farewell melody

Шаг, шаг, поворот. В запертой комнате раздавался тихий звук неумелых шагов, вечно оступающихся на исполнении простых элементов. Обычный вечер на каком-то светском мероприятии, в котором Ушироно в очередной раз утащил своего помощника в уединенный уголок под вымышленным предлогом: "Маэно-кун пролил на меня сок!" или же "мой секретарь, кажется, съел что-то не то!", не суть важно, как они улизнули от шумной толпы. Блеклые тени отражались на полу, стенах, других предметах, ни минуты не застаиваясь на месте, только перемещаясь из стороны в сторону в вечном движении. Теплый приглушенный свет падал на бледную кожу, праздничную одежду и дорогую фурнитуру. Негромкий граммофон, стоящий поодаль, играл размеренную мелодию, что должна расслаблять душу льющимся на нее слуховым бальзамом, но доносилось это только не для Маэно Аки. В небольшом помещении раздается громкое ругательство, не перебивающее сторонний непрерывный звук, но достаточно слышимое для находящегося чуть ли не впритык мужчины. — Ты специально наступаешь мне на ноги?! Это чертовски больно! Ты еще и пиздел про свои навыки в танцах?.. Обозленный взгляд бесстрашно смотрел на алую субстанцию в чужом глазу, напоминающую то ли умелую краску художника, то ли кровь всех тех людей, что погибли по его вине. Он встречается с суженными, неcходящими с лица Аки зрачками, бесконечно наблюдающими за любым действием, которое может хоть на йоту утолить затяжную скуку. — Так ты лучше запомнишь свои ошибки. И мне, вообще-то, тоже больно, знаешь ли. Я не могу отыграться? — Игривый голос в своей приевшейся манере дразнит и подливает масло в растущий огонь, тщательно стараясь усилить его ради своей потехи только. — Ты делаешь это специально! Прекрати валять дурака, мы и так торчим тут слишком долго. Остальные могут заметить нашу пропажу, — хмурясь, парень отстраняется, складывая руки на животе — единственный невербальный жест недовольства, который он может себе позволить. — Кому не плевать, Маэно? Да и твои движения оставляют желать лучшего. Будет так неловко, если тебе придется танцевать при всех... — ...Последняя попытка, — со вздохом сламывается Аки, вновь идя на уступки, ведь это гораздо проще, чем слушать повторяющиеся донимания, сводящие итог к одному исходу — тому, что выберет Канрай. — Вот и славно. Мужчина, напевая незнакомую мелодию под нос, идет к затихшему граммофону, чтобы вновь поставить иглу на проигрыватель. Канрай не идиот. Он видел, как мутнел внимательный взгляд, как Маэно терялся в словах и мыслях, словно вот-вот брякнется в обморок прямо в зале. Этого еще не хватало. Каким бы социальным он не выглядел, работа очень высасывает силы, уж тем более, когда разгребаешь офисную волокиту сверхурочно после часовых процедур и обследований. Ничем не отличается от своего отца. Этот побег от общества был своего рода актом милосердия со стороны Ушироно. Нет, не из жалости или сочувствия к парню, не из нежелания разгребать последствия плохого состояния Маэно и совсем не из-за своей доброй душеньки. Просто он разделял эти эмоции. Канрай прекрасно знал со школьных времен, каково это тащиться в душные помещения для караоке, слушать до скрипа сердца скучные диалоги с громкими возгласами ни о чем, заниматься всем тем, что остальные считают "веселым". К удивлению, сам Аки был не против негромкой компании Канрая, даже этот вариант был хорош, нежели нахождение среди богатых и знаменитых ублюдков, обсуждающих свои эгоцентричные цели и капризы, высокомерные шутки и лицемерные речи, которые простому секретарю никогда не понять. В комнате заиграла медленная мелодия, постепенно набирающая энергичные обороты. Канрай протягивает правую руку, пряча вторую за спиной, и слегка наклоняет корпус, как полагается джентльменам. Аки быстро остывает, закатывая глаза, но принимает протянутую кисть, стараясь влиться в ритм. Он знал основы этикета, какие-то простые танцы, но этого всегда будет мало в высшем обществе, а ему приходится