______________
Я иду домой. Я слишком устал, чтобы помыть свой грязный плащ, лежащий на грязном полу. Везде, куда я смотрю, я вижу кровь. Все красное, даже мои слезы. Я начинаю скрести глаза и уши. Почему уши? Я не знаю, я слышу, будто кто-то стучит по двери. Я подхожу и открываю ее. За дверью никого. Я закрываю ее еще раз, но стук не прекращается, даже когда я закрываю квартиру на ключ. Я снова открываю дверь и вижу Пола. Я боюсь запускать его в квартиру, которая запачкана его собственной кровью. Стены, пол, дождевик, который сейчас на мне надет. Я пытаюсь поговорить с ним через дверь, но он просит меня дать ему зайти. Я не хочу, чтобы он видел, что я сделал с его внутренностями. «Пожалуйста, прости меня», — хочу я сказать эти слова ему. Он заходит внутрь и я примечаю топор у входа. Я разрубаю его голову, чтобы он не стал свидетелем преступления, жертвой которого являлся. Было бы слишком жестоко позволить ему увидеть квартиру, в которой он сам умер всего лишь неделю назад. Я избавляюсь от его тела так же, как и в прошлый раз, с помощью кислотной ванны и пластиковой сумки. После того как я вернулся домой, стук еще не стих. Я открываю дверь и вижу Пола Аллена вновь. Он стоит там и выглядит так, будто не двинулся ни на сантиметр, будто не стучал по моей двери часами. — Ты впустишь меня в этот раз? — шутит он, я думаю. По крайней мере таким тоном серьезно не говорят. — Или я останусь стоять перед твоей квартирой уже третий раз за день? Я впускаю его. Стены чисты. — Наконец ты впустил меня, — говорит он мне эти слова. — Я уже подумал, что сегодня у тебя один из тех дней, когда ты оставляешь меня стоять у твоей двери годами. О чем он вообще говорит? Я никогда не оставлял его стоять у двери. Он, наверное, шутит или придумывает. Я никогда не могу угадать, когда он шутит, а когда нет. Я хмыкаю, чтобы дать ему хоть какой-то ответ, пока он направляется в сторону холодильника. Его шаги чересчур медленные, так сильно отличающиеся от того, как он обычно ходит. Он одет в свой любимый пиджак, двубортный шерстяной костюм, название бренда которого я не знаю. Он открывает холодильник. От одной мысли о том, что сейчас мне придется убить Пола из-за того, что он увидел голову другого человека в моем холодильнике, меня покрывает холодный пот. Но, нет. Он не выглядит шокированным. Я заставляю себя подойти к морозилке и не вижу внутри нее головы. Где она? Где? Я ведь ее еще не съел, нет? Нет? Я надеюсь, что нет, я не хочу набрать вес. Но, чисто чтобы быть точно уверенным, после того, как Пол уйдет, я сделаю упражнения на пресс. — Патрик, — говорит он, смотря на меня с волнением. Я не знаю, почему он так смотрит. Я бросаю взгляд на холодильник, в котором нет ничего, кроме давно просроченного мороженого и пары бутылок алкоголя, — мы говорили об этом. Почему это важно? Я не то чтобы часто ем дома, я даже не умею готовить. Нет никакой нужды для еды быть в холодильнике. — Патрик, — господи, его голос действует мне на нервы. — Что ты хочешь от меня?! — я кричу на него. Я так устал от него и его «заботы» обо мне. Ему, наверняка, без разницы, что мой холодильник пуст. Ему без разницы, что я «голодаю», или что-то типа того. Он хочет, чтобы я потолстел, разве нет? Чтобы я стал толстым и непривлекательным, чтобы больше никто никогда меня не захотел. Он скорее всего думает, что я выгляжу лучше него, и завидует этому. Он корчит такое выражение лица, будто его обидели мои слова, но я знаю, что он всегда врет. Каждое слово, которое он когда-либо говорил мне, было ложью. «Я люблю тебя»; «У тебя красивые глаза»; «Я хочу, чтобы мы жили вместе»; И другое вранье. Если бы он искренне любил меня, он бы не пытался сделать меня