***
Энджел открыл массивную дверь, зазвенели колокольчики, в нос ударил запах выпечки и кофейных зёрен. Он окинул взглядом кафе, отмечая, что людей тут, как и всегда в это дневное время, немного. Тишина и спокойствие, так сильно контрастирующее с суетой съёмочной площадки. Улыбка сама полезла на лицо, стоило увидеть знакомую тёмную макушку, услышать привычный усталый вздох и встретить взгляд таких же усталых глаз. На Хаске всё та же белая рубашка с закатанными рукавами и коричневый фартук. Как узнал Энджел (от Чарли, благослови её), в их заведении нет обязательной формы, так как кофейня частная, но Хаск носит её подобие по своему желанию. “Иначе запачкаюсь”, – ответил он однажды на вопрос про фартук. А на вопрос, почему он тогда носит белую рубашку, тот просто пожал плечами. (Не то чтобы Энджел жаловался: смотреть на Хаска в официально-деловом было одно удовольствие). – Опять от камер сбегаешь? – негромко сказал ему Хаск, поглядывая на настенные часы. – Зато они от меня не отстают, – хмыкнул Энджел после небольшого ступора: они никогда не упоминали его работу и статус. Быть может, их общение выходит на новый уровень? Ему бы хотелось, да вряд ли что-то светит. Энджел, поправив очки, присел за стойку и с улыбкой наблюдал, как Хаск, не спросив заказа, сразу начал его готовить: запомнил, значит. Приятно. У Хаска крепкое телосложение, зачёсанные назад тёмные волосы и вечно недовольный вид. У Энджела блондинистые кудри, съёмочный макияж и неизменная улыбка. (И не скажешь, что у них разницы лет 7 от силы). Энджел на фоне всего кафе казался себе чересчур ярким и привлекающим внимание, но, как ни странно, именно тут он не чувствовал, что выделяется. Вскоре перед ним оказался стаканчик латте с карамельным сиропом. – Ты как всегда великолепен! – воскликнул Энджел, сделав глоток, а Хаск только закатил глаза от привычной двусмысленности. – Кстати, – тут же переменил он тему, – есть что-нибудь новенькое из десертов? – Как раз сегодня доставили очень вкусные пирожные с клубникой! – раздался сбоку девичий голос. Энджел повернулся, встретившись с искрящимся взглядом Чарли – владелицы кофейни и главной энтузиастки всех здешних мероприятий. – У меня аллергия на клубнику, – пожал плечами Энджел и снисходительно улыбнулся. – Но буду иметь ввиду. Чарли тут же погрустнела. – И много у тебя аллергий? – Только одна, и вы в неё очень метко попали, – сказал он с улыбкой и получил в ответ разочарованное “Блин!”. – Кстати, классно выглядишь. – Правда? – Чарли снова засияла: этой девушке с её безграничным эмоциональным диапазоном в актёрское бы идти, а не заведовать кафе. – Не слишком простовато? – Нет, всё супер, – подтвердил Энджел, ещё раз осмотрев её с головы до ног, и когда Чарли уже подходила к двери, добавил: – Вэгги оценит. И если Чарли что-то пропищала в ответ, ну, что ж, Энджел всего лишь говорит правду. Тишину разбавлял стук приборов, тихая ненавязчивая музыка, разговоры людей где-то на дальних столиках, редкий скрип отодвигаемых стульев. Время от времени звенел колокольчик, но Энджела никто не тревожил – ещё одна чудная тайна этого места. Кофейня давала чувство спокойствия. За дверью, которая то и дело открывалась, впуская и выпуская посетителей, слышался гомон проезжающих машин, но в самом заведении было тихо. Кофейня будто жила в своём особенном маленьком мирке. Энджел сидел, так и не взяв себе ничего съестного, слушая разные голоса, поглядывая на очаровательного бариста, который иногда поглядывал в ответ, и наслаждался каким-то внутренним, фоновым пониманием, что вот она, гармония. Через время Энджел стал пробуждаться от этого меланхоличного настроя: он всё больше думал о том, что скоро возвращаться на площадку. Энджел любил свою работу, но иногда она была чересчур утомительна. – Слушай, Хаск, – внезапно для себя же позвал он. – У тебя листика не найдётся? Хаск ничего не ответил, только положил перед Энджелом небольшой квадратный лист бумаги. Идеально. Прозвенели колокольчики. Хаск обратился к пришедшему. А Энджел переворачивал и складывал лист, сгибая в нужных местах, несколько раз стопорился, но руки вспомнили своё. Он сказал Хаску пару прощальных слов и, уходя, кинул последний взгляд на оставшегося на стойке бумажного журавлика.***
