Fillette

У Уильяма всегда была его маленькая девочка — любимая дочь. Он одаривал ее подарками, кормил мороженым, мастерил удивительные игрушки, чтоб все дети вокруг завидовали ей и сомневались в своих отцах. Он был самым лучшим папочкой для своей малышки — был её опорой, щитом и любимым мужчиной. Целовал её каштановые волосы, когда она плакала, читал по ночам сказки, чтоб она могла заснуть без слёз на васильковых глазах. Он был горд быть отцом Мишель. А потом его дочь стала сыном. Уильям не понял как это произошло. Когда его маленькой девочке исполнилось одиннадцать, и она заметила первые изменения в своём теле, она пыталась бороться с ними: выкинула все юбки, подчеркивающие её девичьи ноги, отстригла длинные кудри, и, что самое ужасное — воровала из аптечки бинты, чтоб скрыть только-только появляющуюся небольшую грудь. А полноценным ударом стало, когда она подошла к отцу и сказала: «Моё имя Майкл». В этот день, маленькая Мишель, его дорогая девочка и самая любимая дочка умерла, и вместо неё появился ненавистный Майкл. Уильям ненавидел Майкла. Он боролся с ним, пытался поговорить, убедить в глупости, снова и снова дарил голубые юбки и блестящую розовую краску, как Мишель и любила в детстве. Называл его любимой дочкой, но Майкл лишь недовольно фыркал и говорил, что её больше нет. А когда сын тайком стал колоть гормоны, и на его аккуратном лице появились первые волоски, Уильям впервые в жизни поднял на него руку. Он избил его до кровавых подтеков на тонких коленях и синяков на худеньких запястьях. Снова и снова ударял в перевязанную грудную клетку, вымещая всю ярость на этого выродка, который отнял у него главную радость в жизни — его малышку. Но Майк не изменился. Ему исполнилось семнадцать, голос сломался и стал низким, кудри он все также отрезает, когда те становятся чуть ниже плеч, маленькая, на удачу, грудь все также утянута тугими бинтами, и единственное, что отличает его от парней — скрыто от людских глаз и известно только самому Майклу. Даже в аптеке, когда он покупает тампоны, он лишь ловит восхищенные взгляды, мол, хороший старший брат или бойфренд, заботящийся о своей любимой девушке. И это не могло его не радовать. Он обожал это чувство — быть принятым за то, кем он является, а не тем, кем ему было навязано при рождении. А его отец просто смирился. После того жесткого наказания у него просто опустились руки, ведь Майкл не перестал делать то, что делал. И Уильям сдался — решил потакать. И вот уже четыре года он называет Мишель Майклом, отчего тот восторженно, едва заметно улыбается от чувства принятия. Но глубоко в душе Майк знает, что теперь у Уильяма есть его любимая единственная девочка, не обделенная отцовской лаской и заботой, которая когда-то доставалась ему в детстве. И зовут её Элизабет. Она всегда была в тени брата, пока тот не заявил о том, кто он есть. И Элизабет упивалась вниманием — наслаждалась каждой крупинкой отцовской заботы и ласки, пока Майкл скрипел зубами от ярости. Это цена, которую ему нужно было заплатить за то, чтобы быть собой. Сегодня был важный день — день смерти Мишель Афтон. Утро начинается как обычно — душ, гормоны, стрижка, утяжка. Для Майкла это повседневный ритуал. Только сегодня, в дверном проёме за ним пристально наблюдает отец, не отводя глаз от шприца, которым сын вводил гормоны в бедро. Его глаза сочились ненавистью, которую Майк видит украдкой и старается быстрее покончить с утренними делами, резвее натягивая джинсы на ноги. За столом отец снова сверлит его взглядом, не желая прикасаться к приготовленному им завтраком, и отводит его только когда Элизабет начинает тираду о том, какого аниматроника она хочет в этот раз. Уильям моментально смягчается и переводит взгляд на младшенькую, поглаживая её по длинным рыжим волосам. Майк слышит как скрипит его вилка по тарелке, в которую он яростно вдавливает прибор. Он демонстративно отодвигает недоеденную порцию и выходит из-за стола, хватая рюкзак и выходя за входную дверь, подхватывая за воротник крутящегося под ногами Кэссиди. В школе он раз пять бегает в