Самая яркая звезда на небе / The Brightest Star in the Sky

В дни, предшествующие Зимнему балу, Гермиона проводила больше времени в компании Барнабаса. Несколько раз он подсаживался к ней за столом Гриффиндора, что, согласно Гасси, было весьма спорным шагом. Это сделало их объектом испытывающих взглядов всей школы. В первый вечер, когда Барнабас сел возле Гермионы за ужином, она не смогла не метнуть взгляд в сторону Риддла. Его тёмные глаза буравили её. За бесстрастным лицом таилось что-то зловещее. У неё перехватило дыхание, и она отвернулась с горящим лицом. Несмотря на ровное, скучающее выражение, она знала, что он злился. Они не разговаривали уже две недели. Ни разу с той короткой встречи в коридоре. И всё же у неё покалывало кожу, когда он наблюдал за ней. От голода в его глазах у неё скручивало живот. Она думала о том поцелуе больше, чем была готова признать. Гермиона предположила, что для него он ничего не значил. К его ногам падало множество девушек, так почему он так заинтересован в ней? Чувствовал ли Том то же самое, что и она, после поцелуя, будто он был потрясающе верным, но греховно неправильным? А потом её поцеловал Барнабас Куфф, и это показалось пустым. Лишённым любой эмоции. Гермиона занимала свободные часы чтением о постройке Хогвартса. Она пыталась больше узнать о системе канализации замка. Мучила свой мозг новыми идеями, где искать Тайную комнату. Когда ей не удалось найти никаких зацепок, она проглотила своё стеснение и попросила Аластора проверить туалеты мальчиков, чтобы убедиться, что каждый кран работает. Одной из вещей, которые она так любила в Аласторе, было то, что он не задавал много вопросов. Лучше он проверит уборные, чем она сама. От одной мысли об этом у неё покалывало губы и кружилась голова. Когда ни один из кранов не поддался, она проверила унитазы. Она провела всю субботу за посещением всех туалетов для девочек, смывая воду в каждом из них. Все работали. Поэтому она провела всё воскресенье, провожая Аластора по туалетам для мальчиков, попросив у него смывать унитазы там. — Это настолько необходимо, Гермиона? — видимо, на смывании унитазов Аластор ставил предел. — Да. — И что ты будешь делать, если один из них сломан? Прочитаешь о сантехнике и найдёшь инструменты, чтобы его починить? — Да, — а что ещё она могла сказать? Если он решил, что она сумасшедшая, то не подал виду. Ей потребовалась целая неделя, чтобы осознать, что она никогда не проверяла краны и унитазы в ванной старост и учительской. В каждой спальне тоже было по уборной. Но вряд ли секретный вход в Тайную комнату спрячут в туалете спальни? В худшем случае ей придётся сварить партию Оборотного зелья и прошмыгнуть в спальни Слизерина. Она уже варила это зелье — и по той же причине. Это будет крайняя мера. Ванная старост была простой целью с Аластором, и она подольстилась к Слагхорну, чтобы попасть в учительскую и проверить тамошние уборные. Гермиона официально исчерпала все ходы по туалетно-кранной части. Поэтому она вернулась к чтению о планировке Хогвартса и установке системы канализации. Наконец, наступил Зимний бал, обозначив конец первого семестра и начало рождественских каникул. Мама Гасси выслала шесть запрошенных платьев, которые доставили ни много ни мало двенадцать сов. Платье, которое в итоге надела Гермиона, было изысканного оттенка голубого, напоминавшего ей её наряд на Святочном балу. У него был вырез лодочкой со спущенными плечами. Ткань облегала её талию и бёдра, а дальше изящно струилась до пола. Гермиона переживала, что споткнётся о длинную юбку, но восхищалась изумительным кружевом. На платье не было никаких сияющих пайеток и камней. Простое, элегантное и утончённое — именно то, что