to be noticeable

— Ев, ну, прекрати пялиться на него, а то шею свернёшь, — шепчет почти на самое ухо подруга, заставляя наконец проснуться и моргнуть.       А ведь прекратить пялиться — сложно. На последних партах в аудитории сидит Он. Сидит, устало листает что-то в телефоне, даже не стараясь прикрыть его рукой, периодически прикрывает глаза и лохматит свои почти белые волосы. Скучающим взглядом ведёт по кабинету, не останавливается на смотрящей на него Еве, и вновь повторяет всё. И так по кругу. Но оторваться от него всё равно кажется какой-то непосильной задачей.       Если честно, иногда Еве даже кажется, что она в каком-то типичном американском сериале. По бокам от Него сидят эти придурки-футболисты. Мерзко смеются над новенькой учительницей, дурачатся, а на все шиканья лишь закатывают глаза и показывают средние пальцы, если не что-то похуже. А Он не такой. Еве это в нём и нравится. Поэтому она не успевает в очередной раз влюблённо вздохнуть, как её одёргивает подруга. Хотя теперь она кажется кем-то вроде врага номер один. — Слушай, если ты снова получишь незачёт за историю литературы, то точно слетишь со стипендии, — Ева знает.       Знает, но всё равно хочется следить за Ним. Смотреть на него всю пару и стрелять глазками в надежде, что Он увидит, заметит и поймёт, что Ева — это та самая, которую он искал. Но недовольный взгляд подруги возвращает её с небес на землю. И заставляет грубо брякнуть что-то под нос, наконец доставая из пенала ручку. — Он такой милый.       Её не хватило даже на пару минут. Ну, не может она спокойно учиться и записывать то, что говорит преподавательница, когда сзади сидит Он! Не где-то далеко, например, в другом блоке или кабинете, а между ними буквально пара метров. Всего пара! Поэтому и история русской литературы не интересует, как и не интересует зачёт и стипендия. Хотя последнее, наверное, до того момента, когда заветные восемьсот сорок три рубля не придут на карту. — Евдокия Эммануиловна, сию секунду прекрати болтать о своём белобрысом футболисте и начни писать конспект! — чуть ли не в полный голос выдаёт подруга, глубоко вдыхает и выдыхает. Наконец продолжает: — что ты к нему вообще привязалась? — Он же такой красивый, добрый, нежный, честный, надёжный, ласковый, жизнерадостный, не ревнивый и, что самое главное, верный! — выдаёт на духу Ева. Будто всю жизнь готовилась к этому моменту. — Именно из-за того, что он — верный, вряд ли тебе что-то светит, — подруга будто сдувается. — У него же нет того, ради кого нужно быть верным, а я идеальный вариант! Ну, как ты не понимаешь-то? — Ев, он, вроде, с Макаровым встречается.       В ушах неожиданно зазвенело. Учитывая, что до конца пары ещё полчаса, это кажется странным. А ещё этот звон почему-то напоминает звук, когда падает микрофон. Такой мерзкий, неприятный, от которого все морщатся. Но все сидят спокойно, только подруга недоуменно глядит на Еву. — Ты не знала, да? — добивает она. — Они? Вместе? Да прекрати! Это даже звучит смешно, — сквозь зубы и звон улыбается она, но становится не по себе.       Ей-богу, лучше бы сейчас прилетел дементор и высосал из неё все эмоции. — Ага, многие не верят, но они между парами подозрительно трутся друг около друга, чуть ли не в рот заглядывают, — подруга вздыхает. — В общем-то, Ев, тебе стоит забыть про него и начать писать конспект. А то преподавательница и так странно на нас пялится.

