Песня Призрака

Соуп. — Я дома! — Дверь за Соупом с грохотом захлопнулась. Поставив пузатые пакеты на пол, мужчина скинул ботинки и, устало потянувшись, окликнул Гоуста. Сержант надеялся на то, что ему протянут руку помощи, а лучше сразу две, и любезно разберут продукты, вот только на выручку никто что-то не торопился... — Го-о-оуст! Я знаю, что ты меня слышишь, привидение ты ленивое! А ну выходи, иначе никакого сладкого после шести! Проверяя одну комнату за другой, Соуп обошёл весь первый этаж и поднялся на второй, остановив свой выбор на спальне, из которой как раз доносились какие-то звуки. — Ну всё, мистер паранормальное явление, ты сам напросился, никакого Макдона-... — Сержант замер в открытой двери, оборвавшись на полуслове. Гоуст, которого мужчина так долго искал, и правда, был здесь, вот только то, чем он занимался, повергло Соупа в самый настоящий шок. Гоуст. Такой закрытый и неприступный. Гоуст, который держит своё прошлое за железобетонной стеной с колючей проволокой и сворой голодных и злых собак. Этот самый Гоуст прямо сейчас... Пел. Соуп встал, как вкопанный. Замер, боясь пошевелиться. Одно неверное движение могло всё испортить, спугнуть Гоуста, разрушить этот редкий момент искренности... Гоуст. Соуп, ты мелкий засранец... Когда я доверился тебе настолько, что перестал просыпаться, когда ты уходишь? На подушке твой запах, пряный, тяжёлый. Мой... Мой ли? Ты молод, красив, силен и ладно скроен.  Почему - я? Почему Я, Джонни??! Каждый раз я стараюсь запретить себе верить, но не могу отказаться от надежды. Это самая жестокая пытка. Ты не просто подпустил меня непозволительно близко, ты впустил меня в себя, в свой дом, свою жизнь. И пробрался ко мне в самое нутро, чёрное, выжженное, мёртвое - как я думал. Нет, я не стал цветущей лужайкой там, внутри, это невозможно. Но боль стихает, когда ты со мной. Боль отступает, когда твои руки чуть гладят мою кожу, становясь лишь нежнее на истончённых изломах старых порезов, звёздочках пулевых или на грубом рубце от крюка. Я знаю, Джонни. Тебе ничего не нужно говорить - я знаю, что ты чувствуешь, касаясь их. Ты очень смелый, и однажды ты всё таки рискнёшь и спросишь. И, если мы продержимся достаточно долго, однажды я расскажу. Расскажу о каждом своём шраме и о каждом, кого за него убил. Месть не приносит покоя и облегчения, никогда не думай так. Месть - это кара. Она уничтожает обоих. Когда идёшь мстить - готовь две могилы. Древние знали. Я убью любого, кто посмеет причинить боль тебе. Ты знаешь это, Джонни? Знаешь. Ты всё знаешь обо мне. Как же громко в доме без тебя. Тысячи шорохов, сотни звуков. Мне почти страшно. Страшно остаться одному. Когда это произошло? Когда я стал бояться тишины - без тебя? Ты ушёл давно, подушка холодная... Туалет, душ, зубная щетка. Я жду. Я не знаю, чем занять себя в этой пустоте. Твоя подушка... Я старею? Становлюсь сентиментальным??! Плевать. Возвращаюсь к кровати и цепляю пальцами угол цветной наволочки. Кто бы мог подумать - в ромашку, блядь!! Джонни... Твой. Твой дом. Твой запах на подушке. Твой Я? Забери меня себе, Джонни. Забери. Люби. Пожалуйста. Я давно разучился плакать и научился молчать. Но сейчас. Господи, что я делаю??!! Ловлю себя на... Блядь, Джонни, что это я делаю, а??!!! Я не могу сказать это тебе. Нет. Не решусь. Но твой запах сводит с ума. И я срываюсь в пропасть. Я шепчу твоей грёбаной подушке то, что не могу сказать тебе: Love me tender, love me sweet, Never let me go Господи, это сумасшествие. Гребанный ад. Love me tender, love me long, Не отпускай меня, Джонни Take me to your heart Ведь моё давно только с тобой For it's there that I belong Весь я давно уже не свой And we'll never part ЕСЛИ ты позволишь. Я разучился плакать. Love me tender, love me, dear, Tell me you are mine. I'll be yours through all the years, Till the end of time. До конца МОИХ дней. С нашей работой это неизбежно, и скорее рано, чем поздно. Плевать, все мои дни - твои. For my darling I love you, And I always will. Блядь, я действительно думал, что разучился плакать... С трудом отпускаю долбанную подушку! Ты скоро вернёшься, а тут я, блядь, такой невьебенно сопливый. Круть! Сможешь зато трепануть языком, что видел слёзы Призрака. Будет смешно.  