Время не лечит, но показывает, что многие проблемы, мучавшие тебя тогда, сегодня заставляют смеяться, будь то от горечи или глупости. Чайный Карась
— Вы точно уверены, что мне стоит явиться в такое укромное место и присоединяться к вашему, — он покрутил запястьем в воздухе, будто отгоняя назойливую муху, — свиданию? — скривил губы Му Цин, будто слова оскорбили его. Однако в тоне гладко пролилось недоверие, ясно показывающее его истинные чувства. И пусть многое решено и проговорено, восемьсот лет слепой вражды и ненависти, недосказанностей и яда не сгладит все углы за пару сотен – что-то остаётся неизменным. Даже если они не раз вчетвером ужинали, не раз ходили на охоту – на лёгкую, управиться с которой может даже помощник средних небес. Не раз, перевоплощаясь в смертных, бродили средь прилавков или просто наблюдали за рутиной людской мирной жизни. И Му Цин не раз был гостем Призрачного города, проходя сквозь улицы к Дому Блаженства, пусть и мог сократить путь в разы. Отношение горожан к нему давно изменилось от «нежеланного гостя» к «старому знакомому». Раздумывая, Му Цин полагал что давно уже пора перестать быть неприступной кошкой, царапающей каждую протянутую руку. Особенно когда их отношение изменились настолько. Однако низкую самооценку и многолетнюю неуверенность никто щелчком пальца не поднимет и не исправит. Надежда зарождала внутри чувство неправильности, которое глодало его последние месяцы. Хоть им не впервой оставаться втроём, в основном, Му Цина звали в компании с Фэн Синем. А у того, оказывается, «неотложные дела» что в нынешний, что в назначенный день. — Если бы нам хотелось провести время наедине друг с другом, ни ты, ни Фэн Синь не получили бы приглашение составить нам компанию, — Хуа Чэн скрестил руки за головой, опираясь на невидимую спинку стула. Из такого положения он взирал на Му Цина с бесстрастным лицом, голос его звучал спокойно и показалось, что обижено. Они прошли стадии понимания и принятия, но Му Цин всё ещё был настороже. — Сань Лан прав. Мы не принуждаем. И не предлагаем ничего, от чего ты не сможешь отказаться, — размеренно добавил Се Лянь, легко улыбнувшись. Хуа Чэн довольно ухмыльнулся в ответ на слова. Они замолкли, давая время на раздумья. Святилище Водяных Каштанов мягко укрывал свет закатного солнца, омывая его красками огненных оттенков. Ветер благостно колыхал молодую зелень и листья деревьев. Где-то далеко щебетали птицы перед тем, как затихнуть до раннего утра. Опустив щёку на выставленную им руку, Му Цин из-под ресниц разглядывал пейзаж через окно, раздумывая над предложением. Со стороны и не скажешь, что внутри у него идёт кровопролитная война. Одна часть его хотела убежать от пары туда, где встреча с ними будет недостижимой целью – слиться с тенью высоких сосен и навсегда стать незнакомцами. Другая сторона жаждала тянуться как подсолнух к солнцу, быть рядом в любое время и млеть под согревающим его вниманием. Этот нерешённый конфликт жаром распалял его внутренности не первый год. Где разум, будучи посредником, не имел ни права голоса, ни авторитета – лишь надеялся на победу одной из сторон. Се Лянь почувствовал, что молчание гостя затянулось. Он, сам того не осознавая, сжал руку супруга под столом сильнее. Хуа Чэн мягко перевернул ладонь вверх, сплетая их пальцы, без слов выказывая поддержку. Сейчас в руках Му Цина судьба развязки их отношений. Часто кто-то из их маленькой компании был занят, обременённый обязанностями и бумажной волокитой. Так что случались моменты, когда оставшиеся проводили время втроем, а бывало – и вдвоем. В начале долгого пути Се Лянь был их скрепляющим звеном, без него никогда не обходилась ни одна встреча. Должно было пройти много лет, прежде чем трио смогло сосуществовать без его присутствия рядом. Избавившись от страха обидеть принца, разглядеть друг в друге личностей. Узнать что-то ещё, кроме слабых мест и общеизвестных фактов. Но с появлением новых, мало изученных чувств, находиться рядом с парой вновь