часто там бывать, пока Ушироно переговаривает с важными шишками. Время шло другим ходом, пока Канрай неторопливо объяснял движения, подправлял, показывал. С какой бы ужасной стороны он себя не показывал, Маэно ценил моменты, когда мог видеть Канрая таким же человеком, как и он сам: рассказывающим что-то интересное, беззлобно шутящим и выражающим подлинные чувства. Проведя достаточно много времени с ним, он открывался с другой стороны, добровольно подпуская Аки к себе — или же медленно подманивая, заводя в безвыходную ловушку. Как посмотреть. В такие удачные вечера Маэно мог закрыть глаза на проступки Канрая, отбросить настороженность и не вести себя так скованно при всей его хаотичности. Пока Ушироно находится в хорошем расположении духа — Аки находится в безопасности. Если он будет хорошо себя вести, возможно, ему перепадут какие-то поблажки. Важно только не лажать. Задумчивые глаза смотрели на бледное лицо с прикрытыми веками. Погруженный в свои мысли Канрай внимательно слушал мелодию, плавно передвигаясь и на минуту абстрагируясь от внешнего мира. Его тонкие руки уверенно касались небольшой талии и плеча, ведя чужие движения за собой. Маэно не мог не замечать внешние сходства Фую и его отца. Знакомые черты лица взывали отголосок прошлого, навевая воспоминания, когда Фую вынуждал парня учить какой-то стремный вальс к школьной заварушке. Маленькая Натсу с непониманием наблюдала за их очередной руганью, по-глупому очаровательно моргая. Хорошее было время. Но вряд ли он захотел бы вернуться в него, чтобы снова проживать весь тот ад, через который Аки младшему придется пройти. Разве что застрять в вечной иллюзии... Аки чувствует, как Ушироно останавливается, шипя от, кажется, очередной боли. В голову бьет запоздалое осознание, что он снова наступил Канраю на ногу. По спине пробежались слабые мурашки. — Маэно-кун... — Канрай продолжает сдержанно улыбаться, сощуриваясь. — Извини. . . . — ...Тише, тише, — успокаивающий голос торопливо шепчет на ухо, разливается острой желчью в голове, усугубляя положение своей нежностью. Грузная тушка не в силах держаться на ногах, прижимается к мужчине в торжественном костюме, что так любезно его придерживает и опускает к стене, оставляя в сидячем положении. Руки Маэно хватаются за широкие плечи, как за сдувающийся спасательный круг, не позволяющий в одиночку пойти ко дну. Поток теплой жидкости пульсировал в районе живота, напоминая о себе пронзительной болью, что медленно стихала в шоковом состоянии. Он не мог думать ни о чем другом, кроме выходящей из него чертовой крови, об этой багряной, липкой луже, сползающей с грязной одежды на холодный кафель, неизбежно пачкая все вокруг. Бледные пальцы нервно подрагивали, машинально перекрывая источник изливающегося из него мерзкого вещества, ощущая до неприязни горячие струйки, прорывающиеся через беспомощные кисти рук. Все, что он мог издать — сдавленный стон сквозь стиснутые зубы. С другой комнаты приглушенно играл вальс с дорогого граммофона, донося нежную мелодию до кухни. Какого черта до этого дошло? Канрай всегда грозился устранить Аки при любой возможности, стоит ему только начать мешаться под ногами, но это не его стиль. Не в его духе делать все это своими руками, марать шелковую кожу в пучине несмываемого позора, ведь на это всегда были чернорабочие, а в первую очередь им являлся сам ассистент, готовый к любой работе, вечно бегающий за ним, как последняя бездомная собачонка, которую бросили безответственные хозяева. Канрай же, ставший великодушным спасителем, подобрал и превратил его в свою собаку Павлова. Но Маэно совсем не возражал, ведь это же его вина, верно? Он сам выбрал этот путь, эти тернистые мучения ради спасения до смерти важных ему жизней — это кара за содеянные им проступки. Извинение перед утопшими родителями, съеденной Натсу, убитым горем Фую и неизлеченным Тсугино. Наказывая себя вновь и вновь, он не ждал прощения, не искал сочувствующих взглядов в его