шкатулка с секретом

      Кошка в стальном сейфе, огороженная от адской машины. В счётчике Гейгера — радиоактивное вещество. Маленькая крупица, чьи атомы имеют возможность распасться всего за час, но при этом такой же шанс остаться в первоначальном виде. Через час можно будет говорить, что атом не распался и кошка в сейфе ещё жива. А можно говорить, что уже мертва, ведь атом распался. Пока не откроешь — не узнаешь. Но если ты сказал что кошка, допустим, жива, и открыв сейф увидишь, что она мертва, то наверняка разочаруешься. А если ты думаешь, что кошка мертва, а она жива? Тоже разочаруешься, что не угадал ответ, или обрадуешься, что не убил живое существо?       Канрай особо никогда не задумывался над опытами и исследованиями, всё же это было не по его части. Зато это было по части, кажется, половины людей которых он знал и на которых ему было достаточно не плевать, чтобы запомнить их имена. А таких было немного. Его семья, его друг, семья его друга и его секретарь — небольшой список контактов в телефоне, из которых он созванивался, если повезет, с двумя. Остальные или не брали трубку, или были мертвы. Можно было бы сказать что жаль, что до того света не дозвонишься, ведь так хочется услышать голос покойников. Можно было бы. Если бы Канраю было дело до скорби. Даже когда он думает об умершем лучшем друге он скорее разочарован, чем скучает.       Зато по части Канрая было управлять людьми. Ломать их, чтобы собрать в то, что нужно было ему. Сломать каждую тарелку и собрать из осколков прекрасную картину, бесполезнее чем тарелка, но более приятная глазу. Сломать каждого человека и собрать личность заново. Сделать менее человечными, чем ранее, но чтобы было терпимее держать рядом. Как учил отец, когда Канрай ещё совсем не понимал, в чем его предназначение в жизни. Старик всегда стремился вдолбить ему в голову идеологию, которую Ушироно передавили из поколения в поколение. Разочаровался бы отец, если бы узнал, что Канрай не смог вдолбить её своему сынку, который отрёкся от своей семьи? Обязательно бы разочаровался, но он не был настолько важен в жизни Канрая, чтобы ему было не всё равно. Отец и без того особо не гордился им.       Зато был важен Маэно Ришшун.       Первые лет пятнадцать их знакомства Ришшун упорно игнорировал существование Канрая. А мир Канрая вертелся вокруг Ришшуна с первого дня их знакомства. Он запомнил его рутину, хотя не то, чтобы это представляло какой-то сложности. Ришшун выходил из дома, только чтобы пойти на занятия, а после них шел в парк, дабы читать там книги до позднего вечера, после чего шёл домой. На выходных то же самое, только без занятий. Вписать его в свою ежедневную рутину было несложно — после занятий идти на дополнительные, после них — просить Шигуре отвезти его в парк, где он сможет просидеть с Ришшуном до позднего вечера, а после — уехать домой. На самом деле, Канрай не знал, когда именно Ришшун уходил домой — может, он и вовсе сидел аж до ночи. Он никогда и не узнал бы об этом, ведь отец всегда строго ждал его в указанное время и если они с Шигуре задерживались, получали оба. Канрай за то, что ослушался отца. Шигуре за то, что не выполняет свои обязанности.       Маэно Ришшун — шкатулка с сюрпризом. Маэно Ришшун — пустой почтовый ящик. Маэно Ришшун — сундук с сокровищами. Маэно Ришшун — стальной сейф с котом Шредингера. И мёртвый, и живой, и пустой, и полный одновременно. Интересный и манящий и не представляющий собой ничего. Пока не откроешь его душу, не вскроешь черепную коробку — не узнаешь, какой он на самом деле, и при этом ответ не нужен, потому что ты можешь разочароваться в нём. Жить в неведении насчет ответа на главную загадку своей жизни — вот какой пусть для себя выбрал Ушироно Канрай, лишь бы не лишиться чуть ли не последней интересующей его вещи. Ведь ему не хотелось знать практически ничего про то, что его интересовало. Стоило понять эту вещь — она становилась скучной. Бессмысленной. Больше не было потребности пытаться сохранять её в своей жизни. Канрай мог знать его почти полностью и в нём всё равно оставалась какая-то загадка, как, например, время, когда он наконец заканчивает чтение в парке и идёт домой. И этого было достаточно.       Канрай не боялся ничего, но, может, его всегда нервировал тот факт, что жизнь снова станет скучной.       