It`s Not Like That Anymore

      Ад был парадоксом, не укладывающимся ни в одни библейские каноны.       Не то чтобы Вокс при жизни ещё внимал во все эти проповеди или, не приведи Дьявол, углублялся в экзистенциальные размышления о каком-то наказании, ждущем его в бурлящей котельне где-то в недрах земли; даже собственные вольные додумки не сравнились бы с тем, что оказалось той преисподней, в которой он очутился.       Что, конечно, не было удивительно. Когда полжизни занимаешься тем, что впариваешь потенциальным и не очень покупателям всякую хрень, уверяя, что это именно то, без чего они не смогут выжить (исключая вероятное последующее обнищание и голодную смерть) — получить билетик в пекло выглядит как вполне закономерный финал.       Но, эй! Не то чтобы он придумал этот несчастный капитализм. Это игрушка дьявола, Вокс всего лишь занимается тем, что умеет лучше всего — и как удобно, что ад, ещё одно закономерное продолжение той прогнившей системы, так способствует его продвижению. Так что, обещанные «вечные муки» не более, чем страшилка на ночь — как угроза судом из уст недовольного клиента. Да во всех адских кругах найдётся едва ли больше полторы души, которой было бы не похуй! Достаточно найти место поудобней и повыше, и даже опасность истребления перестаёт казаться опасностью.       Чего-чего, а ад, средоточие людских пороков, от недостатка грешников страдать уж никогда не будет: пока подыхают одни, с сияющим ангельским копьем прямо в своей демонической заднице, на смену им приходят другие: алчные, эгоистичные до одури и непозволительно глупые души, которым можно продать что угодно, их самих в том числе. Если и ожидал здесь какой-то элемент вечности, то непроходимые тупицы определённо были её частью.       С одной стороны, ад — это быстротечный поток грешных душ в его кармане, приносящих с собой новые и новые земные тенденции, о которых вскоре забудут (как там говорят, куй железо, пока горячо!), а с другой — малочисленные и несменяемые элиты, веками впитывающие в себя недовольство бесов с самого низа пищевой цепи. Последние, правда, мрут так же быстро, как и любой среднестатистический грешник, так что пока Вокс входит в то скромное количество Оверлордов с самыми удобными местами за кулисами, чужие жалобы его не касаются.       К аду привыкаешь очень быстро. Через пару лет посмертие становится почти неотличимым от бытия в живом, человеческом мире: пока ад мимикрирует под его бешеный темп, Вокс становится лицом этого прогресса, вместе с Ви подминая под себя маленьких сучек, обделённых удачей и капелькой здравого смысла. И это, впрочем… становится скучно.       Кажется, Вокс начинает догадываться, по какой причине Красный Ублюдок оказался в том богоугодном отельешке.       И от одной только мысли об этом голова начинает гудеть.       — Блядь, — по проводам пробегают искры, — где ж…       Не то чтобы он искал его специально. Просто наглая рожа иногда попадает в его поле зрения, вот и всё! И, справедливости ради, под взгляд вездесущих камер Вокса сложно не угодить, так что, ну… Что ж.       Кое-кому удаётся это с завидной удачей.       Новомодное кресло издаёт жалобный скрип, стиснутое в чужих когтях. Стены, под потолок забитые дисплеями всевозможных видов, нависают над ним и сужают пространство вокруг до размера коробки. Яркость экранов почти ослепляющая, будь глаза Вокса человеческими — его зрение наверняка ушло бы в минус далеко за двухзначное число. Галдёж по ту сторону синхронизируется с белым шумом в телеприёмнике вместо головы, а мельтешащие силуэты сливаются в безликую разноцветную массу.       Картинка расходится рябью. Звук становится нечётким, исчезающим, будто бы динамики выкрутили. Паттерн знакомый, выученный давно; в микросхемах, заменяющих мозг, тут же что-то щёлкает — почти по инстинкту.       Красное пятно на экране принимает очертания знакомой фигуры. На пару мгновений изображение выглядит почти до боли идеальным, пока вновь не рассыпается на помехи и пиксели.       Очередной адский парадокс собственной персоной.       Из груди рвётся хохот: и каждый раз этот старпёр думает, что может спрятаться от него?       — Куда теперь направишься, засранец? — Вокс скалится в собственное отражение, угадывающееся в экране напротив.       Он увеличивает картинку, перемещает её в центр из того укромного уголка, в котором она появилась, и распространяет на другие каналы; обманчиво дружелюбное лицо почти неподвижно и смотрит, как обычно, куда-то мимо, сквозь. Налитые кровью глаза скользят взглядом по сторонам лениво и незаинтересованно, на губах играет лёгкая полуулыбка — она могла бы считаться символом очарования, если, конечно, не знать, кто её обладатель. Словно в замедленной съёмке губы демона растягиваются: под ними мелькают смертельно острые жёлтые зубы.       Время застывает. Одна секунда, две секунды, три… Прежде чем догадка успевает прокрасться где-то на подкорке сознания, незаметно возникшую тишину в комнате разрезает отвратительнейший писк — потеря сигнала.       Ох, этот Радио Демон… Красная заноза в его чертовой заднице в своём первозданном виде.       И даже это, в какой-то момент, становится рутиной. Вельвет закатывает глаза, а Вал фыркает, скрывая за розовой дымкой острозубую улыбку; бесконечный круговорот повторяющихся с почти религиозной фанатичностью действий. Плывущая рябь на экране, надпись «нет сигнала», скрежет чужого хохота, провода, готовые вот-вот лопнуть от напряжения… И никакого результата.       