туалет за спасательной сигаретой. Майк не может злиться на младшую, она его маленькая смешная сестренка, но видя, как этот дьяволенок злорадно заглядывает ему в глаза своими кислотно-зелеными, будто шепча «и кто теперь папина дочка?», у него невольно руки сжимаются в кулаки. Так не должно быть. Когда школьные двери остаются позади, Майк видит фиолетовую машину и вопросительно приподнимает бровь. Отец забирал его на машине лет в десять, а потом резко перестал. Да и к тому же, зачем ему дважды носиться в школу за младшими и старшим, если подросток и сам на своих двоих доковыляет. Но терять ему нечего, поэтому он быстрым шагом подбегает к блестящей двери, открывая её и запрыгивая внутрь. Уильям даже не смотрит на него, просто дает по газам и следит за дорогой, не роняя ни звука. Майк недовольно фыркает от его гордости и утыкается в стекло виском, следя за быстро исчезающими домами по пути. Когда они подъезжают к собственному, Уильям тяжело вздыхает, все еще держа руки на руле. — Элизабет и Кэссиди сегодня ночуют у её друзей, — заключает он, краем глаза смотря на скучающего сына. — А когда я просился на ночевку, ты не был так благосклонен, — раздраженно, едва слышно бормочет Майк. — Она маленькая девочка, — он делает паузу и теперь уже полностью переводит взгляд на отпрыска. — Ты маленькая девочка, Майкл? Майкла передергивает от этой формулировки и он резко поворачивается к нему, злобно сводя брови к переносице. — Нет. Забудь, — бросает он и выходит из машины, не смея хлопать дверью. Ужинать без младших ощущается дискомфортно. Обычно Элизабет перенимает на себя все внимание отца, но сегодня Уильям сосредоточен только на старшем сыне, продолжая утреннее издевательство и прожигая в нем дыру своим ненавистным взглядом. Самая частая эмоция, которую испытывает Майк, находясь рядом с отцом — страх, и сейчас не исключение. Он знает, что тот наблюдает, но лишь продолжает смотреть в тарелку, не смея поднимать глаз. — Расслабься, Майкл, — резко проговаривает Уильям, почти что с ласковой усмешкой в голосе. — Я не нервничаю, — Майк все также пререкается, такая уж у него защитная реакция. Уильям снова выдаёт подобие смеха и откладывает от себя столовые приборы, складывая руки в замок. Этот жест никогда ни к чему хорошему не приводил и Майкл сглатывает от страха. — Объясни мне, чем перед тобой провинилась твоя младшая сестра? — аккуратно начинает отец. — О чем ты? — Майк тоже откладывает вилку и смотрит на Уильяма. — Ты знаешь о чем я, Майкл. В мальчике так давно все это копилось, что он не может терпеть и резко отодвигает от себя тарелку, злобно шипя: — Да, знаю, отец. Я терпеть не могу эту подлизу и то как она лебезит перед тобой, она же… — Довольно. Уильям вскакивает из-за стола, с тихой яростью смотря на сына. Майкл понимает, что сболтнул лишнего не подумав, и вжимается в стул, немного подрагивая от страха. Он еле-еле находит в себе силы посмотреть в серые глаза, виновато прогибая брови. Но ярость в глазах отца пропадает так же быстро, как появилась, а губы выгибаются в самодовольной ухмылке. Он спокойно собирает посуду со стола и относит к раковине, закатив рукава. Сначала шум воды единственное, что разбавляет тишину, но как только он прекращается, Майк слышит спокойный голос: — Я могу понять тебя, зависть — довольно поглощающее чувство, — он всё ещё стоит у раковины, спиной к сыну, язвительно рассуждая. — Я не завидую ей, отец, — он практически шипит, сжимая руки в кулаки. — Хм. Может, тогда ревность? — он поворачивается и с довольным лицом смотрит на Майка. — Что? Послушай, это даже смысла не имее… — Очень даже, Майк. Ты бы хотел быть на её месте, хотел, чтобы я относился к тебе также, как ней, и, конечно, тебе бы хотелось, чтоб ты был единственным и незаменимым для меня, — он делает паузу и усмехается. — Как Элизабет. Майкл умолкает и чувствует, как глаза начинает жечь. Боже, если он сейчас заплачет, он только подтвердит слова, так ранящие душу. — Да. Ты доволен? — его голос ломается на части фразы, а одинокая слеза все-таки скатывается по правой щеке. — Более