Особо не было дела до помощника-секретаря-слуги, которого отец отчитывает вместе с ним за поздний приезд домой. Он был очередным второстепенным персонажем в его жизни, может, чуть немного важнее других, ведь бывал полезным. Например, прикрывал его в такие моменты, говоря, что преподаватели задержали или пробка была. В прочем, этого всё равно не хватало, чтобы разбавлять пожизненную скуку, как это удавалось Ришшуну. Что забавно, ведь Маэно не делал вообще ничего. Был со стороны скучнее хомячка в колесе, ведь хомячок хотя бы бегал и мог смешно падать, а Ришшун сидел вовсе неподвижно.       Канрай всегда считал мир скучным, а людей — кучкой фоновых персонажей, диалоги с которыми можно было постоянно проводить по одному и тому же пути, выбирая ответы, словно в какой-то дурацкой визуальной новелле, где ты прекрасно знаешь, какие из ответов очевидно приведут к хорошей развязке, а какие к неудаче. Он поддерживал образ идеального человека, идеального ученика и идеального сына, был объектом воздыхания каждой третьей в своей параллели и каждой второй в младших классах. Но этого было недостаточно, чтобы разбавить скуку.       «Этому» такого было мало. «Это» желало больше хаоса в жизни Канрая, больше чужой реакции, больше интересного. Убить всех, неспособных дать ему то, что он хотел. «Это» — ребёнок в колыбели, которого нужно всё время качать, чтобы он не начинал капризничать, но иногда останавливаться, чтобы он не уснул навсегда.       «Это» — что-то, что Канрай не понимал, но потому и что-то, что было ещё одной интересной вещью помимо Ришшуна, которую со временем стало возможным приручить, создать для этого «колыбель», повысить сложность этой игры под названием жизнь и найти для себя хоть что-то поинтереснее, чем скучные диалоги с НПС. Сначала оно было единственным развлечением, а позже стало помогать, когда не было возможности быть рядом с Ришшуном. В этом был весь Канрай — он не хотел убивать или оставлять в живых интересные ему вещи. Он просто желал быть с ними рядом — сидеть рядом с Ришшуном на скамейке в парке, не трогая его, не заводя толком никакой диалог, и мысленно лелеять и держать на руках или в колыбели «ребёнка». Быть рядом, не уничтожая и не перестаривая.       «Это» — импульсы где-то в глубине сознания. Болезненные, порой до дрожи в руках, которые было сложно сдерживать первые несколько лет жизни, которые он в детстве совсем не понимал и в каком-то смысле недолюбливал. Отец ничего никогда напрямую не говорил про «это» и сейчас Канраю кажется, что он просто и сам не знал, что это было такое. Не знал, но, вероятно, Ушироно Дайкан точно также сдерживал «это» внутри себя.       Осознание, что они похожи, помогало. Ни строгий взгляд отца, ни его вид не пугает его, не заставляет желать склониться или что там делают остальные люди, завидев бывшего премьер-министра перед собой. Позволяет приравнивать отца к другим фоновым персонажам в его жизни, заучить диалог с ним наизусть и не задумываться над смысловой нагрузкой, который он несёт.       «Я слушаю, отец». «Да, отец». «Конечно, отец».       Иллюзия выбора в мысленном диалоговом окне, который каждый раз приводил к одному и тому же.       Ушироно были похожи, но отца от сына отличала одна важная деталь — хоть они и оба не знали, чем являлось «это», Дайкан знал, зачем оно существует. Канрай не понимал и этого.       «Это» было частью Канрая, но иногда словно жило своей жизнью. Оно требовало к себе внимание, требовало больше интересного, капризничало, если происходило что-то, что не нравилось им двоим. Каждый раз Канраю всё больше и больше казалось, что «это» было его внутренним ребёнком. Капризным, всем недовольным, желающим только веселиться с утра до ночи. Так казалось, пока Канрай не стал различать в болезненных импульсах и капризах желание убивать.       Если происходило то, что не нравилось «этому» и Канраю — руки начинали дрожать от желания придушить кого-то и попыток сдержать себя от этого.       А не нравилось, например, когда одноклассники — уже, по сути, бывшие из-за окончания школы — упоминали о том, что Ришшун схож с машиной. Робот, умеющий выполнять только то, что прописано кодом. Фоновый персонаж с плохо написанным скриптом. Ежедневно делает одно и то же, молчит на любые вопросы от других НПС, окружающих Канрая. Да и на вопросы Канрая тоже никогда не было ответа, потому что они всегда влетали в одно ухо и вылетали в другое, но он никогда и не нуждался в реакции. Реакция и общение раскрывали бы коробку. Руки Ушироно тряслись, когда он думал о том, что коробка окажется пустой, поэтому предпочитал отсутствие реакции и неизвестность. Когда другие звали Ришшуна пустым, ему было плохо от мысли, что те могли быть правы. Он мечтал бы никогда больше не слышать эти слова.       