В планетарии посреди пустыни

Каждый, кто хоть раз мечтал о свадьбе, представлял, что все глаза будут устремлены на него. Какавача точно знал, почему все смотрели так внимательно, и никогда так сильно не желал, чтобы от него отвернулись. — Нынешняя молодежь любит выбирать одежду по западной моде, но королевской семье лучше придерживаться традиционных ценностей, скромности и национальных мотивов, — объясняла ему Фарузан. Наряд для скорой свадьбы будущего царя был готов уже давно. Какаваче стало смешно от того, что королевская семья сначала распланировала торжество, подобрала одежду, и лишь потом нашла кандидата на брак с их ненаглядным наследником. Видимо, очень придерживались принципа, что незаменимых не существовало. — Мы заказывали мужское и женское одеяние, — вспомнил Кавех, — для тебя пришлось подшивать некоторые элементы первого и распускать кое-что из второго. Ты слишком низкий и худой, но плечи у тебя больно широкие. — Спасибо, — сказал Какавача, стоя на подиуме. Ему в лодыжку уткнулась иголка, поэтому получилось так, будто он выпалил благодарность в гневе. Наряд и впрямь был скромным — широкие брюки и камзол украшали лаконичные цветочные узоры из золотых нитей. На него навесили кольца, серьги и браслеты из комплекта, который на сватовстве преподнесли от имени жениха. Самого Веритаса Какавача не видел с момента подписания договора. Хотя прошла всего ночь, которую он провел без сна в огромных покоях. Температура в пустыне была коварна, поэтому даже под толстым одеялом ему пришлось сжаться в клубок и согревать руки своим дыханием. Погода в Сигонии не мягче, но в авгинском шатре спалось теплее и крепче, чем под каменными сводами Алькасар-сарая. Когда родителей убили, а Какаваче с сестрой пришлось пуститься в бега, у них нередко было всего пару часов для сна на голой земле. В ее объятиях все равно спалось лучше, чем в королевских покоях. С первыми лучами рассвета его разбудили слуги, чтобы омыть перед свадебной церемонией. Мраморный пол хаммама тоже был не теплее прикосновений чужих рук, мочивших и натирающих его кожу. — Вам предстоит брачная ночь, — служанка напомнила об этом, а потом грубо сдвинула его руки, чтобы подмыть. «‎Ты здесь ради своего народа», — эту мысль Какавача крутил в голове с самого начала своего пути в Сумеру. Веритас, должно быть, ужасный педант. Иначе нельзя было объяснить, ‎почему Какавачу заставили лечь на мраморную скамью, раздвинуть ноги и намывали до зуда. Колени сами собой все время разъезжались, поэтому двум служанкам пришлось держать его за лодыжки. Кажется, его не меньше часа продержали в душном хаммаме. Раздраженная от натирания кожа загорелась, когда он присел на расшитый золотыми нитями пуфик. Попросить у слуг одежду он не успел — в покои вошли сначала люди с мешками одежд и тканей, а следом — Кавех и Фарузан. «Надеюсь, что хотя бы в обязанности короля-регента и старейшины не входит прикасаться ко мне», — подумал Какавача. Они пришли, чтобы устроить примерку. До свадебной церемонии оставалось всего несколько часов, поэтому напряжение в воздухе можно было резать ножом. Кавех то и дело срывался на слуг, которые в спешке прокалывали себе пальцы и пачкали дорогие ткани кровью. — Как вы пришиваете?! — кричал он на склонившуюся у ног Какавачи швею. — Оно же развалится прямо на нем! — Посмотри с другой стороны, — одернула его Фарузан. — Это поднимет настроение твоему сыну, если одежда его супруга будет быстро рваться во время первой брачной ночи. Если бы у Какавачи была возможность сегодня позавтракать, то еда бы попросилась наружу. Показалось, что Кавеху замечание тоже не понравилось — он скривился, но тут же снова повысил голос на одну из швей, потому что та могла бы работать побыстрее. «С нравом сумерцев никогда не угадаешь», подумал