***
До одного случая я даже не догадывался о том, что его любовь ко всему живому на земле стала обнаженее и острее. После всей этой заварухи, что произошла в мире, никто не мог найти даже останков собственных домов, не говоря уже о затерявшейся в песке кружки или унесенного ветром любимого плаката. Толком ничего не осталось после взрыва. Многие пытались обыскать планету, неистово лелея надежду отыскать среди крушений виновников всех этих развалин, но все их вылазки заканчивались одинаково тщетно. Не даст мне Бог соврать, как повезло мне одним воскресным утром. Я брел в сторону обмельчавшего, но стойкого городка Реул. Там была обветшалая церковь, нуждающаяся в ремонте и до наступления бедствия. Я решил, что вариант отличный. Смогу и жителям подсобить, и церквушку привести в надлежащий вид, хотя бы в силу своих возможностей. Придумал, как перетащить туда приютских, собрал все, что накопилось за несколько лет пребывания в одном месте жительства и небольшими группками повел детей навстречу новому обитанию. Мои новость восприняли не радушно, но я обещал познакомить их с другими деревенскими ребятами, на что в итоге и согласились. Видать, надоели они друг другу за столько времени вместе. И вот случай: идем мы с последней парой-тройкой шкедов под палящим солнцем. Среди желто-белого песка за сто миль ни души, конечно, не считая сухих вьюнов и одиноких валунов, неизвестно откуда нападавших. Я брел сзади нашей своры, придерживая Каратель за лямку, на случай внезапного нападения, что было даже привычкой профессии, чем возможность реальной угрозы. Ведь вокруг никого, даже самые отчаянные без веской нужды не высовывались, тут уж было не до грабежей. Да и отдавать нам нечего, максимум пару пыльных плюшевых игрушек, знатно потасканных и плешивых местами, да некоторые шмотки, в основном девчонок. Храбрые они всё-таки, до сих пор диву даюсь. В мире буквально ураган пронёсся, а им важнее любимое платьице сберечь до нового места. "Вырастут с характером", – тогда подумал я, надеясь, что не напрасно. Так вот идем мы не спеша, как вдруг мой периферийный взгляд уловил блеск, как переливается обычно металл под лучами света и совсем недалеко от нас. Обычно не привыкший долго думать, я сразу начал собирать детей в одну линию и наказал им стоять так, чтобы всех было видно даже издалека. И отошел проверять, что за напасть такая. В голове провернул самые худшие варианты, начиная с нетрезвых на голову бандитов, заканчивая забытыми технологиями, каким-то образом просочившихся после встряски земли. Мало ли что могло произойти? –Удивляться я перестал давно, больше времени на это уходило. Приютские послушно стояли в ряд, изредка переглядываясь и топчась на месте. Постоянно вертя назад головой, я добрался до заинтриговавшего меня места. В своеобразном холмике из песка и груды камней я нашел то, что меня обеспокоило. Из сложившихся домиком двух булыжников, расположившихся на самой верхушке этой горы, торчало что-то ветьеватое, но определенно точно из металла, в этом я был уверен. Подойдя к подножию (если это можно таковым назвать, ведь самая высокая часть заканчивалась этим торчащим обрубком, который едва доставал мне до пупка) и присмотревшись я с ужасом обнаружил, что эта забытая Богом фигня не что иное, как чья-то рука! Тогда мое тело двигалось быстрее, чем я успел подумать о своей безопасности. В любом случае, я должен был убедиться, что это человек, и если он жив, помочь ему дойти до ближайшего города, будь он хоть бродягой, хоть наёмником.. Осторожно сбросив все большие камни в сторону, я принялся осторожно откапывать, подобно исследователю, нашедшему что-то во истину редкое и ценное для своего внимания. Отрыв бедлагу до педплечия, я уже лишился надежды на его спасение: тот лежал неподвижно, металлический протез руки скрипел от забившегося в щели песка, но я все пыхтел, раздувая ноздрями горячий воздух, погружая руки по самый локоть, не боясь прилипших к моему поту песчинок. Незаметил даже, как вокруг собрались тени, в достаточной близости рассматривая старшего за работой. Наконец я добрался до тела, потом освободил