочёсывали лес и реку, опрашивали сотрудников и начальство, искали её везде — и так и не нашли. Валя сопротивлялась до последнего. Она говорила себе, что дело в самых обычных причинах. Со дня на день должны были найти девушку — живой или мёртвой, не может же человек пропасть без следа, они обязательно её найдут. И Валя знала, что этого не случится. Волоски на её руках топорщились при мысли о пропавшей девушке-фейерверке, а затылок леденел. Она чувствовала густую кофейную тьму, заполоняющую здание, хотя так до последнего убеждала себя, что ей это кажется. Потом спустилась на первый этаж (все уже ушли, только камера, не транслирующая изображение никуда, зажужжала и загорелась красным пунктирным кругом), прошла мимо рваных коробок, налила в кружку воду из булькающей перевёрнутой бутылки, сыпанула растворимый кофе. Запахло гарью и горечью, тёплым успокаивающим ароматом дешивизны и студенчества. Не глядя, Валя помотала смесь ножом, добавила в кофе сопьо крима, стоящий на полке — зачем только покупала, как знала. Белые крупинки уже скомковались, простояв долго открытыми на воздухе, тяжело упали в коричневую муть и разбавили её фрагментами белёсого тумана. Нож она, не глядя, вытерла о штаны, а потом залпом выпила молочный кофе и прислушалась. Холоднее было в районе старого туалета, наполненного старыми коробками. На самом деле это чувство не совсем ощущалось, как холод. Скорее как отсутствие всего и присутствие чего-то непереносимого. Но туалет был забит коробками уже несколько месяцев. Если там что-то и водилось, пробраться туда не было никакой возможности. Валя вернулась в другую часть склада, у входа, и замерла у молчащей теперь камеры. Отхлебнула ещё кофе, прислушалась, прикрыла глаза. Что-то мерцало под коробками с разноцветными аптечками. Пришлось поставить чашку, чтобы залезть под них руками. — Ёра. Маленькие запасы сияющих грецких орехов, покрытых серебряной краской, окружали её со всех сторон — по одному ореху в каждом стеллаже, в каждом углу, ни одного только в кабинете невысокой агрессивной девушки с волнистыми красивыми волосами, неровно постриженными. Вечно сонная и медленно выгорающая Ася, острая на язык и очень по-здоровому эгоистичная, думающая о своём благе и никогда не лезущая в чужие дела. Они с Валей сначала сошлись, а потом резко разошлись и больше не сходились. Вот что значило блекнущее и снова вспыхивающее тёмное тепло, похожее на несозревший фонтан от бьющего из глубины родника. Она была ёра. Валя задумчиво покатала грецкий орех в руках. Он отражал её тепло своей древесной лёгкой оболочкой, впитывая энергию и медленно пульсируя. Ёра. Ёра, конечно, могла убить человека играючи, но для чего? Обычно у них были свои причины. С другой стороны, теперь было понятно, почему Ася с таким трудом сдерживала агрессию. Как ей, должно быть, тяжело давалась полноценная псевдочеловеческая жизнь, вне своей личины. Странно, но ёры в своей настоящей форме всегда казались Вале невероятно красивыми — с тёмной кожей, словно покрытой нефтью, нереально огромными матовыми глазами и ощерищевшейся пастью с тонкой пластинкой синих зубов, похожих на бритву. — Почему-то все удивляются, что я так быстро ем, — вспомнила Валя жалобу Аси. И её неуверенный тёплый взгляд — осудит или не осудит? Тогда их отношения ещё выстраивались, вились друг к другу неуверенными верёвочками, не зная, сплетутся ли в единый прочный канат. Не срослось. Но ёры редко ели людей. Чаще всего они разрывали их, словно искали что-то внутри, а потом выбрасывали без интереса в воду. В воде девушку-кошку пока не нашли. Да и, несмотря на то, что