Какавача. — Догадайтесь, что общего у нашего будущего короля и бывшего, — из коридора послышался хриплый голос. Какаваче запретили вертеть головой. Да и это было опасно — в высокий воротник понатыкано несколько иголок. Тем не менее, по голосу ему удалось узнать верховного генерала Сайно. — Оба покинули нас раньше положенного! — объявил тот, войдя в покои. Всю ярость, фонтанами выплескиваемую на слуг, Кавех готов был перенаправить и обрушить на Сайно. Так бы и случилось, если бы Какавача вовремя не вошел в роль: — Неужели что-то случилось с моим женихом? — подал он голос. То ли все, в том числе слуги, удивились, что он мог говорить, то ли негласно решили перейти сразу к делу. — Его королевское высочество, наследный принц Веритас, да благословит Великая властительница Руккхадевата его душу, — скороговоркой начал Сайно, — не нашелся в своей постели. — А вы смотрели в… — начала Фарузан. — В библиотеке тоже, — прервал ее Сайно. — В тронном зале, столовой, хаммаме, на кухне, в кабинете, приемной, зале для торжеств, галерее, комнате для музицирования, зимнем саду, парке, а также в ближайших ко дворцу тавернах и борделях мои солдаты его тоже не нашли. Какавача почувствовал, как слуги навострили уши, хоть и не отрывали взглядов и рук от его одежды. Генерал Сайно, облаченный в честь праздника в парадные доспехи, неповоротливо сорвался с места, чтобы Кавех не снес его на пути. Он хотел было спросить, куда тот направлялся, но Фарузан вовремя одернула его жестом. Хлопнули тяжелые двери, и швеи осторожно огляделись по сторонам — король-регент покинул покои, можно было не трястись от страха перед его гневом. — Куда он пошел? — спросил Сайно. — Веритас не впервые так себя ведет, — пробурчала Фарузан, а потом достала веер и начала обмахиваться. — А вы чего прохлаждаетесь?! — слуги рано выдохнули. Через пару часов на Какаваче сидел свадебный костюм, почти что с иголочки. На ноги ему надели светлые тканевые туфли, широкие брюки бежевого цвета. Белую тунику, расшитую множеством золотых нитей и цветочных узоров пришлось взять из подготовленного женского образа. Из-за его широких плеч ее распороли на груди, а видневшийся участок светлой кожи прикрыли массивным ожерельем, сделанном из множества монет. Накидка доставала до земли и струилась как водопад. Синие, бирюзовые и зеленые оттенки делали полы похожими на павлиний хвост. Подчеркивая талию, накидку и тунику подпоясывала широкая кожаная перевязь. Образ ему даже нравился, но Какавача опешил, когда ему на лицо надели украшение, сделанное из таких же монет, как и то, что закрывало его грудь. Золотое, похожее на маску, оно скрывало большую часть лица, оставляя видимыми только глаза. — Оно называется бурга, — объяснила Фарузан. — В нужный момент ты его снимешь. Нужным моментом оказалось начало свадебной церемонии. Ее проводили под открытым небом на территории дворца. Шумели фонтаны, играла музыка, гости наслаждались вином и сладостями, а Веритас удостоил сотни собравшихся чести — явился с опозданием всего лишь в четверть часа. Без жениха софре-агд нельзя было считать свадебным столом. Какавача просидел там один, собирая оценивающие взгляды присутствующих. Чертова бурга только заостряла внимание на его глазах. По толпе собравшихся переливались шепотки — авгин, Сигония, неужели королевской семье так нужен этот клочок земли, что они опустились до такого? Какавача старался не смотреть на них. Вместо этого он разглядывал свадебный стол со множеством ритуальных предметов — священная книга трех богов, поднос с семью травами и специями, цветы, лепешка, баночка меда. Он слегка улыбнулся, глядя на последнюю — все-таки авгинские и сумерские традиции были чем-то похожи. Неудивительно, два народа разделяли границу. Возможно, покажи чужаку пейзажи