Прошло несколько дней. Зайдя в кафе ранним утром и заказав привычный латте, Энджел вновь попросил листок бумаги. Был день поставки. Хаск оторвался от разбора коробок, сделал заказ и подал лист без вопросов, только кинув взгляд, смысл которого Энджелу не удалось разобрать. Вскоре на стойке красовалась оригами-бабочка. Они попрощались, и уже у выхода Энджел не сдержал любопытства и обернулся. Хаск брал в руки его бумажную бабочку, но что было дальше Энджел уже не видел. Дверь захлопнулась, напоследок звякнув колокольчиками. Все следующие дни Энджел не переставал думать о том, что Хаск сделал с его поделками, и отгонял мысли, что его маленькие бумажные друзья могли оказаться в мусорной урне.***
Однажды Энджел увидел то, что ему не следовало видеть. Тогда в кафе зашёл мужчина, которого кроме как “интересным кадром” никак по-другому назвать было нельзя. Он привлёк внимание тем, как широко и даже показушно открыл дверь, тем, как гордо прошёл к стойке, выглядя при этом так уверенно, будто был хозяином. На секунду Энджел задумался, не может ли он быть как-то связан с Чарли, хотя быстро откинул эту мысль: отца Чарли знали без преувеличения все, и он уж точно не был красноволосым, не носил на лице такую широкую мрачную улыбку, а в руках не держал микрофон. Они с Хаском молча смотрели друг на друга, будучи полными противоположностями: яркий, наглый посетитель и как никогда угрюмый Хаск. Спустя какое-то время Хаск тихо и зло спросил: – Что будете заказывать? – Что-нибудь на ваш вкус, – ответил посетитель с той же широкой улыбкой. Голос его показался Энджелу каким-то скрипучим. – И побыстрее, если вы, конечно, способны. А где моя дорогая Чарли? Хаск на секунду скрылся в проёме, откуда позже вышел уже вместе с Чарли. – Аластор! – воскликнула она. – Где ты пропадал? – Боюсь, что рассказывать об этом может быть до утомительного долго, – посмеялся тот. – Ну, если ты не торопишься… – протянула Чарли и они отошли подальше, болтая о своём. Хаск всё ещё выглядел очень мрачным и готовил кофе с таким недовольным видом, что Энджел даже забеспокоился. На мгновенье Хаск глянул в сторону Аластора и Чарли, которые по-прежнему болтали, а потом развернулся, закрыв от них обзор на кофе. Затем взял молоко и сделал на кофе рисунок. Энджел чуть не поперхнулся от увиденного. Хаск как ни в чём не бывало накрыл кофе крышкой и подал Аластор, попрощавшись и выглядя при этом уже более радушным. Энджел думал о том, что будет, если Аластор откроет крышку и увидит на своём кофе неприличную картинку сродни юмору младшеклассников.***
Один раз они встретились вне кафе. Ну как “вне”... За его углом. Энджел опять/снова/в очередной раз сбежал с рабочего места и даже не успел зайти в кафе, как увидел знакомый силуэт на углу здания. Хаск мрачно стоял, прислонившись к стене, и курил. Вид у него был потрёпанный. – Не знал, что ты куришь, – сказал Энджел вместо приветствия и встал рядом. – Не знал, что ты любишь раздражать, – он сделал затяжку. – Хотя вру. Знал. – Я много чего люблю, как приятно, что ты мной интересуешься, – протянул Энджел и, по правде, слегка приуныл от чужого настроя. – Тяжёлый день? Хаск только тихо пробормотал: “И не говори”. Энджел каким-то внутренним чутьём понял, что за ними наблюдают, и обернулся. На другой стороне улицы стояло