Шизофрения

      Белые стены, белый потолок и мягкий пол. Ничего раздражающего нервную систему или провоцирующего на странные необдуманные поступки. В психиатрической клинике любой громкий звук, лишний скрип или повышенный тон могли привести к печальным последствиям, поэтому управляющие и персонал заведения делали все возможное, чтобы избежать этого.       В одной из запертых комнат, которая открывалась только на несколько минут в день по случаю выхода пациента наружу или приема лекарств, а также прогулок на свежем воздухе, которые считались чуть ли не самым важным аспектом в лечении, проживала девушка. Она практически ничем не отличалась от находившихся здесь таких же безнадежных пациентов, приговоренных к пожизненному заключению… Разве что только тем, что совершенно не помнила, кто она и как сюда попала. Она вопреки обстоятельствам продолжала радоваться каждому новому дню и, что было действительно странно и необычно, улыбаться. В этом месте никто из людей не растягивал губы в улыбке. Все остальные лечащиеся разучились делать это уже давным-давно. Каждый прожитый день для них был все равно, что и любой другой, рутина была монотонна, и ограничивалась она, пожалуй, лишь притупленной болью осознания, изредка проклевывающегося сквозь пелену искусственного забытья, в остальном оставаясь просто пустой кинопленкой бессмысленного однотипного существования в настоящем без надежды на какое-либо будущее. Подобно фотоснимку, на котором была увековечена прежняя счастливая девушка, нынешнее ее призрачное отражение каждый день просто вынужденно и машинально растягивало губы в измученной улыбке и заставляло себя поблагодарить небеса за еще один шанс проснуться, чтобы уже через несколько минут выйти на улицу, и вновь увидеть ее, странно знакомую, отчаянную и непокорную. Эта девушка была в сто раз живее любого, кто оказывался здесь, и всякий миг, когда пристальное внимание специалистов ослабевало хоть чуточку, рвалась на волю.       — Отпустите меня! — визгливый крик пробился сквозь пелену безмолвия, и Лисса заторможено обернулась и посмотрела на кричавшую девушку, которая будоражила мысли и заставляла пытаться вспомнить хоть что-то, воздействовала на нее, взбаламучивая реальность своими живыми отголосками.       Лаура. Ее звали Лаура. Она все время кричала и искала что-то лихорадочно, пугая своими порывами и переменчивостью персонал. Ее тяга к свободе была слишком велика, чтобы ее можно было уничтожить препаратами с успокоительным действием. Тощая до прозрачности, растрепанная и безумная Лаура билась за свою жизнь изо всех сил, оставаясь яркой звездой среди потухших огоньков увядших пациентов. Она могла обжечь теми эмоциями, которые от себя ни за что не отпускала. И хотя она была лихорадочной, нестабильной, подверженной сводившим ее с ума иллюзиям, она оставалась намного более нормальной, чем все окружающие. Она часто пыталась достучаться до Лиссы, чего та не могла до конца понять, но после каждой новой неудачи биться становилось все сложнее и сложнее. Лаура пересиливала свою боль и пыталась, пыталась, пыталась… Но достучаться до той, кто не помнил ничего с момента своего совершеннолетия, было равносильно заставить природное бедствие забыть о своей первоначальной миссии по уничтожению человечества и приказать служить на благо планете.       