1900
В общем-то, Григорий не мог сказать, что ему жилось трудно. Да, он был мужиком рабочим, а его город стремительно развивался и дел было подчас невпроворот. Но он только говорил: «Справляемся». И действительно справлялся. В тот год продлили Волгодонскую железную дорогу, открыв направление из Ростова в Донецк. Через Царицын кратчайшим образом доставляли каспийскую нефть, донецкий уголь и уральский металл. Это неудивительно: с недавних пор по Волге пустили новейшие пароходы и танкеры, что значительно облегчило жизнь всей стране. Отдельно стоит упомянуть, что Григорий считал себя человеком совсем не светским, да и в принципе политикой и тому подобным он никогда не интересовался, так что прокомментировать события тех лет он смог бы с большими затруднениями. Ну, он знал, что у России и Турции были очередные терки на Черном море. Его это не касалось, так что он не особо вникал… Хотя, поговаривали, дело могло дойти до очередной войны. Насчет этого Григорий не переживал: в последний раз они показали туркам Кузькину мать, и могли бы повторить, да не раз. Вот что Григорий знал точно, так это то, что за последние сорок лет их экономика поднялась в семь раз. И по таким показателям они рвали всю Европу. Что бы там ни считал Петербург, они тут тоже не лыком были сшиты. В общем, жизнь шла своим чередом, и Григорий плыл по течению, не слишком заморачиваясь.1901
В ХХ век Россия вошла, можно сказать, с ноги. То есть, все было как всегда в последнее время спокойно, но активно развивалась промышленность и строилось все больше железных дорог, а по подсчетам из столицы, за последние десять лет в три раза выросло производство чугуна, а добыча нефти — в пять раз. Для промышленного города вроде Царицына эти цифры лились, как песня, бальзамом ложась на уставшую от рабочих смен душу. Отдельно стоит сказать, что да, Григорий устроился на работу — то есть помимо работы городом он теперь впахивал еще и на предприятии — на металлургический завод. Им Волжский просто не мог нарадоваться — настоящее чудо индустриальной мысли, оснащенное по последнему слову техники! Временами совмещать оба своих амплуа было нелегко, но Григорий справлялся. В конце концов, он застал то время, когда сам царь строил корабли — а он был даже не уездным городом.1902
Да, Григорий был не настолько темным и дремучим, чтобы не слышать о создании «партии социалистов-революционеров». У них не было отделения в Царицыне, но Волжскому приходилось слышать то тут, то там об их появлении в Петербурге, Москве, Воронеже, Пензе. А еще были газеты — «Революционная Россия» и «Народный вестник». Они печатались хоть и не у него, но иногда можно было мельком заметить страничку-другую. Григорий немногое слышал, но ненавязчиво следил за происходящим с самого 1894. Когда от «Народной воли» остался только саратовский кружок, он с облегчением подумал, что и их вскоре разгонят — и вот они были здесь. Как Виктор Григорьевич не доглядел — вопрос первый. Куда смотрит Александр Петрович — второй. В последние тридцать лет значительно выросла частота создания таких вот партий, которые творили бог знает что и убивали ни в чем не повинных императоров. Григорий переживал, как бы дела не обернулись плохо.1903
Григорий был готов биться головой о стенку. Петербург, очевидно был занят чем-то совершенно посторонним и внимания на очаги революции обращать решительно не собирался, иначе Волжский никак не мог объяснить отсутствие реакции на создание Российской социал-демократической рабочей партии. Их программа-минимум, конечно, была даже правильной: Григорий и сам был готов встать за введение восьмичасового рабочего дня, уничтожение остатков крепостничества и равноправие всех наций. Что такое «демократическая республика», правда, было не очень понятно. Но вот программа-максимум не шла ни в какие ворота: подумать только, социалистическая революция и установление диктатуры пролетариата! Слово-то какое еще — «пролетариат». Нет бы по-русски сказать — «рабочих и крестьян». Григорий писал письма в столицу. Да, нагло. Но в конце концов, должен же кто-то был привлечь Петербург к проблеме! Он не хотел новой войны — гражданской и какой-либо вообще. И революции не хотел. Григорий достаточно натерпелся от Пугачева и Разина, ему хватило. Да, жили они небогато, но и жаловаться особо не приходилось. А смена власти — дело кропотливое и сложное, и небольшому городу вдали от столицы пришлось бы туго. Так вот, Григорий писал письма в столицу. Ответа, правда, не получал. Возможно, Александр действительно был занят чем-то важным.1904