этих стран, он бы решил, что там жили одни и те же люди. С баночкой меда был связан особый свадебный ритуал, который в далеком детстве Какаваче казался забавным. Он одновременно по-детски морщился от отвращения, когда представлял, что такой проделывали его родители, но его это и смешило. Сейчас же его просто тошнило от мысли, что придется сделать это с Веритасом. Главным ритуальным предметом было зеркало и две свечи. Сумерцы верили, что молодые семьи и влюбленных благословляла Набу Маликата. Зеркало могла заменять пиала с чистой водой, символизирующей прозрачный оазис, где проживала богиня. Когда Веритас наконец занял место за столом для молодоженов, они могли официально начать праздник. На Какавачу он, конечно, не смотрел. Первым его внимание привлек слуга, подававший огонь для свечи. Они синхронно зажгли фетили по две стороны от зеркала, и Какавача наконец-то снял с лица тяжелую бургу. Теперь Веритас мог рассмотреть его лицо в зеркале. Таким стал первый раз, когда новоиспеченный супруг на него взглянул. Он задержал взгляд всего на секунду, чтобы присутствующие отметили, что ритуал прошел по традиции. Как только представилась возможность, Веритас снова отвел глаза. Когда в центр вышла жрица Набу Маликаты в бирюзовом платье и причудливом головном уборе с рогами, у Какавачи участилось дыхание. Несмотря на то, что они уже подписали брачный договор, сейчас их поженят на глазах богов. Он знал, что это нарушение всех канонов, но внутри начал читать молитву троеокой Гаятре. В своей вере он все еще был свободен. — О, верные последователи Набу Маликаты, аль-Ахмара и Руккхадеваты, — начала жрица. — Собрались мы сегодня здесь, под этим небом, окруженные запахом цветов и пронизанные лучами божественного света, чтобы отметить священный момент, когда две души становятся одной в объятиях любви и верности. Сидя на коленях, она обращалась к небу. После этого она замолкла, чтобы развести неизвестные жидкости в золотом сосуде. — Позвольте мне, Нилу, жрице великой Набу Маликтаты, провести вас через этот обряд, где каждый цвет, каждый звук, каждый взгляд наполнен глубоким значением и несет в себе силу ее величия. Пусть наши сердца будут открыты, а наши души — пронизаны ее благословением. Просьба, видимо, была формальной. Какавача все это время молча наблюдал, изредка поглядывая на Веритаса, у которого действия жрицы тоже не вызывали интереса. Та встала с колен, подошла ближе к столу молодоженов и окропила их жидкостью с цветочным запахом. — Сегодня мы соединяем две души, две половины одного целого, в священном союзе, — приговаривала она, разбрызгивая вокруг содержимое золотой чаши. — Пусть эти два сердца бьются в унисон, пусть их любовь будет такой же прочной, как корни величественного дерева, и такой же нежной, как лепестки самой красивой розы. Когда с этой частью церемонии было покончено, жрица встала перед столом молодоженов, протянув вперед золотую чашу. Смотрела на них выжидающе, так что Какавача занервничал, пытаясь понять, чего она от них хотела. Он с трудом вспомнил наставления, данные Кавехом перед свадьбой. Тот сидел за ближайшим столом и глядел столь напряженно и неотрывно, что Какаваче казалось, будто дворец сейчас подчинится своему хозяину и обвалит на его глупую голову крышу за незнание. Только заметив, что Веритас протянул жрице лежащий перед ним сине-фиолетовый цветок розы, Какавача понял, что ему нужно взять со своей стороны бутон желтого лотоса. — Пусть брак, который они совершают сегодня, будет не только союзом двух людей, но и союзом двух душ, каждая из которых дополняет другую, каждая из которых приносит свет и тепло в жизнь, — жрица наконец смогла продолжить свой ритуал. Она снова опустилась на землю, воздела руки к небу, а затем подожгла лежащие в чаше