двое парней, оба с камерами телефонов, направленных на них с Хаском. Энджелу стало не по себе. Хаск взял Энджела за плечо и подтолкнул вглубь переулка. Потом выпустил в сторону тех парней клубы дыма, выглядя при этом до того грозно, что парни, поломавшись с мгновение, ушли. Энджел прислонился к стене рядом с Хаском, на этот раз с другой стороны, чтобы Хаск его закрывал. Не то чтобы эта ситуация была чем-то необычным, но Энджел не ожидал, что его узнают со спины и в кепке. Они какое-то время молчали. Хаск докуривал сигарету, а Энджел просто наблюдал за ним: они впервые оказались на одной стороне, без ограждения в виде стойки, да ещё и так близко. – Что? – сказал Хаск, заметив взгляд. – Ничего, – сказал Энджел и, видя, что Хаск порывался ответить ему чем-то колким, добавил: – Предвосхищая твой ответ: тебе лучше не язвить мне снова. – Потому что ты звезда? – поднял он бровь, а в его протяжном “звезда” Энджел уловил что-то неприятно-знакомое. – Потому что я твой потенциальный клиент. И потому что ты мне нравишься, не рушь мои фантазии. Хаск с этого слегка завис, но потом лишь закатил глаза и покачал головой. Проигнорировав второй его довод, Хаск ответил: – Ты и так приходишь к нам всегда, когда не лень. Я бы тебя не отпугнул даже если бы хотел. – Как жестоко, я же только сказал тебе, что ты мне нравишься, – жалостливо протянул Энджел. – Ты выглядишь как человек, который каждому второму это говорит, – сказал Хаск уже спокойнее и затушил сигарету об стену. – Неправда, – ответил Энджел, идя за Хаском, направляющимся в кофейню. – Правда-правда. Ты меня даже не знаешь. – Узнаю, если поболтаешь со мной за чашечкой кофе. Хаск снова замолчал и ответил уже только у входа в кафе: – Поболтать не смогу, но кофе – так и быть. – Только не пиши номер телефона на стаканчике. Это такое клише, – ответил Энджел с улыбкой. Хаск открыл перед Энджелом дверь, и они погрузились в привычный распорядок по разные стороны стойки: Хаск готовит кофе, Энджел наблюдает, складывая из бумаги очередную зверушку. Вопреки своим словам, Хаск поддержал беседу.***
На следующий день по соцсетям разлетелись фотографии. Они с Хаском стояли в переулке в тот пасмурный день, и вроде бы ничего необычного, но Энджелу нравилось рассматривать эти фото, их первые совместные фото. Настроение тут же поднялось до отметки “по-глупому радостно”. Он сохранил их в отдельную папку.***
Черри 🍒💋: мило смотритесь✨ Энджи ✨: я в курсе
Черри 🍒💋: твой парень?✨ Энджи ✨: нет, но я ссусь кипятком по нему. кошмар.
Потом Энджел ещё минут 20 ныл Черри о Хаске, что к концу, кажется, даже стал повторяться.***
Энджел узнал, что Хаск много путешествовал, пока не осел в их городе; что он умеет играть на саксофоне (хотя и сказал потом, что точно не сыграет для него); что он хорошо ладит с детьми. Также Хаск сказал, что терпеть не может притворство, и это повлияло на его восприятие Энджела. Сам Энджел лишь надеялся, что смог развеять этот образ. Всё же с Хаском он был всегда честен. Да и слегка грубые “звезда” и “Даст” сменились на определённо более приятное “Энджел”, так что, по-видимому, он двигался в правильном направлении. Хаск любит сыр моцарелла и обожает, цитата, "дурацкие шоу старых фокусников", которые в юности засматривал до дыр. А ещё он признался, что любит объятия. (Это определённо точно НЕ побудило Энджела обнять его на прощание).***