Да уж, к такому Григорий был не готов. Он знал, что в последнее время Япония активно зарилась на соседние территории, но чтобы нападать на Порт-Артур… Волжскому не приходилось с ним встречаться, но по-человечески его было жалко. В составе России он пребывал только шесть лет, но от этого ощущение, что на твою страну напали, не проходило. Григорий устал от войн и хотел мира, но подобное отношение терпеть намерен не был. Напрямую он помочь никак не мог, так что все, что ему оставалось — увеличить свои рабочие смены, чтобы непосредственно повышать производительность предприятия. Иногда удавалось почитать «Сына отечества» — редко, когда Виктор Григорьевич ездил в Петербург и заезжал к нему по пути назад. Оттуда узнавал новости с фронта. Злость брала всякий раз, когда упоминали Владивосток: он был еще совсем ребенком, а расти приходилось в таких условиях. Такого Григорий не пожелал бы и врагу. Волжский верил в скорую победу, а чутье его подводило редко.1905
Ладно, он мог признать, что иногда ошибается. Видимо, переоценил полководческие способности Николая Александровича и Александра Петровича. Что ж, Григорий не слишком хотел об этом говорить. Некоторая подавленность из-за поражения в войне и потери приличных территорий скрашивалась общим поднятием духа: некий Владимир Миллер отстроил в Царицыне театр невиданных доселе размеров. Григорий чувствовал, что скоро в город хлынут потоки артистов. Он надеялся, что хоть в этом вопросе не ошибется. Что же до зимних событий… Волжский мог понять такое решение. Да, с ним многие бы не согласились, но после 1870-х… Это был сложный вопрос. С другой стороны, защищаясь таким образом от революций, государство только больше подпитывало народную злобу. Россия оказалась в кабале, выбраться из которой пока не представлялось возможным: простой люд требовал все большего, а правительство не могло обеспечить всего и сразу. Так что когда по стране прокатилась волна забастовок, Григорий несильно удивился. Даже в его Царицыне его собственные коллеги отказались работать, подхватив популярное движение. Волжский качал головой и пытался вразумить их, пока не пришло время идти на крайние меры. Благо, скоро все начало успокаиваться. Вплоть до лета — новость о том, что моряки подняли бунт, серьезно напугала Волжского. «Русская армия и флот — главные опоры самодержавия»… Григорий поставил свечку за здравие государя и вернулся к работе. Иначе помочь он попросту не мог. Когда под конец года в Москве поднялось новое восстание, Григорий только хлопнул себя по лбу и отбросил газету. О следующем годе страшно было даже просто подумать.1906
Григорий с интересом наблюдал за работой Государственной думы. Да, сидя в удаленном от центра Царицыне делать это было сложно, но Волжский охотился за каждой крупицей информации. Сама мысль о возможности подобного уже приводила его в благоговейный ужас, а учитывая, что это, кажется, действительно работало… Он помнил, на какие меры пошла Екатерина из страха перед революцией, а теперь он мог наблюдать за ее плодами. И иногда он грешным делом думал, что все не так плохо… Но потом приходил в себя и продолжал настороженно следить за каждым шагом депутатов. Он понимал, что даже такая светлая идея в неумелых руках быстро обратится хаосом.1907
