Адаптация

Я прекрасно помню тот вечер, когда я впервые встретил одного из них. На часах была примерно половина десятого, и маленький супермаркет, где я работал, уже вовсю готовился к закрытию. Директор ходил по залу с тележкой, куда скидывал товары с подходящим сроком годности на списание, мои коллеги-продавцы уже решили, что их рабочий день окончен и стояли на улице, рядом с мусорными баками, зажав между пальцами сигареты, а я скучал за кассой, нетерпеливо отслеживая мучительно неторопливые перемещения стрелок на часах, обхвативших дешевыми ремнями из кожзама мое запястье. Людей в магазине почти не было, только местная бабулька медленно ходила между рядами, держа в руках маленький фасовочный пакетик с парой самых дешевых яблок. Рассчитав бабульку, я лениво уставился в телефон, бессмысленно пролистывая ленты в соцсетях и стараясь не смотреть на мелькающие новостные заголовки. Перед моими замыленными глазами мелькали несмешные мемы, фотографии малознакомых мне людей и коты. Стандартный набор самого среднего интернет-юзера. Пришедший подсчитывать одну из касс директор неодобрительно взглянул на телефон в моих руках, но ничего не сказал, лишь тяжело вздохнул, а я, бросив на него короткий извиняющийся взгляд, убрал мобилу под кассу. Он был настоящим трудягой. Любой другой директор к этому моменту уже был бы дома, но не он. Напротив: он пораньше отпустил нашего товароведа по своим семейным делам и дал Марте с Эмилем, тем двум, что сейчас прохлаждались на улице, спокойно поворковать, делая то, что должны были делать они. Он совсем нас избаловал. Сгорбившись на стуле и звеня рублевыми монетками, он спросил у меня о планах на предстоящие выходные. Планов у меня совсем не было, так что я промычал что-то невразумительное. Мне кажется, говорить взрослым и серьезным людям, что у тебя нет никаких планов на завтра – это как-то нелепо и даже жалко. - Ясно. Я бы тоже хотел ничего не делать, но… - он посмотрел на меня и грустно улыбнулся. Все его лицо, начиная от морщин в уголках губ, и заканчивая темными складками под глазами буквально кричало от усталости – Времени нет. Все дела, дела… Даже подышать спокойно не получается. Я не знал, что сказать и просто понимающе покивал. Наверное, во время этого короткого и неловкого разговора, если это можно так назвать, в магазин вошел он. Перед ним раздвинулись стеклянные двери, и босые ноги неловко зашлепали по покрытому белой плиткой полу вглубь торгового зала, но ни я, ни сидящий спиной к проему директор, этого не заметили. Директор снова тяжело вздохнул, и, пробормотав что-то, вернулся к подсчету кассы, а я уткнулся в экран. Кажется, я хотел что-то написать одному из своих интернет знакомых, и уже занес палец над клавиатурой, чтобы напечатать первую букву, когда услышал шаги. Их звук, тяжелый и звонкий, отпечатался где-то на стенках моего черепа, и до сих пор почти каждую ночь приходит ко мне во снах первой ласточкой грядущего ужаса. Быстро спрятав телефон в карман, я бросил взгляд на подходящего покупателя и открыл рот для рядового приветствия, но слова застряли в горле, и из меня вышел лишь отколовшийся от них короткий и скрипучий вздох. К моей кассе, шатаясь, брело чье-то голое тело с вмятым лицом. Не знаю, насколько это точное и понятное описание, но все выпуклости и черты лица, дающие человеку уникальную внешность, словно сплющило прессом и размазало по тому, что осталось от черепа, как картофельное пюре с кусочками мяса по дну тарелки. Мутные зрачки вылезших из глазниц яблок бессмысленно смотрели в разные точки где-то на полу и болтались при каждом шаге этого существа. Медленно подойдя ко мне, оно поставило на ленту кассы большую банку редбулла, а я, выключенный и полностью отданный автопилоту, взял банку в руку и поднес к сканеру её штрих код, не отводя широко раскрытых глаз от жуткого лица этого нечто. Не думаю, что отдавал себе отчет в том, что делаю. Когда я положил энергетик на площадку для выдачи товара, существо приложило тыльную сторону ладони к терминалу оплаты и издало звук, похожий на утопленную в желе имитацию писка считывания карты. После этого оно забрало банку и медленно ушло из магазина куда-то в вечер. Я подумал, что сошел с ума. Ощущение реальности мокрым снегом стекало по радужке моих остекленевших глаз. Посмотрев на директора, я увидел у него такие же глаза, и в них отражалась моя мольба о помощи. Так же, как