непривлекательным, как он пытается сделать сейчас. Я ненавижу его. Почему я еще не убил его? Нет. Я убил, но стены каким-то образом чисты и он все еще стоит рядом. Так, будто он пытается избежать смерти, лишь бы побыть со мной. Но, ах, разве он не знает, что даже после смерти мы останемся неразлучны? Ему не придется волноваться о том, что я уйду от него, если он останется в моей морозилке на вечность. Или по крайней мере до того, как я проголодаюсь. — Давай сходим в Дорсию, — он предлагает мне. Но я не захочу есть, пока не узнаю наверняка, съел я ее мозг или нет. Я надеюсь, что нет. Моя голова болит от мыслей обо всех этих калориях. Я хочу вызвать рвоту только на случай, если я ее все-таки недавно съел. — Я не хочу. — Почему? — его брови хмурятся, а выражение лица напрягается перед тем, как он вздыхает. — Патрик, мы уже говорили об этом. — О чем?! — я кричу, уставший от его неуверенности, от того, насколько сильно он завидует мне, что готов насильно кормить. Нет, Пол, я не хочу пойти в Дорсию, чтобы я набрал еще больше веса, чем у меня уже есть. Также нет никакой нужды совать в мое лицо тот факт, что ты можешь зарезервировать столик в Дорсии, а я — нет. — Патрик, не притворяйся идиотом, — он говорит, смотря мне прямо в глаза. Это напрягает меня. Я хочу вырвать их с корнем. — Когда ты ел в последний раз? — Почему это важно? — я спрашиваю его, делая вид, будто не знаю ответ. Когда голова пропала? У меня нет ни единой мысли на этот счет. Так что, «прости меня», Пол, за то, что я не знаю, когда последний раз ел. Когда я ел в последний раз что-то, что не было человеческими останками? Я не помню. Вчера, позавчера? Но, Пол, некоторые из нас — каннибалы с плохой памятью, поэтому они не могут тебе ответить, когда в последний раз ели голову человека. — Патрик. — Я не знаю, ладно? — я сдаюсь и отвечаю ему. — В моем холодильнике было что-то, и теперь этого там нет, и я забыл, ел ли я это вообще. — Что это было? — Что? — я отвечаю ему, притворяясь идиотом, надеясь, что он устанет и прекратит разговор. Но, к сожалению, мне этого, похоже, не стоит ожидать. Пол смотрит на меня с абсолютно измученным выражением лица, и внезапно я начинаю волноваться о том, что он устал от меня, моих проблем и моих «странностей», как он их любит называть. Я волнуюсь, что он оставит меня одного, и, должно быть, это проявилось на моем лице, потому что внезапно его выражение меняется и он снова выглядит обеспокоенным. Боже, я его ненавижу. Я не знаю, что я бы делал без него. — Если ты не хочешь есть в ресторане, может я могу что-то приготовить для тебя? — он мягко спрашивает. Почему он всегда относится ко мне так, будто я вот-вот сломаюсь? Я не какая-то там баба. Так почему? Почему он ко мне относится так, будто я стакан, который вдруг сломается? Но я и есть стакан, который вдруг сломается, и когда я ломаюсь, я вижу его тело, вновь растворяющееся в кислотной ванне.______________
Я знаю, что она трахается с ним. Я знаю, что Эвелин не лояльна мне, но я не был лоялен к ней тоже. Я практически изменяю ей с Полом. То, что мы еще не трахались, ничего не меняет, мы целовались больше, чем я с Эвелин за все наши отношения. Боже, я ощущаю себя Луисом Каррутерсом. Трахаю женщин, думая о других мужчинах. Я закрываю свои глаза и вижу подо мной Пола, покрытого кровью. Хватит. По крайней мере, я не как Каррутерс. Я отличаюсь от него так же, как отличаются сиськи его подружки друг от друга, которых он, скорее всего, даже не видел. Лучшая подруга Эвелин — Кортни, которую я трахаю, предает ее тем, что спит со мной. Эвелин заслужила это за то, что она изменяет мне с Тимом. Ебанутая сука. Я даже не первый начал это. Я узнал, только когда Тим сам рассказал мне