Сублимация

***

      Очередной день в собственном аду.       Осточертевшая бумажная волокита. Набившие оскомину соседи. Бесконечная вереница цифр и телефонных звонков. И, конечно, жадные до крови доппельгангеры, готовые вонзить клыки в твою глотку, стоит всего один раз ошибиться.       Единственное, что, вернее, кто поднимает тебе настроение — он.       — Добрый день.       Чувствуешь, как мурашки приятно пронизывают позвоночник.       Фрэнсис Моссес устало снимает шапку, взлохмачивает торчащие во все стороны волосы.       Ты совершенно глупо улыбаешься, не зная, что сказать. Просто смотришь на него, не в силах отвести взгляд. Ищешь отражение своей усталости в его мешках под глазами. Хочешь выразить понимание о дерьмовой работе. Думаешь поделиться с ним, завязать разговор, но не хватает решимости. И ты лишь бормочешь нечто нелепое себе под нос — то ли «здравствуйте», то ли «я люблю тебя», которое он, само собой, не слышит за слоем толстого стекла.       Ты перебираешь документы, сверяешь печати, невольно любуясь фотографиями. Пытаешься договориться с собой, что все эти чувства надуманы, но безуспешно. Закрываешь глаза и пропускаешь его внутрь, подавляя абсурдное желание броситься следом, прижать к стенке и поцеловать, чтобы он наконец обо всем догадался. Но каждый раз отказываешься от этой идеи.       И так каждый раз. Почти каждый паршивый день.       Сегодня Фрэнсиса даже нет в списке. Значит, он даже не пройдет мимо. Значит, день не имеет никакого сраного смысла.       Ты машинально проверяешь кипы бумаг, не реагируя на жильцов. В такие моменты иногда хочется совершить эту самую ошибку, чтобы все уже закончилось, но что-то все время останавливает.       Д.Д.Д. совершает зачистку. Очередной жилец возвращается к своей семье. Ничего не меняется.       Смена почти подходит к концу — остался последний квартирант.       — Добрый день.       Сперва кажется, что тебе показалось. Ты поднимаешь глаза и… Перед тобой стоит он. В той же униформе. С тем же выражением лица. Но…       Ты прочищаешь горло и выдавливаешь неуверенное:       — Вас нет в списке.       Вопрос его не пугает.       — У меня возникли проблемы на работе.       Его надломленную хрипотцу ты узнаешь без труда. Дрожащими пальцами берешь пропуск, проверяешь печати. Мысли в его присутствии путаются. Ты смотришь на цифры, на фото — все сходится. Отдаешь ему документы, и тут, в это самое мгновение, когда его пальцы соприкасаются с твоими, ты вдруг замечаешь красный след на белоснежном манжете.       — Я поранился. — Уголки его тонких губ приподнимаются. — Случайно разбил бутылку.       — Будьте аккуратней, — лепечешь ты, но туманная догадка царапает помутненное сознание. — Еще одну минуту, пожалуйста.       Ты поднимаешь трубку и набираешь заученный наизусть короткий номер: 4122.       — Фрэнсис Мозес у телефона.       Сердце замирает, пропуская удар. Это его голос. Его…       — Я никого не жду сегодня.       На другом конце провода звучит очередь гудков, а ты смотришь на того, кого еще секунду назад можно было принять за другого.       Этот доппельгангер не так прост, как остальные. Совсем не прост. Этому удалось создать идеальную копию совершенного — не отличить от реального Фрэнсиса. Еще совсем немного, и ему удалось бы провести тебя вокруг пальца, и виной тому — твоя маленькая порочная слабость и, как ее следствие, — вопиющая халатность.       — Какие-то проблемы? — уточняет не-Фрэнсис спокойно.       Тебе сложнее обычного осмелиться нажать на большую красную кнопку, но выбора нет. Ты уже тянешь руку, как…       — Я понял, — раздается ровное по ту сторону стекла. — Ты хочешь вызвать Д.Д.Д.       Ты сглатываешь и почему-то останавливаешься, хотя никогда прежде подобного не случалось. Копия, уловив твое замешательство, невозмутимо продолжает:       — Но может, мы могли бы договориться?       Он наклоняется к стеклу, и кажется, что еще немного, и ваши лица соприкоснутся. Ты вновь понимаешь — он ничем не отличается от оригинала. Может, даже превосходит его — настолько хорош собой.       — Чего ты хочешь? — спрашивает он прямо, и ты оказываешься в плену его непроницаемых темных глаз. — Наверняка есть что-то, что я мог бы тебе предложить.       Ты знаешь, что это предложение — сделка с дьяволом. Цена, которую придется заплатить за нее, непомерно высока. Но эта чертова работа, эти чертовы люди, эти чертовы двойники… Все они порядком достали. А ты можешь хотя бы ненадолго заполучить то, о чем давно мечтаешь одинокими ночами.       — Тебя. — Твой голос звучит неожиданно громко, и ты повторяешь: — Я хочу тебя.       Не его, а того, кого он символизирует. Но это уже неважно.       По лицу не-Фрэнсиса пробегает тень удивления, но затем ты отчетливо видишь, как на нем проявляется мрачная маска триумфа.       — Это оказалось проще, чем я думал. Как пожелаешь. — Он выпрямляется во весь рост, и ты чувствуешь, как в горле пересохло. — Открой дверь. Я войду.       Ты лишь недолго торгуешься с собой в последний раз в жизни, но подчиняешься. Раздается щелчок, и тяжелая металлическая дверь распахивается.       Он медленно проходит в твою рубку. Осматривается без интереса, скорее, скучающе и брезгливо. Задерживает потяжелевший взгляд на тебе, но страха ты не испытываешь. Твоя душа уже продана, назад дороги быть не может.       Он ухмыляется:       — Жалкое зрелище. Теперь понятно, почему ты так легко согласился.       Ты переминаешься с ноги на ногу, не представляя, что делать дальше. Инициативу на себя берет он. Подходит к тебе вплотную, берет твой подбородок и припадает холодными губами к твоим, горячим.       Ты прикрываешь веки, вбирая в себя момент. На вкус он такой же, как всегда и представлялось. Терпкий, с ярким шлейфом горечи и сладости. Ты обхватываешь его шею руками, обнимая с той нежностью, которую всегда хотелось подарить ему. Но не-Фрэнсис настроен иначе.       Он толкает тебя на рабочий стол. Грубо, резко, отчего возбуждение током бьет в виски. Ты не успеваешь среагировать, как он переворачивает тебя, и грудная клетка теперь вжимается в обтянутое лаком дерево. Ты хочешь что-то сказать, но он прижимает ладонь к твоему рту, не давая возможности вымолвить даже слово.       — Мы договорились, — гипнотическим шипением напоминает он. — Я всегда выполняю обещания. А ты?       Ты мычишь, желая заполучить хоть немного свободы, но шансов мало — он разительно сильнее. Ты чувствуешь вес его тела на своем. Чувствуешь, как он прижимается к тебе, как штаны безвольно падают на пол. Слышишь, как рвется ткань нижнего белья. Ты жмуришься в порочном предвкушении. Открываешь глаза, только чтобы уловить бледный блик отражения любимых скул в стекле. Меж ног становится жарко, и ты дышишь все тяжелее. Ты прикусываешь его ладонь, когда он оказывается в тебе, и все в тебе окончательно ломается.       Распутная фантазия, которая не раз изводила бесконечными вечерами, становится фантомной реальностью. Ты следуешь ее ритму, ее темпу. Стонешь, кричишь, извиваешься, опять стонешь. Разворачиваешься на спину и с отчаяньем целуешь чужие, неправильные губы. Пальцы ласкают чужую спину, впиваются в чужие бедра. Кулаки сжимают и оттягивают чужие волосы. Но ты убеждаешь себя, что сейчас в тебе он. Такой, каким его всегда хотелось видеть. И он хорош, до умопомрачения хорош… Особенно когда сам так страстно целует в ответ. Особенно, когда входит настолько глубоко, что со стола, одна за другой, слетают папки с досье.       Или это все только кажется? Потому что, если речь идет о Фрэнсисе, ты можешь поверить во все, что угодно? Иногда людей столь просто обмануть и убедить…       Теперь пол завален бумагами, и оттуда на тебя с обреченным укором взирает настоящий Фрэнсис. Ты неожиданно всхлипываешь.       По спинам стекает пот. По шее — влажные дорожки. По щекам — слезы. Ты живешь в моменте, потому что знаешь, что случится после.       Ты позволяешь ему закончить первым. Дрожишь в его руках, ожидая приговора. Вердикта, который поставит крест на твоей жизни и жизни тех, кого своим эгоизмом пришлось поставить под удар.       Он отстраняется, улыбается своей чертовски пугающей улыбкой. Молчит, оттягивая неизбежное. Не торопясь, застегивает рубашку, пуговица за пуговицей. Педантично завязывает галстук-бабочку. Ты стыдливо кутаешься в свою одежду, надеясь прикрыться, скрыться от собственного греха. Ты отворачиваешься, но из стекла на тебя смотрит твоя совесть.       — Знаешь, а в тебе что-то есть. — Он вытирает искусанные тобой губы. — Возможно, нам стоит повторить.       Он застегивает ремень и, совершает то, на что нельзя было рассчитывать. Он оставляет тебя наедине со своими демонами и молча уходит прочь. Тебя пронзают боль, унижение, стыд… Ты слышишь, как он поднимается выше по лестнице, и шаги, набатом отдающиеся в сознании, затихают на третьем этаже. Ты осознаешь, куда первым делом направился непрошенный гость.       Прямиком в квартиру Фрэнсиса Моссеса.