чем, — он пускает легкий, унижающий смешок, но сразу замолкает. — Подойди. Майкл с детства слушает его приказы, не смея не повиноваться, поэтому медленно, слегка нервозно встаёт со своего стула и подходит к отцу на безопасное расстояние. Уильям все равно делает шаг вперед и оказывается впритык. Он аккуратно кладёт обе руки на плечи сына и немного поглаживает большим пальцем. Он почти невесомо поднимает подбородок Майкла пальцем и заглядывает в слезящиеся глаза. — Плачешь, как девочка, Майк, — на его лице широкая, издевательская улыбка. — Или мне стоит сказать Мишель? — Я прошу тебя, замолчи, — по щеке мальчика стекает несколько соленых слез. Как он может над ним так издеваться? — Неужели, тебя это правда задевает? Мишель? — Заткнись-заткнись-помолчи! — Майкл не выдерживает и сбрасывает отцовские руки с плеч, ударяя его в грудь несколько раз, а как осознает, что наделал, отскакивает назад, испуганно дыша и смотря на разозленного отца широкими от ужаса глазами. — Знаешь, что мне стоило делать с тобой, пока ты был маленьким, Майк? — отец медленно расстегивает ремень, вытягивая его из петель на брюках. — Воспитывать. Майкл сразу понимает, что к чему, и быстро разворачивается, собираясь удирать, но перед шустрой ногой встаёт туфля отца, отчего парень неуклюже спотыкается и падает прямо на холодный пол, больно ударяясь грудью. Отец не даёт ему времени на подумать и невесомо подхватывает, перекидывая через плечо, сжимая в одной руке ремень, а другой крепко держа трепыхающегося Майка. Мальчик пытается сопротивляться, дергая ногами, но хватка оказывается слишком сильной. Уильям садится на широкий диван в гостиной, укладывая сына животом на колени и просовывает руку ему под бедро, буквально выдирая ремень из джинсов и одним движением расстегивая пуговицу с ширинкой. Майкл давится воздухом, когда с него срывают штаны до колен и холодный воздух соприкасается с кожей ягодиц. — Не надо! Прости, я не… — его голос зависает в пронзительном крике боли, когда по нежной коже проходится жесткий отцовский ремень. Несколько последующих ударов доводят Майка до истерики, и он громко вскрикивает от каждого шлепка. Слезы застилают глаза и капают на пол, уплывающий под ногами. Мальчик вцепляется в диван до белеющих костяшек, пытаясь не фокусироваться на обжигающей боли. Ягодицы горят, горло начинает саднить от криков, срывающих голос, а в голове и на душе так паршиво, что он жалеет, что вообще родился. Он на последнем издыхании вцепляется в руку Уильяма, зафиксированную на его плече. — Пап-па, прости, п-прости меня, пожал-луйста хватит, — он умоляюще и горько рыдает, сжимая тонкие пальчики на напряженном отцовском запястье. Удары прекращаются, но в голове все еще гудит и пульсирует от истерики, которую он не может остановить. Он слышит звон бляшки. Уильям наклоняется и шепчет Майку на ухо: — Не хочу портить ремень. В следующую секунду, мальчик чувствует как отец проходится по горящей коже уже голой рукой, все также оглушающе. Он снова вскрикивает от каждого шлепка, который с каждым ударом становится все слабее, пока они и вовсе не прекращаются. Но руку Уильям не убирает, держа её на уже практически красных ягодицах. Майкл рвано, жадно дышит, пытаясь отойти от невыносимой пытки. Его лицо все мокрое от слез и розовое от стыда и боли. Отец убирает одну руку с его плеча и смахивает большим пальцем падающую каплю. — Ну-ну, не стоит, — почти ласково шепчет он и поглаживает зад Майка, что ощущается немного странно. Уильям все также гладит его кожу успокаивающими и холодящими прикосновениями. Его рука ведет выше, проходясь по позвонкам под футболкой и вызывая мурашки. Майкл непроизвольно выгибается и странно вздыхает. Он и не подозревал, что его спина так падка на касания. Когда пальцы отца легонько стучат по бокам, мальчик чувствует как в низу живота что-то вспыхивает, а промежность наливается жаром. Вот дерьмо, только не сейчас. — Да ты весь горишь, Майк, — его руки проходятся по животу сына, отчего тот поджимается, а нижняя часть тела мальчика становится ещё жарче. Он проклинает