Валя перестала быть для Аси особенным другом, а стала просто раздражающей коллегой по работе, думать о ней, как о подозреваемой, не хотелось. Хотелось верить интуиции. Больше ничего не ощущалось. Только за окном пели птицы, да от старого туалета веяло ледяным холодом, от которого начинали болеть восьмёрки. Контейнеры, вспомнила Валя. В коробках контейнеры для хранения мусорных пакетов. Редкостно бесполезная вещь. Внешняя дверь закрывалась туго, ключ приходилось поворачивать быстро, резкими неприрывными поворотами, чтобы он ржаво прокрутился насквозь. Если не получалось — возвращаться обратно на оборот для «разбега». Мартовская погода была, как всегда, непредсказуема, зато закаты — красочны и безумны. Сейчас пресс тепла напоминал разогретую на поверхности воду, в которую то и дело вкручивался ледяной ветер, как потоки со дна, а всё вокруг наполнилось розовым сиянием от недавнего дождя и красного заката. На деревьях ещё не было листьев, но они угадывались невнятными намётками, как зеленоватым туманом. Дверь никак не закрывалась. Слушая звук замка и глядя на то, как-то гаснет, то загорается лампочка в подъезде, Валя никак не могла понять, что же её настолько тревожило в этой ситуации. Что-то… Она коротко выдохнула и вернулась обратно. Мрак склада был успокаивающе бежево-серым, только металлически поблёскивали скелеты стеллажей. Не закрывая дверь и не разуваясь, чтобы не растерять решимость, Валя прошла к старому туалету. Blue, было написано на ближайшей большой коробке. Синие контейнеры. Grey — угадывалось на коробке над ней. Туалет был настолько заставлен, что рыжая лампа под высоким потолком почти не давала света. Валя снова коротко вздохнула и потянула первую коробку на себя, убирая её дальше, к аптечкам. Потом вторую. Третью. С каждой новой коробкой её сердце билось всё чаще, а руки всё сильнее дрожали, но не только от усталости. Что-то было внутри, в ближайшей кабинке. Что-то… Она сглотнула и потянула на себя дверь. Зря она просто прогрызала себе путь, отставляя коробки в стороны, надо было оставить дорогу к отступлению. Окно — за решёткой, везде коробки, сплошные коробки. Коробки. Не только коробки. За ними — тонкая девичья рука. Ярко-неоновые розовые ногти, Валя сама совсем недавно фотографировала их с вечными карандашами. Рука была тёплой. Валя на автомате скорее прочертила защитный знак — и заклятье, каким бы оно ни было, спало. Лия застонала, тяжело и очень больным, хриплым голосом. — Хэллоу? — донеслось до неё. — Что здесь происходит? — Помоги мне, — рявкнула Валя. Начальник-ротвейлер вынес Лию на руках, она была без сознания, с дикой температурой. Валя звонила в скорую. А потом — в полицию. — Как ты её нашла? Валя устало осмотрела его — нет, он не ощущался нечистью, просто злым человеком, насильником, капризным и властным, жадным до женщин и мужчин, до силы в своих руках над их умами и сердцами. — Уже уходила, но мне показалось, что услышала стон. Пошла посмотреть. Это точно была не работа ёры. Но кто бы это ни был, ёре следовало опасаться. Потому что агрессивная нечисть не терпит такую же нечисть рядом с собой. Полиции пришлось показать татуировку — маленькая звёздочка на лодыжке. Сначала их собирались допрашивать вместе, никак не понимая намёки, только потом разобрались и отвели её в комнату Аси. — Кто это был? — Не знаю. — Вы приступите к своим служебным обязанностям? — Я ушла с поста. Они молчали. Она тоже молчала. — Да, — сказала она устало. Её рабочий день закончился полтора часа назад. Её рабочая ночь только что началась. В небольшом магазинчике рядом всё ещё остались пирожки