Лисса была странной. Никто, кроме самих санитаров, не знал истинную причину нахождения девушки в этом злополучном месте. С первого взгляда по ней нельзя было с уверенностью сказать, что она совершила что-то действительно страшное, что заставило кого-то отправить ее на принудительное лечение в ад. Всегда улыбчивая и жизнерадостная, но с приступами амнезии и паническими атаками, не такая, как все, белая ворона даже здесь, она могла бы внушать доверие, но… Анксиолитики и антидепрессанты сильно снижали когнитивные функции у пациентов и доводили до состояния «овоща» при регулярном приеме. Однако эффект срабатывал лишь в том случае, если лекарство принималось каждый день по несколько раз. Никто не знал и даже не догадывался, что Лисса хитрила. Когда ее просили открыть рот, чтобы проверить, проглотила она таблетку или нет, девушка прятала препарат под язык или за щеку, демонстрируя факт того, что она — послушный пациент, который выполняет все предписания лечащего врача и проходит курс по возвращению в нормальную жизнь, если таковая вообще существовала…       Память — предатель нашего разума. Она имеет свойство забывать важные вещи, но при этом помнить то, что порой совсем неважно, что хотелось бы позабыть навсегда. Мун не помнила свою семью, свое прошлое. Память услужливо постаралась в команде с психикой, и сообща они попросту удалили тот промежуток времени, в котором Лисса решилась на убийство любимого человека, узнав об его измене. По-хорошему, это можно было бы списать на состояние аффекта, ведь человек порой не контролирует себя в процессе ситуации, когда психика дает сбой и не может отреагировать, но… Сто семнадцать ножевых ранений в области груди и сердца, отрезанные конечности, выколотые глаза и вырезанный язык больше походили на действия больного маньяка-извращенца, чем на действия самообороны или приступ ревности.       Лисса? Лисса, ты слышишь? Лисса, Лисса, Лисса! Ответь, пожалуйста!       Нет ответа, она вновь вне зоны доступа. Раньше она всегда слышала и понимала ее, а сейчас, когда каждый день ее запирают в этих белых стенах… Лисса, ну же…       «Ты все еще исправишь,» — утешительно напомнил тот голос, который надежно обосновался в голове Лауры несколько лет назад. — «Помнишь, как это было сначала? Все могло быть намного хуже, если бы ты…»       — Нет! — закричала в ответ Лаура, транслируя мысленный крик в реальный неосознанно, из-за чего весь персонал сразу кинулся к ней и схватил под руки, мешая рваться прочь из проклятой обители тьмы. — Я не хочу! Я не стану вспоминать!..       Однако кадры прошлого сами замелькали перед глазами, не слушаясь ее, не подчиняясь крикам бешенства и позабытой воле. Окровавленный нож замаячил перед глазами, а знакомая боль охватила руки, отдаваясь в ушах ветром, что несся мимо крыши со смертоносной скоростью, эхом того смутного безразличного голоса.       «Так случилось… понимаете… Их нет… сирота…»       «Лаура?» — внезапно сквозь шум, от которого лопались барабанные перепонки, а реальность плыла и темнела, пробился голос из подсознания, тот родной бестелесный зов, что всегда спасал ее в стенах этой лечебницы и отговаривал от спонтанностей. — «Лаура, это твой шанс. Ты была спасена тогда, ты слышишь? Я так распорядилась, ты должна была жить дальше, слышишь? Подними глаза, и ты увидишь. Это твой шанс. Она смотрит на тебя…»       С трудом оторвав от земли подернутый пеленой взгляд, Лаура машинально прислушалась к голосам врачей. Они вновь говорили что-то о том, что все становится хуже, что иллюзии захватывают ее с головой, что она вновь пытается исчезнуть и раствориться в выдуманном мире миражей. Специалисты все еще наивно верили, что раньше Лаура была нормальной, что теперь голоса возникли из-за потрясения. Но они никогда не могли влезть в ее разум и узнать, что такие голоса жили в ней гораздо дольше и были с ней всегда. Что они прошли, давая ей наставления, и лишь особенно явно проявили себя в ту ночь, когда на крыше была ужасная гроза. Им никогда не было дано узнать… Внезапно Лаура увидела… нет, ощутила на себе чей-то взгляд и встретилась с зелеными приветливыми глазами, свет которых был в этом мире белизны и тишины лучом маяка. Перед ней стояла та девушка, которую она хотела найти и повстречать в этой действительности так бесконечно долго…       — Лисса? — тихо окликнула Лаура и по шуму собственных голосов в голове поняла, что те, которые принадлежали ее подруге, слышат знакомое имя. За спиной Лиссы возникла темная фигура, и Лаура позволила своим голосам освободиться, выпуская ей навстречу три черных отражения, повторив лишь тихое и короткое:       — Я нашла тебя…       — Меня? — голос сначала был еле слышным, но по ходу разговора стал делаться все громче, набирая тональность. — Ты искала меня? — Лисса повернула голову вбок и смерила девушку отстраненным, каким-то нездоровым взглядом. — Тебе следовало бы уточнить. Кого конкретно из нас ты искала?       