Гермиона бы выбрала сама. Она надела его, позволив Гасси заняться четырьмя дюжинами пуговиц вдоль спинки платья. — Оно смотрится на тебе просто потрясающе! — Гасси хлопнула в ладоши и обошла Гермиону по кругу, бормоча под нос несколько заклинаний для подгонки подола. Гасси настояла, чтобы Гермиона надела к наряду перчатки, и заплела её волосы в изысканный пучок. Она даже нанесла на лицо Гермионы косметику и завершила макияж помадой глубокого красного оттенка. Гермиона чувствовала себя такой красивой. Барнабас Куфф пришёл, чтобы сопроводить Гермиону на танцы, но встретил небольшое препятствие у проёма с портретом. — Можете просто сказать ей, что я здесь? — услышала она, когда одна из пар Гриффиндора открыла дверь и выбралась наружу. — Ни за что, мерзавец! — портрет захлопнул проём быстрее обычного, стоило паре удалиться. Сэр Кэдоган находился в состоянии повышенной готовности к появлению незваных гостей, пытающихся проскользнуть мимо него. — Кажется, твой спутник застрял, — широко улыбнулась Гасси. Гермиона вышла из гостиной и обнаружила крайне раздражённого Барнабаса на почтительном расстоянии от их блюстительного рыцаря. — Миледи! Враг пытался захватить башню! Мне удалось сдержать его! Я призываю вас быть начеку, так как чувствую вероломство! — Вероломство? — негодующе фыркнул Барнабас. Он провёл рукой по своим песочного цвета волосам, позволив прядям неряшливо упасть на лоб и уши. На нём была парадная бархатная мантия цвета полуночного неба, которая вытаскивала наружу скрытую синеву его серых глаз. Глядя на Барнабаса, Гермиона могла объективно признать, что он привлекателен. Но у неё никогда не учащалось дыхание, когда она видела его, и не появлялся румянец от его пронзительного взгляда. Гермиона вздохнула и сосредоточилась на происходящем. Она отточила технику взаимодействия с сэром Кэдоганом до совершенства: — Вы ошибаетесь, сэр Кэдоган! Это союзник, который шпионит для нас в стане врага. Он необходим для военных действий, — сказала Гермиона. Стоило отдать должное Барнабасу, умудрившемуся сохранить серьёзное лицо. К счастью, ему хватало здравого смысла, чтобы молчать. Сэр Кэдоган с прищуром изучил Барнабаса: — Тем не менее, миледи, будьте настороже, ведь враг, ставший изменником, может предать и Вас. Мой совет: держите при себе запасной вариант. — Спасибо. Я приму к сведению, — она схватила непонимающего Барнабаса за рукав и потащила вдоль по коридору. Они немного отошли, когда Барнабас, наконец, нарушил молчание: — Серьёзно, это охранник гостиной Гриффиндора? — К сожалению. — Я думал, Рейвенкло не повезло с бесконечными загадками, — Гермиона оступилась, когда он произнёс «загадки». Она старалась не думать о Риддле последние две недели и вполне собой гордилась. Даже Гасси не упоминала его и не подтрунивала над ней о его взглядах в её сторону. Будет ли у него сегодня пара? Конечно, будет. Он обаятелен, красив и умён. Гермиона часто видела его в окружении девушек, пытающихся обратить его внимание на себя. Разве Арчи не говорил что-то о том, что он никогда ни с кем не встречается? — Должен сказать, — начал Барнабас, беря её под руку в более церемонной манере, — ты выглядишь изумительно. Она просияла, но от его комплимента её сердце не пропустило удар, как бы сильно ей этого ни хотелось. Люди стекались в Большой зал. Вечер был организован схожим образом со Святочным балом: сначала ужин, потом танцы до полуночи. Двенадцать огромных рождественских ёлок выстроились вдоль стен. Над ними парили свечи под потолком, зачарованным, чтобы изображать мягко опускающиеся снежинки. Десять стульев и пианино расположились там, где обычно стоял учительский стол, — скорее всего, для музыкальной группы. Вместо