своё сверхчувствительное тело, которое теперь напоминает минное поле. Майкл оголенной спиной чувствует как край отцовского галстука слегка задевает позвонок, и он ещё сильнее выгибается, пытаясь убежать от щекотки, непроизвольно выпячивая зад. Уильям усмехается и возвращает шаловливую ладонь на ягодицу сына, сжимая её, что сначала ощущается больно, но отдает чувством возбуждения, прожигающим низ живота. Майк чувствует, как мокреет, что является самым ужасным в этой ситуации. Но он не может бороться с собой, когда грубые венистые руки отца с силой сжимают его кожу, иногда оттягивая. — Что я вижу, Майк, — парня дугой выгибает от ужаса и возбуждения, когда он чувствует палец отца, ласкающий его мокрый вход. — Пап, стой, это… — Точно не из-за того, что я тебя отшлепал, да? — он дразняще двигает фалангой, всё еще не погружая ее внутрь. Майк слышит влажный звук и краснеет до кончиков ушей. — Позволь, я покажу насколько это может быть приятно. Майкл такой мокрый, что один палец легко скользит внутрь. Мальчик выгибается и стонет от странного, неизвестного ранее чувства. Он и раньше трогал себя, чаще всего просто проводя пальцами по чувствительному клитору, но у него никогда не возникало желания вставить в себя что-либо, тем более эта часть его тела скорее вызывала у него уныние и чувство неполноценности, поэтому задевать ее он и не стремился. Но сейчас это действительно ощущается слишком хорошо. А как только Уильям прокручивает внутри и сгибает длинный палец, Майк так и вовсе высоко стонет и вцепляется в брюки отца от пробивающего удовольствия. Внутри становится тесно и больно от второго пальца, и мальчик досадно скулит, получая от отца поцелуй в макушку и поглаживание по щеке свободной рукой в качестве ласки. Но как только стенки расслабляются и оба пальца толкаются в податливое влажное лоно, боль начинает граничить с экстазом, и Майк закатывает глаза, кусая губы от удовольствия. Его взгляд замыливается, и он ощущает себя странно, чувствуя в каком диком темпе в него вгоняют пальцы. Колени дрожат и подгибаются, и Майкл надрывно скулит, практически рыдая от того, насколько же это хорошо. Он отчаянно и обиженно хнычет, когда чувствует как пальцы выскальзывают из него с влажным звуком. Он ладошкой тянется за убегающей рукой отца, пытаясь снова получить так нужное сейчас ощущение заполненности. Уильям рывком разворачивает Майка и перекладывает со своих коленок на мягкий диван, параллельно стягивая с него джинсы с бельем окончательно. Он вклинивается между тонких ножек и укладывает одну себе на плечо, целуя щиколотку. Майк румяный, смущенный и возбужденный нетерпеливо ерзает, чувствуя как из него на диван вытекает естественная смазка, которой откуда-то взялось слишком много. Уильям берет его за узкую талию и хватает футболку за край, резко стягивая через голову подростка. Рука сама перебегает на бинты и мужчина морщится от того, насколько продавлена грудная клетка под ними. Силой он рвет бандаж, отчего Майк испуганно и восторженно одновременно выдыхает. Совсем маленькая, но еще видимая грудь украшает тело Майка, действительно делая его похожим на девушку. Но для Уильяма это и не Майкл больше, а его любимая дочь Мишель. Он покрывает грудную клетку нежными поцелуями, отчего тело под ним дрожит и подставляется. Майкл и представить не мог, что его отец способен проявлять такую любовь по отношению к нему. Сейчас он чувствует себя самой ценной вещью на земле, ощущая насколько ласково с ним обращается этот человек. К его промежности снова приставлены пальцы и он невольно ерзает, желая еще раз почувствовать их внутри. Майк стонет слишком высоко и невольно трогает себя за грудь, когда это наконец случается. Ему так хорошо. — Послушай себя, стонешь как настоящая девушка, — хрипло выдыхает Уильям, отчего тело Майка покрывается мурашками. К горлу подкатывает ком, а на глазах снова нарисовываются слезы. Отец смеется и вгоняет пальцы глубже, встречая сопротивление. Майкл понимает, что угодил в ловушку. Не он ценен для отца, и даже не его тело, а призрак маленькой