ноги и голову. Это определённо был человек, но очень потрепанный и бездыханный. Сразу почему-то вспомнились все мои объекты выслеживания, которых чаще всего было приказано убивать на месте. Они также валялись подо мной, смежив только что искаженные страхом глаза, похрипывая от боли. Затем затухали навсегда. Тогда руки мои были в крови и не забыть мне истошные крики, слезы, как медленно они задыхались от собственного перерезанного горла или пробитых ребер. Изощрений я знал много, но сейчас, встав на праведный путь верил, что однажды мне удастся замолить все те жертвы, которые я приносил во благо себе. Точнее бегал на побегушках у организаций, что обещали мне светлую жизнь в обмен на страдания других. Мне казалось это обоснованным, ведь считал, что жертвой судьбы являюсь именно я. Все же солнце не щадило никого, напекая людям головы так, что те начинали видеть галлюцинации, медленно сходя с ума. С силой выдернув на себя тело, только тогда я смог вернуть себе здравым ум. А он мне потребовался. То, что я увидел в последующие мгновения не передать так просто. На меня смотрели совсем чистые лазурные глаза, как бы выступающие в противовес его пыльному и побитому виду. Ресницы слиплись от песка и тот периодически смаргивал, стараясь не сводить взгляда со спасителя. Или спасителем считал себя только я, ведь весь вид его кричал об обратном. Одежда лохмотьями висела на крепком теле парня, волосы потускнели от того же песка, чумазое лицо и кожа, которая местами виднелась из-за дырок в прохудиашемся прикиде. Кое-где были видны следы новых царапин и синяков, но в целом парень был живчиком. Но была во всем этом одна большая странность. Этот человек не выглядел так, словно долгое время провел в плотном слое песка под палящими лучами, а скорее был похож на дикого зверька, которого только что пробудили от сладкой спячки. Лежание в песке не только не повредило его тело, но и будто укрывало его все это время от всех невзгод, хотя куда еще хуже. Я продолжал осматривать его, но ничто внутри не подсказывало мне, как дальше быть. В мгновение его мышцы напряглись и он ждал, поджав губы, когда кто-либо из их компании пошевелится. Он стоял напротив меня, пока я все также держал его за запястье здоровой руки. Даже не смотря на нее, подушечками пальцев я ощутил неровности, какие обычно остаются после заживших шрамов. Незнакомец переводил взгляд с меня на толпившихся за спиной детей, потом снова на меня. Руку не отдергивал, но и я чувствовал, как он напряжен. Бьение сердца напротив эхом отражалось в слегка выпирающих венах под светлой кожей. Этот быстрый стук, словно электричество по проводам, передавался и мне, отчего я невольно вслушивался в незатейливый ритм, который с каждым новым ударом бил по пальцам и всей ладони. Решив прекратить этот цирк первым, я разжал свою хватку и опустил руку, потом поднял обе на уровень лица, показывая безоружность. Вот тогда парень будто ошалел: резко отпрыгнул назад на сдувшуюся кучу, откуда я так старательно доставал его, подняв при этом тучку пыли и принялся озираться по сторонам, ищя укрытие или сторону, в которую лучше сбежать. В голове снова задержалась ассоциация с диким зверем, но долго наблюдать и тратить время на остановку не планировалось – дети хотели есть и поскорее добраться до дома. Так что я еще раз потряс в воздухе пустыми ладонями и зашагал к остановившимся ребятам. Сказав им, что все в порядке и диковатый дядя жив здоров, я пересчитал покрытые тряпками маленькие головы и мы продолжили свой путь. Я мысленно перекрестил странца, шагая прямо без оглядки, почему-то в уверенности, что незнакомец не только не нападет на нас, но и не будет преследовать. Так мы и разошлись, каждый своими путями. Так я думал. Пройдя пару миль я вынужденно сделал привал. Дети жадно допивали остатки воды, но по-прежнему были веселы и взвинчены от предвкушения. На этом энтузиазме они и могли продолжать идти, кто-то даже стал прилипать ко мне с вопросами о том загадочном парне. А что я мог ответить? В основном спрашивали те, кто не решился подойти слишком близко, чтобы разглядеть пострадавшего. Поэтому