отягощенном приговоре, это был лишь раскаивающийся позыв, признающий всецело свою вину и готовый к любому грязному удару судьбы, согласно с ним решившей, что Аки заслужил страдать, страдать, страдать. На этот раз на роль судьбы, распоряжающейся его разумом и телом, стал дьявол во плоти, как и полагается. Именно Канрай мог свершить над ним желанное правосудие, что он и делал день ото дня, начиная от простых назойливых подшучиваний на работе и заканчивая играми, где Маэно ходил по тонкому канату, не в силах переступить на смертную грань, но стоит соскользнуть - его поймают, вновь приведя приговор в силу. — Не теряй сознание, Аки. До боли знакомый тон отзывается в голове с особым треском, напоминая, что он здесь не один. Что над ним нависает высокая фигура, касающаяся своей ледяной рукой его щеки, неприятно потрясывая. На лице нет привычного отблеска линз тонированных очков, ведь он обронил их в другом конце этой кухни, вдребезги разбив. Парень опускает свой взгляд, смутно замечая оставшиеся осколки. Очки не нужны ему, это обычное поддержание стиля. Возможно, когда Маэно уже стухнет, Канрай, как ни в чем не бывало, покинет этот дом и купит себе новую пару. Аки понятия не имел, чем он будет заниматься дальше, да и ему было плевать. Его не интересовало, где он теперь будет, что с ним станет, хотя, очевидно, он просто замнет дело и продолжит существовать обычной жизнью, паразитируя этот мир. Даже думать о главе семейства Ушироно было тошно. Маэно устало смотрит в неизменно алые червоточины, что бесцеремонно заглядывают в истерзанную душу, распиливая ее как мясную нарезку для дорогого застолья, на которых он часто бывал. — Ты сам виноват в случившемся. Кто тебя просил лезть в мои планы? Впрочем, это было весело... Я так ждал, когда ты бросишь мне вызов. Ты проиграл, Аки. Ведь Канрай не требовал многого. Будь послушным да выполняй задания, что тебе поручат. Но даже это пустяки, на которые при нарушении Канрай с удовольствием закрыл бы глаза, если это сделает его день интереснее. Негласное правило, которое Аки не должен был нарушать — отворачиваться от него, приставлять заветный нож к оголенной спине. Вытерпи контракт и будь волен идти на все четыре стороны. Всегда было любопытно, сколько издевок и выходок может вытерпеть Маэно, прежде чем сорвется с цепи? Как далеко нужно зайти, чтобы он пошел против воли Ушироно? Ришшун не побоялся это сделать, а затем поплатился жизнью. Победит лишь тот, чья воля окажется сильнее — то, о чем Канраю с детства твердил отец. "Лиши воли каждого человека", — ведь кровь Ушироно господствует над другими людьми, правит и пользуется их скотскими разумами во благо своих целей. Аки знал о нулевых шансах в этой бойне, но все равно решился на такой безрассудный поступок. Гениальность граничит с безумием. Или же идиотизмом. — Я прощаю тебя, знаешь? Прощаю твое недоверие, презрение и предательство. Эти эмоции, должно быть, было трудно сдерживать в себе, не так ли? Парень снова не мог прочитать этот хитрый взгляд. Это насмешка? Беспокойство? Разочарование? Вот и одаренный в области психиатрии — Маэно Аки, который так и не научился различать его фальшивые эмоции. — Ты ублюдок... — Маэно с тяжестью выдыхает обидчивую горечь, сводя брови к переносице, — если бы ты держал свое слово, всего этого не случилось бы. — Где же я оступился? Не припомню, чтобы я собирался трогать этих детей, какими бы важными экземплярами они ни были. — Ты серьезно?.. Твои планы подразумевали, что весь город превратится в разруху, в том числе и тот район, где живут они. Думаешь, я не узнал бы? Ты перешел черту. Я терпел эту ебанную работу только по одной причине, и ты это знал, сукин сын! Кровь закипала в жилах, бурлила в животе и приливала в мозг, отзываясь новой волной боли от излишней вспыльчивости. Дыхание сильнее сбивается, а к горлу подступает неприятный ком, вынуждающий его заткнуться. Снова. Снова этот давящий взгляд, снова он прогинается, снова проигрывает. Если