Сегодня

Свет от костра растекается по поляне жидким золотом. Недостаточно яркий, чтобы привлечь лишнее внимание, но достаточно тёплый, чтобы их импровизированный лагерь не остыл до утра. От него к щекам липнет жар, пробирает до самых костей, плавит мозг в кашицу. Но Хьюго позволяет ему такую вольность, копошась палкой в самом эпицентре огня. Хворост жалобно трещит, золотыми крошками взмывая в чёрное небо. Хьюго тушит палку о землю и садится на бревно, сваленное перед костром. С губ срывается короткий вздох, когда он опускает локти на колени, уставившись на языки пламени. Ночью всегда довольно спокойно. Стихает весь лесной шум, все шуршание в кустах исчезает. Звери прячутся по норам, собираясь закончить этот день, чтобы встретить следующий. Но Хьюго никогда это не нравилось. Никогда не нравилось заканчивать дни. Провожать в тёмную ночь сегодня, чтобы с рассветом встретить завтра. Потому что каждый день заканчивается, уносит что-то за собой. И Хьюго никогда не хочет отдавать. И этот день он отдавать тоже не хочет. Не хочет отдавать это сегодня. Сегодня, в котором фейерверки Йонга чуть не съел Прометей, из-за чего им всем пришлось оперативно останавливать повозку. Сегодня, в котором Нуру чуть не порвала платье, потому что Хьюго отгонял повозку за деревья и не заметил, как подол платья принцессы зацепился за деревянный зазор. Нуру была очень зла, но очень недолго. Сегодня, в котором Вэриан полдороги рассказывал им о новом испытании, сверкая глазами, как ещё не успевшие зажечься звезды. Сегодня, в котором у них все ещё хорошо. Сегодня, в котором Хьюго ещё не совершил ошибку. Он глубоко выдыхает, зарывшись пальцами в волосы. Кривая усмешка трогает губы. Как бы ночью ни было тихо и спокойно, от мыслей в это время укрыться гораздо сложнее. Хьюго ведь не раз прокручивал в голове этот сценарий. Он крутился у него в голове ежедневно, он застрял там тошнотворной каруселью, которая делает десятый круг и все никак не остановится. Каждый раз прокручивал перед собой события, которые ещё не случились, которые только могут случиться в этом жутком, туманном завтра. То, как вся правда раскрывается. Как в его рукавах больше не остаётся карт и как он оказывается совершенно безоружным перед тремя взглядами, полными злобы и ненависти. Как он смотрит в них, и больше не видит там искрящегося смеха или хрупокого доверия. Доверия, которое всегда было легко сломать. Оно постоянно испарялось, ускользало из рук Хьюго, где бы он ни оказался. И он воспринимал это как должное, идя дальше. Воспринимал раньше. Но теперь он понимает, что сейчас у него нет ничего более хрупкого, чем утекающее сквозь пальцы сегодня. Сегодня, в котором они все ещё друзья и все еще друг другу доверяют. Сегодня, в котором никто ещё не знает, кто Хьюго на самом деле. Сегодня, в котором он все еще может смотреть в голубые глаза и видеть в них доверие. В котором он все еще может безнаказанно и нагло смотреть в эти голубые глаза. Ловить блеск этих глаз и получать улыбку в ответ. Улыбку, от которой внутри все скручивается и сворачивается, обжигается пламенем костра. Будет ли так же и завтра? Сможет ли он проснуться завтра и с чистой совестью назвать его сегодня? Сможет ли прожить ещё одно сегодня и поверить, что у него все ещё есть шанс? Что, если их найдут? Что, если Донелле надоест эта игра в друзей? Что, если завтра она поведёт своих солдатов на них? Что, если она им все расскажет? Что, если завтра больше никогда не наступит? — Если ты решил спать в таком положении, то спешу тебе сообщить, что в повозке ещё есть спальные места. Хьюго подпрыгивает так резко, что очки сползают ему на кончик носа. Он судорожно вертит головой, прежде чем столкнуться взглядом с Вэрианом. — Гогглс? — Хьюго спешно поправляет очки и вытягивается по струнке, сложив руки на колени. — Ты ещё не спишь? Вэриан ничего не отвечает, садясь рядом, и только сейчас Хьюго замечает в руках алхимика дневник, который тот кладет на колени, начав