факультетских столов расположились круглые столы с белыми скатертями, каждый из которых был накрыт на десять учеников. В центре каждого из них стояли большие красные пуансеттии, покрытые ледяными кристаллами, создавая невероятное сияние. Гермиона не была уверена, но подозревала, что Большой зал магически расширили. Комната выглядела бесподобно и нарядно. Она следовала за Барнабасом, провожающим её к краю комнаты, где уже сидели Джулия Браун и Альфред Хенсли. Гермиона не разговаривала с ними с поездки в одном купе в «Хогвартс-экспрессе». Она видела Джулию на их общих уроках с Хаффлпаффом. С Альфредом она сталкивалась лишь изредка, хоть и считалось, что они с Барнабасом лучшие друзья. Барнабас сказал, что тот проводит всё своё свободное время с Джулией и узнаёт последние сплетни для комментариев на матчах по квиддичу. — Гермиона! Как поживаешь? — лучезарно улыбнулась ей Джулия. Она распустила свои светлые волосы мягкими локонами и надела блестящее платье цвета шампанского. Альфред поприветствовал их, радостно махнув рукой. Должно быть, он дошёл до больничного крыла по поводу своего акне. Теперь его лицо было чистым. Это ещё больше подчеркнуло поразительный травянисто-зелёный цвет его глаз. — Привет, Джулия! Есть планы на каникулы? — Не особенно, я поеду домой, но Альфред навестит меня после Рождества. — Я отказываюсь проводить всё время запертым на ферме своей тёти. Ни за что. Не после того, как меня заставили работать на ферме всё лето! — сказал Альфред. — И ты же хочешь навестить меня, да? — хлопала ресницами Джулия. — Не сомневайся, хочу, — подмигнул он ей. Джулия покраснела. Гермиону не стошнило. Гасси подошла к столу с Игнатиусом Пруэттом. Когда они ходили за покупками с Минервой и Аластором, она нашла винно-красное платье с тонкими бретелями и V-образным вырезом. Оно облегало её талию с украшенной драгоценными камнями брошью, а дальше струилась элегантная блестящая юбка. Платье сидело на ней просто потрясающе. Гасси вся переливалась, когда шла. С зачарованным снегом и мягким светом она казалась практически неземной. Гасси села рядом с Гермионой, но Игнатиус колебался. Он скептически осмотрел Гермиону, будто ожидая, что она в него плюнет. Но теперь она знала правду об их отношениях и не могла на него злиться. Если уж на кого и следовало, то на их родителей, которые вынудили их оказаться в этой ситуации. — Игнатиус, садись! — поторопила Гасси. Наконец, он сел. Вскоре между Джулией и Гасси завязалась воодушевлённая беседа о модельерах платьев и текущих модных веяниях. Барнабас прочистил горло и вернул своё внимание на Гермиону: — На Зимнем балу подают особенный ужин. Я слышал, что он может соперничать с Рождественским пиром, но я никогда не оставался на Рождество, чтобы это выяснить, — произнёс он. — Я тебе расскажу, — сказала она. Она оставалась на каникулы и раньше, и еда всегда была отменной. Этого она не могла им рассказать. — Ты остаёшься на каникулы? — Да, мне здесь нравится! Я вернусь в «Дырявый котёл» на лето, — его выражение лица выражало сочувствие. Ей не нужны жалостливые взгляды. — А что ты будешь делать на каникулах? — Отправлюсь путешествовать. У моего отца намечаются мероприятия в Париже. А потом мы отправимся в Германию и Италию. — Что? А как же война? Барнабас несколько раз моргнул, пытаясь понять значение её слов. — Она говорит о магловской войне, Барни, той, что между Германией и всем остальным миром, — перебил её Альфред, закатив глаза. — Ах да, эта. А в чём дело? — он повернул голову, искоса взглянув на Гермиону. У неё отпала челюсть. — Гермиона, — сказал Альфред, до того как она успела придумать ответ, — Волшебный мир не принимает участие во Второй мировой войне. Кроме нескольких