становилось сложнее, а смотреть на их бьющееся фонтаном счастье –невыносимее. Будто Му Цин оступился на сто ступеней назад, только поднявшись на пятьдесят. Неосознанно он вновь возвел стену между ними, что недавно рухнула их совместными усилиями. Такая резкая перемена не могла остаться незамеченной, и супруги решили, что пора рубить на корню проблему. Не зная, почему отношения к ним изменилось, они надеялись только на одно: что сейчас ступив навстречу, они смогут затянуть постепенно ослабший узел туже и соединить их воедино, связав друг друга чувствами крепче обычной дружбы. Сберечь ту близость, что есть, и расширить её границы – а не спугнуть. Не дать достроить эти стены. Жое с грацией змеи прокралась под самым носом Му Цина, осторожно обведя запястье. Затем самым кончиком прижалась к щеке, выводя из транса. Пару раз моргнув, он перевёл затуманенный взгляд на ленту – на что та радостно закрутилась, ещё раз прижалась кончиком к щеке и благополучно вернулась к хозяину. Му Цин посмотрел в ту же сторону, сразу опомнившись. Кажется, он уже продолжительное время глядел в окно, не подавая признаков жизни, и от этого осознание его лицо зарделось. — …Да, я… Почему бы и нет, — Му Цин опустил взгляд, скрываясь за длинными ресницами, опасаясь, что его смешанные чувства легко прочтут в глубине тёмных глаз. Он предпочтёт ощутить лезвие у горла, чем показать свои истинные эмоции. Произнесённые слова подействовали как заклинание. Оба мужчины расслабились, скинув едва ощутимый камень с души. Только тогда Хуа Чэн понял, что не нуждающиеся в кислороде лёгкие дали ему возможность выдохнуть вставший поперёк горла ком. Воистину, этот невыносимый маленький генерал заставляет его чувствовать спектр эмоций, противоречащих друг другу. Оставшийся вечер прошёл в лёгкой неге. Беседы обо всём и ни о чём растопили напряжение, оставив после себя лишь отголосок неловкости. Му Цин чувствовал, как тягучее тепло в груди просачивается в вены, как всё его хрупкое существо разваливается под тёплыми улыбками и искренним смехом собеседников, не осознающих, какой переворот в его сознании устраивают своим сердечным отношением. Он метнул беглый взгляд в окно, за которым рассыпались мелкими бриллиантами звёзды в глубоком мраке, а луна холодным блеском накрывала окутанный тьмой лес. «Пора» — подумал Му Цин. Его проводят до дверей с пожеланиями доброй ночи, и он поднимается на Небеса с чувством предвкушения, которое рьяно пытался подавить.
****
— Ты был не один. С тобой оставались твой телохранитель, государыня и государь. Но она была одна, я был один, почему так странно, что я выбрал семью? Единственное, что у меня осталось! — Я всё ещё делал бо́льшую часть работы, а вы долгое время брезговали предложениями заработка, потому что эта работа не для вас! — Я хотел помочь! Но вы вышвырнули меня, даже не дав объясниться! Дни их бесчисленных разговоров никогда не угаснут коротким огоньком в безупречной памяти Му Цина, проходившие сквозь боль и крики, слёзы и ругань, тоску и гнев. Речь ранила острее ножа, жгла сильнее огня. Они все ошиблись, они все виноваты. Слова лились ручьём с их уст, волнами захлёстывая с головой, унося в глубь прошлого. Оправдания, объяснения, извинения. С того часа прошло много лет, они многое прошли. Что было, то миновало. Они могут всё исправить, они могут всё изменить. Время превращает гнев в понимание, а слёзы — в прощение. Вместе с ночью ушло и наваждение, а комната залилась ясным, тёплым светом.****