листать страницы. — Не спится, — в итоге говорит Вэриан, коротко пожав плечами. А потом потягивается и, широко закрыв рот ладонью, протяжно зевает. Хьюго окидывает его скептическим взглядом, выгнув бровь. — Скажи-ка, какую уже ночь подряд ты это говоришь? — на губы против воли лезет улыбка, когда Вэриан хмурится, поджав губы. — Ну, — говорит он, отведя взгляд. — Нам все еще нужно расшифровать записи. Ребята в повозке уснули, и мне пришлось погасить свет, чтобы их не будить. — И ты решил просидеть ночь на улице? — Как и ты? Хьюго молчит, не найдя ответа. Снова переводит взгляд на костёр. К щекам липнет жар, и это вряд ли от пламени. — И что ты там так долго расшифровываешь? Неужели так сложно? Глаза Вэриана загораются так ярко, что, кажется, костёр уже можно тушить. Он резко оживает и рывком двигается ближе, заставляя Хьюго замереть. Почти сердечный приступ. Почти мертв. Нельзя так делать с людьми. Но он отмирает в тот же момент, когда Вэриан начинает говорить. — Я уже который день не могу разгадать эти руны. Кажется, в них говорится об особенностях входа, но я, если честно, не уверен. Конечно, это очень похоже на то, но утверждать я не могу... Он продолжает что-то тараторить, тыкая пальцами в иллюстрации в дневнике, и Хьюго больше не в силах его остановить. Если честно, он мог бы попытаться вникнуть в весь этот длинный монолог и попытаться помочь, но... Но, кажется, он куда сильнее отвлёкся на чужие глаза, чем планировал. Они просидели так почти до рассвета. Вэриан без остановки рассуждал вслух, пока Хьюго молча слушал. Иногда ради приличия приходилось вставлять пару реплик, чтобы его не поймали с поличным, но, кажется, никто бы и так ничего не заметил. — А здесь, я думаю, — Вэриан расфокусированно указывает на рисунок каменной двери, но затем палец соскальзывает на записи ниже. — Говорится... про последнее испытание... Или нет... нет, не то... Когда рассвет начал пробиваться сквозь верхушки деревьев, Вэриан уже уже был куда более вялым. Он чаще зевал, потирал глаза и путался в словах, пытаясь что-то объяснить больше себе, чем Хьюго. Про него, кажется, он и вовсе забыл. — Уже светает, — рассеяно замечает Хьюго, глядя на небо. Хрупкое сегодня снова уходит, впуская в их лагерь завтра. Хьюго поджимает губы и переводит взгляд на догорающий костёр. — Думаю, пора сворачиваться. Расшифровки расшрфровками, но от них не будет толка, если мы хоть немного не поспим. Так что... Веснушка? Хьюго поворачивается и замирает на месте. Вэриан спит, склонив голову над книгой. Волосы падают ему на лицо, карандаш выскальзывает из пальцев на страницы дневника. Кажется, его совершенно не смущает положение, в котором он уснул. Хьюго, если честно, часто видел, как он засыпал над дневником в абсолютно любых позах (однажды он почти лежал вверх ногами, и никто из ребят не мог понять, как он умудрился). Хьюго задерживает дыхание, и мир перестаёт дышать вместе с ним. Какое-то время он смотрит, не в силах оторвать взгляд. Потом чертыхается, поймав себя на этом, и заливается краской, сам не понимая, от чего. На его лице отпечатывается задумчивость, когда он медленно откладывает карандаш в сторону. А потом осторожно выпрямляется и легко толкает голову Вэриана, заставляя того упасть на его плечо. И мир снова отмирает, сдавливая Хьюго грудь. Он отводит взгляд к костру, силясь оправдать им свой румянец, и безуспешно пытается закусить глупую улыбку. Да, завтра неизбежно наступит. И может быть, в этом чудовищном, жутком завтра действительно что-то пойдёт не так. Может быть, завтра все раскроется. Может быть, завтра он потеряет все. Но у него все ещё есть сегодня, в котором он ничего не испортил. Сегодня, в котором они с Вэрианом всю ночь плечом к плечу просидели за дневником. Сегодня, в котором рассвет и костёр были только для них. Сегодня, в котором Вэриан спит у Хьюго на плече, и Хьюго за это совершенно не стыдно. Сегодня, в котором у них все хорошо. Сегодня, в котором у Хьюго есть шанс.