сирен о воздушных налётах, беспокоящих тишину и покой, она никак не затронула волшебников. Даже волшебники в Германии держатся в стороне. Они вряд ли знают о ней больше, чем Барни здесь, а это практически ничего, — пожал плечами Альфред. Гермиона читала статью, когда впервые здесь появилась, о том, что волшебники не будут принимать участие в войне, но она решила, что она как-то затронет их жизни. По-видимому, она ошибалась. — Мой отец служит на флоте, — добавил Альфред. Он сдвинул брови и нахмурился. — Иногда он пишет. Гермиона никогда не видела Альфреда таким угрюмым. Барнабас взглянул на друга: — Что такое флот? — спросил он. — Неважно, Барни, — сказал он, меняя тему. — Мне нужно, чтобы вы держали глаза и уши открытыми для пикантных сплетен! Мои комментарии квиддича становятся суховатыми! Как будто город спрятан внутри города. Общества ничего не знали друг о друге, но при этом жили в одном пространстве. Прибыл Арчи с Минервой и Аластором по обе стороны от него. С беспечной улыбкой он казался в своём собственном мире, а во взгляде Минервы в сторону Арчи затаился намёк на намерение совершить убийство. Гермиона никогда не видела Аластора таким раздражённым. — Всё в порядке, Минерва? — спросила Гасси, когда все трое заняли места. Минерва метнула сердитый взгляд на Арчи, прежде чем ответить. На ней было жёлтое шёлковое платье, свободное и струящееся. Хоть оно и не подчёркивало фигуру, на стройной Минерве оно смотрелось хорошо. Нехотя Гермионе пришлось признать, что Гасси была права о бледном оттенке. Он совсем не к лицу Минерве. — Я в порядке, но Арчи забыл, что мы договорились пойти на танцы вместе много месяцев назад, а сегодня сообщил мне, что идёт с Аластором. — И для меня всё обернулось просто чудесно! У меня теперь два очаровательных спутника! — Я не твой спутник, Арч, — Аластор ущипнул себя за переносицу, будто сдерживал мигрень. — Тогда у меня одна очаровательная спутница и один потрясающе ворчливый лучший друг. Лучше и быть не могло! — весь стол засмеялся, но ни Минерве, ни Аластору даже отдалённо не было весело. — Знаешь что? Нет, Арчи, совершенно нет! — Минерва скрестила руки на груди и задрала подбородок. — Аластор, могу я пригласить тебя на бал? — раздался смех, когда веселье исчезло с лица Арчи. — Это честь для меня, Минерва, — Аластор встал со стула и взял Минерву за руку, низко поклонившись, чтобы поцеловать костяшки. Он провёл её на единственный свободный стул между ним и Джулией. — Подождите! А как же я? — спросил Арчи. — Уверена, ты всё равно прекрасно проведёшь время, — сказала Гасси сквозь смешки. В следующую секунду перед Гермионой на фарфоровой тарелке появилось меню. По-видимому, всё было устроено, как на Святочном балу. Хоть она всё и так знала, но внимательно слушала, как Барнабас учил её заказывать еду. Гермиона даже не нахмурилась от того, что он объяснял всё, будто она полная имбецилка. Всё, что требовалось, — прочитать меню, произнести заказ, и он волшебным образом появлялся. Она попросила лобстер «Термидор», что, возможно, было лучшим из всего, что ей доводилось пробовать. После ужина произошла перестановка, оставив несколько разрозненных столов по периметру комнаты, чтобы образовать посередине просторную танцплощадку. Группа завела весёлую джазовую мелодию, задавая тон вечеру. Гермиона просияла. Она обожала джаз и даже не думала, что он добрался до волшебного мира. Гасси вытащила половину компании на танец. Её подруга покачивала бедрами и танцевала от души. Гермиона пристроилась рядом с ней. Она увидела, как на пол потянулись группы других студентов. Шум нарастал по мере того, как звучала музыка. Ей казалось, что она снова на Святочном балу, танцует с Виктором