и в моих отражалась его. Мы молча смотрели друг на друга пару минут, после чего он с пустым лицом взглянул на часы и на негнущихся ногах пошел закрывать магазин, а я мешком мокрой земли свалился на пол со своего стула и заплакал. Тем вечером я решил остаться на ночь в магазине. Тьма за его дверьми казалась мне настолько густой, что, казалось, стоит в неё зайти и сгинешь навсегда. Директор кивнул головой и сказал, что ему тоже стоит остаться. Он сослался на накопившиеся рабочие дела, но я ему не поверил. В его, словно покрытых матовой краской глазах поблескивал страх. Марта и Эмиль, тоже решили провести ночь с нами, перепуганные нашими побелевшими лицами и записями с камер. Мы разместились на лавочках и полу комнаты для персонала, подложив под голову рюкзаки с сумками и укрывшись куртками. Никто ничего не говорил, и мне быстро стало невыносимо находиться в этой комнате, так что я ушел в туалет, где и уснул, рассевшись на унитазе. Утром я узнал, что мертвые начали ходить по всему миру. Они открывали свои остекленевшие глаза на столах в моргах, местах преступлений, панихидах, и молча куда-то уходили, словно вспомнили о своих не доделанных при жизни делах. Бесцельно бродили по улицам, заходили в магазинчики и кофейни, возвращались в свои опустевшие дома, приводя в ужас живых. И с каждым днем их становилось все больше: сначала просыпались самые свежие, но потом очередь доходила и до тел постарше. Мир погрузился в тяжелое шоковое состояние и не пока не понимал, как это можно отрефлексировать. Тяжело передать это ощущение, или, скорее даже, комплекс переплетенных в кошмарное месиво ощущений, когда у тебя на глазах рушится не просто что-то важное, а целый столб, на котором держится мироздание. Словно ты вдруг оказался в вакууме, где-то в космосе, далеко за границами горизонтов событий и сингулярностей, дезориентированный, потерянный и задыхающийся, а рядом ровно так же, как и у тебя, взрываются внутри ребер легкие у всех миллиардов населения Земли. Никто не может помочь и некому дать тебе совета, так что приходится разбираться со всем самостоятельно. И это страшно, ведь приходится уничтожать то, что было в твоей голове с рождения, всю память поколений и коллективное бессознательное, чтобы из обломков построить что-то новое. Процесс небыстрый и болезненный. Не думаю, что будет большим преувеличением сказать, что вся человеческая культура построена на страхе смерти. Всю историю смерть была нерушимым монолитом, под который в сознании всегда был отведен особый угол, но теперь, по какой-то причине, он начал шататься. Еще не обрушился, ведь ходячие все еще были мертвы, и живыми их точно назвать нельзя было, но тем не менее. Это трещина в основании, а трещины имеют свойство со временем расти. И у всех в голове вторым сердцем пульсировал вопрос: а не агония ли это самого понятия смерти? Что будет, если её совсем не станет? Что случилось с миром, если даже такие базовые понятия вдруг начали давать слабину? Подавленное этими вопросами, на которые нет ответа, человечество погрузилось в тревогу, а будущее стало не просто мутным, а полностью погрузилось в непроглядную тьму, в которой можно продвигаться вперед лишь на ощупь. На что могут наткнуться руки в такой темноте, где даже самые потаенные и забытые кошмары вдруг обретают форму? И что делать, когда чьи-то неестественно длинные пальцы обхватят твое горло? Однажды, в конце рабочей смены ко мне подошел Эмиль. Всегда уверенный и буквально кричащий языком тела о своей раскрепощенности и открытости миру, в последнее время он словно сковал себя цепями. Ссутуленные плечи, опущенные уголки губ, нервозное перебирание пальцами краев рабочей жилетки и потухшие глаза. Он постоянно витал в облаках и ошибался. Пару раз я обращал внимание, с какой тревогой смотрит на него Марта, и как разбавилась водой прежде искрящаяся и бурлящая химия между ними. Эмиль закрылся и, по какой-то причине, решил приоткрыть дверь именно мне. - Тебя, как будто, все это не очень то и волнует… Я пожал плечами. - Как будто. Наверное, я еще не осознал. - Повезло. Я снова пожал плечами, а он дернулся от раздавшегося из торгового зала крика: очередной мертвец опять кого-то напугал. Странно, но моя жизнь и правда совсем не изменилась. Я все так же просыпаюсь в шесть утра, моюсь, бреюсь и иду работать во все тот же супермаркет. Ем ту же еду, пью ту же воду, да и к мертвецам