бы Аки не наткнулся на ту папку в кабинете Канрая, если бы любопытство не взяло верх — возможно, сейчас бы он сидел в своем затхлом офисе, а может воротил что-то в лаборатории. Но что ему оставалось делать? Беспорядков на улице становилось все больше, люди сходят с ума: убивают незнакомцев, близких, себя. Экспериментальное лекарство оказалось действеннее, чем он предполагал, поэтому Канрай, чертов дьявол, решил усилить очаг распространения, распылив ЗЕНО именно в месте, где находятся его друзья, если Аки все еще имеет право их так называть. Маэно знал, на что шел, когда предложил помощь в разработке, но делал все лишь с расчетом, что никто из его близких не пострадает. И таким плевком в лицо ему отплатили? Как еще остановить гребанного поехавшего старика, если дипломатия не действует? Конечно, оставался один вариант. — ...Ты так странно видишь ситуацию, Аки. Я не гарантировал их безопасность, только обещал, что возьму тебя на исследования заместо Тсугино или Кочи. И я так же не несу ответственности, если с ними что-то случится. Это естественный отбор, понимаешь? Если они не справятся с этим кризисом, если их воля к жизни окажется слишком слабой... они не заслуживают оставаться на этой никчемной планете, покрытой плесенью. Его взгляд безумен. Канрай немного прикрывает глаза, теряя прежний блик, как и остатки человечности в них, что были съедены этими темными чувствами. Ни сострадания, ни жалости, не осталось ничего, что Ушироно так умело подделывал, ведь никто не жалеет свиней, прежде чем отправить кусок бекона в рот. Он возжелал свой улучшенный мир, где отсеет всю разъевшуюся грязь, что позабыла о ценности первичных эмоций, уничтожит паразитов, которые вульгарно пользуются всеми услугами им предоставленными, вечно давясь нормами морали и отречением от себя, испытывая фальшивые чувства. Он хотел жить в мире из таких же, как и он сам, ведь если Ушироно, имеющий сильнейший ген в крови, справился с этим "недугом" — а может лучше назвать божьим благословением? — то и другие имеют шанс этого достичь. В ином случае ему не нужен такой мир, где он останется белой вороной, он отвергает его и всех тех, кто не сумел его понять. В мире Канрая незачем существовать тем, кто отвергает истинное "я". В мире Канрая незачем существовать тем, кто не смог справиться с истинным "я". В мире Канрая незачем существовать тем, кто не понимает и не принимает этого всего, бездумно идя за стадом. Молчание. Мужчина касается мокрой кисти, пачкаясь вязкой жидкостью, берет ее в свои руки, осторожно обхватывая, и подносит к сухим губам. Влажный язык касается нежной кожи, скользя по ней, вкушая знакомый металлический привкус, вызывающий приятную дрожь глубоко внутри, побуждавший производить новые мысли, будоражащие разум. Аки раздосадованно прикусывает губу, отводя взгляд от этого тошнотворного зрелища. Ему нечего ответить. Импульс одержал над ним контроль, а страх за других затуманил разум, приведя к необдуманным действиям. Согласившись работать с Канраем, у него с самого начала не оставалось шансов на победу, он услужливо расписался в контракте с дьяволом, продав последние шкурки своей разложившейся души. Аки — коробка. Перед Канраем лежит открытая коробка. Не пустая, не полная. Она открыта, обличая все вырывающиеся эмоции, что не несут ничего конкретного, ходят вокруг да около, а с мыслями не вяжутся. Это еще сильнее дразнит, водит за нос, ведь все, казалось бы, перед его глазами, а понять он это не может. В отличие от Ришшуна, Ушироно по своему желанию мог открывать и закрывать эту коробку, и каждый раз ее содержимое волшебным образом сменялось, словно он вытягивал лотерейный билет без возможности предугадать выигрыш. Но что-то явно общее было у семейства Маэно, определенная интрига, не отпускающая Канрая, а может сам Канрай не может отстать от его объекта вожделения? Привязанность, что граничит с одержимостью, понемногу сводит его с ума. О чем Аки думает? Мужчина хочет расщепить на