Крамом и его друзьями из Дурмстранга. Когда музыканты приступили к более медленной песне, она почти надеялась, что это Виктор обхватит её своими руками. Не то чтобы она разочаровалась, что это был Барнабас, просто он напомнил ей, как сильно отличалась теперь её жизнь. Барнабас улыбнулся, и она взяла его за руку, позволив ему вести в медленном танце. Именно в этот момент она поняла, в центре этого танцпола, с Барнабасом, держащим её за бедро одной рукой, а второй — за плечо, под зачарованным потолком с падающим снегом — между ними совершенно не было искры. Ей нравился этот парень. Он интересный. Но ничего больше. Не было жажды прижаться ближе или разделить тайный поцелуй. Не о нём ей снились сны по ночам… К сожалению, было очевидно, что он чувствовал совершенно иное. Как же ей не повезло! Как она вообще оказалась в этой ситуации? У неё не было таких проблем с мальчиками в прошлом. Но и большого внимания от них она не получала. Она никому не нравилась. Что такого в 1942 году, что делает её столь желанной? Она постаралась вовлечь Барнабаса в дружественную беседу, пока они танцевали, — попытка отвлечь его от взглядов, которыми он её одаривал. Думал ли он о ней все эти грязные вещи? Про это выражение лица говорил Риддл? Барнабас говорил о своей цели стать в будущем репортёром «Ежедневного пророка». Во время беседы он поделился деталями о конференции, на которую пойдёт под Рождество, и удивительных местах, которые посетит во время путешествий. Он спросил о её семье и о том, где они путешествовали. Гермиона ответила на несколько вопросов, но увернулась от остальных под предлогом того, что её расстраивало говорить о семье. Это не было полной ложью. Кружившись, она заметила взгляд Риддла, прислонившегося к стене, с Вальбургой Блэк, повиснувшей на его руке. Она отчего-то злилась, хмурилась, её чёрное платье не оставляло ничего воображению. Шёлковая ткань облегала её так плотно, что показывала каждый изгиб её тела. Она прижимала свою грудь к Тому, и Гермиона гадала, собирается ли она совокупляться с его ногой, как собачка. Он игнорировал её. Вместо этого он смотрел, как Гермиона танцует с Барнабасом, будто не в состоянии отвести взгляд. Его глаза прожигали её пылающим пламенем, будто она сама Афродита, а ему всё было мало. Будто она единственная девушка во всём мире, и даже юная красавица, висящая на нём, не могла отвести его внимание. Гермиона вновь обернулась к Барнабасу и сосредоточилась на своём спутнике. Через несколько танцев Барнабас извинился и отправился в толпу на поиски Альфреда и Джулии. Аластор не растерялся и, к удивлению Гермионы, оказался грациозным танцором. — Люблю танцевать, — сказал Аластор. — Меня научила мама, и это стало нашей традицией после ужина, когда я был маленьким. Гермиона широко улыбнулась, думая о маленьком мальчике, танцующем со своей мамой. В этом была и толика сочувствия. В будущем он лишится ноги, и её заменит деревянный протез. Его танцы никогда не будут прежними. Когда группа вновь перешла на бодрые песни, присоединились Гасси, Арчи и Минерва. За исключением Аластора, ни у одного из них не было ни капли таланта. Волосы Гермионы выбились из высокой причёски, над которой так усердно трудилась Гасси, обрамляя завитыми прядями её лицо. Несмотря на спущенные бретели платья, толстый материал казался жарким и тяжёлым, но не стеснял движений. На танцплощадке стало тесно, ученики сбивались ближе, сбегаясь на танец под задорную песню группы. — Думаю, мне нужно присесть, — сказала она, когда Барнабас нашёл её снова. Они прошли к столу вдоль стены, где она погрузилась в мягкое кресло. Гермиона приклеила улыбку к лицу. От буйных танцев у неё горели щёки, и она слышала, как дыхание