В Царицыне открыли первый а городе кинотеатр. Григорий считал это прорывом: наконец западные технологии добрались и до него. Он уже предвкушал, как будет ходить туда на фильмы… Осталось лишь найти свободное время. А вот первая Государственная дума продержалась недолго — всего два с половиной месяца. Но Николай Александрович отступаться от своего слова был не намерен, и уже 20 февраля была созвана вторая. Она продержалась чуть дольше, но в итоге социал-демократы затеяли заговор. Григорий с самого начала знал, что их нужно было гнать взашей. Эти крысы, того и гляди, учинят новую революцию — а Волжский видел портреты их главаря и знал, о чем говорил! Осенью начала работу третья Дума, и тогда все потекло спокойнее.1908
Этот год вышел совсем не таким интересным, как предыдущие. Ну, в Царицыне создали еще одну женскую гимназию. Григорий был рад, действительно рад, что у женщин появлялось все больше возможностей: он был лично знаком с Камалией Мухаммадовной и знал, как ей приходилось трудно. Она была дамой сильной и обладала великим прошлым, но подчас это все стиралось просто-напросто из-за ее пола. Так что Волжскому было приятно наблюдать за тем, как все больше девушек посещали учебу; авось, когда-нибудь для них будут открыты все двери.1909
Всех этих партийных надо было расстрелять. Просто. Толпой. Не сослать в Сибирь, как это любил делать Александр Петрович, а именно что расстрелять. Публично. Потому что это не шло уже ни в какие ворота. Священник вдохновил обычных граждан избить полицейского. Священник вдохновил избить кого-то! Уже от этого Григорий чувствовал, как у него дергается глаз. А ведь он жал этому Илиодору руку! Волжский надеялся, что его вскорости упекут за решетку. А в идеале — казнят! Думал, построил монастырь и ему теперь все можно? Как бы не так. Григорий терпеть не мог смутьянов. Да, «Черная сотня» называла себя промонархической партией, выступающей за самодержавие и православие, вот только по факту они были теми же разбойниками, сеявшими беззаконие по всей стране. Волжский вообще считал, что в столице подобным элементам дают слишком много свободы. Его воля, всех их давно бы уже разогнали. В общем, Григорию надо было успокоиться, так что он шел на пустырь — смотреть на его облагораживание любопытными людьми — футболистами. Волжский еще не до конца понял концепцию мероприятия, но ясно было одно — это забава с мячом. Григорию, на самом деле, было не очень важно, в чем смысл — лишь бы Царицын развивался, пусть и засчет забугорных игр. К тому же, в предприятии участвовали его ребята — штандартовцы с завода «Урал-Волга», отчего на душе становилось еще теплее.1910
Григорий подводил итоги десятилетия, составляя отчет для Виктора Григорьевича. Он часто отрывал взгляд от бумаги пере собой и поворачивался к окну — за ним раскинулся совершенно новый город, который Волжский бы и не узнал, не будь он сам его воплощением. Да, за последние двадцать лет Царицын сильно изменился. Перемены эти сопровождались для Григория регулярной головной болью, — частые сносы домов не проходили незамеченными. Разрушили всю ту деревню, которой Царицын являлся в прошлом веке, оставив лишь храмы, а на ее месте возвели крепостные стены, магазины и доходные дома. С одной стороны, Волжский был рад — город однозначно стал развитее. С другой, он немного скучал по себе старому, простому и уютному. С легкой улыбкой он думал о людях, что из года в год к нему приезжали и здесь оставались: значит, все было не зря. Развивалась и оборонная промышленность: в этом году совместно с британской фирмой «Виккерс» началось строительство артиллерийского завода. Григорий только сейчас узнал, что в 1907 Россия вступила в военный союз с Францией и Англией — Антанту. С французского это переводилось то ли «дружба», то ли как-то еще… Волжский несильно вникал: в конце концов, прошло уже три года, да и не его это дело. Его дело — проконтролировать успешное строительство и запуск предприятия. А со всеми политическими дрязгами спокойно разберутся Александр Петрович и Николай Александрович. Григорий надеялся, что следующие десять лет будут поспокойнее.