девочки, когда-то называемой его любимой дочерью. Майк не такой, и от этого на стену лезть хочется. Что бы он ни делал, как бы себя ни вел — вся любовь достанется не ему и даже не Элизабет, на которую он так глупо злится, а Мишель. И мальчик и вправду думает, что может пожертвовать собой ради того, чтобы хотя бы один раз за эти шесть лет почувствовать себя ею. Он стонет и откидывает обрывки бинтов, сильнее выгибая грудную клетку и сжимая между пальцев ореолу. Ноги тянет в изящном изгибе, а шею красиво гнет. Он пытается притворяться, научился делать это так давно, что тело непроизвольно делает то, что от него ждут. И Уильям млеет. Его глаза искрятся любовью, и он наклоняется к розовым губам, запечатывая влюбленный поцелуй, не прекращая вырывать из тела под собой сладкие стоны от толчков внутри. — Умница, хорошая девочка, — отец гладит его по волосам и целует в шею нежным касанием. Майк слышит эти слова и, кажется, видит звёзды, пока внутри сгибаются пальцы. Оргазм накрывает с головой, и его руки и ноги цепляются за плечо Уильяма, вынуждая повиснуть на нем, пока из горла рвется звонкий стон вперемешку с непрекращающимся «ещё» и «папочка». Спустя тринадцать божественных секунд пребывания в чистилище, Майк открывает глаза и наконец расслабляет мертвую хватку на отцовской рубашке, позволяя себе откинуться на спину. Пальцы покидают его с соответствующим хлюпающим звуком, и парень недовольно морщится, чувствуя, как все внутри чувствительно пульсирует. Уильям с усмешкой касается его клитора, отчего ноги дрожат и дергаются рефлекторно, а изо рта вырывается мычание. Оргазм провоцирует ряд странных реакций в теле подростка и он чувствует, как дрожит нижняя губа от тоски. Пытается спрятать взгляд от глаз напротив, но мужчина оказывается слишком настойчивым и приподнимает лицо мальчика рукой, вглядываясь в огромные слезливые глазки. Уильям сгребает его в объятиях, поглаживая по каштановой голове, и Майк искренне надеется, что это не пряник перед кнутом. — Ты молодец, милая, — легкий поцелуй остается на виске подростка. — Прошу, хватит, — он отстраняется и умоляюще заглядывает в серые глаза. — Я знаю, что ты никогда не полюбишь меня таким, но это то, кто я есть, отец. Говорить это сейчас было освобождающе. Будто бы невидимые оковы спадали с нагруженного тела. Уильям перекладывает руки на узкие плечи и серьезно заглядывает в глаза. Его брови странно подрагивают и Майк впервые за жизнь видит в его глазах сомнение. Он на время отводит взгляд, понимая с каким трудом ему придется говорить. — Мне плевать, кем ты себя считаешь. Для меня ты всегда будешь тем, что хочется защищать и баловать, для кого хочется быть лучшим, авторитетом, примером для подражания, — он невольно закатывает глаза, понимая какой романтичный бред несет. — Ты единственный и незаменимый, Майкл. Его глаза странно мечутся, что Майк впервые видит. Внутри что-то загорается и растекается горячим паром. Он бросается к отцу на шею и виснет, обвивая руками и ногами. По какой-то причине сейчас он и вправду чувствует себя маленькой девочкой, но это чувство не давящее, не мерзкое и не убивающее, а приятное и открывающее что-то новое. Он прижимается губами к каждому участку бледного лица и смакует этот момент принятия. Новая вспышка возбуждения вспыхивает внизу и недавние откровения подначивают его на странности. Майкл ставит колени по бокам от бедер отца и лезет к пуговице на брюках, но на торопливые руки ложатся чужие холодные ладони. — Нет, этого я не сделаю, — Уильям звучит серьезно, в его голосе даже проскакивает доля страха. Майкл наклоняется прямо к его уху и горячо шепчет: — Ты же хочешь этого, хочешь, чтоб твоя маленькая девочка оседлала твои бедра и… На его зад приземляются сильные руки, плотнее усаживая на себя. Майк ухмыляется и расстегивает отцовские брюки с инфантильной улыбкой. Он нашел его слабость и будет умело пользоваться ею в своих целях. Уильям мог отказать Майклу, но он не откажет Мишель. Как он и помнил, в детстве папа делал все, даже невозможное, только чтобы на лице его дочери снова засияла та