вырывается хриплыми вздохами. — Я принесу тебе чего-нибудь выпить. Что ты хочешь? — Пунш? — Конечно! — его улыбка стала шире, и перед тем, как удалиться, он ей подмигнул. Стоило Барнабасу уйти, в поле зрения появился Риддл. Неспешным, но целенаправленным шагом он приблизился к ней. Он и близко не казался радостным здесь находиться. Вальбурги нигде не было видно. На нём была парадная мантия глубокого, шелковистого, полуночно-чёрного цвета с изумрудно-зелёным отблеском, вспыхивающем на свету. Его зловещее присутствие притягивало, как магнит, и она ненавидела, как сильно её это пленило. Он остановился перед ней, стоя так близко, что его ноги почти касались её. Том пристально на неё смотрел, изучая, но что он искал, ей было невдомёк. — Потанцуй со мной, — это не было просьбой, но он произнёс это так, будто слова причиняли ему физическую боль. Его злили танцы или мысль о том, чтобы танцевать именно с ней? Зачем он её пригласил, если его это так расстраивало? Том протянул ей руку, ожидая, что она её возьмёт. — Ты просишь меня потанцевать с тобой или ставишь перед фактом? — состроила она мину, скрестив руки на груди. Его губа дрогнула, но рука не пошевелилась: — А от какого ответа ты со мной потанцуешь? — Ни от какого, просто любопытно, — пожала она плечами. Он выверенно удерживал бесстрастное выражение лица. Гермиона отошла от него и села обратно, пытаясь выглядеть, будто её не трогало его присутствие. Отбросив пару прядей волос с лица, она принялась рассматривать комнату в поисках Барнабаса. Он стоял с Альфредом возле стола с напитками, над чем-то смеясь. — Потанцуйте со мной, мисс Грейнджер, — он избавился от своей агрессивной позы, расслабив руки по бокам. — А где Вальбурга? — Не знаю, мне всё равно, — к её удивлению, он сел возле неё и развернулся к ней всем телом. — Разве не она твоя пара сегодня? — Разве Куфф не твоя? — он произнёс имя Барнабаса так, будто проглотил кислоты. — Да, но, в отличие от тебя, я знаю, где мой спутник. Ему не понравился этот ответ: — Кого ебёт, где Вальбурга? — скривил он лицо и скрипнул зубами. От перемен его настроения у неё болела голова. Она не поспевала за ними. Его распаляли даже самые незначительные проступки. Гермиона вздохнула: — Чего ты хочешь, Риддл? — Я хочу, чтобы ты потанцевала со мной, — его тон пронизывало раздражение, но в следующее мгновение выражение лица успокоилось. Том встал и низко поклонился. — Пожалуйста, потанцуйте со мной, моя самая благородная и интеллектуально меня превосходящая королева. Его мелодичный голос накрыл её, как маслянистый шёлк. Гермиона смотрела на него с раскрытым ртом. Может, она бы и рассмеялась, если бы так сильно не удивилась. Она не могла поверить, что он помнил этот смехотворный титул. Это случилось несколько месяцев назад в Выручай-комнате. Она не думала, что он вообще когда-либо его использует. Гермиона почувствовала то же притяжение. Его глаза, его обаяние, его поведение — всё звало её к нему. Без колебаний она переплела свои пальцы с его и позволила ему провести себя в центр танцпола. В самую видную его часть, под усыпанное звёздами снежное небо. Она волновалась и была благодарна длинным перчаткам, на которых настояла Гасси. Её ладони наверняка вспотели. И они защищали её кожу от его. Не то чтобы Гермиона думала, что из его пор сочится яд, но не была уверена, что смогла бы коснуться его напрямую. Десять музыкантов вытащили палочки для быстрой настройки инструментов, пока пианист продолжал наигрывать лёгкую мелодию фоном. Они играли без магии. Гермиона ценила это. — Барнабасу Куффу не стоило бросать тебя одну, — Риддл вновь стал угрюмым. — Он этого и не делал. Он пошёл взять мне попить. — И бросил тебя одну. Группа