Halten Sie die Hunde an einer Kette.

Зашейте ему веки шелковыми нитками плотными стежками, потому что Юджи не хочет этого видеть. Сукуна ужасающий в своей истинной форме, подавляющий и совершенно дикий. Его присутствие душит со всех сторон и знойным холодом раздирает кожу, впитывается в каждую клеточку окаменевшего тела и парализует словно самый сильный яд. У Юджи от ужаса кружится голова, он не думал, что все обернётся полным провалом. Крахом всего и всех. Холодный пот стекает по спине, лицу, рукам, смешивается с кровью, пылью и грязью, неприятно стягивает кожу и просачивается через одежду. Все их усилия были зря, они просто колыхали воздух, боролись со стихией, пытались изменить направление ветра. Юджи трясёт и он сам не поймёт от чего — страха, злости или прилива отвращения, может быть от все сразу. Он думает, что его вырвет, когда Сукуна растягивает губы в безумном оскале и сладко напевает себе под нос, крепко сжимая его онемевшие ноги. Острые когти рвут одежду, впиваются в плоть и давят, давят, давят. Капкан. Отсюда не сбежать и не выбраться. Сукуна — оголенные мышцы. Сила с которой нельзя не считаться и любая ошибка может стать последней. Сукуна действительно «Король» — «Король проклятий», всех монстров и тварей мира. Он носит их в себе — самых ужасающих и непотребных, олицетворяет их, переплетается с ними, он выдыхает и порождает, что-то новое и отвратительно страшное. Юджи не понимает чьё лицо он видит перед собой — Фушигуро сменяется, Сукуной, а тот принимает вид безликого монстра, всем своим видом пускающего по венам страх и обреченность вселенского масштаба. Потом все начинается сначала. Раз за разом это — Фушигуро, Сукуна и что-то ещё, что-то тёмное и беспощадное, каждый раз новое и никогда не похожее на других своих предшественников. Сукуна этим горд и воспевает свою радость всему миру криками невинных, хрустом их костей и треском рвущихся на куски тел. Все это сливается в один большой оглушающий комок, от которого смрад поднимается до небес и все чем тебе остаётся дышать — это ядовитое гнилое зловоние разложившихся тел перемешанное с таким же отвратительным запахом благовоний, что раздирают в клочья лёгкие, царапают глотку изнутри бесчисленным количеством иголок, впивающихся в плоть и застревающих в ней. Юджи не хочет этого слышать. Не хочет этого видеть. И чувствовать тоже не хочет. Но Король проклятий эгоистичен, жаден, беспощаден и он купается в этом, как в лучах славы. Ему нравится видеть и чувствовать все отвращение, страх и ужас своего бывшего сосуда. Ради этого он может поджечь этот мир, с удовольствием утопить его в криках агонии и реках крови, смести все подчистую и отстроить заново из праха умерших, их тел и энергии; приподнести это все на золотом блюде прямо к ногам Юджи, чтобы побольнее и по ярче, со всевозможными ощущениями. Юджи не может сдержать рвущиеся рыдания. Ему это не нужно. Пожалуйста просто остановите это. Все мечты и надежды разбиваются, когда громоподобный голос ядом сочится в уши: — Все для тебя, паршивец. Разве это не здорово? — проклятье прижимается губами к уху трясущего от отвращения мальчика почти нежно, как любовники прижимаются друг к другу, Юджи рвется в сторону, прочь, подальше, подавляет подступающую к горлу желчь и сглатывает её обратно, спускает по пищеводу, царапая горло. Сукуна извергает из себя запах благовоний. Он источает эту вонь каждой клеточкой своего тела и это отвратительно, сладко, цветочно и душно, перемешивается с кровью всех убитых на его руках. — Только посмотри на это… Посмотри, какой пир я устроил в нашу… Твою честь! — Сукуна смеётся так громко и надрывно, с удовольствием и запредельным счастьем. Разводит все четыре свои огромные руки и запрокидывает голову, взглядом