Канрай в реакции не нуждался, но нуждалось в ней «это». Он надеялся, что Ришшун вовсе решил сегодня не пойти в парк, когда «это» заставляло со всех ног бежать к скамейке. Бежать, пока мышцы не начинало жечь, словно огнём. Бежать, пока привкус крови во рту не становился достаточно ярким, чтобы пожелать почувствовать не свою, а чужую кровь. Заметить Ришшуна и позвать. Заметить как дернулась чужая бровь. В страхе, что коробка вот-вот откроется убить его прям там, забить насмерть уголком толстой медицинской книжки, смотреть, как брызги крови попадают на зелёную траву, как пачкается белая рубашка с неправильно застегнутыми пуговицами.       Каждый раз, когда с губ Канрая срывалось «Ришшун» он молился всем богам, в которых не верил, что тот не отзовётся. Он не мог верить в богов, когда отец говорил, что богами должны стать Ушироно. Что они — настоящие правители. Они во главе всего этого мира, просто мир об этом пока не знает.       Ришшун никогда не реагировал на Канрая, позволяя запыхавшемуся Ушироно молча упасть рядом на скамейку, устремив взгляд в небо, где вот-вот вечер сменится ночью.       Канрай вовсе был не первым человеком, на которого Ришшун отреагировал.       Первой стала Шуурей. Канрай в жизни не стал бы запоминать её девичью фамилию, потому в мозгах, словно на памятном камне, она навечно была с подписью «Маэно Шуурей». Они с Канраем сходились во мнении, что Ришшун был самой интересной вещью в мире, но если Ушироно было достаточно смотреть на свою загадку издалека, то Шуурей это не устраивало. Всячески она добивалась его внимания, пока однажды не нашла лучшую тактику — выхватывать из чужих рук книжку и дожидаться, пока шестеренки в голове Ришшуна наконец докрутятся до того, чтобы тот выдал удивленное «о», не изменившись в лице, но наконец подняв глаза на неё. Выскочка, вечно занимающая призовые места в спортивных мероприятиях, зазубрившая все учебники по биологии, вытягивающая все свои оценки на отлично. Всегда мечтавшая связать свою жизнь с медициной, идеальная пара для спокойного, но не уступавшему по знаниям Ришшуну, мечтающему о том же самом. Их мечты сходились и они делали всё, чтобы их достичь — было бы странно, если бы они не сошлись — так думал Канрай, ломая карандаш в руках, пока засматривался на то, как Шуурей носилась вокруг Ришшуна подобно бабочке вокруг цветка.       Поймать бабочку, засушить её труп и наколоть на булавку, выделив самое незаметное место в своей коллекции. И продолжать поливать цветок, предварительно спрятав его под банкой, чтобы ни одно насекомое больше его не потревожило.       Когда Канрай успокаивал «это» внутри себя, бушевавшему от какой-то ревности и зависти, он был почти благодарен Шуурей за то, что та смогла растормошить Ришшуна и помочь ему видеть дальше своих книг. Наверное, если бы не она, он бы и не обратил никогда внимание на вечно находящегося рядом Канрая. Шуурей победила в том, что стала первой, кого Ришшун заметил, но Канрай победил в том, что стал его первым другом.       Ришшун начал реагировать на Канрая, и «это» начинало радостно лепетать внутри каждый раз. Радостный лепет смешивался с чувствами самого Канрая и «это» стало тяжелее контролировать. Чем ближе Ришшун был к Канраю, тем больше ему было плохо от мысли, что коробка вскроется и окажется пустой, и тогда вся игра закончится. «Это» было недовольно, если не удавалось провести время с Ришшуном, ведь каждый раз, как тот позволял общаться с собой, воспринимался «этим» как возможностью вскрыть черепную коробку. «Это» хотело вскрыть Ришшуна в прямом смысле, посмотреть на его внутренности, на бьющееся сердце и работающие органы. Канрай не хотел вскрывать Ришшуна в метафорическом смысле — ему не хотелось узнавать его достаточно близко, чтобы иметь возможность предугадывать, о чем тот думает или что сделает следующим. Чувства перемешивались, путались друг с другом, чувства Канрая и чувства «этого» становились одним целым и он не знал, в каком смысле хочет раскрыть коробку, а в каком оставить её целой.       