остаток пути я подробно описывал его внешность и нестандартное поведение, перебирая ногами по скрипучему золотому полу. Из остатков одежды, что сохранилось на нем можно было с трудом опознать красную накидку с рукавами, под которой была полностью черная водолазка по горло. Такие же по цвету штаны плотно облегали длинные ноги, а до середины икры доставали сапоги с множественными заклепками и сложной на первый взгляд шнуровкой. В левом ухе поблескивала золотом сережка, полукругом окаймлявшая мочку самородка. Больше ничего примечательного малышня не услышала, как бы не напрягал память рассказчик. Тем не менее повествование помогло отвлечься и мне, ведь незаметно для всех мы оказались у окраины города. Сам из себя он представлял кольцо из полуобваленных стен, местами даже отсутствующих. Внутри все казалось серым и безжизненным, как те камни, которые встречались им по дороге. Однако стоило им пройти сквозь скальные ворота, единственными служителями входа, как до ушей стали доноситься песни и пляски. На небольших улочках народу было по пальцам пересчитать, зато практически из каждого кабака можно было услышать отборную ругань и веселые визги девиц. Вопреки ожиданиям и моему поверхностному взгляду, жизнь в этом тихом месте только расцветала, и от этой мысли на сердце сразу теплело. Уже не казались все эти полусгнившие деревянные дома невзрачными, а жители в грязных колпаках от солнца уставшими и неприветливыми. Невысокая постройка и служила им церковью. До нее пришлось идти в самую глубь города, параллельно разглядывая играющих во дворах ребятни и улыбчивых родителей. Семейный город, что сказать. Где-то в центре их встретила полностью белое здание, выстроенное в два этажа. В отличие от деревянных рядов домов, фасад церкви был полностью из камня, что и послужило ее сохранности. Первый этаж представлял собой некое помещение, где можно было спать и готовить еду. Назвать его гостиницей для постояльцев церкви было нельзя, но священник, который представился им Игуменом, без лишних вопросов выделил все комнаты для ребят. Этого старичка, с виду лет шестидесяти, они застали сидящего на скамейке в тени. Одет был как обычно: чёрный брючный костюм и накидка. На крючковатом носу сидели очки, почти полностью седые волосы и борода скрывали старческие морщинки, когда он улыбаясь, пожимал мне руку. – Ох дорогой, как я рад, что ты снова вернулся. Знаешь ведь, как страшно нынче ходить куда-то так далеко, молитвами спасен не будешь, – Игумен имел крепкий хват руки и говоря это, продолжал сжимать своей ручищей мою пыльную ладонь, второй же перекрестил меня и всю ораву детей, каждого по отдельности, – Как детки твои, хорошо добрались? Вместо ответа все быстро закивали головами, являя старику свои горящие от восторга глаза. – Это последние, больше никуда не уйдем. – Слава Господу. Ну что же, проходите, милости просим, – и зашагал по доскам к главному входу, показывая ребятам их новый дом. Не знаю, насколько можно верить слухам этого городка, но говорят, что Игумен когда-то в молодости был военным стражником. Откуда и как он объявился в этом месте никто не знает, да и было это давно. Однако было фактом, что именно он вставал на защиту города, когда ему угрожала опасность. Это могло объяснить его коренастое телосложение и широкие, крепкие для своего возраста ладони. Впервые за долгое время я облегченно вздохнул. Уставшие ноги сами привели меня к лавочке в тени, а руки полезли в карман пиджака за сигаретой. Несмотря на свой статус, я так и не отучил себя от пристрастия курить. Впрочем, даже в этом городишке уже все знали о некой моей привелегии, в совокупности с резким стилем общения и склонности проводить вечера в сомнительных притонах. Подпалив самый кончик я некоторое время смотрел, как огонь пожирал оболочку смятой трубочки, потом в два затяга скурил ее. Падре пришел, когда на полу валялись три окурка, а в руке тлела четвёртая партия. – И все же плохо сыну Божьему предаваться столь низкой слабости, – он бесшумно сел рядом, глядя на голубую гладь из-под навеса. – Небо у вас тут чистое, практически без