цветы. — Пусть их любовь будет источником вдохновения и силы, пусть они всегда помнят, что вместе они могут преодолеть любые трудности, их путь будет украшен цветами любви, их семья будет крепкой как древо, а их дом — убежищем и радостью. Пепел от сожженных бутонов полетел в их с Веритасом сторону. Сгоревшие цветы пахли неприятно, но Какавача понимал, что если сморщится, то опозорится. Его новоиспеченного мужа это, впрочем, не смущало — Веритас открыто и со всей брезгливостью стер пепел со своей высокой скулы. — Пусть Набу Маликата осыпает их своими благословениями, пусть она наполняет их жизнь радостью и счастьем, пусть она охраняет их союз от всех бурь и испытаний. И пусть они всегда помнят этот момент, когда они стали одной душой, объятой любовью и благословением богини, пусть они вместе идут по жизненному пути, деля радости и печали, любовь и верность, во все времена и во все века! Едва она закончила говорить, как застучали барабаны, и жрица начала свой танец. Какавача не знал глубины этого ритуала, что значило каждое ее движение, но должен был признать, что выглядело красиво и изящно. Спустя пару минут музыка перестала звучать сакрально, полились веселые заводные ноты, и уже все гости постепенно стали выходить танцевать. Его никто не предупреждал, что нужно будет танцевать с Веритасом. Какаваче казалось, что это в порядке вещей на свадьбе. Он даже понервничал об этом на всякий случай, но, судя по всему, никто этого не планировал. Он искоса посмотрел направо. Веритас прищурился, а заметив, что стол, за которым все это время сидел Кавех, опустел, достал из широкого рукава книжку. Захотелось спросить, не издевается ли тот, но Какавача сдержался. Он попытался заглянуть на страницы, но не сумел разобрать сумерскую вязь. Он мог говорить и понимать язык на слух, тем более, что у него было что-то общее с сигонийским, но не читать и писать. К счастью, танцы продлились недолго. Показалось, что поток слуг с подносами не кончится никогда. Столы теперь ломились от обилия зелени, хлеба, орехов, фруктов, овощей и мясных закусок, но не это было главным блюдом. Какавача в жизни не видел такого большого казана, который в центр торжества еле вынесли десять крепких мужчин. Плов внутри был похож на ковер рисовых зерен, украшенный перламутровыми бусинами. Вместо гостей изящно затанцевали в закатном свете ароматные специи — кардамон, шафран, куркума, каждая нота вносила свой вклад в симфонию вкуса. Выделялись медовые струйки запаха карамелизированной моркови. Следом раскрывался бархатистый аромат мяса, обжаренного до золотистой корочки. Слуга, подошедший к Какаваче поинтересовался, что именно он предпочитает — говядину, баранину, верблюжатину или конину. — Всего по чуть-чуть, — попросил он, вспомнив, что с самого утра не ел вообще ничего. Когда наконец удалось попробовать главное блюдо на собственной свадьбе, Какавача почувствовал, как нотки пряного кардамона заиграли во рту. Шафран раскрывался совсем иначе — как теплое объятие. Сам рис приятно перекатывался на языке, пока не превращался в клейкую массу, обволакивающую таящее мясо. Нежное, но пикантное. Финальный аккорд — сочная зелень, придающая свежести, зерна граната и изюм, как самоцветы рассыпанные по ковру. Их сладость сочеталась с солоноватым вкусом риса и легкой остротой мяса. Какавача впервые за долгое время наслаждался моментом. Оказалось, что ему не так много нужно для счастья — вкусное мясо в сочетании с нежным рисом и ароматными специями. На зубах хрустела зелень, огурцы, перцы, по языку разливался сок помидора. Оливковое масло неприятно потекло по подбородку. Интересно, кто-то обратит внимание, если он вытрет рот рукой? Он был похож на узника, которому на утро обещали смертную казнь, поэтому он наслаждался последним ужином. На