О болезненно терпком

      Антон не знает, как он забрёл в Сашин подъезд. Не слыша прохожих и порой даже себя самого, не видя ничего, кроме размытых образов, ноги сами несли его дальше. Единственной мыслью в его голове было «никому нельзя доверять».       С тех пор, как они начали это «расследование», мир стал похож на чей-то бредовый сон. Максимально странный и сюрреалистичный, где небо вылеплено из пластилина, а ноги с каждым шагом утопают в зыбучих песках. Отсутствие зацепок расшатывало нервы, а появление новых лишь усугубляло ситуацию. Чем больше их было, тем больше Антон сомневался в том, что знает человека, которого ищет. А вдруг в какой-то момент окажется, что Саша Собакин — даже не его настоящее имя? Тогда крышку гроба Тяночкина можно будет заколачивать — он просто не вывезет.       Он уже не вывозит. Ветер обдувает щёки, по которым бегут мокрые дорожки. Прохожие наверняка смотрят на него с неприязнью. Плевать. Уже просто всё равно, когда сердце разрывается от лживости людей, которым он доверял, и рухнувших остатков надежды.       Колени подкашиваются, Антон падает на первые три несчастных ступеньки. Лестница кажется слишком большой, почти бесконечной, а сил, чтобы пройти ещё хотя-бы пару шагов попросту нет. Он жалок. Он безумно жалок. Антон это понимает, но он не может перестать лежать в грязной и пыльной подъездной луже.       Картинка перед глазами плывёт, а лицо уже полностью мокрое от растёртых слёз. Куртка не спасает от холода, но Антон продолжает кутаться в неё, будто бы это поможет. Будто бы она сможет перенести его в те беззаботные времена, когда на ней ощущался чужой запах. Руки сами тянутся к голове, пытаясь укрыть его от всех бед. Получается плохо. Хочется кричать во всё горло, разодрать связки в кровь, но его голос дрожит, не давая ни вдохнуть, ни выдохнуть.       Почему он это сделал? Почему сбежал, ничего не рассказав? Неужели в этой дружбе искренним был только Антон? Вопросы только сильнее угнетали Тяночкина. Он искал везде, но ни у Собакина дома, ни в том чёртовом лесу, ни в его телефоне не было ответов. Вообще нигде не было ответов.       Он представлял множество сценариев: в них Сашу находила полиция, а Антон стремглав нёсся в отделение, чтобы только увидеть этого придурка, или они с Алиной отыскали очередную зацепку и благодаря ей нашли его, а может в один момент он сам бы просто заявился в школу, однако ни что из этого до сих пор не произошло. Были также и плохие сценарии. О них он старался не вспоминать, но они сами приходили к нему в моменты полного отчаяния.       — С-саша… Почему? — словно в бреду шепчет Антон. Реальность размывается, оставляя место лишь для кошмарного ощущения собственной ненужности и беспомощности. В этот момент от стен подъезда отражается первый безумно громкий всхлип. Внутри что-то трескается, а вскоре с оглушительным грохотом разваливается. Это была последняя капля перед настоящей истерикой. Антон сломался.

***

      Он не планировал сюда приходить. Надо было с самого начала идти к вокзалу, чтобы не привлекать лишнего внимания, но что-то внутри буквально требовало в последний раз взглянуть на обшарпанную многоэтажку, где он провёл последний год. Фантомный запах перегара, пыли и гнили тут же появился в носу, отчего Собакин поморщился. Здесь не было ни одного счастливого воспоминания, ради которого можно было постоять подольше, однако Саша стоял. Будто по команде смирно ноги вросли в асфальт, а взгляд устремился к окну квартиры. Внутри осталось много вещей, которые нужно было бы забрать и, по-хорошему, сжечь где-нибудь, чтоб наверняка.       Собакин нервно сглотнул. Антон сто пудов ищет его. Интересно, насколько далеко он зашёл? Мог ли он найти его адрес? В голове всплывает образ Алины, и он понимает, что да, он мог. Во рту появляется горечь от осознания того, что Антон с лёгкостью может найти записку, написанную в полубреду дрожащей рукой, и понять. Про зависимость и родителей, про бесконечную ложь, что опутывала их с самого знакомства, про чувства… Собакин кусает и без того обкусанные и обветренные губы. Плевать. Он больше никогда не увидит Тяночкина, а он вскоре может и забудет о своём странном друге, что практически прописался в чужой квартире.       Он хотел было развернуться, но не смог. Воспоминания разом нахлынули на итак израненное сердце. Нет, ему не плевать. Никогда не было, пусть даже сначала он видел в Антоне лишь способ забыться. Кто же знал, сто это перерастёт в нечто большее.       — Прости, Антош, что так тебя подвожу, — с грустной улыбкой на губах еле слышно прошептал Собакин, всё-же решаясь уходить.       Но он застывает на месте, в удивлении и панике соображая, что делать. Из подъезда выходит — или лучше сказать выползает — Антон. Его Антон. В привычно расстёгнутой, но почему-то очень грязной куртке, со спутанными волосами и заплаканным лицом. Пульс повышается сразу до сто двадцати ударов в минуту, и Саша не знает, рвануть в лес прямо сейчас или через несколько секунд.       Тяночкин поднимает голову, и их взгляды встречаются. Его глаза раскрываются, и в них можно увидеть целый коктейль из смятения и недоверия. Проходит секунда. Две. Искра, буря, безумие. Антон срывается так резко, что Собакин отступает на шаг назад. Но было поздно, через мгновение Саша оказывается в самых крепких и болезненных объятиях в его жизни. Антон держит сильно, даже под одеждой чувствуются его ногти, и утыкается в чужое плечо. Саша не чувствовал этого, но он был практически уверен, что куртка промокла почти сразу же, ведь после послышался приглушённый крик. Собакину не оставалось ничего, кроме как обнять Тяночкина в ответ и успокаивающе поглаживать.       Ещё одна попытка не удалась.