облаков. Старик никак не отреагировал на резкую смену темы, но тихо хмыкнул и сложил руки в замок. – У нас тут всегда так, скоро и ты привыкнешь. – Как мелкие? Нормально обустроились? – Да, в целом да. Многие шалят, конечно, но это в силу молодого возраста и беззаботности. Игумен глубоко выдохнул, разгоняя образовавшееся облачко сигаретного дыма, наверняка едкого для истинно верующего. Я давно привык к горькоте и не замечал, как незаметно давится падре. – Ну хорошо, раз так. Воцарилась тишина, прерываемая детскими возгласами и шумом уносящего их ветра. По всей окрестности летали птицы, громко гаркая и чирикая. Совсем не боясь людей, они подлетали в поисках пищи, бегая по пятам за детьми и женщинами, которые шли домой многочисленными пакетами в руках. Домой. У них теперь есть дом, где им рады. Было хорошо и спокойно. Именно ради этого был проделан тяжелый переход через пустыню, безводный и удушающий своей жарой. Здесь было легче, как минимум из-за добродушных и отзывчивых людей, которые с радостью согласились принять бывшего наемного убийцу и его сирот-детей. Да, об этом тоже вскоре узнали, не обошлось и без слухов с перешептываниями, когда Каратель появлялся в поле зрения с новой порцией малюток. Но со временем все приелось и улеглось, так что теперь можно было жить нормально. Как все. Кажется, затяжка вышла слишком сильной и я с охом отдернул опалившуюся руку, треся пострадавшими пальцами в воздухе. – Это Кара небесная, мальчик мой. Завязывай с этим. Он по-отцовски взглянул на меня, с плещущейся на дне серых глаз заботой и волной ласковой грусти, отчего меня всего прошибло на мурашки. – Что-то я засиделся, падре. Не покажете мне еще раз свою Богомольню?***
Вырвался я из пределов церкви только к вечеру. Солнце лениво сползало вниз, одаривая небо необыкновенным персиковый окрасом. Лучи светили не так сурово, но по крышам отражались еще яркие светлые блики, стекая на потрескавшиеся от времени стены и растворяясь к потемневшей земле. Холодный ветерок остужал горячую голову, забирался под выбившиеся края рубашки и за шиворот, принося свежесть и легкость в теле. Под ногами больше не было приевшегося за все время песка – вместо него кругом была твердая почва, что не могла не радовать ровной поступью. Не спеша я обогнул пару улочек и зашел в бар, расположенный чуть ли не у самого входа в город. Это был отдельный домик с зелеными стенами и выцветшей красной крышей. Также как и церквушка делился на два яруса: нижний служил местом всеобщей попойки, а верхний наверняка ютил в себе хозяев. Распахнув маятниковые двери, мне предстала картина полной безмятежности: люди негромко беседовали, собравшись в группы вокруг некоторых рассказчиков. Другие, что по одиночке, распластались по периметру столиков, пребывая в полнейшем пьяном отрубе. Кто-то продолжал пить, также тихо подзывая красивую полноватую девушку-официантку, нашептывая ей что-то скотское. Я не слышал их разговора, но это было понятно по выражению их кривых ухмылочек. В ответ на колкости та лишь устало улыбалась, заправляя за ухо выбившуюся прядь каштановых волос, с легкостью плавая от столика к столику, обслуживая уже редеющих к вечеру гостей. Внутри все было также из дерева, неравномерно выкрашенного в глубокий коричневый, в следствии чего казалось, что здесь всегда темнее, чем на улице. Я тихо прошмыгнул в угол, где было зажатое остальными место для одиночек. Отодвинув стул я не успел облюбовать виды из полумутного окна, как ко мне тут же подлетела та девушка в сером фартучке, с виду когда-то имевшим белый цвет. Она мило улыбалась мне, как и всем из здесь присутствующих, чиркая что-то в своем блокноте и изредка поглядывая на меня. Я же без стеснения осматривал ее пышную форму тела, как умело она повязала поясок на талии. Ее коричневая юбка хорошо сочеталась с карими глазами, а веснушки обсыпали ее нос, щеки и немного уши, слегка выглядывающих из собранных в невысокий хвост волос. Когда она приняла мой банальный до вкуса заказ, кивая головой на тонкой шее и также быстро ускользнув из поля зрения куда-то за барную стойку, мне почему-то