в наркотическом угаре. Я скучаю по Тиму, который не проходил реабилитацию. Может быть, мне тоже стоит пройти реабилитацию, ведь это ненормально для убитых тобой людей каждое утро вставать и целовать тебя в губы. Я убил Пола Аллена по крайней мере сто раз, но рядом с ним я просыпался еще чаще. Если одним утром я проснусь, а Пол умрет навсегда, я не буду знать, что мне делать. Я скорее всего убью себя от грусти. Я больше не уверен, что могу жить без него. «Он — все для меня», — я говорю себе, несмотря на то, что каждый раз, когда я его убиваю, я надеюсь, что этот раз станет последним. Я даже пытался съесть его мозг, просто чтобы узнать, каков он на вкус. Я его ел сырым, потому что не знал, как приготовить его правильно. Может быть он может научить меня, но я сомневаюсь, что я способен приготовить что-то съедобное. И даже если бы я был способен, я не думаю, что положил бы это себе в рот. Моя готовка никогда не сравнится с Дорсией. — Ты можешь научить меня готовить? — я спрашиваю его мертвое тело. Он больше не со мной. Тело скоро начнет гнить, оно лежит в моей кровати уже пару дней. Пол хотел оставить меня и уехать в Лондон вновь. Я убил его топором, пытаясь остановить, как и в прошлый раз. Затем я пошел в его квартиру и сделал все так же, как и тогда — оставил голосовое сообщение, запаковал его вещи, даже купил билет. Я накрываю его ладони своими.______________
Мы оба сидим в Дорсии. Он наконец вернулся из Лондона и я не могу быть еще более счастлив. С другой стороны, прямо сейчас происходит парадокс, потому что мертвое тело Пола из моей кровати не исчезло, а он, живой, продолжает сидеть передо мной. Один из них должен быть галлюцинацией, и я надеюсь, что это не тот Пол, который сидит за столом. Я не хочу разговаривать сам с собой в общественном месте. — Ты настоящий? — я шутливо спрашиваю его, думая, что вопрос не может быть еще более близок к правде. Я не знаю, реален он или нет, поэтому стараюсь не особо много говорить. — Нет, — он отвечает мне с улыбкой, которая подтверждает, что он в самом деле настоящий, так как Пол-галлюцинация редко улыбается. Я не знаю, почему, может быть потому, что я на самом деле желаю, чтобы он наконец заткнулся. Ну конечно он настоящий. Я не смог бы зарезервировать столик в Дорсии, даже если бы от этого зависела моя жизнь. Может быть это одна из причин, по которой он не бросил меня. Кто еще сводил бы меня сюда, если не он? Я оглядываю стоящие неподалеку столики и замечаю Каррутерса. Значит он может зарезервировать столик в Дорсии, а я нет? Что за дерьмо? Разве он лучше меня? Он не может быть лучше. Я не педик, как он. Почему? Почему он может попасть сюда сам, а я могу сюда попасть только с помощью другого мужчины? Я сдерживаю слезы. Я в двух шагах от того, чтобы расплакаться прямо перед всеми этими людьми. Пол видел мои слезы чаще, чем я хотел бы, но, опять же, я хотел бы не плакать перед ним никогда. — Ты в порядке? — спрашивает Пол меня, вонзая вилку во что-то, что он заказал. — Нет, я не в порядке, — я отвечаю ему, слишком уставший от этого мира. — Вон там. Я смотрю в направлении Луиса, и Пол поворачивает свою голову перед тем, как сказать: — И? Будто это ничего не значит. Будто для меня было легко рассказать ему, что именно со мной не так. Сейчас я по-настоящему сдерживаю слезы. Боже, Пол, за что? Я не хочу плакать перед всеми этими людьми. — И? — я повторяю за ним. — Даже Луис Каррутерс может, а я — нет? Я ему об этом еще не рассказывал, но у меня всегда было ощущение, будто Пол знал. Ведь почему тогда именно он всегда отводит меня в Дорсию, когда я в свою очередь приглашаю его только в какие-то случайные рестораны, как Баркадия? — Ты правда расстроился из-за