впивается в небо, смеется и возбуждено причитает, словно возносит свои молитвы Богу, но когда Сукуна говорит его голосом вопиют чудовища, которых он собрал в себе, они ревут бесформенной массой, тянут свои щупальца и раздирает тело в клочья. От его вещаний захватывает дух, объемлет ужас и гулы несутся к Юджи со всех сторон оглушают и в страхе он съеживается. В голове одно: «Быть не заметным. Беги. Затаись.» — Разве не этого ты хотел, паршивец? — Нет. Нет, нет, нет. Прекрати. Нет. — безумный шёпот срывается с окровавленных губ и Юджи слабо дёргается, пытается вырываться из вновь сковавшей сталью хватки проклятья. Он этого никогда не хотел. Нет. Это не правда. Ни тогда в Сибуе, ни сейчас, когда на месте города — обломки. Всюду следы ожесточенной бойни, крови; его друзья лежат мёртвой кучей и смотрят на него тусклыми запавшими глазами. Их конечности переплетены вместе с внутренностями друг друга, кровь под ними пропитала округу на добрые метры и Итадори кажется, что сейчас они поднимутся одной бесформенной безликой массой и сожрут его. Ведь это полностью его вина шепчет разорванным ртом бездыханное тело Маки-сэмпай, оно тянется обглоданной рукой к нему в попытке схватить и затащить с собой в ад, которой они с Сукуной сотворили. — Да, маленький сосуд, смотри. Они такие жалкие слабые мошки. Бесполезный мусор, путающийся под ногами. Неудивительно, что они сдохли такой никчемной смертью, — удовлетворение пропитывает каждое слово, выходящее из рта Сукуны, он смотрит внимательно прямо в обезумевшие глаза мальчишки и это так волнительно. Сладкая дрожь пробегает по телу Короля, разжигая адский огонь, внутри все бурлит как ни в одном закоулке преисподней. — Нет, заткнись. Заткнись, ты, ублюдок. Это из-за тебя. Ты… — Сукуна нежно касается дрожащих губ Итадори, проводит по ним грубым пальцем и надавливает с аккуратностью, не пресущей ему. Отрезает все доводы и крики возмущения, гнева и печали. Заставляет проглотить этот до невозможности горький ком обиды и унижения. — Шшшш, конечно, отродье, конечно, я, — проклятье утешительно хлопает рыдающего мальчика по голове, вплетая пальцы в грязные и липкие волосы, пропуская их через острые когти. Сукуна удовлетворённо мычит, наблюдая, как его бывший маленький сосуд с треском разваливается перед ним на крохотные осколки, которые он потом с радостью соберёт заново: придаст ему новую форму, цвет и наполнение, перекроит для себя, сделает полностью своим, заставит думать только о нем, как и должно было быть с самого начала. Юджи не может поверить в то, что они проиграли, но Сукуна тот, кто развеивает все неуверенности. Он склоняется перед Итадори на колени, падает с глухим стуком на грязные валуны и рвёт кожу острыми краями железа и камней. Сукуна тот, кто целует его ноги нежно и неспешно, склоняясь ближе к земле. Все тело проклятья гудит от удовольствия, выплескивающегося из краёв, извергающегося на Юджи язвами в местах, где губы проклятья соприкасаются с его кожей. Мальчик отдал бы все на свете, чтобы это прекратить, он готов сам вырвать себе сердце, закончить это здесь и сейчас, но дрожащие руки тянет к шее проклятья и сжимает крепко, до синяков, а в голове будто заезженная пластинка: «убитьубитьубитьубить». Ногти царапают толстую кожу не оставляя за собой никакого следа и Юджи от отчаяния давить пытается сильнее, но не может нормально даже просто обхватить тело Сукуны. Его ладони настолько маленькие, что выглядят на мужчине просто смешно, когти новоприобретенных конечностей не дают никакого результата — это как резать железо ножницами для картона. Их разница в размерах и силе пугает, бьёт со всего размаха осознанием, что она — колоссальна. — Оцени моё уважение к тебе, паршивец, не будь таким твердолобым упрямцем. Ведь