я привык как то даже слишком быстро. Мир меняется, а я нет. Сила повседневности пугающе велика. Разве что я, почему то, начал смотреть очень много фильмов про зомби. Однажды три раза подряд посмотрел «Рассвет Мертвецов» Ромеро. Хороший фильм. Эмиль молчал несколько секунд, словно думая, хочет ли он говорить, или нет, но все же собрался. - Знаешь, у меня была невеста. Несколько лет назад. Мы друг друга очень любили, почти сыграли свадьбу, но она умерла. Сердечная недостаточность. Хотел даже пойти за ней, ну ты понимаешь, но так и не решился. Испугался, если честно и подумал, а любовь ли это вообще была? Если бы я любил по-настоящему, то, наверное, не испугался бы. Может, я её вообще не любил, а только внушил себе? Если это так, то способен ли я вообще на любовь? Думал об этом и чувствовал внутри себя такую страшную пустоту, что словами не передать. Любовь много для меня значит, я всегда верил, что это единственное, что по настоящему отличает нас от животных, единственное, что дает смысл в жизни, и я всегда любил, но… А вдруг я просто притворщик? Просто псина, которая хочет быть чем-то большим, чем есть на самом деле? Я никогда не рассказывал об этом Марте. Думал, что смог забыть и идти дальше, никогда не вспоминая о боли и противоречиях, но сейчас… - Он поднял глаза от пола и посмотрел мне в лицо. Он был готов заплакать. – А вдруг она тоже проснулась? Ходит сейчас где-то и ищет меня? Вдруг она придет ко мне домой? К нам с Мартой? Придет и спросит, почему я бросил её одну в подземном царстве? И Марта увидит, что я просто трусливая, раздувшаяся от самомнения псина. Мне это снится почти каждую ночь. То, с каким разочарованием и отвращением они обе на меня смотрят. Как на предателя. Так же, как я смотрю на свое отражение. Расскажи, что мне делать? Он смотрел на меня с надеждой, но я ничего не мог сказать. Лишь стоял и качал головой, как болванчик, стоящий на приборной панели чьей то машины. Только не вверх-вниз, а в стороны. Откуда мне, черт возьми, знать, что ему делать? Я ведь даже не знаю, что делать мне. И он ушел, опустив голову в пол. На следующий день оказалось, что он куда-то исчез. Собрал ночью вещи, пока спала Марта. Не оставил даже записки. После этого я впервые за долгое время решился сходить на могилку своей кошки. Несколько лет назад она сильно заболела и её пришлось усыпить, еще совсем молодую и такую красивую. Я похоронил её на кладбище для животных и поставил надгробие с надписью «Я всегда буду тебя помнить», но все равно почти забыл. Придя к кошке, я присел рядом с её нетронутой могилкой, и начал вспоминать. Даже нашел в телефоне её старые фотографии, но, кажется, даже не расстроился. Как будто её никогда и не было. Время дурацкая штука, постоянно сглаживает углы и превращает все мысли, слова и даже чувства в ложь. И никуда от этого не деться, только продолжать жить, все время мутируя изнутри и превращаться в кого-то другого, даже если и не хочется. Наверное, это значит быть живым, мертвые то уже никогда не изменятся. Вон, даже разлагаться перестали. Жуть. Посидев на кладбище, я пошел на работу в свой выходной. Восстание мертвецов все же не могло не вставить своих минорных корректив в мою размеренную повседневность, и добавило мне больше рабочей головной боли. Дело в том, что они по привычке ходят за покупками, но не платят, а лишь делают вид. Если не отдать им товар, они будут стоять и пялиться на тебя до скончания веков, а это невыносимо, так что приходится отдавать, лишь бы они ушли. Однажды серьезно недосчитавшись зарплаты, мы решили, что надо что-то придумывать. Путем экспериментов выяснилось, что им все равно, что забирать с кассы, то есть, если они приносят банку энергетика, им можно будет отдать хоть упаковку макарон, и они её спокойно примут и уйдут, но, при этом, они каким-то образом понимают, что их обманывают, если дать, условно, такую же банку, но пустую. В таком случае они начинают издавать какие-то жуткие звуки и проявлять некое подобие агрессивности, что, вообще-то, ужасно страшно. Как то раз из-за этого у Марты случился какой-то припадок, и она с криками забилась под кассу, а стоявшие в очереди живые покупатели пытались выгнать мертвеца из магазина. Когда я прибежал посмотреть, что происходит, то мне открылась очень забавная сцена, будто пришедшая из какого-то пародийного зомби-фильма: какой-то пожилой мужчина прыгал вокруг