этого? — он спрашивает меня, будто не знает ответа. Будто он понятия не имеет, как сильно мой социальный статус влияет на меня, даже если должно быть наоборот, ведь мой социальный статус настолько низок, что об этом даже стыдно волноваться. — Да, — я быстро отвечаю тихим шепотом, надеясь, что он не услышит моего ответа и вернется к кромсанию пищи на тарелке. Почему мы вообще в Дорсии, если ему даже не нравится еда здесь? — Я думал тебе нравилось здесь? — Пол отвечает мне. Похоже, я сказал это вслух. Я не знаю, что ответить ему, и я не отвечаю. Так проще. Я продолжаю есть то, что на моей тарелке.______________
— Помнишь тот период, когда ты путал меня с Маркусом Халберстрамом? — я спрашиваю его. Я не знаю почему. Возможно, я хочу себя заставить страдать еще сильнее, чем я страдаю сейчас. — Нет? — он отвечает мне, поднимая взгляд от книги, которую он читает. Я не говорю больше ничего, уже достаточно раненый его первым ответом. Сегодня я буду спать не с ним, а с его недельным гнилым телом, которое лежит рядом со мной.______________
— Детский набор, пожалуйста, с четвертой игрушкой, — говорит Пол кассиру перед тем, как оплатить заказ. Мы выбрали пойти в Макдональдс. Я был слишком эмоционально утомлен, чтобы идти куда-то еще, поэтому прямо сейчас мы в Макдональдсе, покупаем куриные наггетсы с детским набором. — Держи, — говорит Пол с самодовольной улыбкой в голосе. — Для тебя, — он продолжает, передавая мне игрушку. Я беру игрушку до того, как начну громко психоанализировать ее текстуру, материал, подтекст и то, насколько она похожа на другие игрушки из Макдональдса. Однажды Пол сказал, что ему нравится слушать мои мысли. Я думаю, он сказал это просто чтобы узнать, о чем я думаю. Не может быть, чтобы кому-то на самом деле нравились мои длинные монологи. Они обычно только приносят людям дискомфорт. Это одна из причин, по которой я их рассказываю проституткам. Чтобы заставить их чувствовать себя еще более дискомфортно, чем они уже себя ощущают в моей компании. Наверное, мы выглядим слишком неуместно здесь, одетые в наши бизнес-костюмы и раздающие деньги за эту жирную еду. Это заставляет меня чувствовать гордость. Меня делает счастливым тот факт, что я — не они. Без разницы, насколько по чьему-то мнению «эксцентричен» Пол и, возможно, в лучшем случае, я, мне по крайней мере не придется ужинать в Макдональдсе каждый день до конца своей жизни. Я ем эти четыре куриных наггетса и, хотя бы, я могу узнать их калории из интернета. 174. Я не верю этой информации, там должно быть гораздо больше, они чересчур маслянистые. Я не понимаю, как бедные люди могут быть жирными, если у них даже нет денег на покупку пищи. Они должны быть худее той анорексичной проститутки, которую я убил прошлой ночью в нашей постели. Иногда я хочу быть бедным. По крайней мере, тогда я мог бы быть таким же худым, как она. Пол бы перестал уезжать в Лондон так часто, и на меня было бы приятней смотреть. Я бы, конечно, продолжал заниматься по утрам, и я не стал бы выглядеть слабым и хрупким, а наоборот сильным. Я хочу быть худее, выглядеть лучше. Я хочу выглядеть лучше, чем сейчас. Я скорее всего поведусь на все это противостареющее дерьмо в достаточно близком будущем. Даже в возрасте двадцати семи лет я уже пользуюсь одним таким продуктом. Пол не знает, как много денег я трачу на уход за кожей, волосами, на все, что влияет на мою внешность. Он понятия не имеет, как много продуктов я уже приобрел. Он видел парочку и подшутил надо мной, но мы еще посмотрим, кто будет смеяться последним, когда ты станешь выглядеть, как детектив Кимбалл. Я надеюсь, он будет любить меня, когда я перестану быть молодым и красивым. Но я не буду винить Пола, если он покинет меня ради молодого парня или девушки, так как я сомневаюсь, что через столько лет я в принципе смогу нравиться хотя бы сам себе.______________