У Энджела съёмочный день закончился почти в 10 вечера. Казалось бы, самое время идти в гостиницу и отдыхать? Но хотелось не просто лечь в кровать и уснуть. Хотелось почувствовать себя в комфорте, который ни один номер не мог дать. Зато кофейня смогла. На улице уже накрапывал дождь, когда Энджел остановился посреди дороги и не понимал, стоит ли оно того. Кафе закрывается в 10, вряд ли он успеет. Да и надо ему оно? Энджел такой же простой гость, как и все остальные, и пусть раньше этот факт давал ему свободу, сейчас он больше сковывал. Кому он там нужен? Конечно, усталый мозг вспомнил Хаска. Его милого угрюмого Хаска, который никогда не высказывался против нахождения Энджела рядом. Энджел скучал. Из-за плотного графика он не заходил в кофейню уже несколько недель. Удивительно, как простое кафе могло так быстро стать рутиной и так же быстро из неё выйти. Вспоминал ли его кто-нибудь? (Кто-нибудь конкретный). Дождь усилился. Энджел глянул на гостиницу, чей бок уже маячил перед глазами, и стоило лишь представить большой и такой пустой номер, как все сомнения пропали. Сейчас ему нужны тепло и компания.***
До 10 оставалось всего пара минут, и Энджел, стоя у входа, не решался входить, видимо, настолько долго, что Хаск сам его заметил и, вымокшего, впустил внутрь. Он выглядел растерянно, и Энджелу даже стало любопытно, насколько жалким он перед ним предстал. Наверное, очень нуждающимся. Эта мысль заставила его грустно улыбнуться. – Ты же в курсе, что мы уже закрываемся? – спросил Хаск после некоторого молчания. – Ну, ты же впустил меня, – пожал плечами Энджел. Он старался выглядеть более беззаботно, чем чувствовал себя на самом деле, и не проходил далеко в помещение, готовый в любой момент вылететь за дверь. Хаск развернулся к стойке, но Энджел уловил на его губах улыбку. Было в этом что-то чарующее. – Прости, Энджел, – сказал Хаск, всё так же сдерживая улыбку. – Но ты выглядел как побитый котёнок, тебя не впустить было бы кощунством. И Энджел улыбнулся в ответ, правда, осознав сразу две вещи: во-первых, его не выгоняют, а это уже успех; во-вторых, насколько странно сейчас звучало “Энджел”. И, проходя ближе к стойке, он понял, что хочет это исправить. – Знаешь, ты можешь звать меня Энтони, – сказал он и, словив удивлённо-недоверчивый взгляд, добавил: – Вряд ли я сейчас похож на Энджела Даста. Если мы только не снимаем слезливую мелодраму. Они помолчали, и Хаск ответил: – Энтони так Энтони. И что-то как будто поменялось. Стоило кому-то – или именно Хаску? – назвать Энджела настоящим именем, не псевдонимом, и он будто снова почувствовал себя собой. Действительно. Энтони так Энтони. Внезапно перед Энтони оказалось пирожное. Он поднял на Хаска недоумённый взгляд, а тот вновь отвернулся. Почему-то только сейчас Энтони заметил, что на Хаске нет привычного фартука. – Он с малиной, – тихо пояснил Хаск. – Кофе уже не приготовлю, все приборы помыл, но можешь поесть, пока я заканчиваю убираться. И с этими словами и тряпкой в руке он ушёл к дальним столикам. А Энтони, с трепетом и необъятным смущением смотря на пирожное, всё отчётливее понимал, что он со своей глупой влюблённостью конкретно влип.***
По окнам барабанил дождь. Энтони сидел у стены, выложенной кирпичами, и рассеянно рассматривал засыпающую кофейню. Было темно. Выпечка на витринах обычно подсвечивалась жёлтой гирляндой, и сейчас, без неё, выглядела довольно поникло. Не горела и вывеска “Хазбин” на противоположной стене. Энтони освещали лишь несколько ламп, висящих над стойкой. Изредка он поглядывал на Хаска, который наводил последние штрихи в уборке, и думал обо всём и ни о чём одновременно. Странное чувство. Вскоре Хаск присел на соседний стул и, подперев голову рукой, тихо спросил: – Тяжёлый день? На что Энтони пробормотал: “И не говори”. – Тебя долго не было, – сказал Хаск. – Завален был по уши, – ответил Энтони. – Но скоро съёмки закончатся, я уеду домой и уже не смогу бывать здесь так часто. “Я не смогу бывать с тобой так часто”. Энтони рассказал всё о съёмках и Валентино, по крайней мере всё, что мог рассказать. Хаск слушал, иногда что-то уточняя или комментируя, и это в очередной раз напомнило Энтони, какой