Мягко шагая по мягкому зелёному ковру широкого луга, Му Цин кивает своим мыслям. После краткого осмотра местности он замечает пару на холме под единственной сакурой. Величественно толстые ветви с изобилием нежных розовых цветков раскинулись в стороны, щедро отдавая ветру на милость свои лепестки. Белая и красная фигуры гармонично сливались на фоне дерева воедино. Му Цину казалось, что он будет там, как пятое колесо в повозке. Он вполне мог воспользоваться цигуном, но идея растянуть поход выглядела куда привлекательнее. Заметив его, супруги завозились, меняя позу. Так, что Хуа Чэн опёрся о дерево, а Се Лянь занял позицию справа от него, намекая, что вся пустая левая часть может оказаться в распоряжении Бога юго-запада. — Ты пришёл, — голос звучал настолько нежно, а на губах цвела такая тёплая улыбка, что Му Цин от удивления невольно отшатнулся. Совсем слегка, сохраняя холодное выражение лица. — Конечно, разве не сказал, что буду… — Му Цин осторожно опустился на покрывало. — По виду, казалось, сбежишь, — бросил небрежно Хуа Чэн. — Сань Лан, — Се Лянь обманчиво спокойно посмотрел на супруга. В его взгляде читалось предупреждение. Странное зрелище, видеть его без неизменной улыбки и утончённой вежливости. Молчаливое общение длилось какое-то время. Но в итоге, Се Лянь спокойно натянул обыденно лучезарную улыбку, а Хуа Чэн покорно проглотил другие колкие комментарии, наверняка готовые сорваться с языка. Му Цин закатил глаза и разумно промолчал, решив, что спор прервали ещё в самом начале. Он не в том положении, чтобы обороняться. Чувствуя себя не на своём месте и не зная, что добавить ещё, Му Цин решил внимательнее посмотреть по сторонам. Он оценил местность с нового положения, слушая как ветер шелестом травы и цветами сакуры пытается воссоздать мелодию, разбавляя молчание только своим же свистом. Трава сияла золотом там, где солнце благосклонно накрывало её тёплыми лучами, выглядывая украдкой из-за пушистых облаков. Поле звучало клокотанием жизни, не молк яркий птичий хор. Где-то за спиной бежал вниз проворный поток по склонам могучих, высоких гор. Стоило лишь оглядеться, чтобы понять, насколько идея перекуса на лоне природы была удачной. Их пространство заполняется тишью, разбавленной только песнью природы. Никто не спешит её дополнить праздными беседами и Му Цин, признаться, благодарен за это. Се Лянь, недолго созерцая вид, будто видит впервые, перевел взгляд на подошедшего. Му Цин был запахнут и окутан одеждами так плотно, что кажется, они срослись с его кожей, став одним целым. Даже стальные наплечники, делающие статную фигуру крупнее, неизменно оседали на плечах, насмехаясь – будто говоря, что просто так они с поста не сойдут. Се Ляню так и хотелось собственными руками аккуратно сбросить его амуницию и ослабить одежды, дать его телу свободу, ощутить прохладный воздух и… думы опасно близко ступили на запретную территорию. Слишком рано, ему следовало бы мысленно повторить «Дао дэ цзин» тысячу раз. Поглядев на супруга, он понял, что его желание разделяют. — Му Цин, прошу, угощайся, — Се Лянь плавным и лёгким движением указал на маняще пахнущие блюда и закуски. К счастью, приготовленные не ласковой рукой принца. Иначе Му Цин не гарантировал, что эта встреча не закончится потерей одного из Богов Войны. Он наблюдал, как разливается тёплый отвар по пиалам. Аромат улуна заполонил ноздри и влился в лёгкие, сладкий и мягкий, успокаивая нервы и взрывающиеся, как порох мысли. Запах восхитителен. Му Цин испустил блаженный выдох, обнимая длинными, бледными пальцами потеплевшие керамические стенки чабэй. Он очень любил чай. Природный гам бесспорно, был усладой для ушей, но затяжное молчанье заставляло зацикливаться не на красе внешнего мира, а на тягучем напряжении. Пока два бога думали, с чего начать, сдержано сжимая в руках пиалы, единственный демон вполне спокойно решил взять поводья в свои руки: — Как прошла недавняя миссия, генерал? — как ни в чём не бывало, будто не замечая, как туманом расплывается неловкость, беззаботно спросил Хуа Чэн, лениво приоткрыв глаз. Му Цин решил, что лучшим вариантом будет подыграть. Он рассказал о странном демоне, что искажал правду, внося в голову жертв ложные убеждения и чувства. Внушал несчастным веру о их недееспособности и полной слабости перед его мощью, а после, добиваясь нужного эффекта, съедал их. Такой способностью демон мог разжигать войны или по-крайней мере, заставлять население подносить ему жертв каждый час. Но демон не был способен манипулировать