подготовила инструменты и принялась играть «Серенаду лунного света». Она замешкалась: эта песня слишком романтична для их танца. Риддл переплёл свои пальцы с её, а другую руку положил ей на плечо, где платье не скрывало её кожи. Его рука была горячей. Она дёрнулась от прикосновения, будто он ударил её током. Том притянул её ближе. — Почему ты так злишься, Риддл? От тебя не требовалось приглашать меня на танец, — она сбросила его руку с плеча. Гермиона попыталась отодвинуться, но он держал её непоколебимой хваткой, когда они начали двигаться в такт медленной, чувственной мелодии. — Хорошо проводишь вечер? — уклончиво спросил он. Слова были сами по себе дружелюбными, но он произнёс их сквозь стиснутые зубы. — Да, спасибо, что спросил. Риддл с лёгкостью кружил её по танцполу. Кто научил его танцевать? Разве он не вырос в приюте? — Ты избегала меня. — Не знала, что тебе от меня что-то нужно. — Не нужно, — огрызнулся он. — Я не избегала тебя, у меня просто не было причин с тобой говорить. Он нахмурился, сузив глаза и притянув её ещё ближе. Теперь уже его грудь касалась её. Она чувствовала, как его рука впивается в её плечо: — Тебе нечего мне сказать? — Нет, — она глубоко вздохнула, чтобы успокоиться. Вместо этого она вдохнула притягательный аромат кедра и перечной мяты, который ещё сильнее спутал её мысли. От его тёмных глаз и яростного взгляда ей было не по себе. Ей казалось, что он пытается сковать её своими руками, построить стены между ними и остальным миром. Это сводило её с ума. — Почему тебе хотелось потанцевать со мной, если тебя это так сильно злит? Гермиона не знала, что такое вообще возможно, но он нахмурился ещё сильнее: — Почему ты здесь с Куффом? — язвительно сказал он в ответ. — Что? — Почему ты пришла на танцы с Куффом сегодня? — повторил он вопрос медленнее, выделяя каждое слово, будто она иностранка, почти не владеющая английским языком. — Барнабас — мой друг, и он пригласил меня. — Значит, он твой друг. Это не было вопросом, но Гермиона отнеслась к нему именно так: — Да, конечно. — Правда? Потому что он не смотрит на тебя просто как на подругу. — Да, ты мне уже говорил, — Гермиона тоже это заметила, но решила не упоминать. Она пока не была уверена, как к этому относиться. Барнабас милый, но хотелось ли ей с ним встречаться? У неё болело сердце от того, как сильно ей хотелось хотя бы всполоха страсти между ними. Всё было гораздо проще, если бы там было хоть что-то. — И? — И что? Ты не задал вопрос. — Что ты собираешься с этим делать? — парень всюду совал свой нос. Его пальцы сжались на её лопатке. — Не вижу, каким боком это касается тебя, — не то чтобы Гермионе нашлось что ответить. — Не видишь? — он приподнял бровь в издевательском недоумении. — Нет. С кем я хожу на танцы, не имеет к тебе никакого отношения, — они закружились вокруг другой пары, и глаза Гермионы метнулись, оценивая остальную часть школы. Все наблюдали за ними. В буквальном смысле. Даже половина танцующих пар украдкой поглядывала в их сторону. Вальбурга выглядела разъярённой. Барнабас нахмурил брови, выражение его лица было наполнено беспокойством. Гасси ухмылялась, и Гермиона поняла, что с этим ей придётся разбираться позже. Выражения лиц девочек варьировались от зависти до ужаса. Если честно, то и мальчики выглядели так же. Она вновь посмотрела на него: — Почему тебя это вообще волнует? — Потому что, Грейнджер, — он выплюнул её имя, будто оно было ядом у него во рту, — ты должна была пойти на эти танцы со мной. — Да что ты? — она напустила на себя притворное невинное замешательство. — Не припоминаю, чтобы ты меня пригласил? Я согласилась? — эта ситуация слишком напоминала его произошедшее между ними с Роном, когда она