Когда «это» взяло верх над Канраем первый раз, это было из-за того, что Шуурей предложила Ришшуну встречаться. Когда они радостно сообщили об этом Канраю, он был готов представить диалоговое окно с ответами. «О, я так рад за вас!» или «Я знал, что этим всё закончится» — вот, что он бы ответил, если бы этот выбор был. Но он не смог тогда что-то сказать. Прежде чем он это осознал, его уже оттаскивали от сидящей на земле Шуурей, держащей руку у своего лица. Он не помнит, кто его оттаскивал — был ли это Ришшун, прохожие, полицейские или медики, которых кто-то вызвал. Кровь — вот что помнит Канрай. Кровь на лице Шуурей и на его руках. Помнит свои разбитые очки. Растрепанные волосы у них двоих. Одежду в пыли и грязи. В тот момент всё сузилось до него и Шуурей.       Помнит разочарование в глазах отца, которого пришлось вызвать. Сидя перед врачами, он невольно вспоминал самый интересный диалог с ним. Единственный, который он не ожидал.       «Воля — это самая слабая, бессмысленная и бесполезная часть человеческого существа. Лиши каждого человека воли, используй их.»       Вот, что он сказал тогда. Канрай не понял его в тот день, но сегодня он наконец осознал, как можно было использовать «это». Для чего оно в его крови. Для чего надо учиться сдерживать «это». В голове Канрая всё встало на свои места и он наконец понял, в чём его предназначение, как члена семьи Ушироно.       Воля — способность осуществлять свои желания. «Это» должно было научить его быть выше своих желаний. Отбросить всё, что он имеет, чтобы получить больше, чем он когда-либо имел. Лишить других людей воли. Эта тема интриговала его с самого начала, но только сейчас он подрос достаточно, чтобы это заинтересовало его. Он стал таким же, как странный старик, который пытался вдолбить ему эту цель почти с пелёнок.       В день, когда Шуурей и Ришшун стали встречаться, Канрай первый и последний раз позволил «этому» взять над собой верх.       — Шун сказал, что ты болен чем-то, — так Шуурей оправдывала Канрая в своих глазах, ковыряя в тарелке безвкусную массу, которую давали пациентам. — Я не могу злиться на тебя, потому что знаю, что ты бы тоже на меня не злился.       Канрай молчит, лишь кивая. Он бы обязательно злился на Шуурей, если бы она полезла драться с ним. Поэтому впервые он удивился её поведению.       Этого было недостаточно, чтобы заинтересовать его, но это было занимательно на то время, пока ему было больше нечем заняться.       Оказалось, что «это» было генетической болезнью. Канрай так и не понял, почему отец не рассказал ему об этом ранее. Наверное, чтобы не раскрывать все карты ранее. Если бы Канрай знал, что болен, что бы изменилось? Ему кажется, многое. Очень многое. И одновременно ничего. Возможно, он не знает точного ответа, потому что это очередная загадка. Она не интересовала его.       Плохо изученная болезнь, но имеющая название. «ЗЕНО». Какая глупость. Звать это ребенком было и то лучше. На капризного ребёнка оно походило больше, чем на болезнь.       Ришшун успел проболтаться Шуурей, хотя Канрай не планировал говорить ей о таком. Это был бы секрет только для него и Маэно, но тот решил иначе. Это то, что делают люди в отношениях — доверяют друг другу все секреты? Ушироно задумался о том, что ему стоит изучить феномен отношений. Когда он отучится, придется выбирать себе жену, и если он хочет быть хорошем мужем в глазах общественности, придётся строить из себя по уши влюбленного. От этой мысли становилось странно, поэтому он пообещал себе, что с первого же дня знакомства скажет будущей жене, что никогда не полюбит её. Канрай не собирался ей врать. Отношения мужа и жены без доверия — первый шаг к разводу, верно?       Это оказалось даже легче, чем он думал, ведь Ушироно Рицука не вызвала в нём ни одной эмоции, когда они встретились. Она была лучшим вариантом для продолжения рода, но не более. А она, кажется, была не против такой судьбы. А если и была, то Канрай не обратил на это внимания. И никогда не обратит. Рицука — инструмент, и она сама выбрала для себя эту судьбу. Рицука — первая, чью волю Канрай отобрал.       [Я не собираюсь любить тебя.]       Свадьба Шуурей и Ришшуна вызвала в сознании Канрая больше эмоций, чем его собственная.       ЗЕНО и Ришшун были единственными вещами, которые интересовали Канрая. И он не боялся ничего, но его руки дрожали от мысли, что жизнь снова станет скучной.       Когда пришел момент выбора между «миром без ЗЕНО, но с Ришшуном» и «миром без Ришшуна, но с ЗЕНО», он выбрал то, что показалось ему интереснее. Раз уж Ришшун больше не мог принадлежать ему, то выбрать мир без него казалось логичным. Людям всегда было свойственно уничтожать тех, кого они любят.