захотелось, чтобы у этой девушки был тот, кого она хотела бы видеть подле себя и в случае невзгод – найти опору. А может, у нее есть муж, или парень. Или она свободная, как птица в бескрайнем небе, живая, но уязвленная, беззащитная, смотрит на кого-то с придыханием и замиранием в груди. Все возможно. Мой взор лениво перетекал по помещению, не задерживаясь на чем-то одном. Мысли вернулись к церкви, как Игумен четко излагал, что необходимо сделать для реконструкции здания. Его толстые пальцы тыкали в разные углы и щели, направляя мое внимание только на самое необходимое. Я слушал внимательно, стараясь не упустить ни одной трещинки или залома. Перебор информации в памяти позволял лучше раскладывать усвоенное на все полочки. Я был полностью убежден в этом, ведь делал так не один раз, когда в работе приходилось запоминать много имен, внешностей и адресов проживания. Глаза все же зацепились за коричнево-бордовый комок прямо у подножия двери, ведущей к кухне за баром, почти неуловимый даже острым взором охотника. Фокусируясь на одной точке, в полумраке, сгустившимся за окнами, я рассмотрел элемент одежды, из-под которого торчали одни ботинки. Охватило знакомое чувство беспокойства, но предаваясь всеобщей расслабленности, оно сошло на нет. Через пару минут назойливая мысль сходить и проверить не оставляла бедовую голову. В конечном счете любопытство взяло вверх. В два коротких шага я преодолел незначительное расстояние и оказался упертым в подошву тяжёлых сапог. Коричнево-бордовое оказалось красным, просто донельзя пыльным. Казалось, никто из присутствующих не обращал внимание на лежачего, отчего последняя мысль об опасности выветрилась насовсем. Решив растолкать пьяницу, я несильно пнул его в правый ботинок. Но никакой реакции за этим не последовало. Тогда я нащупал подол плаща и резко дернул, мысленно надеясь не обнаружить под покровом ткани побелевшего трупа. Свет, пускай и не яркий, ударил по лицу и открыл мне заспанный взгляд. Конечно, я узнал его. Такие же ярко-голубые глаза встречались мне лишь единожды и то на пару мгновений. Знакомый незнакомец смотрел на меня снизу вверх, потирая глаза и предплечья от долгого лежания и внезапного холода. Его слегка пошатывало, но на последнего пройдоху, спустившего все деньги на выпивку, он точно похож не был. В руках все еще безвольной тряпкой висел плащ, за который тут же схватилась механическая рука. Он стал что-то бормотать себе под нос, не отпуская, но и не стягивая вещь на себя. После нескольких неясных фраз я не выдержал и задал, пожалуй, самый очевидный вопрос: – Что ты здесь делаешь? Тот словно витал в прострации, без остановки шевеля губами и смотря теперь только под ноги. Дожидаться конца причитаний, к тому же бессмысленных, я не стал, поэтому специально громко топнул ногой, отчего безымянный тут же подлетел на месте. – Хочешь плащ вернуть, так скажи, блять, нормально!, – внутри закипало раздражение и пока еще несильное желание поиздеваться над этим бесхребетным чучелом. Оно словно плазма растекалась по венам, заполняя каждую клеточку руки, не отпускавшей красной ткани, наводя при этом на еще более гнусные мысли. Парень в то время только мотнул головой, скрестил под собой ноги и продолжил лепетать странности. Более податливого на издевательства человека мне, если вспомнить, не доводилось встречать. Темнота играла мне на руку – не хотелось, чтобы праведного человека увидели сейчас в баре, с ехидной улыбочкой прессуя слабого парнишу. – Эй, я с кем, по-твоему, разговариваю?, – для полного образа плохого парня не хватало лишь сигареты в зубах, что быстро было исполнено в реальность, – Кукусик, так дело не пойдет.. Какая-то злая часть вылезала наружу, давно забытая и похороненная со всеми грехами жизни. Однако сецчас, глядя на него, как хищник на жертву, низ живота скручивало от сладкого предвкушения. Рука сама с силой дернула на себя, отчего бедный пошатнулся сильнее обычного, чуть не упав лицом на пол, но удержавшись, он беззлобно посмотрел прямо в глаза. От света лазури, подобно лампочке в кромешной тьме, осветлел и мой разум. – Верни его, пожалуйста.