самая инфантильная детская улыбка как сейчас. Майкл водит рукой по колом стоящему члену и облизывается, думая о том, как он будет ощущаться внутри. Мальчик приподнимается и потирается входом о головку, целуя мужчину в уголок губ. Он садится до самого основания, чувствуя как внутри не остается места и болезненно тянет внизу от члена, упирающегося в тугие стенки. Его колени дрожат в экстазе, и он чувствует, что пара фрикций доведут его до очередного оргазма. Не дав Уильяму и шанса на подумать, он начинает двигать бедрами, насаживаясь снова и снова. Отец выглядит как жертва, но руки от ягодиц сына не отнимает и просто жалобно заглядывает в переполненные ненормальной, извращенной похотью синие глаза. — Я умница? Я хороший мальчик? — в перерывах между стонами бормочет парень, с каждым движением насаживаясь все реще и глубже. — Или мне стоит сказать девочка? Уильям сам не осознает, когда слышит свой гортанный низкий стон. Кажется, этот маленький похотливый дьявол победил его, но в мужчине все еще боролся здравый смысл, кричащий поскорее вытащить и просто додрочить на живот, дабы не совершить главную в жизни ошибку. Майк цепляет его пуговицы и срывает галстук, чтоб вцепиться острыми зубами в выступающий кадык, оставляя собственный след. Каждая клеточка его тела сейчас взрывается в эйфории, и с каждым толчком все тяжелее контролировать себя. Он одержим отцом. Он хочет быть с ним, хочет быть его единственным, хочет, чтоб этот момент никогда не заканчивался, хочет чтоб частица Уильяма была в нем. Он громко стонет, когда отец сильнее насаживает его на себя, головкой толкаясь почти что в матку, что отдается болью, но такой поглощающей и хорошей, что вызывает только надрывный скулеж удовольствия. Еще пара таких толчков и Майкл выгибает спину, демонстрируя грудь и вцепляясь в широкие плечи. — Папочка, почти! — Майкл, слезь, — Уильям пытается бороться с собой, но грех утянул слишком далеко, затуманив разум. — Я хочу внутрь, пожалуйста! — его зрачки заливают голубые глаза, а от розовых губок тянется слюна. — Ради всего святого, Майк… — судя по пульсации на его члене, сын уже почти кончил. Он наклоняется носом к носу и надрывно стонет свое «почти-почти». Уильям не находит в себе сил бороться. Он сжимает руки на мягких ягодицах до синяков, насаживая до максимума и кончает внутрь тугой влаги, наслаждаясь пульсацией и разливающимся теплом. Майкл делает такую сладкую, такую чудесную улыбку удовольствия и закатывает глаза, что Уильям клянется, что это единственное, на что он будет дрочить всю оставшуюся жизнь. Мужчина тяжело дышит и немного приподнимает сына за бедро, но тот остается сидеть, сжимая в себе член и недовольно шепчет: — Папочка, еще немного, подожди чуть-чуть. Ему хочется возразить, но он настолько затрахан, что сил хватает только на то, чтоб упереться в худое плечо и прикрыть уставшие глаза. Когда Майкл приподнимается, Уильям буквально видит как из него толчками вытекает его сперма, капая на диван и на недавно выстиранные рабочие брюки. Сын совсем не выглядит напуганным или озадаченным, либо не понимая того пиздеца, который он натворил, либо уже совсем поехав крышей и радуясь тому, что родной отец в него кончил. Когда Майк окончательно поднимается, он выглядит светящимся от счастья, пока Уильям пытается не умереть от самого лучшего и энергичного секса за последние несколько лет его жизни и восстановить дыхание. Уильям старается не думать о дне цикла сына и не загружать свою голову этими пугающими вещами сейчас. После душа, Майк подошел к нему и максимально сладким голоском попросил почитать на ночь сказку, и мужчина снова не смог ему отказать. Только закончилось это почему-то тем, что сын с животным удовольствием ебал его пальцы несколько раз за ночь, чтоб после всего этого вырубиться на отцовском плече. Уильям не возражал, да и не смог бы. Его маленький мальчик так сладко сопел, что будить его было бы кощунством. Оказывается, у Уильяма всегда был любимый маленький мальчик, нуждающийся в особой отцовской заботе, которую он с удовольствием ему предоставит.