самом деле он наслаждался временем, отведенным перед следующим ритуалом. Когда тарелки опустели и исчезли со столов, все гости в ожидании уставились на стол молодоженов. Поднос с травами и специями, хлеб и баночка меда все еще были там. Он не хотел поднимать взгляд, только смотрел на руки Веритаса. Накормить друг друга медом с рук — еще одна традиция, встречающаяся не только в Сумеру. Так молодожены обещали друг другу сладкую и беззаботную жизнь. Веритас не спешил, хотя музыка давно затихла, и на них в безмолвии смотрели все. Какавача случайно поймал взгляд Кавеха из-за соседнего стола и только сейчас понял — Веритас упорно старался его не замечать. Сам Кавех же рывком кивнул Какаваче, и у того просто не осталось выбора. Видимо, он по неопытности попал в эту ловушку. Пришлось открыть баночку с медом, засунуть туда два пальца, почерпнуть немного и протянуть Веритасу. Такое он уже не мог проигнорировать. Он склонился, взял Какавачу за руку, впервые с момента их встречи, поднес ее ко рту и засунул туда два его пальца. Можно было почувствовать горячий язык, ровный ряд зубов, и то, как тщательно Веритас слизывал. Внутри него было тесно, и Какавача даже понял, что тот переборщил, случайно положив в рот не только фаланги с медом, но и задевая языком одно из золотых колец, которое сам же подарил. Когда он закончил, Какавача потер указательный и средний палец большим, обнаружив, что те ни капли не липкие. Теперь его очередь. Он отвечал Веритасу взаимностью и не смотрел тому в лицо, но взял в рот две его фаланги. Пальцы у него сами по себе оказались гораздо мягче и нежнее, чем представлялось. Какавача привык, что мужские руки были огрубевшими. Он облизал фаланги, почувствовал языком ногтевую пластину. Мед стекал вниз по горлу, создавая внутри саднящее чувство. Он явно был цветочным, судя по отсутствию горчинки и приторному вкусу. Когда он закончил, Веритас поспешил вытащить пальцы из его рта, но к ним пристала ниточка слюны. Гости взорвались аплодисментами, а Какавача заметил, что они забыли воспользоваться специями. Кажется, приметы твердили, что выбранная добавка говорила о характере будущей семейной жизни. Чистый мед мог быть знаком, что молодожены будут друг перед другом честны. От этой мысли захотелось только рассмеяться. Следующим раундом этой пытки стали подарки. Один за одним в центр перед столом молодоженов выходили многочисленные сумерские аристократы, чтобы преподнести им полотно знаменитого художника из Фонтейна, сервиз из сяньчжоуского фарфора, одеяния из инадзумского шелка. Какавача едва не засыпал, но очень удивился, когда впервые за день увидел улыбку на губах Веритаса. — Спасибо, господин Сайно, — сказал он. — Наверное, вам тяжело было доставить эти скрижали из пустыни, но я помню, что мой отец хотел уделить внимание сохранению древних языков. Я смогу их изучить. Какие-то древние камни с нацарапанными на них закорючками. Какавача думал, насколько же у Веритаса своеобразный вкус, а еще, что это могло говорить о нем самом. Его же выбрали для бракосочетания. — Подарок его светлости господину Какаваче от посланницы Лофу, — объявил церемониймейстер. Джейд? Ее не могло здесь быть. Этого он ожидал меньше всего — кто-то захотел сделать подарок лично ему. Все остальные были адресованы королевской семье или будущему царю и его паре. Никто даже не произносил его имени отдельно. С поклоном ему преподнесли сверток. Откинув белоснежную ткань, Какавача обнаружил тонкий, как игла, клинок со инкрустированными зелеными камнями. Легкий и грациозный. Самоцветы были похожи на оазисы в пустыне, видно, что их вставляли руки мастера. Белая ткань скрывала и записку — «‎Воспользуешься, когда придет время».‎ Какавача отчего-то вспомнил, что белый считался цветом скорби в Лофу.