с картошкой, но уже скисшие. Слава богу, она заодно купила вермишель бп и пару яблок. Есть не хотелось, её мутило. Но одновременно с этим она впервые за долгое время ощущала себя живой. Охота. Весь её организм перешёл в новый режим существования с привычностью, которая вызывала в ней отвращение. Она чутко всматривалась в ночь и ловила звуки и ощущения. Неужели всё-таки ёра? Ася всегда сидела на краю её стола, улыбаясь и покачивая ногой. В самом начале у них было так много тем для беседы, они просто говорили часами, и Валя чувствовала такие спокойствие и тепло, что сейчас ей сложно было представить, что то же существо могло засунуть Лию в старый туалет между коробками. Да и зачем хранить её? Ёры были вспыльчивы, нетерпеливы. И что это было, заклятье, яд? Птицы замолчали. Потом запели соловьи, печально переливаясь из одного края деревьев в другой. Валя выкинула стаканчик с недоеденной лапшой и быстро посмотрела на часы. Девять вечера, скоро автобусы перестанут ходить. Ждать здесь она не собиралась — сегодня она и так вымоталась, а завтра ей понадобятся силы. Кто бы это ни был, он, узнав о происшедшем, на место не вернулся. Всю дорогу до остановки ей мерещился тонкий силуэт, скользящий за ней, как вторая тень. На остановке почти никого не было. Автобус пришёл быстро и слизал их, тёмные тени в темнеющем городе, а потом умчал в другой район, дребезжа и с трудом тормозя у остановок после разгона. — Тебе нужно быть осторожнее, — сказала Валя. Она не собиралась это делать. Но воспоминания о тех тёплых временах, тех долгих разговорах — они заставили её говорить. — Разумеется, — отрезала Ася, печатая штрих-коды. — Здесь ходит какой-то маньяк, всем нам надо быть осторожнее. Не трать моё время на ерунду, если не собираешься говорить ничего важного. — Я собираюсь, — Валя приспустила носок и показала татуировку. Ася вскинула на неё взгляд. Штрих-код выматывался и выматывался из принтера. — Ты ёра. Ты не вне закона. И я знаю, что это была не ты. — Разумеется, не я. — Но это не просто маньяк. Это нечисть, на ней было заклятье. Поэтому, как ты понимаешь, ты в опасности. — Я могу за себя постоять, — огрызнулась Ася. Спокойнее, напомнила себе Валя. Спокойнее. Ты не знаешь, чего ей стоит сохранять человеческую форму. Это не агрессия. Это обычное для неё общение. Это нормально, не реагируй. — Ну, я тебя предупредила. Снова шли дожди, к вечеру крыша начала протекать, капая известковой водой на втором этаже. Приходил начальник-лис, спрашивал, хорошо ли она себя чувствует и не хочет ли пойти домой. Валя принюхалась к нему всеми чувствами, но не ощутила ничего. Это был человек. Приходил и начальник-сеттер. Он долго сокрушался, бегал везде и рассматривал место преступления так, словно там произошло что-то кошмарное — она уже забыла, что люди реагируют на это, как на кошмары. Долго и нервно спрашивал Валю, всё ли в порядке — и не успокоился, пока она чётко не повторила это трижды. Потом он предложил Вале пойти домой и не оставаться в одиночестве, и она почувствовала то же раздражение, которое чувствовала Ася: она могла защитить себя даже слишком хорошо, ей не нужно было чьё-то покровительство или чья-то защита. Он вообще вызывал у Вали слишком много раздражения: шебутной и улыбающийся, он резко переходил из режима своего в доску парня в ледяного нарцисса, который продолжал читать свои многочасовые лекции и требовать выполнения его безумных нелогичных требований, немигающими глазами глядя на лицо своих заплаканных сотрудниц, которые после этого увольнялись. Он коряво и много говорил, и его лексикона пятилетнего малыша