полуразложившегося тела, кричал и махал руками, видимо, пытаясь его спугнуть, а его не менее пожилая спутница с брезгливым лицом тыкала в мертвяка магазинной тележкой. Никто не хочет к ним прикасаться. Я тоже, но кто-то ведь должен был что-то сделать, так что пришлось голыми ручками выкидывать тело из магазина. Когда я схватил это за руку и поволок к выходу, то услышал сухой хруст переламывающейся кости. Немного стыдно в этом признаваться, но на улице я его пару раз пнул. Проходящая мимо бабулька смотрела на меня со смесью понимания и отвращения. После этого я отправил плачущую Марту отдыхать, а сам сел за кассу, предварительно ополоснув руки в ведре, где мы обычно мочили тряпку, которой протирали кассы. И мне, почему то, было очень смешно. Пробивал покупки и хихикал, как дурачок. Дурачок и есть. После закрытия Марта пригласила меня попить кофе, а я не отказался, так что на следующий день мы впервые встретились в нерабочей обстановке. - Тут есть кофейня, совсем недавно открылась. В неё не ходят мертвые. Сказала она и потащила меня в какие-то дворы. Через несколько минут мы оказались в этой кофейне. Совершенно обычной с виду, немного уютной, но очень уж стерильной и весьма безвкусной. Типичная кофейня на окраинах, ничем не запоминающаяся и ничем не примечательная. Мы взяли по стаканчику отвратительно невкусного каппучино и сели за один из столиков в глубине зала, подальше от окон. За все полчаса, что мы там провели, в заведение и правда не забрел ни один мертвец. Видимо, еще не умер ни один человек, при жизни имевший привычку сюда захаживать. Потому ли, что место совсем новое, или потому, что кофе тут говно, вопрос открытый. - А что тут было до кофейни? - Не знаю. – Она пожала плечами. – Я в интернете наткнулась. Кто-то собрал список мест, куда тварей этих нет. А что? - Да просто интересно. - Ясно. И мы снова замолчали. Марта выглядела плохо. Осунувшаяся, бледная, с красными глазами и огромными темными мешками под ними. В последнее время она всегда такая. - Я, кстати, уволилась. – Вдруг сказала она. – Вчера последний день был. - Знаю. Мне директор сказал. - Мне очень тяжело стало, понимаешь? Я каждый день плачу в туалете. Невыносимо смотреть на эти тела. Издевательство какое-то. - Понимаю. - Если честно, вообще не представляю, что буду делать дальше. Ну да ладно. – она тяжело вздохнула. – Что-нибудь придумаю. И да, спасибо тебе. Что помог вчера. Я молча пожал плечами. Допив кофе, мы разошлись. Больше я её не видел. Пока на её место не нашли другого сотрудника, было тяжело. Да и проблема с зомби-воришками, от которой я отвлекся, никуда не уходила, а лишь становилась острее. На самом деле, решение мы придумали быстро. Муляжи. На данный момент наш единственный рабочий вариант. Берешь из мусорки всякие пустые банки, бутылки и прочую тару, заполняешь водой или песком и запечатываешь, как получится. На кассе отдаешь мертвякам, и они спокойно уходят. До сих пор конфликтных ситуаций не возникало, но, все же, этот метод – далеко не панацея, хотя бы потому, что требует много времени на подготовку. Приходится задерживаться на два-три часа и заниматься этой херней, но это лучше, чем платить за мертвяков. А потом днем сидишь за кассой, весь уставленный корзинками с муляжами, спотыкаешься об них и не знаешь, куда деть ноги, а они у меня длинные. А ходячих все больше и больше. Не так давно в магазин заглядывали всего единицы, а теперь уже десятки, и это… тяжеловато. Во всех смыслах. Иногда я думаю, что мне стоит бросить все это и уйти, но я все еще тут. Все так же сижу за кассой и хожу по залу в уродливой зеленой жилетке. Почему? Ответа у меня нет. Наверное, я просто привык ко всему этому. А, может, мне просто некуда больше идти. А в мире продолжают происходить всякие вещи, правда я почти перестал за ними следить. Нынче любой заход в интернет превращается в запойный думскроллинг, а мне это не нравится. После того, как парочка сверхдержав едва не начала скидывать друг на друга ядерные бомбы по каким-то своим странным государственным причинам, я стараюсь поменьше брать в руки телефон. У меня и без того предостаточно поводов для переживаний, а сейчас как никогда важно беречь свое ментальное здоровье. Вместо этого я начал больше читать и смотреть кино. Кстати, низкобюджетных инди фильмов про зомби стало очень много, спасибо толпам массовки, не протестующих против пары пуль в голове. Это