пошла с Крамом на Святочный бал. — Не жеманничай. Ты умнее этого, — просто потрясало, как он мог сказать ей комплимент так, что это звучало как оскорбление. Как они пришли к ссоре, пока кружились по Большому залу на глазах у всей школы, было выше её понимания. Почему она согласилась на этот танец? Это всё её вина. О чём она думала? — Ну, ты здесь с Вальбургой. Собираешься сказать мне, что она твоя подруга? — Нет, — Гермиона ни за что не признается в остром уколе в животе от этих слов. — Так я и думала, — она попыталась отодвинуться, но он слишком крепко её держал и притянул её обратно к себе. Его рука, которая раньше находилась на её плече, соскользнула, чтобы обхватить талию. Поначалу они танцевали по Большому залу, как заядлые бальные эксперты. Но теперь их внимание поглотил накал их разговора, что не оставило места для энергии на сам танец. Она следовала за его поворотами, не обращая внимания на то, как путалась в своих ногах. — Мне плевать на Вальбургу. Она не моя подруга, — он наклонился ближе, его губы почти касались её уха. — Это девушка, которую я иногда трахаю, когда мне удобно, но я думаю о тебе, когда внутри неё. Как тебе это? Знать, что я ебу её, но фантазирую о тебе, пока этим занимаюсь? Гермиона ахнула и покраснела. Том не сдвинулся. Его рука опустилась на её бедро. Так танцевать не принято. — Знает ли Куфф, как твои ноги обвили меня в туалете? Знает ли, как ты стонала моё имя? Знает ли, как сильно ты меня хотела? Какой охуительно мокрой ты была для меня? — его рука сжалась прямо над выпуклостью её ягодицы. Они уже даже не притворялись, что танцуют. Он шептал ей на ухо. Держал её так близко, что она могла чувствовать, как к ней прижимается его эрекция. Она не обращала внимания на приятную дрожь, пробегающую по её телу. На покалывание там, где касались его горячие руки. — Или, возможно, — продолжил Риддл, чьё дыхание проносилось над её кожей, заставляя её гореть до боли, — тебе всё равно, для кого раздвигать ноги. Может, ты сделаешь это для любого парня, даже для Куффа. Это было жестоко. Всё тело Гермионы напряглось. Она попыталась не показать шок на своём лице и сдержать слёзы. Она не станет плакать перед ним. Не посреди Большого зала. Том хотел спровоцировать её, но она отказывалась доставлять ему такое удовольствие. Гермиона моргнула и тяжело сглотнула, когда он отстранился, чтобы изучить её. Её лицо оставалось нейтральным, не выдавая ни намёка на эмоции. — И что, если так? — сказала она, наконец-то сбросив его с себя, когда песня подходила к концу. — Если ты помнишь, Риддл, после танцев нет регламента формы одежды. Ему не понравился этот ответ. Он схватил её за талию, пока она не успела уйти. — Мы ещё не закончили! — Мне надо вернуться к своему спутнику. — Я не позволю тебе вернуться к нему! — его хватка стала крепче. — Если бы ты хотел пойти со мной, Риддл, ты бы пригласил меня. Я не умею читать мысли, — она подошла ближе и заговорила тише, застав его врасплох: — В отличие от некоторых, я не практикую использование легилименции, чтобы узнать от людей, что мне хочется. Я рассчитываю, что они просто это скажут по старинке. — Позвольте вмешаться? — Барнабас улыбнулся ей, затем посмотрел на Риддла, всё ещё державшего запястье Гермионы в смертельной хватке. Риддл был готов сказать Барнабасу: «Пошёл прочь» — и добавить несколько отборных ругательств к этой просьбе, но Гермиона заговорила первой: — Конечно! Спасибо за танец, Том. Желаю тебе чудесного вечера. Гермиона впервые назвала его по имени. Возможно, именно шок от этого заставил его отпустить её запястье. Она уходила от Барнабаса с чувством мрачного удовлетворения. Казалось, она только что обыграла дьявола в его собственной игре.