Пилигрим.

Эйден.

      Очередные крыши Сентрал-Луп, покоренные на рассвете тем, чьим именем зачастую пренебрегают, называя только глупым прозвищем. Пилигрим. Обычный пилигрим, маленький, крошечный человечек, не вписывающийся в этот огромный, страшный Город. Мало кто интересуется его пилигримскими чувствами, его желаниями, его состоянием. Главное для всех лишь его умение покорно выполнять поручения. А зовут его Эйден. Эйден Колдуэлл. Друг для всех, но почти все против него. И сейчас на улице он встречает пылающий рассвет в гордом одиночестве. Прохладный ветер щекочет нос, игриво забирается под кофту, вызывает мурашки. Листва тихо шуршит, словно перешептываясь о чем-то своем, а солнце лениво выползает из-за полуразрушенных заросших зданий, принося в Вилледор надежду нового дня. Металлические конструкции отражают лучи, от чего становится всё ярче и ярче. Так... Умиротворенно. Словно утро - это затишье. Словно весь Город готовится к новому дню выживания, отходя после очередной безжалостной ночи, которая забрала с собой десятки жизней. Так же заберёт и день. А утро... В утро всё спокойно. Эйден вздыхает и, сев на край крыши, складывает руки в замок. Ему бо́льшую часть ночи не спалось. Кошмары, воспоминания, опять кошмары... И так по кругу. Сердце тоскливо сжималось. Ему так хочется найти сестру, так хочется поскорее перестать скитаться, так хочется найти своё место и так хочется перестать быть чьим-то материалом для выполнения поручений. — Знаешь, я понемногу начинаю сдаваться, — он тихо-тихо говорит охрипшим голосом и тоскливо усмехается. — Я так скучаю, Мия. — Эйден поднимает взгляд в яркое солнце, чуть жмурясь, но продолжает смотреть на него. Оно напротив него, словно внимательно слушающий собеседник. И мальчишка начинает тихо смеяться, сдерживая крупинки соленых слёз. — Устал я, — говоря всё ещё тихо, мотает он головой. — Знаешь, — прерывистый жалкий всхлип-вздох, — Устал. — Эйден чуть запрокидывает голову назад, промаргиваясь, сдерживаясь. Казалось бы, никого нет, никто не слышит, не видит. Всё равно держится. Словно сам Город услышит это, впитает в себя всю боль пилигрима и с насмешливым криком: «Смотрите! Смотрите! Пилигрим сдался!» растреплет по каждому переулку, по каждой щели, каждому существу, стоит только пустить слабину. — Очень устал, Мия. — и мальчик вытирает ладонью слезы. — Значит ли это, что я слабый? Без понятия. — он пожимает плечами, продолжая смотреть вверх, и старается сглотнуть ком в горле, но безуспешно. В животе неприятно мутит, связывается узлом, а в груди натянута струна. Он подавлен. Подавлен.