Я верю тебе, сука, я верю, что ты этого не сделаешь, но... Так, в ванную, охолонуться и смыть это. Я поворачиваюсь. ...и рассыпаюсь / раскалываюсь нахуй и вдребезги. Я стал доверять тебе настолько, что не слышал, как ты уходишь. Настолько, что сейчас я не услышал, что ты пришёл. Там, за границей света, падающего из окна, в коридоре стоишь ТЫ. Пиздец. -Джонни. Ты стоишь молча, в твоих глазах сейчас что-то дьявольское. Как давно ты тут,  как много ты слышал, как много ты понял?! - Джонни? - Я окликаю тебя, ни на что уже не надеясь, даже не пытаясь скрыть обречённость в голосе. Твой взгляд меняется, теперь ты смотришь на меня внимательно и цепко, как будто просчитывая траекторию выстрела. Ты отличный стрелок, знаю - сам тебя учил. Я принимаю старопривычный бесстрастный вид:- Мне поздно просить тебя сделать вид, что ты ничего не слышал? Что ты мне сейчас ответишь, МакТавиш? Кто сейчас здесь, за порогом - Соуп или мой Джонни?! По нервам лупит адреналин, руки ледяные, тело закаменело перед атакой. Я готов... сбежать? Ты открываешь рот... (Меня разносит пылью от необратимости) Захлопываешь. Встряхиваешь головой. Поворачиваешься. И. Уходишь. Стоп, ЧТО??! До меня доходит не сразу, а лишь когда входная дверь громко хлопает, прозвеневшие ключи летят на тумбочку в прихожей, и ты орёшь во всё горло... - Гоуст, я дома! Соуп. Love me tender, love me sweet. And I always will. Это же Элвис Пресли! Интересный выбор песни. Love me tender, love me long. У Гоуста такой красивый голос, низкий, с хрипотцой, особенно по утрам. До мурашек по коже... Take me to your heart. Соупу кажется, или он видит угол цветной наволочки, торчащий из-за спины Гоуста? For it's there that I belong. Это же его подушка. Точно, та самая, с ромашками, которую Джонни купил ради шутки, ну и потому что ему, правда, нравились эти цветы. Такие красивые в своей простоте. And we'll never part. С кем ты не хочешь расставаться, Саймон? К кому так привязалось твоё одинокое сердце? Соуп чувствует, как у него внутри всё переворачивается. Почему эта песня звучит так, будто Гоуст признаётся в любви? Love me tender, love me, dear, Tell me you are mine. I'll be yours through all the years, Till the end of time. Кому он поёт это? Кому отдаёт всего себя? Кем хочет обладать? For my darling I love you. And I always will. Соуп не знал, о чём думать. Он по-настоящему радовался, когда только открыл эту чёртову дверь. Когда понял, что застал такой редкий момент искренности. А что теперь? Теперь ему так хочется, чтобы эта грёбанная песня была посвящена ему одному. Как давно это всё началось? Может, тогда, когда Соуп начал находить нечто особенное в том, чтобы подбешивать Гоуста своими неуместными шутками? Тогда, когда Гоуст перешёл на более личное «Джонни»? Или тогда, когда разговоры по рации во время задания превратились в правило, а не в исключение из него? Всё это время Соуп был уверен, что это он неспеша подбирается к Гоусту, стараясь узнать того поближе. А что в итоге? Сам вырыл себе яму, безнадёжно привязавшись к Призраку. Это ведь Джонни предложил жить вместе. Не сразу, конечно... Сначала он просто приглашал лейтенанта к себе. Вместе посидеть, позалипать в телик, поговорить... Гоуст оставался, но спустя какое-то время всё равно уходил к себе. А потом Соуп, неожиданно даже для самого себя, спросил, не хочет ли тот остаться. Всё равно куча вещей лейтенанта уже перекочевала к Джонни, да и удобнее так... Гоуст остался, и это стало последней каплей. Точкой невозврата. Назад уже никак и никогда. Когда Гоуст неожиданно обернулся, в спальне повисла тишина. И Соуп судя по всему не собирался разрушать её... Резко развернувшись, он вдруг сбежал вниз по лестнице, распахнул входную дверь и с грохотом захлопнул её за собой. Кажется, Саймон что-то сказал, бросил вслед, но мужчина слишком торопился и не расслышал. Однако не прошло и минуты, как снизу снова послышался шум. — Гоуст, я дома! — Как можно громче крикнул Соуп и кинул ключи на тумбу, так, чтобы его точно услышали. Джонни не хотел игнорировать Саймона. Ни за что. Но теперь, когда он понял, что эти слова, эта песня посвящались именно ему, сержант не мог поступить иначе. Не мог наплевать на чувства человека, к которому так привязался, которого так любил.