***

— Что читаешь? — бодро выдаёт он, увидев на скамейке в раздевалке знакомую макушку. — Шекспира, — в тон ему отвечает Лёша и улыбается до мелких лучиков у глаз.       «Красивый», — пролетает в голове. Лёша вообще кажется самым-самым на этой планете. У Кирилла, наверное, слов никогда не хватит, чтобы описать его. То ли в этом виноват мяч, который с завидным постоянством прилетает ему в голову, то ли дело в самом Лёше, в которого каждый день грех не влюбляться. — О-о, и как? Интересно? — он садится рядом, заглядывая в старую книжку. Наверное, взял из университетской библиотеки. — Очень… влюблённо, — тихо смеётся Лёша и продолжает: — сонеты о любви. Это было даже романтично с какой-то стороны, типа, обстановка интимная такая… а потом пришёл Гром и начал кричать что-то про победу, и что вы натяните ваших соперников на… — Я понял, да, не продолжай, — перебивает его Кирилл.       Они смотрят друг на друга пару секунд, поджимают губы, но всё равно не могут сдержать хохот, сгибаясь и утыкаясь в собственные колени. Гром — их общий знакомый, которого они любят всем телом и душой, поэтому такие эпизоды совсем не редкость. Но всё равно каждый раз смешно до боли в животе. А может это влюблённые бабочки. — Какие планы на следующую пятницу? — невзначай интересуется Кирилл, когда они наконец успокаиваются.       Он берёт Лёшу за руку, подносит к лицу и мелко целует костяшки, плавясь от влюблённости. В нём её столько, что любой бы поэт позавидовал и попросил поделиться, чтобы написать тот самый великий роман и прочувствовать каждую частичку любви. Но он не поделиться, нет. Только с Лёшей. — М-м, зачёт по французскому, а если ты про вечер — то ничего, — он расслабленно улыбается, не вырывая руку. — Зачем ты вообще выбрал французский? — Это обязательный второй иностранный язык, я же тебе объяснял… Да и не буду же учить древнегреческий. — Почему? — Кирилл выдаёт это настолько недоуменно, что у Лёши на лбу разве что не появляется «loading…»       Он молчит пару секунд, не зная, что сказать, пока Кирилл не начинает смеяться, лишь сильнее сжимая чужую руку. — Ну ты коза-коза, — обиженно выдыхает Лёша, но всё равно украдкой смотрит на своего придурка.       От этого «своего», честно говоря, у него до сих пор сердце сжимается, а давление, кажется, падает. Наверное, он слишком влюблён. — Но, вообще, да, я про вечер. — Я свободен. У тебя есть какие-то предложения? — игриво говорит он, подмигивая. — Хотел спросить придёшь ли ты на матч, но, если хочешь, у меня есть ещё предложения, — они вновь хихикают. — Да, конечно, приду. Разве я могу не? — Конечно, можешь, уткнёшься в своего Шекспира и даже на телефон отвечать не будешь, — Кирилл стучит свободной рукой по открытой книге. — Думаю, у тебя будет куча фанаток, поэтому можешь не переживать — без внимания ты не останешься. — Эй! Тебя, вообще-то, на матч зовёт самый красивый парень университета, хорошист и главный человек футбольной команды! — Ладно-ладно, приду я, так уж и быть, — Лёша широко улыбается и наконец забирает свою руку из чужого плена. — Ты — божество, и весь в твоей я власти. — М-м, Маршак? — Ну, совсем дурак? Шекспир. Сонет 110. — Блин, — цокает он. — Но перевёл же Маршак, да? — Да Маршак-Маршак, успокойся. — Мне же знать надо! А то я как необразованное быдло рядом со своим парнем-отличником. Так ты ещё и на филолога учишься! Чувствую себя глупым… — Зря, ты вполне умный! Даже знаешь, сколько нужно варить яйца по времени. — Это дело опыта, детка, — Кирилл молчит пару минут и продолжает: — поцелуешь папочку? — Фу, ну и мерзость.       Несмотря на свои слова, Лёша подсаживается ближе и, уложив руку на чужую шею, притягивает того к себе ближе, легко прикасаясь губами.       Всё же Еве придётся найти себе нового «идеального» парня. Этот уже помечен Лёшей, но это уже другая история.