Я вызываю рвоту со слезами на глазах и с пальцами во рту. Она пахнет зловонно. Пол сидит на моей кровати. Я так думаю. Он не знает, что я делаю здесь. По крайней мере, я надеюсь, что он не знает. Я не хочу снова спровоцировать еще одну дискуссию об этом. Я не хочу слышать его фальшивое беспокойство, ведь я знаю, что он был бы более счастлив, если бы я был толстым уродом, неспособным на измену. Я не изменял ему, ни разу. Но я могу и мне важен именно этот факт. Пол, скорее всего, спросит меня, что я тут делаю так долго, и я все еще не знаю, что надо ответить. Может мне стоит сделать вид, будто я принимаю душ. Я включаю кран, в случае, если он подойдет к двери, чтобы убедиться, что я не выплевываю наш ужин в Дорсии. Думаю, я вижу свои внутренности на полу. Это не самый приятный вид и, может быть, они выглядели лучше, если бы я занимался больше, вместо того, чтобы проводить вечера с Полом в ресторанах и других подобных местах. Мне кажется, я набрал вес. Я не уверен, так как в моем доме нет весов. Мне стоит купить их в ближайшем времени, ибо мне страшно представить, как я буду выглядеть, если схожу с Полом хоть в еще один ресторан. У меня есть ощущение, что мне никогда не стоило впускать его в свою жизнь. Единственное, что он привнес в нее — это мучения и страдания. Надеюсь, когда я убью его в следующий раз, это станет последним из всех тех разов, когда я пытался его убить. Я делаю еще один вдох перед тем, как выблевать последнюю оставшуюся во мне пищу. На полу в луже рвоты лежит мое сердце. Теперь я поистине пуст, не имея ничего внутри себя. Каким-то образом я могу дышать несмотря на то, что во мне больше не осталось легких. Я беру нож из ящика и выхожу из туалета. Он стоит рядом с дверью. Пол начинает спрашивать, что за грязь у моего рта. После этого он сразу же начинает кричать. Можно понять, но все еще бесит. Он может заткнуться хоть раз в своей жизни? Пол стучит по двери, и я тут же прячу нож. — Да? — я интересуюсь, закрывая тумбочку ножом. — Я могу войти? — он спрашивает меня так, будто я могу ответить ему что-то, кроме «нет». Зачем я вообще впустил его? Но, опять же, когда-то я впускал его для быстрого перепиха, а с моим сердцем на полу и смрадом рвоты в воздухе я не могу позволить ему зайти сюда даже на секунду. Я быстро вытираю пол случайным полотенцем, пряча в нем свое сердце, смываю туалет и раздеваюсь, чтобы залезть под душ. Боже, рвотой воняет даже здесь. — Патрик, — произносит он вновь с нетерпением, пока я брызгаю ванную чем-то, что Пол купил для ощущения «более свежего воздуха» или чего-то подобного. Я не знаю, что мне делать. Он не может зайти сюда позже? Я быстро забираюсь под душ, чтобы намочить волосы, перед тем как я подхожу и открываю Полу дверь. Я вижу его на другой стороне. Он живой, как и всегда. Я не знаю, счастлив ли я от того, что он жив, или раздосадован тем, что он скоро раскроет мою ложь. Я впускаю его в ванну также легко, как я впустил его в свое сердце. Он заходит, не говоря ни слова. Я издаю вздох облегчения, когда Пол уходит, взяв с собой какую-то вещь. Я моюсь и заново делаю свою прическу, несмотря на то, что я ее уже укладывал сегодня утром. Я смотрю в зеркало и вижу там свое отражение. Оно такое пустое. Я надеюсь, Пол никогда этого не заметит. Я выбрасываю запачканное рвотой полотенце в корзину. Мое вырванное сердце совсем недавно было забрано Полом.______________