***

Им вслед кричали и сыпали лепестки цветов. Ряды гостей растянулись вплоть до самых королевских покоев, а их радостные вопли стихли только тогда, когда закрылись тяжелые двери. За весь путь Веритас так и не взял его за руку, хотя должен был. Они впервые остались наедине. — Веритас, — Авантюрин обратился к чужой спине, широкой и неподвижной, словно такой же каменной, как стены Алькасар-сарая. Он впервые произнес его имя. Попробовал на вкус. Оно показалось пикантным и острым, отскакивало, словно шарик, между губами, небом и языком. Какавача впервые оказался в их совместных покоях. Комната роскошнее, чем его личная. Больше, светлее, вид поприятнее — на дворцовый сад и фонтан. Потолки выше и украшены разноцветной мозаикой с птицами и цветами. Поддерживающие их колонны рябили изящной резьбой. Для них уже приготовили брачное ложе — со множеством расшитых золотыми нитями подушек, шелковых покрывал и цветочными лепестками. Такие же гости со свадьбы бросали им в спину. На тумбочке стоял кувшин и пара фужеров, а в нескольких сосудах лежали травы. Какаваче даже стало любопытно, с какими они эффектами. Он выдохнул и собрался, чтобы сделать шаг к Веритасу, взять его за плечи, но тот заговорил первым: — Ты можешь поспать на кровати, а я на диване, — он кивнул в сторону другой комнаты в их покоях. — Впрочем, скорее всего, я всю ночь буду читать, поэтому, пожалуйста, не производи лишних звуков. — У нас вообще-то первая брачная ночь, — напомнил Какавача. — Точно, закрепить союз, который я не выбирал и который мне даром не нужен, — закатил глаза Веритас. — Знаешь, я вообще считаю договорные монархические браки пережитком прошлого. Он прошел к большой кровати посреди комнаты, сорвал с нее одеяло, смял простыню, разбросал подушки, даже вылил на пол бокал алкоголя, стоящего на тумбочке. Наконец, он снял верх своего одеяния, оторвал пару пуговиц, бросил на пол и изрядно на нем потоптался. — Пожалуйста, страстное брачное ложе, — сказал Веритас и исчез в соседней комнате. Какавача этого не предвидел. Он был уверен, что любой нормальный человек под действием еды, алкоголя и атмосферы торжества ослабил бы свою защиту, но, видимо, ему не повезло. — Такой будет вся наша совместная жизнь? — крикнул Какавача вслед. — Я не буду нарушать условия нашего договора, — пообещал Веритас, даже не слишком повышая голос, чтобы его было слышно из соседней комнаты. — Ты получишь все, что хочешь, но, пожалуйста, не трогай меня. Это явно не входило в их с Джейд план. Ставки высоки, и ему нужно было гораздо больше, чем прописано в этом чертовом брачном контракте. Он оглянулся вокруг — огромная кровать, стол, заставленный едой, полный кувшин алкоголя, даже свадебные подарки перенесли в их покои. Последнее, но не по важности — без пяти минут король Сумеру и впоследствии Сигонии. Какаваче стало дурно и страшно от осознания, что весь их план мог провалиться, потому что ему попался какой-то непробиваемый чурбан. Но, может быть, еще был шанс? Он медленно вошел в соседнюю комнату, которая, как оказалось, была оборудована под небольшую библиотеку. Веритас сидел на диване, закинув ногу на ногу, и читал некий увесистый том в свете свечи. — Мне кажется, что мы не с того начали, — попробовал Какавача, присев рядом. — Мы закончили, — отозвался Веритас, не поднимая на него взгляда. — Мне понравились украшения, которые ты мне подарил, — попытался Какавача. Он будто невзначай положил руку, увешанную кольцами и браслетами на внутреннюю сторону чужого бедра. — Они передавались в королевской семье из поколения в поколение, у меня не было выбора, — ответил Веритас, все так же не отрываясь от книги. — Спасибо, — Какаваче с трудом удалось выдавить это слово, — а еще мне понравилось, как ты накормил меня медом. — У меня и тут выбора не было, — напомнил Веритас. — Все авгины испытывают влечение к подавленной воле? Не говори, что