немного не хватало для мудрых изречений в соцсетях, но он старался и клепал контент из ничего, потому что хотел быть не мастером — но гуру. В результате он предложил проводить Асю и, слава богу, слинял с ней вместе из офиса, где его присутствие уже ощущалось невыносимым. Ушла и Нина, уставшая и самая человеческая из присутствующих, попрощавшись с Валей беспокойно: никому не нравилось, что она остаётся в офисе одна. Она снова дождалась девяти, слушая, как капает дождь — и перекапываются капли с навесного потолка на втором этаже. А потом вышла и пошла к остановке. На этот раз на остановке не было никого. Луна сияла в сплетении липовых ветвей тревожным розово-рыжим на фиолетовом дымном небе. Валя зачарованно смотрела на то, как луна скользит между ветвями в такт движению головы. День выдался бесконечно долгим, и последние часы пришлось ходить между гудящим компьютером, полным ярких картинок — и соседним офисом со вставленным ключом, в котором весь пол был покрыт подтёками извести и блестящей в свете фонаря водой, натёкшей с крыши, с тёмного чердака, привычно пахнущего паклей и голубями. — Доброго вечера и хорошего дня! Как дела, всё хорошо? Валя резко обернулась. Он медленно выступил из темноты остановки, такой свежий, такой сияющий своей полудетской энергией тридцатидвухлетнего мальчика, кровь с молоком, остановившийся хрустальный взгляд, длинные узловатые пальцы, странно расставленные в разные стороны, как корни дерева. И он улыбался своими припухшими красными наивными губами, вечно чуть капризно искривлёнными, словно его в детстве очень, очень баловали. — Зразба, — прошептала Валя. — Ты — зразба. Он нахмурился, а потом черты его опять разгладились, как будто перезагрузилась программа. — Как дела, — спросил он. — Всё хорошо? Начальник-сеттер улыбнулся и облизнулся. Он терял человеческую форму, терял непереносимо быстро. — Где Ася? — спросила Валя, холодея. — Она в порядке. Смайлики. Он размахивал руками, пытаясь нарисовать ей смайлики. — А Лия? — Была в порядке, — он ненадолго огорчился. — Ты сделала её не в порядке, — он оскалился и зарычал, а потом улыбнулся снова, словно ничего не было. — Как дела? Всё хорошо? Мир вокруг рябил: он наложил то же заклятье, что на Лию. Их никто не слышал и не видел. — Сашенька, — нежно сказала Валя. Он прислушался, заулыбался. — А где в порядке Асенька? Он указал куда-то и детски ответил: — Тама. — Понятно, — ответила Валя. Нож был далеко. Она схватила из кармана маленькую бутылочку с кофе, содрала крышку и резко плеснула ему в глаза, а потом со всей дури пнула между рёбер. Главное было — не дать ему перейти в свою истинную форму. Он был очень сильный, даже в виде человека. Валя запрыгнула ему на спину, стала выкручивать руки назад — и он заносился, как курица без головы, бегая кругами, пытаясь её сбросить и мыча. Скорее всего, на Асю он напал уже в своей истинной форме, как же она дала ему перейти в неё? Не заметила? Наручники защёлкнулись быстро — как хорошо, что она их захватила у полицейского. Как удачно, что положила в боковой карман. Это было уже не нужно, но она двинула его в челюсть. Он сплюнул кровь и весело покосился на неё; в одном глазу уже лопнул зрачок, из которого полезло наружу живое вьющееся щупальце. — Как дела? — спросил он. — Всё хорошо? — Всё вообще волшебно, — ответила она, набирая номер, который дали в полиции. — Да. Валентина. Это зразба. На остановке у «Дружбы». Связала, жду вас, у него где-то заложник. По счастью, полиция подъехала быстро. А вот где было «там», Валя не знала. Начальник уже пришёл в состояние гугукающего существа, периодически