Он даст Гоусту время, как даст его и себе. Пусть обдумает всё, решит, открыться или вновь залечь на дно. Вот только даже если Саймон выберет второе, вряд ли Соуп сможет последовать его примеру. Да и зачем, чёрт возьми, если у них появился шанс! Гоуст. Господи, пресвятый Боже и грёбанные черти ада! Ты! Чёртов, Соуп тебя, Джон МакТавиш!!! У меня оставался единственный клочок меня, о котором ты еще не знал. И вот теперь я твой весь, со всеми моими прокорёженными потрохами. Я отпускаю занемевшие плечи, глупо улыбаюсь, пробегаю напоследок кончиками пальцев по ромашкам - и иду вниз. Встречать моего Джонни. Соуп. — Ну наконец-то! — Будто ничего не было, восклицает МакТавиш, когда Гоуст спускается к нему. — Отлыниваешь значит? — Соуп отодвигает ботинки в сторону — он так торопился, что даже не надел их, когда вылетел на улицу — и улыбается мужчине. — На этот раз, так уж и быть прощаю, но только на этот раз! — Джонни беззлобно грозит пальцем, хватает напрочь забытые пакеты и несёт их на кухню. Соуп не забыл о том, что произошло, и никогда уже не забудет, но сейчас он будет вести себя так же, как и всегда. Ради Гоуста. Ради его Саймона. Гоуст. Ты творишь со мной что-то страшное, МакТавиш. Сейчас, здесь, в этой прихожей я стою и смотрю на небрежно брошенную тобой связку ключей, свалившуюся в итоге на пол. Поднимаю, аккуратно вешаю на крючок в ключнице. Давлю улыбку. Значит, ничего ты ничего не видел, ничего не слышал... Всё-таки ты нечто, МакТавиш. Выключаю свет, иду на твоё тепло, твою болтовню на кухне. Там, в Мексике, я вёл тебя по улицам, залитым кровью. И ты шёл на мой голос, раненый, уставший, измотанный осознаванием приведшего к этому предательства. Это страшно, Джонни. Я знаю. Тогда узнал и ты. Если бы я мог - я закрыл бы тебя собой от всех потерь, но это невозможно. Ты боец, из лучших, и не передать, насколько я горжусь тобой. И настолько же осознаю правдивость старой фразы в спецназе - Ты слишком быстр чтобы оставаться живым. Так говорят о самых-самых, о тех, кто успевает среагировать первым, дёрнуть напарника от выстрела, прикрыть собой, или броситься на влетевшую в комнату гранату, от которой остальные уйти уже не успевают.Ты - один из лучших. Я молюсь о том, чтобы оставаться лучше тебя, быстрее тебя, чтобы я мог продолжать прикрывать на миссиях, а в край - успеть закрыть тебя собой. Остальное неважно. У нас есть почти неделя, щедро. Обычно передышка между миссиями не больше нескольких дней, а иногда и вовсе летим с одного задания на другое, минуя родную базу. Мы отоспались немного за эти два дня. Твой дом уютный, здесь всё отражает тебя. И мне здесь нашлось место. До сих пор удивляюсь, как ты смог тогда уболтать меня остаться??! Я не жалею ни о чём, Джонни. Ни о чём. Я стою, облокотившись на косяк кухонной двери и любуюсь тобой. Раскрасневшийся, лихо и уверенно раскидывающий продукты из двух огромных пакетов. Как доволок только? Ты что-то болтаешь о том, что я увиливаю от выполнения домашних обязанностей..??? На моих губах опять сама собой появляется улыбка. Снова и снова кручу в голове - ты ничего не видел, ты ничего не слышал. Я сдаюсь, Джонни. -Джонни. Окликаю, негромко. Ты слышишь. Ты всегда слышишь меня. Замолкаешь на полслове, замираешь на доли секунды. Поворачиваешься, чуть тревожно, но открыто смотришь. Ждёшь. Напрягся. Готов к разборкам? Делаю два шага вперёд и распахиваюсь настежь: - Я люблю тебя. Я люблю тебя, Джон, чтоб тебя, МакТавиш. И наслаждаясь расширяющимися зрачками, заполняющими синюю радужку любимых глаз, убеждаюсь - я, наконец, дома. Я ни о чём не жалею, Джонни. Соуп. Джонни всегда было трудно удержать язык за зубами. Особенно поначалу, когда он ещё не прошёл через тот ад, через который проходят бойцы спецназа. Тогда, только познакомившись с Гоустом и с другими парнями, МакТавиш болтал без умолку, чем нехило раздражал первого. По крайней мере так ему казалось... Пустая болтовня, дурацкие, совершенно не смешные шутки, — всё это помогало Соупу держаться на плаву. Первое время. Пока в один момент он вдруг не замолчал. Не закрылся, в попытке прятаться