Голос сорвался на пугающий шепот в то время, как зрачки Лиссы закатились, полностью открывая взор на белок глаза. Жуткое зрелище, которое, казалось бы, не замечал никто кроме самой Лауры, или не мог заметить, потому что войти в данное состояние могла только она и ее подруга. Девушка оцепенела, прислонившись спиной к дереву в качестве опоры, и начала следить за приближающейся фигурой, которая очень походила на Лиссу, имела ее облик, но вряд ли являлась ей. Лаура почувствовала холодные ладони на своем лице, после чего девушка приподняла ее за подбородок, вынуждая снова посмотреть ей прямо в глаза и вздрогнуть от ужаса, когда она вновь обратилась к ней:       — Что ж, ты меня нашла. Но тебе не стоило этого делать.       — Что ты делаешь?! — протестующе закричала Лаура, пытаясь вывернуться и убежать как можно дальше, но медицинский персонал крепко держал ее, не позволяя сделать ни шагу в сторону, и странный ехидный смех, раздающийся сверху, только усиливал панику.       Сердце подскочило и забилось где-то в горле, грозя или задушить мешающим дышать комом, или в следующий же миг свернуть все существо девушки в узел. Лучи сияния, падающие откуда-то сверху, засвечивали пространство белыми, черными и красными пятнами, превращая реальность в блики и примитивные формы, россыпи клякс и свершенность полной абстракции, словно бы весь мир превратился в сплошное полотно в жанре импрессионизма. Смех, делающийся все более хриплым, безумным, разлетался по воздуху звоном осколков зеркала, в которое только что запустили булыжником. Не в силах оторвать от Лиссы глаз, Лаура рвалась прочь, выгибая хребет в агонии, которой отражались для нее смех, звон, крики, слепящий свет, что должен был вот-вот испепелить ее. Вокруг стояли не врачи, а черти в белых халатах, запятнанных кровью, и они насмехались над ней, над ее полным бессилием в этой схватке за жизнь. Широко распахнув глаза, Лаура смотрела, как голоса из ее головы, обретшие тело и цвет, понеслись в сторону чудовища, в которое обернулась Лисса, с целью остановить ее, задержать, дать шанс Лауре сбежать и спасти себе жизнь, но их попытки остались тщетны: Лисса безжалостно раскидала слабые силуэты в разные стороны и продолжила медленно наступать. Зажмурив один глаз и максимально отодвинувшись назад, Лаура все равно не могла никуда деться от зрелища разинутой пасти с длинным языком и сотней вытянутых тонких зубов, напоминающих иглы. Подойдя вплотную, Лисса зашипела и высунула язык, который подобно склизкой змее докоснулся до щеки Лауры и размазал слюну, медленно двигаясь в сторону шеи и вызывая у девушки рвотный рефлекс.       Лаура дергалась, извивалась, стараясь хоть немного отстраниться, но все попытки оказались тщетными. Чудовище, уже успевшее насладиться страхом и отчаянием, просто облизывая ее, вдруг ощерилось, демонстрируя белоснежную улыбку и ряд острых, как бритва, зубов.       — А теперь ты немного поспишь, — прошипело существо, в ту же секунду прокусывая плоть Лауры, да так быстро, что она даже не успела почувствовать боль…       …Медперсонал с огромным трудом скрутил буйную пациентку и вколол три дозы успокоительного, пока она, наконец, не перестала дергаться и кричать.       — Острая стадия психоза, сопровождаемая галлюцинациями, — пояснил один специалист другому. — Девушка видит то, чего не существует в реальности, просто представляя это в своей голове и проецируя образ на окружающих. — Мужчина тяжело вздохнул, беря девушку на руки, чтобы отнести в комнату. — Бедняжка, почти с самым тяжелым диагнозом из всех. Лечение ей особо не помогает. Такое ощущение, что помощь лишь усугубляет ситуацию.       …Лаура Грин пребывала в блаженном забытье. Успокоительное уже начало действовать, отравляя ее и без того разрушенный всякого рода медикаментами организм. В ее «новой» жизни, начавшейся после прибытия сюда, были редкие моменты, когда она не слышала посторонних голосов в голове и могла ни о чем не думать, а значит, и не погружаться в тягостные болезненные воспоминания минувших лет, но такая возможность часто заканчивалась очередной катастрофической истерикой…       Лисса шокировано смотрела вслед уходящему персоналу, испытывая весьма неоднозначные чувства. Что все это значит? Что это было? Кто эта странная девушка, которая подбежала к ней, вцепилась в плечи и начала кричать? Лисса ощупала ладонями свое лицо, закрыла глаза и сделала в наступившей темноте пару вдохов, чтобы хоть немного успокоиться и перестать дрожать. Лисса. Значит так ее звали в какой-то другой далекой жизни до того, как она оказалась здесь. Лисса Мун. Какое знакомое сочетание звуков, с каждым разом при произнесении обретающее все больше смысла. Конечно. Все это время, что она тратила, ища смысл в пустой тишине… Конечно. Так должно было случиться. Лисса распрямила плечи и необыкновенно ясными глазами уставилась абсолютно осмысленно на врачей, несущих ее подругу к зданию лечебницы. Лауру, с которой они прошли многое, с которой Лисс могла не опасаться быть собой настоящей. Нет, здесь больше нельзя оставаться. Грин здесь только хуже. Они смогут преодолеть и это, но только тогда, когда освободятся из лечебницы, когда смогут избавиться от оков, которые губят по крупице в день все живое, что осталось в душе, восставшей из пепла, но еще укрытой слоем золы. Лисса решительно оттолкнулась от земли, нашла в себе равновесие и быстрым шагом пошла вперед, навстречу совсем другому дню, совсем новой чистой и прекрасной мечте, что вернула ее к жизни…       Или она просто хотела так думать, погружаясь в эффект плацебо, чтобы сбежать от жестокой реальности и хоть ненадолго побыть счастливой.       Процедура принятия таблетки ничем не отличалась от предыдущих за исключением, разве что, одного аспекта: в этой смене попался ну очень настырный медбрат, который так и норовил проверить ее рот.       — Откройте рот, — потребовал он, удерживая Лиссу на месте мертвой хваткой и зажав ее челюсть в тиски до хруста.       Девушка заскулила от боли, таблетка, которую она спрятала, как обычно, а не проглотила, упала на пол. После секундного замешательства мужчина побагровел от злости, став пунцовым. Одним ловким движением он поднял лекарство с пола, ухватил Лиссу за подбородок и с силой надавил, заставив открыть рот, после чего закинул туда таблетку и сжал ее щеки, заставив проглотить препарат, и Лисса мучительно закашлялась.       — Я сообщу, куда следует, чтобы за Вами усилили контроль, — процедил санитар сквозь зубы, разворачиваясь и идя к двери. Раздался звук запирающегося замка, а затем все стихло, погрузившись в долгожданную тишину.       