мурлычащего под нос песенку и спрашивающего, всё ли в порядке. Валя, не глядя, передала его полицейским, а потом медленно пошла в ту сторону, в которую махнул Александр. Сашенька. Было уже совсем темно, а от влажности — слишком холодно. — Ася! — крикнула Валя. Если что, решат, что она зовёт ребёнка или собаку. Во дворе было очень тихо. Валя подошла к забору садика, перепрыгнула ограду и побрела к тёмной веранде. — Ася! Она знала, что если Ася ещё жива, она заколдована и не сможет ответить. Но жива она — вряд ли. Зразбы не выносили на дух другую нечисть. И, скорее всего, она сейчас найдёт Асю полностью мелко продырявленной, хоть шнурки вставляй. Он должен был быстро разобраться с Валей и вернуться обратно. Доесть. Доесть, господи. На веранде, конечно, никого не было. Сидел потрёпанный линялый медведь, лежали деревянные кольца. Пахло детьми, безопасностью. Мягкий обволакивающий запах детства. Валя побрела ко второй веранде. По мокрому песку перед ней вились следы. Валя закусила губу и пошла быстрее, заставила себя идти быстрее, хотя ей не хотелось видеть то, что её ждёт. Мятая клетчатая куртка на ступеньках. Чёрное скрюченное тело дальше. На автомате, не чувствуя рук, Валя сняла заклятье и поднялась наверх. Ася была ледяной и мокрой, а ещё — не двигалась. Валя видела её истинный облик впервые, но он не вызывал у неё отвращение. — Ася? Она легко застонала и приоткрыла один глаз. Второй был подбит, а футболка — порвана, а джинсы в чёрной крови откуда-то с живота, но она была жива. Валя дрожащими руками кинулась набирать номер лекарей, и телефон, не удержавшись, выскользнул на веранду и поскакал по доскам. Валя кинулась его ловить. — Видишь, — проскрипела Ася. — Я же сказала… Я могу за себя постоять. — Да уж, вижу, — нервно ответила Валя, слушая гудки в трубке. — Полежать. — Ну, я же жива, — ответила Ася. — Жива, — согласилась Валя. И смахнула слёзы. — Здравствуйте, срочно лекаря… Валя стояла, глядя на то, как два лекаря очень аккуратно помогали Асе дойти до машины. Её ноги заплетались — слава богу, сейчас прохожих здесь совсем не было, всё-таки истинная форма ёры не всем кажется красивой. Медленно начинало болеть тело, пока спадал стресс — оказалось, она сильно ударила костяшки пальцев, болели лодыжка и спина. И, кажется, начинала болеть голова, но пока не сильно, фоново, как всегда в полнолуние. Хотелось присесть, но Валя не была уверена, что потом встанет. Усталость наваливалась на неё со всей силой. Она отвыкла от этого. И не хотела снова привыкать. Она же нашла себе нормальную работу. С обычными занятиями. С привычными людьми. — Давайте мы вас тоже довезём, у нас не срочный случай, — предложил лекарь, забирая из её пальцев клетчатую куртку. Смутно она его помнила, это был какой-то непростой лекарь. Кажется, его звали Василий. Она хотела отказаться, но он уже взял её за руку и повёл к машине, как маленькую. Адрес он тоже помнил. Ася на заднем сидении спала — ей дали какое-то успокоительное. Рядом с ней сидела девушка-лекарь нереальной, почти готической красоты. На кухне она заварила себе кофе — обычный, настоящий. Кофемашина забурлила громко, запахло сильно и глубоко, слегка разгоняя холод, сцепивший её в полутранс. Нужно ли было теперь завтра идти на работу? Нужно ли отпрашиваться? «Мне сказали, ты меня нашла. Спасибо тебе большое. Не знаю, как тебя отблагодарить». Валя посмотрела на сообщение от Лии и глотнула кофе. Если бы она не вернулась, Лия сейчас была бы мертва. Ну Ася нет, Ася бы, конечно, отбилась. Конечно. Может быть, это и правда было время сменить профессию. На предыдущую.