группой людей. По словам свидетелей, если отправлялось в лес несколько человек, все они возвращались целыми и невредимыми. Легко сделать вывод, что он нападал только в случае, если количество жертв не превышало двух. Му Цин, хоть и отправился на охоту в одиночку, всё же не был простым смертным. Пара фраз в попытке манипулировать лишь ненадолго сбили его с толку – убить того демона оказалось проще, чем справиться с младенцем. Хотя генерал надеялся на битву куда интереснее и тяжелее, или хотя бы на какое-то сопротивление. Потому что, стоило демонёнку понять, что его силы не подействовали, а местонахождения раскрыто, он затрясся перед Му Цином, как тростинка на ветру. Се Лянь подметил, будь то демон рангом выше, не миновать им крупных потерь и последствий. Се Лянь долго колебался, опасаясь высказать своё предложение из-за неизвестной реакции генерала. Когда от большинства блюд остались лишь воспоминания и послевкусие на языке, а шёлковое покрывало опустело раза в два, он наконец решился. Слегка кашлянув в кулак, произнёс: — Му Цин, я столь долго не слышал твоего музицирования, этих волшебных звуков, что уже и забыл, как сладко это было. Ты не хочешь…? — Се Лянь медленно приподнял веки, будто залитые тяжестью слов, впившись золотыми глазами в белое, вытянувшееся в удивлении лицо. Он тут же взмахнул белоснежными крыльями-рукавами, приподняв руки в защитном жесте. — Я не настаиваю! Не посмею и просить о большем! Просто… — слова, что рвались выйти следующими, так и замерли на губах бывшего принца, сжатыми в тонкую линию. Хуа Чэн лениво принял роль зрителя. Слова, словно лучи солнца сквозь облака, прояснили затуманенную атмосферой голову. Воспоминания о ясно звучащих, чистых мелодиях, льющихся на фоне тихого дыхания двух юнцов и трепета молодых листьев, вынырнули из глубин памяти. Он, увязший в обязанностях слуги по уши, играл бывшему принцу редко – сосчитать на пальцах, как нечего делать. Не первый раз звучала с уст принца похвала Му Цину его мастерству владения эрху, но его кожа, белая, как свежий снег, покрылась налётом розовой пудры. Что-то в этом высказывании заставило Му Цина задуматься о том, что похвала, произнесённая когда-то, и та, что прозвучала сейчас, несут разный смысловой оттенок. И в дальнейшем Му Цин нечасто играл на музыкальных инструментах – если это была не миссия, на которой лучшим оружием выступит музыка вместо клинка. Да и «часто» слово громкое, доселе многие из его помощников не слышали игры их генерала. Лишь некоторые удостоились чести быть его учениками в музыке, где Му Цин выступал в роли наставника. Но вот играть кому-то лично, не для усмирения душ, обид, изгнания или учения – просто дабы усластить чужой слух, успокоить мысли или наоборот, раскалить сердце, взбудоражить кровь — давно нет. Он никогда не был особенно горд своими навыками владения инструментом, учиться-то приходилось не для себя. Но и после вознесения навсегда забыть лёгкое бремя эрху на бедре и смычка, лежавшего меж тонких пальцев, он не смог. Се Лянь и Хуа Чэн наблюдали, как Му Цин, превратившись в мраморную статую, обдумывал свои последующие действия. Несмотря на свои способности, коими обладал совершенный владыка Сюаньчжэнь, и личность, которую он демонстрировал на публику, внутри него хранилось чувственное сердце. Задень край – и побежит трещина. Протянув пальцы к мешочку цянькунь, Му Цин, ущипнув головку инструмента, вытаскивал его неспеша, аккуратно, нарочито медленно – будто сомневался в правильности своего выбора. Усадив корпус эрху на бедро, изящные пальцы аккуратно обхватили шейку эрху, при этом не забывая про струны, а правая рука потянулась к смычку, подготовив к скорой работе. Настроив инструмент, его владелец и сам решил настроить себя и мысли на нужный лад. Он осторожно приподнял ресницы и устремил взгляд вдаль, глубоко вдохнув и выдохнув, всё же прикрыл глаза. С печатью спокойной сосредоточенности на лице пустил первый такт. Шелест травы и листьев, пение птиц и ветра будто