Джин говорит мне что-то, но я, похоже, не могу услышать ни одного произнесенного ей слова. Мне кажется, что это должно быть что-то важное, по типу того собрания, на которое я не пошел, но я не могу заставить себя ее слушать. Я киваю ей в надежде, что этого будет достаточно. Она улыбается, и, вероятно, я согласился на что-то, о чем я еще пожалею. Она уходит из моего офиса и, внезапно, слух возвращается ко мне. Все становится чересчур громким. Кажется, я сейчас упаду в обморок.______________
— Почему ты так часто выпадаешь из разговора, Патрик? — Пол спрашивает меня, волнуясь. Он притворяется. Невозможно, чтобы он спрашивал это по-настоящему. — Это точно нездорово, — он добавляет. Что он вообще может знать о здоровье? Разве нюхать кокаин в туалете полезно для здоровья? Хоть что-нибудь из этого нормально? Здоровые ли вообще наши отношения? Что он вообще хотел показать, говоря мне это? Что ему жаль меня? Что он испытывает беспокойство, которое на самом деле симулирует? Если бы ему не было на меня наплевать, он бы не свалил прямо после нашего последнего секса. Я хотел, чтобы он свернулся калачиком рядом со мной как обычно. Я хотел бы поспать на его груди как в те пару раз. Я хотел, чтобы он не покидал меня по тем совершенно неважным причинам, которые у него были. Почему все уходят от меня? Почему? — Патрик, ты опять это делаешь, — он говорит мне так, будто я сам этого не заметил. Я не заметил. — Да я в порядке, — я отмахнулся от того, что он сказал. Он что, не услышал меня, когда я ему в первый раз это сказал? Он вообще слушает меня хоть когда-нибудь? — Хорошо, — он вздыхает, поднимая ладони в «я сдаюсь» жесте. — Я просто спросил. Если ты не хочешь помощи, то дело твое. Я мгновенно поворачиваюсь в его сторону. — Почему я должен хотеть «помощи»? — Патрик, я не имел в виду то, о чем ты подумал, — он врет, как обычно. Это все, что он может. Видимо именно так он и получил свою работу. Никто не хотел бы его брать в фирму в любом случае. Это ложь. Он нравится всем гораздо больше, чем я. Почему? Почему этот педик более приятный, чем я? Что я сделал не так? Никто не хочет меня. Даже Пол. Зачем он вообще со мной разговаривает? — Нам стоит расстаться, — я мягко говорю ему, удивляя самого себя сказанными словами. Его глаза расширяются, прежде чем он спрашивает: — Почему? — Я тебе все равно не нравлюсь, поэтому я не вижу смысла нам оставаться в этих отношениях, — я произношу это холодным тоном, надеясь выглядеть безразлично, даже если я ощущаю себя как угодно, только не так. Моя грудь болит, будто я тону только от одной мысли, что Пол больше не будет рядом и я опять останусь один. Я могу чувствовать, как в уголках моих глаз собираются слезы, и как мои руки начинают трястись, и я опускаю взгляд вниз, не на его лицо, чтобы он не видел моего жалкого выражения. Я пытаюсь успокоить себя, но у меня не получается. Это, должно быть, выглядит грустно и нелепо, но Пол, похоже, наслаждается моментом, ведь по какой иной причине он мог терпеть меня так долго, кроме той, что ему на самом деле нравится смотреть, как я позорюсь каждый ебаный день? Ему, вероятно, приносит удовольствие видеть, как я смущаюсь. Ему нравится смотреть, как я вызываю себе рвоту или занимаюсь фитнесом до смерти, после того, как поем слишком много в Дорсии. Ему приносят удовольствие мои страдания. — Я забочусь о твоем благополучии, — шепчет Пол, отводя взгляд, задетый моей реакцией. Он получил что заслужил за жалость ко мне. Он поворачивается, чтобы уйти. Нет. Я не хочу, чтобы он ушел. У меня нет больше никого . Пожалуйста, не уходи. Пожалуйста. Пожалуйста. Пожалуйста. Пожалуйста. Его лгущее тело лежит на полу. Его голова больше не соединяется с другим концом. Он пытался уйти. У меня не было выбора. У меня не было выбора. Труп в моей постели больше не спит там.______________