Лисса поежилась. В комнате стало заметно прохладнее, хотя она не помнила, чтобы открывала окно, которое к тому же закрывалось на решетки как раз на случай, если особо предприимчивые пациенты решат сбежать через него. Девушка огляделась, пытаясь определить источник прохлады, но в комнате по-прежнему ничего не изменилось. Решив, что это просто очередной плод ее воображения, она подошла к невысокому обшарпанному шкафу и остановилась рядом с небольшой книжной полкой, на которой располагалась классика русского жанра. Любые другие книги читать и передавать пациентам категорически запрещалось в целях сохранения в относительной норме психического состояния лечащихся людей. Перебрав и изучив обложки, Лисса выудила из самой середины одну книгу, села на край кровати и погрузилась в чтение, отрегулировав перед этим настенную лампу. Холод становился все отчетливее без всякой причины, заставляя Лиссу постоянно сбиваться и терять строчки, отвлекаясь на понижение температуры. Забравшись на кровать с ногами, девушка завернулась в одеяло, однако стало только хуже. Чувствуя усиливающуюся с каждой секундой тревогу, она окинула белую комнату взглядом и заметила иней на стенах, а потом вдруг реальность свернулась в трубочку и вывернулась наизнанку, пускаясь вскачь. Книга соскользнула с гладкого одеяла, и упала на пол с глухим хлопком, и темнота прояснилась, а Лисса увидела себя со стороны. Перепуганная до смерти девушка была бледна как снег в середине зимы, а ее посиневшие мертвенные губы беспрестанно шептали одно и то же слово, разобрать которое было невозможно. Какая-то другая, чужая Лисса встала с кровати и прошла к решетке окна, потянув ее на себя и легко отделив от рамы. На белый подоконник с внешней стороны легли два потемневших, вывалянных в земле обрубка, бывших когда-то человеческими руками, и на пол закапала кровь. Окно медленно со скрипом приоткрылось, и в комнату ввалился мертвец. Это был наполовину укрытый плесенью гниения человек, из которого торчали окровавленные кости, который нетвердо стоял на перерубленных посередине ногах, осматривая помещение… или нет, не осматривая: он прислушивался. На месте его глаз были лишь две пустые глазницы, похожие на темные провалы. Мертвец издал рычание и пошел в сторону Лиссы, заставив ту заметаться и завизжать.       — Этого не может быть! Как ты…?!       Мертвое разлагающееся вонючее тело медленно приближалось к испуганной девушке, протягивая к ней искалеченные руки, или, вернее, то, что от них осталось, стараясь дотянуться до нее. Вернувшаяся обратно в свое физическое тело Лисса, на секунду вышедшая из состояния шока, дернулась в сторону кровати и запрыгнула на нее, надеясь на то, что здесь ее никто не достанет.       — Лиссонька? — изо рта пахнуло вонью и разлагающейся плотью. Девушка зажала рот и нос ладонью, стараясь подавить крик в зародыше и не дышать. — Ку-ку? — Голос стал громче, чудовище приближалось. — Почему ты убила меня? Разве я сделал тебе что-то плохое?..       — Уходи, прошу! — девушка начала задыхаться от нехватки кислорода, когда один мертвенно холодный обрубок коснулся ее горла, а вторая рука попыталась приобнять ее за талию.       — Помнишь, я обещал показать тебе самый красивый закат во всей твоей жизни? Я исполню свое обещание. Не будем тратить время зря. Давай насладимся им прямо сейчас на краю пропасти…       Глаза Лиссы расширились от непередаваемого ужаса и осознания того, что труп тянется к ней за поцелуем. Во рту мертвеца вместо языка находился лишь маленький обрубок, который не был в состоянии исполнять возложенные на него функции, из-за чего по рту мертвеца стекала струйкой вязкая слюна, смешанная с кровью. Раздавшийся после этого визг и вопль боли чуть не оглушили вошедших в комнату санитаров.       — Успокоительное, — быстро скомандовал врач, пытающийся связать отчаянно сопротивляющуюся пациентку.       — Она слишком восприимчива к глюкогенам. Снизьте ей дозу. — Санитары кивнули, параллельно стараясь обуздать брыкающуюся и орущую нечеловеческим голосом девушку. Наконец, когда им это удалось, один специалистов вколол лекарство прямо в вену, отчего Лисса забилась в конвульсиях. Каждая мышца непрерывно сокращалась, грозя вот-вот непоправимо искалечить хрупкое тело.       — Эффект не проходит, что делать?       — Продолжайте процедуры. Рано или поздно она привыкнет. А пока…       …Крики Лиссы стали еще громче…