я сделал неправильный выбор. — В смысле? — удивился Какавача. — Видишь ли, — начал Веритас, впервые подняв взгляд от страниц, — ко мне сватались кандидатуры из множества королевств, но все они были сверхдержавами. Такие политические союзы требуют больших вложений. Потенциальные партнеры ожидали бы от меня большого количества времени, сил и ресурсов. А ты… авгин. Я надеялся, что непритязателен и не станешь доставлять лишних хлопот. Отец очень удивился, когда из множества вариантов я выбрал именно тебя, не заставляй меня жалеть об этом. Какаваче потребовалось несколько секунд, чтобы осознать сказанное. Он не удивился. Конечно, вот, значит, почему все так относились к нему в этом чертовом дворце, вот зачем перешептывались и косились. Не ожидали, что их будущий монарх обладал столь низменным вкусом. — Хорошо, — кивнул он, удалившись в спальню. Напоследок он бросил взгляд на Веритаса, снова погрузившегося в чтение. Тот наконец выглядел довольным. Какавача присел на кровать и ему ничего не хотелось так же сильно, как стереть эту поганую улыбку с его лица. Он не питал лишней веры в человечество, но не ожидал, что Веритас окажется настолько глупым, слабохарактерным, высокомерным и попросту слепым ублюдком. У него не было завышенных ожиданий от своего положения, но неужели в сумерской королевской семье с обучением этикету и дипломатии все было настолько плохо, что почти что главный человек в стране способен выдать нечто настолько унизительное? Как бы он себя ни чувствовал, Какавача ведь не был побитой уличной собакой. Он тоже правил страной, тоже был наследником престола, таким же правителем. Таким же избранным богиней. Настоящей, а не одной из фальшивок в густонаселенном пантеоне Сумеру. А для Веритаса он лишь вариант, не доставляющий неудобств, не требующий и не заслуживающий уважения. Видимо, он должен благодарить лишь за возможность дышать одним воздухом с великим народом. В запутанных и темных размышлениях прошло не меньше часа. Все это время он пролежал на холодной постели, но так и не смог сомкнуть глаз. От Веритаса не было ничего слышно, неужели он до сих пор читал? Какавача встал с постели, чтобы издалека увидеть, как в соседней комнате тот растянулся на диване в расслабленной позе. Уснул. Какавача встал с постели и сделал несколько шагов в сторону горы свадебных подарков. Оглядев множество ерунды, он нашел единственную вещь, присланную специально для него. Легкий клинок блестел так же ярко, как в лучах закатного солнца. Зеленые камни напоминали ему о Джейд. Она посоветовала воспользоваться, когда придет время. Было страшно от мысли, что она сделала бы с ним, если бы узнала, что план по узурпации власти в Сумеру разбился об их твердолобого наследника. Какавача был в ярости, поэтому даже не заметил, как оказался рядом с Веритасом. Одним коленом он встал на диван. Затем поставил другое, перекинув ногу через чужие бедра. Можно было усесться на них, но Какавача быстрым движением рассек воздух, занося над Веритасом лезвие. — Что ты делаешь? — сонный голос прозвучал совсем не испуганно. Усталые глаза цвета рассвета смотрели без тени страха. Скорее, с любопытством. Веритас выглядел так, будто рассматривал созвездие или необычный цветок. У Какавачи все внутри похолодело. Что же, теперь он точно не жилец. Его казнят на чужбине, а Сигония утонет в реках крови его соплеменников, которым новый король Сумеру наверняка захочет отомстить за его оплошность. Он уже потерял все, поэтому врать не было смысла: — Я думаю, что из тебя не получится царя, — признался Какавача. Веритас склонил голову в бок, посмотрел на него пару секунд, а затем поднял руку, чтобы коснуться его запястий. Прикосновение было совсем не таким, как на церемонии. Сквозь холодный металл Какавача почувствовал теплоту чужих пальцев. Веритас медленно опустил его руки, все еще сжимающие клинок, и сказал: — Я согласен.