[Я не собираюсь любить тебя, потому что…]

      Он не мог ожидать, что его выбор повлияет на чью-то жизнь ещё.       Маэно Аки смог удивить его с ранних лет. Всегда он находился где-то между жизнью и смертью, сумев выжить там, где шансы на это были минимальные. Он переживал естественный отбор и вызывал интерес.       Ещё когда Канрай подписывал документы, чтобы получить опекунство над Аки он знал, что он не задержится в его жизни надолго и однажды естественный отбор возьмёт своё. Это был вопрос времени, когда же наконец он пройдёт грань и смерть догонит его.       Даже став его опекуном он почти не видел его. Изредка, когда приезжал за Фую, он мог заметить Маэно младшего в саду или с Натсу. Он всегда удивлял его. Особенно когда залезал через окно, а не стучал в дверь.       Копия своего отца внешне, но, кажется, намного интереснее внутри.       Канраю захотелось однажды сломить его волю.       [Маэно-кун, пуста ли твоя коробка?]       Время шло быстро, и двадцать лет пролетели как двадцать дней. Возможно, это было связано с тем, что жизнь была достаточно скучной, чтобы идти мимо Канрая и чтобы он не запомнил ничего. Он словно выбрал в настройках чтобы всё шло в два, а то и в четыре раза быстрее, и вернул обычный темп только в тот момент, когда Аки предложил ему взять его, а не Кочи или Тсугино для экспериментов.       Маэно удивил его в пять лет, когда выжил, и Маэно удивил его в двадцать пять лет, когда отдал себя в руки смерти.       Жизненная цель Канрая была в том, чтобы лишить людей воли, улучшить существующий мир и сделать его идеальным для себя. Явных проблем с этим у него не было, ведь он устранял их как только они появлялись.       Жизненная цель Аки была в том, чтобы балансировать между жизнью и смертью и однажды выбрать что-то одно. Проблемой было то, что ему нельзя было умирать, а с Канраем у него больше не будет жизни.       Если бы мозг был отдельной комнатой, то у Канрая была бы в голове библиотека. В ней играла бы тихая классика из граммофона, а серые стены были бы закрыты за такими же серыми полками с кучей книг и документов, расставленных в нужном Канраю порядке. Он бы знал, где находится каждый нужный ему файл, каждая нужная книга с воспоминаниями. Всё было бы идеально чисто, ни грязи и даже ни пылинки, ничего лишнего. Идеальная гармония, годами выстраиваемая его руками. Он пускал бы туда только важных для него людей, тех, которых он сохраняет в своей памяти. Даже у Шуурей было бы своё местечко рядом с Ришшуном, дабы никогда не забыть о своей неприязни и благодарности в её сторону. Даже у Карено был бы свой уголок — так, чтобы не занимать много места в памяти Канрая, но всё равно в ней оставаться.       Когда Канрай пустил Аки в свой мир, своё сердце и душу, было понятно, что Аки навсегда останется там гостем. Слишком яркий на фоне серых стен, слишком громкий на фоне тихой классики, слишком слишком в огромной пустоте, навеки лишь «приглашенный». Никогда он не станет тем, кому есть там отдельно отведенное местечко, он навсегда будет смотреться там лишним, навсегда будет слишком выделяться и никогда не найдет, куда можно встать, чтобы гармонировать со всем другим, что есть в чужих мыслях.       Возможно, поэтому с Аки можно было позволить себе всё то, что нельзя было позволить с Ришшуном. Если он всё равно не задержится надолго, почему не позволить себе сделать с ним всё то, что нельзя сделать с другими?       Жить вместе, например. Канрай и Ришшун повзрослели и женились быстрее, чем Ушироно успел предложить съехаться вместе и видеться не только во время занятий. Не только во время линеек в огромном зале университета. Когда у них появилась работа, смысла предлагать такое уже не было. К тому времени, как Ришшун успел связать свою жизнь с медициной, они успели связать свои с Шуурей жизни в одну.       Зато их сын стал отличным разнообразием в жизни не только во время работы, но и вне её. Его всегда было невозможно уложить и ещё сложнее разбудить, поэтому видеть его чуть ли не по уши укутанного в одеяло стало привычным. По каким-то причинам это вызывало в бесчувственном сердце что-то отдалённое, теплое, что-то, из-за чего ему никогда не хотелось будить Маэно и давать ему спать на пару минут подольше. Может, всё было просто потому, что он знал, насколько часто Аки страдал бессонницей.       По непонятным причинам Аки почти не спал, а если и спал, то недолго, отрывками, просыпаясь то от кошмара, то ещё от чего-то. Он никогда не делился тем, что ему снилось, но каждую ночь ворочался до тех пор, пока Канраю это не надоедало и он не закидывал на него руку, заключая в объятья и прижимая к себе. Если Аки не спал, то он ощущал, как он вздрагивал и улыбался, лицом утыкаясь в лохматые волосы и вдыхая аромат какого-то сладкого шампуня. Маэно ненавидел мыться, но вкусно пахнущие шампуни всегда помогали ему получать немного удовольствия.       