тонкие волокна его эмоции, идеи, чувства, изучить под микроскопом его тайны и сокровенные мысли, как и плоть, он хочет съесть, съесть, съесть, съесть, поглотить свежее мясо, вкусить алую субстанцию, бесконечно источающую теплую жидкость, приятно скользя по коже. Убить, он хочет убить Маэно, коснуться запрета и переступить через свои принципы, размозжив его черепушку, окрасить ее в тот же цвет, что и волосы, заставить тело слиться в один монотонный цвет, а затем дотронуться до склизких органов, выпирающих из вспоротого живота, опробовать их, опробовать нечто новое, ту свежесть, которую он так долго ищет, забрать награду за прошедшую игру в виде восторженного экстаза, первичной эмоции, что скрывает человеческий разум. Дикий взгляд сверлит душу, открытую снаружи и запертую на три замка внутри. Интервалы между морганием расширяются, а его дыхание вынужденно замедляется, чтобы не позволить дьяволу взять контроль над действиями, выйдя за черепную коробку. Что скажет Маэно, увидев его с такой стороны? Нет, он, вероятнее всего, даже не удивится. Это и отличает его от Ришшуна — он понимает его, как никто другой, но не желает принять. Он оказался в такой же ситуации, что и Канрай, собственноручно разрушив свою "счастливую" повседневную жизнь, и только он может понять его поступки, хотя бы на сантиметр находясь ближе к разгадке, чем кто-либо другой. Их не ждет счастливая повседневность или добрая концовка, Канрай этого не допустит, ведь тогда Маэно утратит для него всякий интерес. Сам же Аки обречен часть жизни, если не остаток, зависеть от влиятельного мужчины, доверив ему свою жизнь, позволив распоряжаться ей так, как он того захочет. Он не сомневался, что его выбросят на помойку по негодности и ненадобности, когда Канрай свершит все свои планы — спасибо, если не убьет вообще. Было опрометчиво укорачивать свою и без того маленькую жизнь в надежде защитить покинутых им же людей. И не было никакого смысла поджидать Ушироно за углом, когда он пригласил его к себе домой, пытаться усмирить его бдительность, чтобы с облегчением на душе втащить по надоедливой роже, не стоило ввязываться в эту чертову драку, пытаясь прирезать желанную шею кухонным ножом — и это единственное, что оставалось схватить Маэно. Все это было бессмысленной игрой, подкрепляющей самолюбие дьявола, забавой, что так потешила его чувствительное ощущение скуки. — Прекрати измываться и убей меня уже, — Аки раздраженно поднимает взгляд, с отвращением смотря на эту морду, перепачканную кровью. Он чувствует, что еще немного и его вырвет. Мысли на секунду переключаются на мелодию, все еще играющую с гостиной. В памяти всплывает момент, когда Ушироно утащил его с долбанной вечеринки отпетых мудаков в какую-то коморку, ведь ему приспичило "потанцевать". Именно там он нашел эту пластинку. Какой идиотизм, ведь это последнее, о чем Маэно желал думать перед своей кончиной. Вероятнее всего, это и последний прекрасный звук, который он вообще сможет услышать. Это к лучшему. Лучше, чем голос Канрая. — Я простил тебя, Аки. Второй шанс не имеет смысла, но этот вечер был веселым. У меня есть вещь поинтереснее. Отпрянув, Канрай спешно порылся в ближайших ящиках, не хватало ему еще трупа в собственном доме. Он достает продолговатую коробочку, приоткрывает и берет острый шприц, а за ней и маленькую баночку. Маэно невооруженным взглядом мог различить откуда она взята. Лаборатория. Неужели... — Обострение ЗЕНО вызывает укрепление организма и большую выносливость, не так ли? Мне доводилось изучать отчеты из клиники, ведь я был крайне удивлен, что ты, Фую и еще один экземпляр выжили. Если я вколю тебе этот шприц и окажу первую помощь... Он с удовольствием замолкает. Уголки губ Ушироно приподнимаются, глядя сверху вниз на беспомощного парня, лежащего на волоске от смерти. Худшим наказанием для Маэно станет продолжение этой рабской жизни. Канрай устроил особый ад на Земле специально только для Маэно Аки. — ...Ты дьявол, Канрай.