вызывает много обсуждений касательно того, можно ли это считать надругательством над умершими или нет, но никто это пока особо не регулирует, и статус живых мертвецов в правовом поле остается туманным. И слава богу, хоть какая-то от них польза. К сожалению, насовсем убежать от новостей не получится. Недавно прямо в моем городе одиннадцать человек устроили групповое самосожжение, и несколько недель от этого некуда было спрятаться. Все об этом говорили. Это было небольшое религиозное образование, которое называлось «Несогласные». Похоже на имя для политической партии. Эти люди говорили, что восстание мертвецов – это издевка Бога. У них даже был свой канал на ютюбе. На видео они, дядечки и тетечки средних лет, сидели за кухонным столом с бутылками пива и дискутировали о живых и мертвых. Чем позднее ролики, тем больше в их словах обиды и злости. Их последним видео стала белая надпись на черном фоне. «Без смерти нет смысла и в жизни. Мы не хотим просыпаться». К сожалению, у них ничего не получилось. Даже обугленные, их тела все равно двигались в тех местах, где остались мышцы. Иногда мне снится, что я – один из них. Лежу в полной темноте, пытаюсь закричать и пошевелиться, но никак не получается, потому что от меня остались лишь обгоревшие кости. Ничего не чувствую, ничего не слышу и ничего не знаю. А потом просыпаюсь с криками. Я вообще частенько стал кричать по ночам, даже соседи жалуются. После такого я не могу уснуть, а вместо этого смотрю в потолок и думаю о том, почему мертвые начали возвращаться. Может, в аду и правда не осталось свободных комнат, и душам больше некуда податься, кроме как в свои никчемные тела. А куда податься тем, чьи тела кремировали? Живут ли они в частичках пепла? Должно быть, быть пеплом ужасно. Даже хуже, чем просто обгоревшим. Иногда я плачу, но утро всегда наступает. Оно приходит и напоминает, что я все еще жив, а мир продолжает крутиться. Что мертвые все еще мертвы, и в этих оболочках нет ничего, кроме старых привычек. Что нет смысла слишком много думать. Тогда я умываюсь и иду пить кофе. Через пару месяцев после Марты уволился и директор. Уходя в последний раз из магазина, он улыбнулся мне и сказал, что уезжает в горы. Попытается начать там новую жизнь. Я улыбнулся в ответ и от всего сердца пожелал ему удачи. Так и получилось, что из старого состава остались только я и товаровед. Молчаливая женщина сорока лет с грустными глазами. Мы с ней почти никогда не разговариваем, но нам и не надо. Думаю, у нас особая бессловесная связь. Иногда, после закрытия магазина, мы пьем пиво на улице, возле мусорных баков, и молча смотрим в темное небо. И это так спокойно. Вообще, спокойствие – это хорошо. Я очень стараюсь быть спокойным и относится ко всему проще. Стараюсь воспринимать мертвецов как обычных людей, просто уродливых. И обслуживаю их так же, как и обычных людей, здороваюсь и с улыбкой желаю хорошего дня. Живые, ставшие свидетелями моей вежливости, странно на меня косятся, но это скорее забавно, чем обидно. Еще я составляю свой топ самых интересных ходячих. На первом месте уже несколько месяцев труп мужчины в деловом костюме и пулевым отверстием во лбу. Он заходил всего раз, после чего его забрала полиция как вещественное доказательство в деле об его же убийстве. Он, кстати, даже по-настоящему заплатил. Кредиткой. Удивительный зомбак. Удивительно, но у меня появилась привычка заходить в ту кофейню, которую показала Марта. Даже не знаю, почему, но я стабильно заглядываю туда в первый день выходных и пью невкусный кофе. К сожалению, с недавних пор туда стали заглядывать и мертвые тоже. Их все больше. Невозможно куда нибудь посмотреть и не наткнуться взглядом на чье-нибудь бесцельно бродящее тело. Такими темпами они совсем скоро вытеснят живых. Рождаемость уже упала. У меня есть еще один повторяющийся кошмар. В нем я сижу за кассой и обслуживаю бесконечную очередь мертвых. Они все идут и идут, а живых среди них нет ни одного. И длится все это бесконечно долго. В конце сна я всегда смотрю на свои руки и вижу, что это руки мертвеца. Сгнившие, ссохшиеся, облепленные червями. Ужасный сон. В последнее время из-за такого совсем плохо сплю. Но это ничего. В конце концов, я, все же, неплохо адаптировался. И мир, по прежнему, крутится. Даже не знаю, зачем решил все это рассказать. Наверное, потому что поговорить мне не с кем, а так хоть полегче стало.