our little silence

            Первый раз.       — Эй, Кацу-чан, идёшь?       — Да! Сейчас, погодите минутку, — Кацуки протянул руки, аккуратно хватая Изуку за ладони и поднимая его с земли. — Что болит?       — Ничего, — всхлипнув, ответил Изуку.       Нахмурившись, Кацуки обвёл его взглядом. Из травм были заметны только неприятно красные ссадины на коленях и ладонях. На плече «красовалась» парочка небольших синяков, словно оставленных от чьих-то пальцев. Нахмурившись сильнее, Кацуки поднял голову, смотря в большие зелёные глаза. Внутри что-то болезненно сжалось от очередного всхлипа и отведённого взгляда.       — Ну, Кацуки! Что ты с ним возишься?! — Сзади послышались громкие детские голоса. Резко выпрямившись, Кацуки сжал ладони крупно вздрогнувшего Изуку.       — Как с маленьким прямо!       — Кацуки, ты что, мамочка?       Улицу наполнил громкий детский смех и такие же громкие оскорбления. Тяжело выдохнув, Кацуки ещё раз легонько сжал руки Изуку и обернулся к соседским мальчишкам. Те, сложившись пополам, громко хохотали, продолжая называть их двоих «мамочкой» и «маленьким ребёнком», мешая всё это с другими ругательствами.       — Эй, вы! — Выкрикнул Кацуки, сжав руки в кулаки, — прекратите!       — Каччан, не надо… — голос Изуку прозвучал так тихо, словно и не рядом вовсе. Вздрогнув, Кацуки сглотнул и обернулся, снова ловя взгляд огромных зелёных глаз, в которых читались детская искренность и страх.       Смех мальчишек не прекращался, продолжая только нарастать. Внутри Кацуки словно задрожал стеклянный бокал, начинающий покрываться трещинами, громко звеня.       Почему он должен нянчиться с Изуку? Потому что он старше, умнее, сильнее.       Почему он должен менять компанию сильных и весёлых ребят на мальчишку, который только тянет его вниз? Потому что он дурак.       Потому что он слабак. Такой же, как и Изуку.       — Отвали, — сжав руки в кулаки сильнее, резко прошипел Кацуки, — слабак.       Мама всегда говорила, что он сильный. Так почему сейчас он должен вести себя как слабак?       Голоса мальчишек на секундв затихли, снова взрываясь новой волной хохота от потерянного вида Изуку. Что-то внутри Кацуки лопнуло и разлетелось мелкими осколками, больно впившимися в кожу.       — Каччан… — протянув руку, Изуку сделал неловкий шаг в сторону друга, опасно пошатнувшись.       — Не называй меня так, — отмахнувшись, процедил сквозь зубы Кацуки.       Ответом ему были мальчишеские овации, смешанные с новой волной ругательств, но уже в сторону только Изуку. И потерянный взгляд вместе с судорожным вздохом и очередным всхлипом.       Развернувшись, Кацуки утёр кулаком слёзы из краешков глаз. Он всегда начинал плакать, видя, как плачет Изуку. Мама называла это эмпатией.       Внутри что-то болезненно сжалось, вонзая острые осколки в сердце. Изуку ведь был не виноват, верно? Кацуки нужно извиняться.       Он извинится. Но позже.             Второй раз.       — Давай ещё, давай!       Тихий смех в конце класса не давал сосредоточиться, привлекая внимание. Недовольно выдохнув, Кацуки повернулся на стуле, смотря на группу своих одноклассников, которые, согнувшись пополам и сидя за своими партами, мерзко хихикали, тыча пальцами куда-то вперёд.       Проследив взглядом за их руками, Кацуки тяжело сглотнул, увидев фигуру Изуку, который склонился над своей партой, стараясь закрыть очередную тетрадь с анализами героев. Плечи почти незаметно подрагивали, но Кацуки чётко видел, знал, что они дрожат.       — Эй, вы, — резко встав с места и с неприятным скрипом двинув стул, Кацуки сделал шаг в сторону одноклассников, — может прекратите? Заебали уже своим ором.       Выпрямившись, парни посмотрели в ответ на Кацуки, на секунду перевели взгляд на Изуку и, хихикнув, переглянулись друг с другом. Сжав руки в кулаки, стараясь спрятать искры, Кацуки втянул воздух через зубы, пытаясь успокоится. Пятый выговор за неделю ему не нужен, он и так уже получил от матери.       — А что, Каччан, — издевательски протянул один из парней, заставив Кацуки вздрогнуть от такого обращения, — играешь в героя? Защитника безхребетных тваринок, которые и слова сказать сами не могут?       По классу пронеслись такие же издевательские смешки. В груди натянулась струна, готовая порваться в любую секунду, а искры на ладонях стали разгораться только сильнее, неприятно пощипывая и обжигая.       Снова втянув воздух сквозь зубы и на секунду зажмурившись, Кацуки мимолётно глянул на Изуку. Плечи начали дрожать сильнее, уже более заметно для других, а сам он застыл, словно олень в свете фар. Из-под рукавов школьной формы виднелся эластичный бинт на запястье.       