Хаск на самом деле чуткий человек. Человек, который слушает и слышит. В какой-то момент Хаск уже привычно протянул Энтони квадратный листок бумаги. Энтони с мгновение думал, что бы такого сложить, и остановился на птичке. – У тебя нет ручки какой-нибудь? Хаск прошёлся за стойку и достал чёрный маркер. Энтони поставил своей бумажной птичке точку-глаз. – Идеально, – преувеличенно восхитился Хаск. – Идеально, – подтвердил Энтони. – Жаль, другие без глаз остались. Надо было раньше маркер просить. – Ну, ты ещё можешь подарить им зрение. Энтони сначала не понял, но когда Хаск достал с полки небольшую коробку, до него дошло. В коробке лежали все его поделки, начиная с того первого журавлика. Хаска, который выглядел так, будто собирать бумажные поделки было самой обыденной частью его жизни, нестерпимо захотелось обнять. Но Энтони сдержался, лишь подарив Хаску отчаянный взгляд и надеясь, что он поймёт его без слов. Энтони поставил глазки лисичке, мышке, лягушке и прочим, разрисовал крылья бабочки и был абсолютно доволен. Где-то в процессе, увлёкшись, Энтони рассказал Хаску о своей семье, о сестре Молли, которая и научила его делать оригами, о многочисленных родственниках и связях, и Хаск слушал, не перебивая. Энтони подумал, что мог бы привыкнуть к таким ночам. – Уже поздно, – сказал Хаск, когда их лимиты слов были исчерпаны. – Тебе разве завтра не рано вставать? – Рано. Забей, – Энтони глянул на часы и вмиг ему стало стыдно. – Прости, что так задержал тебя, мне правда… – Ничего, – прервал его Хаск. – Я живу близко и завтра выходной. Не переживай. Энтони вроде бы и выдохнул спокойнее, а вроде бы и нет. Хаск, видимо, заметив, приобнял его за плечи. Помогло. Уже у выхода Хаск спросил: – Сам-то доберёшься? – А то, – ответил Энтони, но уходить не спешил. Руки слегка подрагивали от одной мысли о том, что он собирался провернуть. Но что-то дало смелость попробовать. Энтони молился на всё своё актёрское. – У тебя на лице… – Энтони махнул рукой куда-то по левой стороне лица. Хаск провёл ладонью по лицу с левой стороны, но Энтони отрицательно замахал рукой: “С другой!”. Хаск прикоснулся к правой щеке, но Энтони лишь вздохнул: – Давай я. Он протянул руку, и Хаск послушно наклонился. Энтони мягко поцеловал его в щёку и отстранился. – Теперь всё. (Хаск ещё долго смотрел ему вслед).***
Последний день съёмок выпал на 8 августа. Следующим утром Энджел должен был выезжать из гостиницы, которую ему снимали неподалёку для экономии времени, и вернуться в дом на другом конце их огромного города. Было трепетно и грустно. Он не хотел расставаться с этим местом. Конечно, он может заезжать сюда время от времени, но это не тоже самое, что сбегать от рабочих будней, чувствуя себя как никогда живым. А ещё было страшно. От разных вещей. По большей части от неизвестности того, как Хаск отреагирует, когда вновь увидит Энджела. Вот только у них больше нет возможно ходить вокруг да около, потому что их маленькой идиллии пришёл конец. Заглянуть пришлось практически в час пик, и Энджел волновался вдвойне: он боялся привлечь лишнее внимание, боялся сбить размеренный темп, который и делал это место таким очаровывающим. Первое, что Энджел заметил, подходя к кафе – это большой картонный кот у входа, настолько глупый и неподходящий, что часть волнения тут же испарилась. Прозвенели колокольчики, которые тут же потонули в шуме. Энджел вошёл, поднимая глаза на яркие, разноцветные украшения по стенам и потолку. Всюду висели коты – тот глупый тоже был – и людей набралось точно больше, чем он когда-либо у них видел. Он ловил на себе взгляды, и это было одновременно и привычно, и ново. На серой стене, где раньше красовалось название кафе – “Хазбин” – теперь растянулась огромная вывеска:“Всемирный день кошек!”