от ночных кошмаров под одеялом. Джонни давно вырос, детская тактика не работала, не помогала и каменная стена, которой сержант тщетно пытался оградиться. Он был другим, методы, помогающие Гоусту или Прайсу, на нём не работали. И тогда Соуп заговорил вновь. Короткие, немногочисленные привалы, отдых после очередного задания, заслуженный отпуск, — всё это МакТавиш разбавлял своей болтовнёй. Она помогала ему забыться, отвлечься и хоть ненадолго забыть о кошмарах, притаившихся за углом. Помогала разрядить обстановку, немного расслабиться... Сейчас Соуп тоже болтал. Обвинял Гоуста в том, что тот отлынивает от домашних обязанностей, рассказывал о старой ведьме, повстречавшейся ему в магазине, жаловался на неудобные ручки пакетов. Делал всё, чтобы хоть на минутку забыть о том, что слышал совсем недавно. О песне Призрака. О песне его Саймона. — Джонни. Мужчина тут же напрягается. Струна натянулась. Одно неверное движение, и она порвётся. Он поворачивается, смотрит на Гоуста. Волнительно, но всё также открыто. Ждёт. — Я люблю тебя. Я люблю тебя, Джон, чтоб тебя, МакТавиш. Соуп не верит. Саймон сказал. Он решился. — Саймон. — Выдыхает Джон, чувствуя, как к горлу приливает чёртов ком, а глаза наполняются влагой. — Саймон... — Он подходит ближе, берёт мужчину за руку. Держит. Крепко, но бережно. — Я тоже тебя люблю, привидение ты глупое. — Соуп подносит ладонь Гоуста к лицу, утыкается в неё, касается губами. — Я не был готов, напугал меня.. — Беззлобно ворчит Джонни. «Ты мой, Саймон. Теперь ты только мой» Гоуст. Не выдерживаю - закатываю глаза. Господи, я ждал чего-то другого?! Привидение... Откуда только в твоей голове взялось это, а? Я уже давно понял, что если твоя бедовая голова что-то решила - всё, тушите свет. Ты решил меня выковырять из панциря - выковырял, угробив на это несколько лет, за которые мог найти себе хорошую женщину и быть отличным мужем и отцом. Я знаю это. Мог выбрать симпатичного парня, того же Роуча. Да хоть из той же Дельты - ох, какие там водятся! (блядь, только попробуй, сука, глянуть на них...) Ты мог изгваздаться в бесчисленном количестве скрипучих кроватей и грязных номеров в дешёвых отелях, общих душевых или казарменных сортирах. Тебе никто не мог отказать, я видел, как на тебя смотрят. Но ты решил, что нужен я - холодный, пустой внутри Призрак, в котором только ты да Прайс и видели что-то живое. И решительно и упорно ты тащил и тащил к себе, расцарапывая мне душу, не давая зарасти растревоженным ранкам, сдирая заново нараставшую кожицу, пробивая раз за разом защиту. Добился. Я теперь, видите ли, "глупое привидение". Доволен? Доволен. Вцепился в мою руку, как будто я могу куда-то теперь от тебя деться. Целуешь.. Меня каждый раз прошивает, когда ты прикасаешься, так, бережно и аккуратно. Ччёрт... Джонни?! Не рискуя прикоснуться к тебе, застываю, чувствуя горячие шершавые губы в центре моей ладони, где линии жизни давно затёрты линиями ножевых. А потом умираю, чувствуя кончиками пальцев влагу на твоих ресницах… Два взрослых, лохматых, опасных мужика под два метра ростом и под сотню килограмм весом, профессиональные убийцы, снайпер и взрывотехник - стоят посреди бардака на кухне и..? Нет, мне не стыдно. Мне страшно, что из-за меня ты плачешь. Напугал... что, бля?? ТЫ не был готов?? Я напугал тебя??! Я не выдерживаю: - Да не пизди ты, МакТавиш! Ты так долго этого добивался! Меня отпускает, откат истерикой бьёт под дых. Не отнимаю руки от твоих пальцев, второй почти судорожно дёргаю тебя за твой смешной могавк, задирая голову, заставляя поднять глаза. И тону, тону в твоём небе. Небе, которое стало моим. Соуп. — Да, напугал! Этим своим «Джонни»! Как кота нашкодившего, ей богу. — Джон не сопротивляется, когда Саймон тянет за волосы. Заглядывает в его глаза. Такие глубокие, карие. Интересно, тот хоть раз замечал, как красиво они переливаются на солнце, окрашиваясь золотом? Вряд ли... Но Соуп  ему ещё покажет. Обязательно. — Love me tender, love me long... — Тихо поёт Джонни. — Take me to your heart... For it's there that I belong. — Осторожно кладёт руки Саймону на шею, обнимает. — And we'll never part. — Шепчет. Так трепетно, так нежно. — Никогда, Саймон, никогда.