На секунду в голове Кацуки пронеслись воспоминания вчерашнего дня. То, как он грубо схватил Изуку за запястье, слегка его вывернув, когда тот просто коснулся его плеча, чтобы отдать тетрадь, которую Кацуки забыл у учителя. Сердце будто сжали, впиваясь острыми когтями. Он так и не попросил прощения за это.       — Просто угомонитесь, — прошипел Кацуки, сверля взглядом «лидера» группы, — ваш ор только раздражает. Вы гиены что-ли, чтобы так орать?       По классу снова прокатились смешки, которые только усилились от разъярённого взгляда «лидера». Криво улыбнувшись, парень сжал в руке очередной комок из тетрадного листа и, подмигнув Кацуки, повернулся в сторону, замахиваясь.       — Эй, Деку! Лови!       Комок ударился о голову Изуку, упав на пол, рядом с парой десятков точно таких же. Внутри Кацуки будто начал бурлить вулкан, готовый к извержению. На секунду сжав кулаки, он раскрыл ладони, начиная выпускать искры, которые в любой момент могли превратиться в огромные взрывы.       «Лидер» шайки поднялся с места, всё ещё криво улыбаясь, и начал разминать кулаки. Краем глаза Кацуки заметил, как некоторые его одноклассницы начали доставать телефоны и включать камеры, направляя на них. Откуда-то сбоку послышались восторженные шепотки и тихие слова о том, что сейчас начнётся драка.       Встав в «боевую» стойку, «лидер» группы поднял уголок губ, подзывая Кацуки к себе, предлагая напасть первым. Внутри словно скреблись кошки от образа дрожащего Изуку перед глазами и желания врезать его обидчику.       — Живо все успокоились.       Класс резко затих. Телефоны были убраны в сумки в ту же секунду, как в помещение вошёл преподаватель. Окинув всех грозным взглядом, мужчина прошёл к столу, прося всех сесть на места, чтобы начать урок. Буквально через минуту все сидели за своими партами, прилежно сложив руки и ожидая начала занятия.       — Бакуго, присядьте, пожалуйста, — с небольшим упрёком сказал преподаватель, указав на место Кацуки.       Фыркнув, Кацуки лишь грозно глянул на «лидера» группы обидчиков, который продолжал довольно улыбаться, и, засунув руки в карманы, направился к выходу из класса.       Проходя мимо Изуку, он толкнул его в плечо и процедил сквозь зубы:       — Слабак.       Выходя из класса, он старался не вспоминать потерянный взгляд Изуку, который так и кричал о том, что ему жаль. В уголках глаз самого Кацуки снова появились капельки слёз.       Он извинится перед Изуку позже.             Третий раз.       — Деку!       Собственный голос прозвучал слишком непривычно. Слишком грубый, слишком громкий, слишком не его. Внутри кипела злость и раздражение, заставляющие сердце биться быстрее.       Или это был страх?       Если да, то за себя ли?       Сжав руки в кулаки, Кацуки на секунду зажмурился, стараясь прогнать образ злодея, душившего его, который так и стоял перед глазами, отказываясь исчезать.       Внутри что-то надломилось от воспоминания о том, как Деку побежал в его сторону. Весь такой смелый, слишком волнующийся и просто безрассудный. Слишком герой.       — Да, Каччан? — Обернувшись к нему, неловко спросил Деку. Губы мелко подрагивали, будто он пытался сдержать улыбку. Издевается?       — Я никогда не просил меня спасать, — процедил Кацуки сквозь зубы, сильнее сжимая руки в кулаки. Ногти болезненно впились в ладони, а пальцы будто начали снова искриться, — тем более тебя.       Изуку вздрогнул, продолжая молчать. Это выводило из себя, заставляя сдерживаться, чтобы не подорвать задрота прямо на месте.       Он ведь был беспричудным. Обычным. Слабаком.       Но почему именно он стал героем в этой ситуации? Даже если про убеждали всех, что герой здесь он — Бакуго Кацуки, мальчишка, переживший нападение злодея, то Кацуки чётко видел, что это была ложь.       Настоящим героем был Деку — мальчишка, побежавший прямиком на злодея, не имея ни причуды, ни оружия. Имея только желание помочь и спасти.       — Прости, Каччан, — склонив голову, тихо-тихо проговорил Деку, — я лишь хотел помочь.       Лишь хотел опозорить тебя.       Показать, что ты никчёмный. Что сам ты ничего не можешь. Даже справится с каким-то глупым грязевым злодеем.       Потому что слабак здесь — только ты.       — Да ты, — прошипел Кацуки. Плечи почти болезненно напряглись, а на ладонях начали загораться искры, предвещающие скорый взрыв.       Мысли путались, мешались, не давали сконцентрироваться. Лишь из раза в раз выкидывали тихие, шепящие фразы о том, какой Кацуки слабак. О том, что всё вокруг думают так же. Что Деку, думает так же.       