Если очень хочется

– Прекрати скулить, – требует Дима, и Мира мотает головой. Или не мотает – хрен поймешь, его так штормит толчками, что жестов не разобрать: то ли кивает, то ли качается по инерции. – Мира, – зовет Дима громче, весомей. Вытаскивает член из его задницы – Мира тянется следом и наконец оборачивается на голос. – Хватит скулить, я тебе сказал. Вот теперь Мира точно кивает, быстро-быстро и полуосмысленно. Перетаптывается локтями по спинке кресла и только крепче вцепляется в тканевую обивку, когда Дима проходится членом между ягодиц, дразня поджимающуюся дырку, и с силой толкается внутрь. Перехватить его по рукам и ногам невозможно, да он и не дастся: из этих своих домашних поездок Мира возвращается стабильно голодный и первые несколько ночей орет под Димой до потери голоса. Требует много, часто, долго, так, что потом приходится смазывать раскрытые мышцы пантенолом и слушать ворчание по утрам про боль в пояснице и внезапно нагрянувшую старость. А потом еще и отбиваться от обвинений, что затрахал бедного несчастного Миру до смерти, хотя обычно это именно Миру с члена не сгонишь: жадный до секса, как самка дельфина, он вместе с тем скорее лицо себе отгрызет, чем разденется перед кем-то посторонним, поэтому все бонусы от отношений с ним Дима забирает себе. Все минусы тоже. – Тихо, угомо-нись, – требует он на каждом толчке и все-таки дотягивается до чужого лица, чтобы заткнуть рот ладонью. – Если ты не заткнешься, то тебя заткну я. Обратно пробкой. И пойдешь сниматься недоëбанным. Услышал? Мира что-то влажно мычит в пальцы, закрывающие губы, и задирает колено, насколько позволяют стянутые к щиколоткам спортивки. На изогнутой пояснице отчетливо проступают ямочки, блестящие от пота – Дима прихватывает подол чужой футболки зубами, чтобы смотреть, как они проявляются все ярче с каждым толчком, как в них собираются тени. Напряженное бедро мелко подрагивает, когда Дима проходит по нему ладонью от колена к паху, ведет медленно, собирая пальцами тревожащую щекотку почти прозрачных волос, поднятых против направления роста, и кладет на белую, не тронутую загаром ягодицу. Отодвигает, чтобы видеть, как член ходит в припухшем, блестящем от избытка смазки входе – Мира вздыхает сдавленно и пробует вывернуться, уйти от взгляда, за что немедленно получает глухой шлепок по бедру. – Не выебывайся, – требует Дима и стекает рукой на шею, прихватывает раскрытой ладонью под кадыком. – Давай, шевелись. И сожмись крепче, ты весь течешь. Мира раскрывает свой неугомонный рот, но ничего не говорит – только стреляет искоса взглядом и начинает подаваться бедрами навстречу. Когда-то давно, еще на старте этих дурных отношений, Дима его предупреждал, что к нежностям не приучен и тыкаться носом в широкую грудь, ласково и прирученно, как Мага после поражений, не сможет никогда, это против его природы. Но кто же мог подумать, что Мире только и нужно, чтобы скручивали руки и совали носом в диван, чтобы затыкали рот пальцами, чтобы не давали подняться с колен, пока не проглотит все до капли, чтобы заставляли носить в заднице пробку, а потом вот так, в лаунж-зоне фотоколла, вытаскивали только затем, чтобы заменить ее членом, втиснутым в жадное нутро по самые яйца. Дима жмурится оттого, как глубоко Мира его принимает и какой темп позволяет задать – быстрый, рваный, амплитудный, такой, что яйца бьются о промежность с влажными шлепками и кожа горит при скольжении. Мира еще пытается контролировать угол: упирается ладонями в кресло, ищет опору, пробует стискиваться и замедляться, но ловит новый шлепок по бедру, третий, четвертый – почти по самой промежности – и с изможденным стоном отпускает ситуацию. Дима физически ощущает секунду, когда Мира закрывает глаза, хоть и не может этого видеть, только угадывать: в том, как Мира начинает глубже дышать и гнуться послушно в пояснице, как, прихваченный за затылок, поворачивает лицо и затыкается поцелуем, пропуская в рот чужой язык. Смотрит устало и благодарно сквозь приоткрытые веки, и, увлеченный этим взглядом, Дима пропускает момент, когда его самого стискивает и бросает в жар. Он выплескивается глубоко внутри, сразу выходит и вставляет пальцы – четыре, по основание, растягивая нежные мышцы до предела. Мира взмыкивает и поджимается, прощупывая новое растяжение, и расслабляется сразу же, доверчивый, послушный, влажный и шелковый внутри. На новый, сумасшедше быстрый темп его тело отвечает сытым вздохом и надломом в пояснице, таким опасным, что страшно становится и приходится перехватить поперек груди, чтобы не убился. Дима ебет его пальцами торопливо и неосторожно, не вслушиваясь, что там Мира бормочет и требует, срываясь на всхлипы. А когда он кончает, сжав зубами собственный кулак, подбирает с сиденья пробку и, надавив, вставляет обратно, затыкая покрасневшую текущую задницу. – С-сука, – шипит Мира и смотрит возмущенно. – Ну и что ты наделал? – А куда мы это все сейчас денем? Ты натек целый океан, а у меня с собой ни одной половой тряпки, прикинь? – Ну заебись, а теперь этот океан во мне. И что мне делать? – Потерпеть одно интервью. – Ну да. А п-потом? – А потом можно завалиться в номер и ебаться, не тратя время на растяжку и смазку. Мира меняется в лице и резко передумывает спорить.