признаю ты так хорошо постарался. Молодец, малыш, ты устроил мне хороший бой, но ты же сам прекрасно знаешь, что каким бы сильным и упертым ты не был этого недостаточно. — «Ничего не было бы достаточно.» — буквально кричит в его голове. Сукуна глядит на него всеми своими широко раскрытыми глазами и прижимается близко близко будто пытается залезть к нему под кожу. Обратно. Туда откуда так яростно рвался сбежать. Пальцами втирает все свои следы в кожу, кусает, лижет и дышит словно зверь, игнорирует дрожащие руки на своей шее. Помечает и с наслаждением трется макушкой о тонкие лодыжки. Делает это так естественно и легко словно был только для этого и рождён — прогибаться, раболепствовать и раздирать колени в кровь, часами простаивая на обломках камней прося милостыню. — Заметь это было в равной степени смело и безрассудно. Пойми Юджи все ваши жалкие попытки в конечном итоге привели бы вас сюда. — Итадори следит, как ладонь Сукуны небрежно указывает на гору изуродованных тел его друзей. — Ты был рожден для меня. Что бы ты не делал, как бы не сопротивлялся и отнекивался все будет как хочу я. А сейчас я просто желаю отдать тебе дань уважения, которого ты, малыш, так уж и быть заслужил. Грубая насмешка над всеми усилиями, которые они приложили, чтобы победить этого монстра. Юджи слышит это нескрываемое ехидство, льющееся водопадом и разбивающееся тяжким бременем об уставшие плечи мальчика. Эта ноша неудачи давит — вжимает в бетонные плиты, словно хочет его запечатать под останками города. Похоронить вместе со всеми, отдать его душу на растерзание обезумевшим в своём страхе и гневе мертвецам, что не пощадят, а разорвут в клочья, будут вгрызаться в мягкую поддатливую плоть и запивать горячей свежей кровью, утоляя свою жажду мщения за отобранные жизни. Юджи все бы это принял, сам с радостью преподнес себя им с распростертыми руками и омываясь в боли и страдании, может быть, хоть на самую малость, почувствовал себя не таким виноватым. Итадори рыдает в захлеб, булькает носом и гундосит как маленький щенок, Сукуна выдыхает от удовольствия с ещё большим напором сжимая желанного человека в своих руках: до хруста и треска костей, сдавленных криков вперемешку с болезненными завываниями. Рёмен считает, что боль только больше красит мальчишку, делает его таким беспомощным, хныкающим, от своей никчемности и бесполезности, сгустком печали и страха. Таким Юдзи выглядит ещё более аппетитным, что от разбушевавшегося голода Сукуна гулко сглатывает, плотоядно облизываясь и воркуя над плачущим мальчиком. Желание вгрызться зубами в мягкую плоть растёт с невероятной скоростью, что Рёмен не успевает отгонять эти мысли на зодворки сознания. Десна зудят и челюсть сжимается в предвкушении, но тут же распахивается и вместо этого проклятье облизывает все до чего может дотянуться. Он как пес пускает слюни на заветную косточку, но не имеет возможности как следует вцепиться в неё. Он так много хочет, но знает, что никогда не сможет всего этого получить. Даже если он сорвётся с цепи и проглотит Юджи здесь и сейчас, разорвёт его тело на части и сожрёт каждый кусочек, все, что он получит это пустота и коротко временное насыщение. А после смерти маленького отродья все вернётся на свои скучные монотонные круги. Никакого веселья и разнообразия, а только гольное одиночество и скука из которой не выбраться. Так почему бы не подумать о будущем сейчас и не сохранить этот маленький подарочек с всевозможными развлечениями на всегда? Всегда рядом. Всегда вместе. Как в старые добрые времена, только теперь без жалких мошек с их высокими ценностями и устоями. Наконец, Сукуна получил то, что так долго хотел и желал. Юджи здесь, рядом с ним, проигравший. А проигравший не имеет права на голос.