Подняв голову, Кацуки пересёкся взглядом с ярко-зелеными глазами, наполненными лишь искреннем извинениям. Без капли жалости. В голове будто перещёлкнули выключатель, заставляя сжать руки сильнее. В груди что-то неприятно потянуло, снова впиваясь в сердце острыми когтями и будто разрывая плоть изнутри.       — Придурок.       Прошипев, Кацуки нахмурился, сильнее сжав руки в кулаки, больно впиваясь ногтями в ладони. Деку неловко ему улыбнулся, совсем не злобно. Скорее грустно. С пониманием и искренним сочувствием.       Внутри снова что-то неприятно потянуло, когда Кацуки развернулся, начиная шагать в сторону дома. Мать сто процентов снова сделает выговор. Ещё и про Деку спросит. И извинится заставит.       Кацуки извинится, но позже.             Извинение.       — Помнишь, что я сказал, когда Шигараки проткнул мне пузо?       Голос разлетелся по улице, теряясь в шуме дождя и громком дыхании на фоне. Руки болели от напряжения, а ноги казались ватными. Глаза уже слезились, и Кацуки даже не пытался это остановить.       Потерянный и истощенный вид Деку делал слишком больно, заставляя сжимать руки в кулаки. Его плечи мелко подрагивали от напряжения, а взгляд был пустым. Не было больше тех искр счастья, смелости и решимости в глубине ярко-зелёных глаз.       Были лишь две тёмные бездны, потерявшие все краски и затягивающие в глубину.       — Не помню… — хрипло ответил Деку, словно не дыша. В груди что-то болезненно потянуло.       Перед глазами друг за другом начали появляться картинки-воспоминания. Кацуки заговорил снова, почти не контролируя самого себя. Слова подбирались сами и складывались в предложения тоже сами.       Прошлым вечером, Кацуки не знал, сможет ли он хотя бы увидеть Деку, постоять с ним рядом. О разговоре даже и речи не шло. Что-то внутри упорно твердило, что ничего не выйдет.       Но сейчас, стоя в центре площади и смотря на истощенного, побитого и такого потерянного Деку, Кацуки почти не думал, что говорить. Просто продолжал, пока может. Просто вспоминал детство, просто сжимал руки в кулаки сильнее, стараясь не зарыдать в голос.       — Это то, что я действительно хочу донести до тебя…       Собственный голос казался чужим и звучал будто не здесь, а где-то далеко-далеко. Уши закладывало, а перед глазами всё плыло. Были то усталость, дождь или слёзы — Кацуки не знал. Да и не до этого было сейчас.       Сейчас хотелось лишь закончить всё это. Раз и навсегда. Озвучить слова, которые так долго жгли и ломали его изнутри. Озвучить слова, которые так долго не могли сложиться в правильную мысль. Озвучить слова, которые он так долго хранил в себе, боясь показаться слабым.       Подняв голову, Кацуки вздохнул, ловя ошарашенный взгляд Деку. Внутри что-то надломилось, когда он наконец разглядел поблекшие веснушки, потерявшие всю яркость и почти исчезнувшие, и огромные синяки под глазами, которые вызывали искренний страх.       — Изуку.       Внутри что-то мелко задрожало, тихо-тихо звеня. Грудь больно сдавило, а руки напряглись сильнее. Изуку резко вдохнул, пытаясь выпрямится. Передёрнув плечами от ощущения той боли, который испытал Изуку при таком дыхании, Кацуки выдохнул, снова ловя его взгляд.       — Прости за всё, что было до этого.       Голос потонул в мёртвой тишине, нарушаемой только шумом дождя. Плечи резко расслабились, заставляя Кацуки наклониться, чтобы не причинять спине больше боли.       Слова продолжали литься, словно говорил не сам Кацуки. Словно говорило что-то внутри него. Что-то, что он так долго пытался спрятать, скрыть, уничтожить. Что-то, что причинять боль своим присутствием и молчанием. Что-то, что могло спасти Изуку.       Голос самого Изуку прозвучал словно через вату, заставляя напрячь слух. Дрогнув, он сделал неловкий шаг вперёд, вызвав волну ошарашенных вскриков в толпе их одноклассников.       Уверенно шагнув навстречу, Кацуки вытянул руки, ловя обессиленное тело Изуку и прижимая его к себе. Внутри что-то громко зазвенело, чуть больно сдавив грудь, но сразу же исчезло, как только Кацуки почувствовал его всё такие же тёплые ладони на своих плечах.       В уголках глаз снова появились слёзы. Судорожно втянув воздух, Кацуки перехватил Изуку удобнее, оседая на землю и прижимая его голову к своей груди. Изуку задышал спокойнее, чуть сильнее сжав плечо Кацуки, и наконец закрыл глаза.       Снова судорожно втянув воздух, Кацуки склонил голову, утыкаясь лбом в лоб Изуку и шепнул почти на грани слышимости:       — Прости меня, Изуку.       Ответом ему было лишь молчание и спокойное дыхание. Теперь всё будет в порядке.