Воксу пора бы понять, что ничего уже не будет как раньше, но–       Говоря о результате, вообще-то, ему удалось выявить закономерность. Его персональный DiscoveryPlanet; десятки лет изучая одну и ту же срань, немудрено начать замечать даже самые не очевидные на первый взгляд вещи, ведь так? И Вокс приспособился: напичкал камерами нужные улицы, вбил расписание в цифровой мозг, и немножко освободил собственное, благо, статус уже позволял сваливать часть работы на сотрудников менее оплачиваемой должности (к счастью, в аду профсоюзами и не пахло, никто не укажет ему на эксплуатацию работников). И взору открывалось удивительное.       Вне отеля Аластор чаще всего оказывался в компании одной конкретной особы: роскошная каннибалка с белоснежным оскалом — ни в какое сравнение с гнилой пастью Радио Демона. Вокс пытается представить, от кого из них пасёт стухшим мясом сильнее, но быстро приходит к выводу — с оленьей мордой сложно конкурировать.       — Пф-ф, — экран на секунду заискрил. — Вечно строит из себя джентльмена… Старик, ты что, считаешь себя натуралом?       В Колонии Каннибалов камер почти не было — старомодные демонюги благами современной цивилизации пользоваться не желали, и приходилось довольствоваться малым, во сто раз увеличивая картинку с дальних камер, которые находились на соседних улицах, и дроны, конечно, тоже помогали.       Разговоры двух каннибалов, как правило, были совершенно бессмысленными и до боли беспощадными — такого потока льющейся во все стороны взаимной лести было сложно представить здоровой личности. Вид этой парочки столь слащавый и идиллический, что одно это могло вызвать рвотный позыв. Надеяться на большее не приходилось.       В отеле камер, естественно, не было вовсе (как бы тщетно Вокс не пытался это изменить). Но это не значило, что он не мог наблюдать за его обитателями снаружи, и хотя их жалкие попытки на улучшение собственного существования выглядели весьма увеселительно, в остальном — скука бессмертная. Но случались и времена, когда наблюдательное хобби действительно становилось важной работой: преимущественно в те моменты, когда на пороге появлялись Радио Демон и Принцесса Ада собственной персоной.       А ещё Аластор иногда бывал в ателье. Чем он там занимался, одному Богу известно (что, впрочем, тоже сомнительно), ведь вид его всегда был одинаково облезлый — на смену имиджа он решился бы разве что в другой вселенной.       И Вокс вообще неприлично долго ломал бы свою прямоугольную голову над поведением этого адского существа, но увы, как и всегда — эгоцентричный уёбок не поддаётся анализу. Подумать только! Все технологии ада принадлежат ему, и лишь одно ископаемое в этом — во всех смыслах — Богом забытом уголке вселенной не поддаётся чарму устоявшимся нормам. Вокс — лицо прогресса! Он Есть Прогресс. Первая буква алфавита в этом вечно меняющемся мире, и кто, если не он лучше всех должен понимать, что…       Всё теперь по-другому.       Они даже не в одной плоскости; Аластор — дребезжащая картинка на экране, Вокс — провода и кабели, связывающие ад воедино электрическим током. Они пришли из разного времени, и, что ж, если красный демон намерен остаться там, где видео так и не уничтожило радио-звезду, то флаг ему в руки, потому что Вокс уже в будущем, да что там! Он и Есть Будущее. И в нём нет места тому, что было раньше.       Бывало, Вокс скажет вслух: о задумках, о технических наработках, о том, как получить больше душ, с какими из новоприбывших демонов стоит сотрудничать, а ещё немного о том, что пора двигаться дальше, потому что времена меняются. Аластор в ответ тянет уголки губ вверх, скалит жёлтые зубы и скрипучим голосом говорит:       — Не забивай этим свою квадратную голову, — он взмахивает рукой, постукивая микрофоном по этой самой квадратной голове и, если честно, кто вообще, чёрт подери, мог бы позволить подобное неуважение к себе?! Уж точно не Вокс!       Но Аластор продолжал говорить, и он всегда говорил, самые глупые, самые идиотские вещи в мире своим абсолютно, блять, нелегальным голосом, достающим до самых дальних углов ада, и Вокс думал, что от этого будет сложно отвыкнуть.       Кто бы мог подумать?       Разноцветные полосы расплываются перед глазами, и экран потухает — хватит на сегодня потрясений. Полагаться исключительно на воображение, пытаясь разобрать в красных пятнах хоть какой-то силуэт, пожалуй, чересчур утомительно, а ещё собственные мысли заходят слишком далеко, и Воксу приходиться дожидаться появления Валентино (хотя чаще всего — наведываться в чужие апартаменты самому, потому что Вал никогда, мать его, не видит лучшего момента для появления), чтобы немного сбросить груз с плеч и, может быть, других частей тела. Компания Вельвет, конечно, тоже весьма приятна: они могут скоротать время вместе, перемывая косточки другим крайне надоедливым демонам — метафорически, разумеется… в основном.       И вот, казалось бы, выигрыш заведомый — конкуренция никудышна, это не метафизическое явление, не пространственно-временной промежуток, оставшийся в прошлом и въевшийся в память, как клещ под кожу; что этот жалкий паучок по сравнению с Оверлордом? Но вот Валентино возвращается с работы и Энджел Даст — вместе с ним. Его имя остаётся на чужих губах вместе с привкусом и белой шерстью на одежде. Даже адская пыль вокруг них — паучий след.       Камеры выключены, но Вокс всё еще слышит скрежещущий смех, бьющий по динамикам. Где-то между микросхем пробегает мысль: даже если всё теперь по-другому,       некоторые вещи никогда не изменятся.