Мы снова сидим в Дорсии. Он больше не позволяет мне выбирать рестораны, в которых мы ужинаем. Он говорит, что не может доверять парню, который привел его на первое свидание в Тексаркану. Это не было свиданием. Я искренне намеревался убить его. Раскрошить его останки. Я помню это слишком хорошо. Потребовавшееся планирование. Его мертвое, лживое, кровавое тело на моих половицах. Я помню все это чересчур хорошо. Но, опять же, я буду помнить все его смерти до своего собственного конца. Он входит в мою или свою комнату. Я уже не помню. — Я думаю насчет Дорсии в восемь, в пятницу? — Пол говорит мне, спрашивая, пойду ли я. — Нет, — я отвечаю, не зная, почему. Я хочу провести с ним время, но он больше не Пол. Настоящий Пол умер после нашего «свидания» в Тексаркане. Я скучаю по нему. Я так сильно скучаю по настоящему Полу. Он улыбнулся так неестественно, будто только что прочитал мои мысли.______________
Я только что убил его раз и навсегда. Он встретил свой конец точно так же, как и в первый раз. Я до сих пор рублю его топором. Я кричу что-то о Дорсии, думая, что сегодня последний раз, когда я был в Дорсии, потому что, в отличие от Пола, я никогда не мог зарезервировать там столик. Я заканчиваю, задыхаясь, с кровью на моем лице. Я снимаю дождевик и кладу на его лицо. Мне кажется, будто его глаза наблюдают за мной, но дождевик прозрачный, так что, может быть, я действительно хотел, чтобы он увидел меня. Они все еще пялятся. Я закуриваю сигару, обеспокоенный цветом моих стен. В этот раз я не выложил газетами пол, и я волнуюсь насчет разводов, которые увижу завтрашним днем. Я иду в ванну и умываю лицо. Оно все еще красное от крови, и я сомневаюсь, что я хоть когда-либо смогу ее отмыть. Я пытаюсь ее отмыть, но мое лицо становится только еще более красным. Я пытаюсь стереть ее сильнее, но мое лицо становится только грубее. Моя кожа отслаивается. Я поддеваю ее слегка и, вдруг, я оказываюсь без кожи, в которую вложил так много заботы. Я смотрю на свое тело, оно голое и кроваво красное. В какой-то момент, я думаю, я надел дождевик и даже костюм. Мои ребра выглядят симпатично, и я хочу есть. Я готовлю Пола, чтобы он навсегда остался со мной.______________
— Патрик? Почему ты ничего не ешь? — он снова спрашивает меня в — угадайте где? — Дорсии. Может еда здесь дерьмо, Пол? Почему, думаешь, я здесь не ужинаю? Не потому, что я не могу зарезервировать столик в Дорсии, очевидно, а потому, что еда здесь пресная. Я лгу. Я не могу есть. Кажется, меня сейчас вырвет. Я до сих пор могу чувствовать все его существо внутри меня; его глаза, его руки, его прелестное сердце. Я изо всех сил пытаюсь не выблевать его. — Может потому, что еда здесь отвратительна? Он одаривает меня невпечатленным взглядом. По какой-то причине я чувствую стыд. Я не обязан объясняться перед ним так или иначе. О чем он вообще думал, приглашая меня сюда? Я практически никогда не ем много в ресторанах, или дома, или где угодно еще. — Я всего лишь беспокоюсь о тебе, — Пол говорит те слова, в которые я выбираю не верить. Потому что зачем ему вообще заботиться обо мне. Я не похож ни на одну из тех моделей, которые были с Полом до того, как он встретил меня. Иногда я сожалею о том, что не выбрал карьеру модели, ведь тогда я всегда выглядел бы хорошо. Это буквально было бы моей работой. Но заместо этого мне приходится сидеть весь день в своем кресле, не делая абсолютно ничего. Каким образом я еще не заработал себе ожирение. Надеюсь, я никогда не стану тем, во что превратился мой отец.______________
— Патрик, — он говорит мягко, ласково поглаживая мое лицо кровавой ладонью, истекая кровью на полу. Я снова убил его. Но я не волнуюсь и не горюю, ведь он вернется завтра.