Ещё больше удовольствия от мытья он мог получать, когда с ним был Канрай. А Канрай был с ним всегда, поэтому в какой-то момент мытьё стало не таким страшным, как раньше. И Аки ненавидел, что это было из-за Канрая.       Жизненная цель Маэно Аки состояла в том, чтобы балансировать между жизнью и смертью, а его существование на данный момент балансировало между любовью и ненавистью к Ушироно.       Канрай о таких чувствах не задумывался, потому что они были слишком человечными.       Аки был слишком человеком в сравнении с Канраем, но это было интересно.       Из-за недосыпа, а может и просто по своей природе, Аки был до ужаса неуклюжим. Мог утром надеть чужую рубашку и заметить только застегнув последнюю пуговицу и осознав, что предмет одежды ему слишком велик.       И он терялся на кухне также, как его отец. Опять же, то ли по природе, то ли от недосыпа. Узнал Канрай это когда одним утром попросил Аки быстро приготовить что-нибудь на завтрак, сказав, что сегодня нет настроения на то, чтобы заказывать доставку на дом — еда там всегда была особенно мерзкой на вкус. Может, потому что за неё приходилось переплачивать, хотя не то, чтобы деньги для Ушироно были проблемой. Слушать его предупреждения он не стал, сказав, что не может быть всё так плохо. Когда пришлось открывать все окна в доме, чтобы выветрить запах горелой еды и дыма, Канрай пообещал, что на кухне он будет делать только кофе. Канраю, в целом, никогда не было дела до того, что есть — еда была для него лишней тратой времени и, будь его воля, он бы не ел больше никогда. Но кофе не считалось, от него была хоть какая-то польза, поэтому можно было терпеть его существование.       Маэно запомнил как делать кофе для Канрая раза с третьего. И Аки это, кажется, раздражало, ведь Канрай никогда не просил сделать ему кофе кого-то другого. Лишняя ложка сахара и неискреннее «извини, забыл как надо». Ежедневная традиция, вкуснее, чем сам кофе в стакане «Босс №1», на которую Маэно постоянно лепил стикер с коряво написанным «Мудак», чтобы получалось «Мудак №1». Нелепость, вызывающая смешок. Лишняя ложка сахара никогда была не лишней в кофе Аки. Он никогда не экономил ни на сахаре, ни на сливках, и пил скорее сливки с кофе, чем кофе со сливками. На ингредиентах он никогда не экономил, но при этом никогда не мыл чашку. Когда Канрай указывал на это, Аки оправдывался ленью, но Ушироно было интересно, привык ли он просто к тому, что за него посуду мыли домработницы или, позже, Тсугино.       Канрай на себе знал, как сложно было привыкнуть к новой рутине.       Ришшуна всегда было легко вписать в свой распорядок дня, но с Аки всё почему-то было сложнее. То ли была виновата хаотичность Маэно младшего, то ли Канрай со временем стал настолько занятым, что было сложнее менять расписание. Хорошо, когда этим занимался вместо него сам Аки. Плохо, когда в расписании дня Аки не находилось места для Канрая.       С Аки можно было жить, а ещё рядом с ним можно было курить.       Канрая воспитывали так, что ему нельзя было иметь плохих привычек и должен быть идеален, да и своих же детей он воспитывал также, но чем больше что-то запрещаешь, тем более желанным оно становится. Поэтому сначала он просто попробовал, а после втянулся.       Если бы Канрай курил рядом с Ришшуном, тот бы недовольно отмахивался от дыма и зачитывал бы лекции о вреде курения. Возможно, отобрал бы пачку и выкинул. Аки такого не делает и даже покорно терпит, если Ушироно выдыхает дым ему в лицо. Точнее, сначала терпит, а потом начинает смешно злиться. Аки всегда смешно злится. Как чихуахуа. Рычит и гавкает, а кусаться боится.       Аки удивил Канрая тем, что тоже попытался курить. Спрятался за угол здания, в котором они работали, и достал упаковку каких-то настолько дешевых сигарет, что Канрай даже не знал об их существовании. Почему-то Аки привык экономить. Это было непонятным для Канрая, ведь семья Маэно не была бедной. Если говорить прямо то они были довольно богатыми, ведь тот особняк мог позволить себе далеко не каждый житель Японии. Тем более сейчас, работая на Канрая, он мог позволить себе чуть ли не что угодно. Может, это какое-то подсознательное желание быть ближе к тем, на кого он был похож — на простых людей. Ведь Маэно не был похож на важных шишек и толстых серьезных дядек-политиков. Он был слишком простым.       Канраю этого всё равно не понять. Как и не понять, почему Аки всегда стремился к саморазрушению, но не мог этого позволить — ему нужно было сохранять его организм в идеальном состоянии, если он хочет, чтобы исследователи и дальше проводили над ним эксперименты.       Так он это называл, ведь «заботой» ему называть это было странно.       Когда Аки давится дымом в третий раз, Канрай подходит сзади и отбирает пачку сигарет. Когда Аки недовольно восклицает, Канрай говорит, что ему нельзя курить.       — Я не ребёнок, чтобы ты запрещал мне такое.       — Тогда чего за угол прячешься, как будто боишься, что мама увидит и наругает? Аки не находит ответа.       Они сходятся на том, что Канрай научит его курить, но эта пачка будет первой и последней.       Упаковка дешевых сигарет оказалась на подоконнике рядом с какими-то дорогущими. Нелепо со стороны, но Канрай, выдыхая дым в окно, задумывался о чём-то своём.       Кофе с кучей сливок и кофе с одной ложкой сахара. Дешевые и дорогущие сигареты. Лохматые и уложенные волосы.       С Аки можно было позволить себе то, о чем Канрай даже не задумывался в сторону Ришшуна.       Любые касания для Канрая были бессмысленными. Он понимал, почему людям могут нравится объятья или держания за руки — близость, приторно-сладкая, перекрывающая ощущение одиночества. Бессмысленна для того, кому не бывает одиноко. Все прикосновения к другим людям Канрай со своей стороны ограничивал до рукопожатий и, если повезет, руки на плече.       Но Аки, почему-то, хотелось трогать. Не только руками — хотелось прильнуть к его губам своими, ощутить сладкий вкус конфет или мятной зубной пасты, на которую он всегда жаловался. Поцеловать щеки, нос и лоб, посмотреть на краснеющее лицо и реакцию.       Бояться, что он снова предугадает её. Думать «он оттолкнет» и радоваться, когда Аки целует в ответ и наоборот, думать «он ответит» и получать толчок в плечо. Маэно всегда знал, как отреагировать, как поддержать интерес Канрая к нему, как не дать заскучать. И даже если он не угадывал и делал то, что Канрай ожидал, тот всё равно был доволен и был рад навести его на нужный путь.       Аки можно было трогать, потому что это было интересно.       А ещё с Аки можно было трахаться.       Любые мысли о сексе у Канрая всегда ограничивались только мыслями о том, что он был нужен только ради продолжения рода. Секс с Рицукой был максимально быстрым, без какого-то особого удовольствия — вроде обе стороны были довольны теми пару раз, когда они таким занимались. Канрай не знал. Он не спрашивал мнения Рицуки. Лично его всё устраивало, если спустя время после секса он узнавал, что у них будет ребёнок.       С Аки было по-другому. Он никогда не думал, что стал бы с ним трахаться — секс мужчины с мужчиной был бессмысленным, ведь зачать ребёнка они не могут, а другого смысла в этом занятии Канрай не видел. До тех пор, пока всё не привело к тому, что они оказались в одной постели и простых касаний стало не хватать. Чем дальше они заходили, тем более интересная реакция была у Маэно. Это манило и привлекало. «Это» лепетало, а Канрай ухмылялся.       Секс всё ещё был бессмысленной тратой времени. Смотреть на реакцию Аки всё ещё было самой интересной вещью в мире.       — Повторяться не буду. Стоп-слово «Раболепствователь», — шепчет Канрай на ухо Аки прежде чем оставить поцелуй в щеку, медленно переходя ниже.       — Раб— Рабос— Что?       — Я сказал что не буду повторяться, — Ушироно улыбается и кусает нежную кожу на шее, довольно слушая, как Маэно делает рваный вдох.       Маэно отличался особой чувствительностью — это было понятно почти сразу. Он краснел и выгибался от поцелуев в шею и дрожал если Канрай водил руками по его телу. Ушироно часто задумывался над хрупкостью тела в его руках. О том, как легко можно добавить к уже существующим повреждениям от исследований новые, которые будут личным подарком от Канрая, отметкой о том, кому принадлежал Аки. А иногда мысли доходили до того, что Канраю хотелось сломать чужую руку или даже шею. Услышать хруст и жалобное скуление под собой, с наслаждением смотреть на страх в чужих глазах.       Аки принял бы и это. Не посмел бы отказать. Снова чуть ли не ползал бы на коленях, выпрашивая обезболивающее, как делал это иногда, когда из-за «наказаний» и медицинских процедур тело начинало болеть слишком сильно. Собирая в своём взгляде всю ненависть, когда Канрай бы поднимал упаковку с таблетками над собой, с издевкой спрашивая «а ты заслужил?», ведь прекрасно знал, как сильно Аки это бесило и как тяжело давалось быть зависимым.       Возможно, Канрай сломал бы ему ноги, чтобы он тем более не смог бы дотянуться, вызывая жалость и смех своими попытками приподняться. Чтобы был ещё более зависим от него. Чтобы вся его жизнь сузилась до одного человека и того, как тот решит поступить с ним.       Канрай всегда останавливал себя прежде чем услышать этот хруст. Аки всегда жалобно стонал, когда его руки сжимали слишком сильно.       — Рабостевлетель, — пытается Маэно выговорить заплетавшимся языком слово, которое услышал первый раз в жизни. Ушироно всегда выбирал только те слова, которые Аки не запомнит с первого раза и не сможет повторить. И никогда их не повторял.       — Что-что ты хочешь сказать? — улыбается Канрай и сжимает бедра Аки, замечая, как тот начинает беситься.       — Раболес… Сука, — чуть ли не хнычет он и даёт Ушироно знать, что сегодняшняя ночь будет интересной.       Конфетный привкус и привкус табака. Тело, на котором нет ни живого места и тело без единого шрама.       Они были разными и при этом находились в одной ситуации. Они утратили всё, что у них было, и при этом это был их осознанный выбор. «Так будет лучше» — так обычно люди оправдывают свои поступки.       Утратив всё, Канрай обрёл свободу и стал ближе к своей цели.       Аки утратил всё и лишился всей свободы. Его жизнь принадлежала Канраю. Если бы он попросил — Аки бы убил себя. Но до тех пор он продолжал жить, потому что того хотел Ушироно.       Канрай бы в жизни не смог так существовать. Аки был интересной загадкой, потому что был слишком хаотичным, человечным, эмоциональным, хотя имел в себе вещи, которые можно было предугадывать.       Когда их стало слишком много, Канрай осознал, что Аки сблизился с ним сильнее, чем то удавалось даже Ришшуну. Возможно, потому что Ришшун никогда не имел цели сблизиться с Канраем. Ушироно был не дурак и знал, что их с Маэно старшим связывало только одно — ЗЕНО. Ришшун видел в нём объект для исследования. Канраю было интересно смотреть за тем, как соприкасаются две единственные вещи, которые ему интересны.       Ришшуна не интересовал Канрай, да и Канрая интересовал не Ришшун, а его загадка.       В случае с Аки было не так. Аки интересовался Канраем, потому что уже и без того знал о ЗЕНО всё, что ему нужно было. Канрай интересовался Аки потому, что вся его личность была ему непонятной. Это не спокойный Ришшун, чья рутина запоминалась за пять минут.       Аки и Ришшун были слишком разные и похожие одновременно.       «Это» не знало, что думать. Канрай тоже.       Коробка, в которой скрыт секрет и коробка, чьё содержимое небрежно лежало на полу.       Аки, какая коробка была твоей? Была ли твоя коробка вообще какой-то?       Когда Канрай читал последний отчёт от исследователей, ему было почти жаль, что это конец. Почти.       — Завтра у тебя выходной, а я начну выполнение плана, — спокойно говорит Канрай перед тем, как отложить какие-то бумажки на край стола и протянуть Аки другие. — Послезавтра ты сможешь уйти на все четыре стороны.       — Что? — он удивленно хлопает глазами, беря в руки стопку документов, пробегая глазами по тексту, останавливаясь на словах об увольнении.       — Наш контракт закончен. Ты выполнил свою часть, как объект исследований, — он указывает на документы в руках Аки. — Там же написан адрес твоей новой квартиры и работы. На случай, если не захочешь работать, я дам тебе денег на всю оставшуюся жизнь. Ты мне больше не нужен, Маэно-кун.       Аки молчит. Он думает над тем, что можно ответить, но осознает самое неприятное для себя.       От него не ждут ответа. Это не то же самое, что видеть, как Канрай ждёт один ответ и получает другой. Здесь что бы он не сказал и не выбрал будет неправильным и правильным одновременно, потому что ничего не изменится. Если Канрай что-то решил, то будет так, как хочет он.       А он хочет больше никогда не видеть Аки в своей жизни, потому что изначально не планировал, что он задержится в ней надолго.       Маэно уходит из комнаты быстрее, чем придумывает ответ.        Маэно Ришшун имел своё место в серой комнате и вписывался в неё идеально. Иногда Канрай думал о том, что это выглядело скучно. Маэно Аки остался в серой комнате ярким пятном на стене. Отмыть — сложно, и не остается ничего, кроме как просто нанести слой серой краски сверху.       Канрай изучил коробку снаружи полностью, не осмелившись вскрыть её и узнать, пуста она или нет. Очередная загадка, которая никогда не будет разгадана. Прямо как его отец.       Можно ли сказать, что внутри они одинаковы, если Канрай одинаково не знает содержимое и там, и там?       Пока не откроешь сейф не узнаешь, мертва или жива кошка. Пока не откроешь коробки не узнаешь, одинаковое там содержимое или нет.       Он будет убеждать себя в том, что так было лучше. Каждый раз, когда в толпе ему мерещится красная макушка. Каждый раз, когда ночью рука упирается в воздух, а не чужую спину. Каждый раз, когда кофе приготовлено правильно, а не с одной лишней ложкой сахара.       Краска подсохнет и он нанесет второй слой краски, убеждаясь в этом окончательно. Но теперь вопрос в другом — через сколько времени краска начнет облупливаться и начнет ли вообще?       Пока краска достаточно свежая и перекрывала пятно, Канрай, закуривая, смог не обратить внимание на полупустую упаковку самых дешевых сигарет на подоконнике рядом со своими, дорогими и элитными.       Ушироно Канрай выживет без Аки, но Маэно Аки не выживет без Канрая. Потому что в жизни Маэно Аки самым важным человеком стал Канрай, а в жизни Ушироно Канрая самым важным человеком был Ришшун.

[Я не собираюсь любить тебя. Потому что ты любишь меня.]