И тот же глупый кот рядом – он их новый маскот? Энджелу казалось, что он попал в дурной сон (и который ему, вопреки всему, чертовски нравился). К оформлению явно приложила руку Чарли, и оно настолько не сочеталось с привычным оформлением кафе, что это даже привлекало. У Хаска собралась очередь и он, вроде бы, не заметил Энджела. Зато Энджел заметил не только самого Хаска, но и чудной атрибут на его голове. У Хаска на голове красовался ободок с кошачьими ушками. Точно дурной сон. Энджел встал в очередь и бездумно листал переписку с Черри, лишь бы занять чем-то руки. Люди потихоньку расходились, давая больше места и вместе с тем больше нервов, потому что он вот-вот подойдёт к кассе, вот-вот встретится с тёмными глазами, вот-вот заговорит… И стоило Энджелу наконец словить взгляд Хаска, как сбоку раздался возглас: – Энджел! – воскликнула Чарли. Вэгги ту же закрыла ей рот рукой, но было уже поздно: люди поворачивались и тут и там шептали “Энджел Даст”. Вэгги утащила их с Чарли в комнату для персонала. Хаск, как, впрочем, и всё кафе, смотрел им вслед, но Энджел не знал, как расшифровать этот взгляд. Он только отметил, что этот ободок ему определённо идёт. – Мы отсюда не выйдем, – пробормотала Вэгги. – Всегда есть окно, – рассеянно проговорил Энджел, мыслями всё ещё находясь где-то рядом с Хаском. – Энджел, мы так рады, что ты к нам заглянул! – снова воскликнула Чарли. – Ты опять пропал, мы думали, ты уехал и уже не заглянешь. Я волновалась, Хаск волновался, нельзя же так пропадать… – Работа, Чарли, работа, — сказал Энджел, похлопав её по плечу. – Но я и правда скоро уезжаю. Они болтали какое-то время, пока наконец не всплыла тема украшения кофейни. – А, так сегодня же день кошек, ты не знал? – сказала Чарли. – Там на стене написано. Так и знала, что нужно было поярче делать… Энджел подумал: “Куда уже ярче…” и, встретившись взглядом с Вэгги, понял, что не одинок. – Как вы уговорили Хаска надеть эти уши? – спросил он, вспомнив этот контраст хмурого лица и милого аксессуара. – С большим-большим трудом, кто же знал, что Хаск настолько упрямый, – вздохнула Чарли. – Но я напомнила про пирожные, и он в конце концов согласился. – Про пирожные? – не понял Энджел. – Ну те, с клубникой, – как бы напомнила Чарли, но встретив непонимающий взгляд, хлопнула в ладоши. – Он не сказал! – Не сказал что?... Вэгги только усмехнулась, и на Энджела полилась волна новой информации, от которой трепет и смущение в нём вспыхнули с новой силой. Хаск попросил Чарли связаться с пекарней-поставщиком, чтобы та приготовила те же пирожные, но не с клубникой. После того, как Энджел сказал, что на клубнику у него аллергия. И Хаск подал ему эти пирожные. С малиной. Энджел вылетел из комнаты для персонала под радостные возгласы Чарли и колкий комментарий Вэгги.***
– Хаск! Он обернулся, и чёрные кошачьи уши дёрнулись вслед за ним. Энджел точно заметил несколько повернувшихся в их сторону голов, но ему было всё равно. Какое-то время они молча смотрели друг на друга. Энджел вглядывался в чужие глаза, думая, что сказать Хаску, какие слова подобрать, чтобы в паре фраз донести всё, что так долго копилось у него в душе, но на ум не приходило ничего достаточно ёмкого, ничего подходящего… Хаск протянул ему латте. На стаканчике чёрным маркером был написан номер телефона и надпись:“Клише. Но я знаю, что тебе это нравится”.
Энтони возвращался домой с лёгким сердцем и донельзя счастливой улыбкой. На стойке он оставил сложенного из бумаги кота.