специально затихли для этого момента, лишь слегка-слегка подыгрывали ловким пальцам, искусно перебиравшим тонкие струны. Мелодия лилась ручьём, разливалась морем, уходила в океан, постепенно больше заполняя пространство и заставляя слушателей затаить дыхание, полностью вслушиваясь в чистые звуки. Се Лянь невольно поддался немного вперёд, а Хуа Чэн уже не мог лениво подпирать дерево, глаз сам зацепился за фигуру рядом и поглощал каждую ноту. Инструмент своим звучанием, контролируемым извне, передаёт историю, что шепчет ему умелыми пальцами композитор и его владелец. Начинается рассказ с глубоких и тяжёлых нот, как будто инструмент исповедуется в том, что скрыто в самой глубине ноющего в мучениях сердца. Тембр эрху пронизан тоской и грустью, акцентируя на страданиях и изуродованных печалью событиях прошлого. Резкие звуки, подхватываемые ветром, уносили историю в высокие горы и шумные леса, музыка становилась всё твёрже, словно история достигла самого дна отчаянья. Но внезапно всё затихло. Пара молчаливых мгновений, и музыка начинается с чего-то лёгкого и воздушного, подобно ласковому прикосновению весеннего ветра, нежные ноты воспевают радостные моменты, наполняя пространство невесомостью и светом. Конец несчастьям — начало счастливого будущего. Звучание эрху словно бархатный голос матери, прорывающийся колыбелью сквозь тёмную, тихую ночь, передающий уверенность в защите. Приподняв ресницы, Му Цин решил оценить картину, которую госпожа Природа милостиво раскрыла перед ними, в сопровождении своей мелодии. Он отметил, что удачно выбрал именно этот момент, чтобы перейти на спокойный и размеренный темп. Се Лянь и Хуа Чэн наблюдали, как тонкие губы тронула лёгкая улыбка, завораживающая не меньше чистых звуков и прекрасных видов. Песни воплощали в себе смесь разных историй, сочетая радость и горесть в одном исполнении. Ветер так вовремя сдул пару нежных лепестков с тонких ветвей, пронося их мимо тревожно мечущихся прядей длинной чёлки и высокого хвоста, не давая зацепиться. Музыка настолько поглотила слушателей, что лишь когда прозвучали последние аккорды, тихие, словно шёпот, оба спутника будто проснулись ото сна. Му Цин плавно открыл глаза, аккуратно возвращая инструмент туда, откуда достал, и глянул в застывшие лица. Почему-то неловкость и смущение накрыли с головой штилем, велев зардеться не только ушам и щекам, но и шее. А вкупе с этим уступить место и гневу, который неясным образом протиснулся в сознание. Му Цин отвернул голову и сжал кулаки на согнутых коленях, нахмурив брови. Се Лянь, вовремя опомнившись, принялся осыпать его словами благодарности, ярко расписывая свои впечатления: — Ах, это было восхитительно, Му Цин! Твоё мастерство выше всяких похвал! Это было так чувственно, ты так умело извлекаешь эмоции из каждой ноты, словно они живут собственной жизнью! Я уверен, что каждый уважающий мастер непременно бы назвал это вершиной музыкального искусства! Твоё исполнение заставило моё сердце трепетать, а душу путешествовать сквозь истории, будто я сам был участником каждого события! — при этом, Се Лянь активно жестикулировал руками, чуть ли не подпрыгивая. Хуа Чэн легонько коснулся колена мужа. Тот в свою очередь, быстро захлопал глазами, а после неловко откашлялся, наконец умолкнув. Слова обрушились водопадом и накрыли Му Цина целиком, заставляя чувствовать себя в неловком недоумении. Он не мог представить, что вызовет такой отклик у окружающих. Казалось, слова звучали чрезмерно преувеличенно, ведь он играл просто так, без особых усилий, как любитель, не посвящая свою жизнь этому хобби. Но слова его звучали искренне – конечно, это же принц Сяньлэ, врать о подобном он не станет. Му Цин не понимал, как реагировать на подобный всплеск. Он всё ещё не привык слышать в свой адрес приятные слова, и за спасением метнул взгляд на демона. Хуа Чэн считал, что его супруг излишне эмоционально приукрасил, однако не мог не согласиться, что игра Му Цина на эрху вдохновляла и заставляла опьянеть даже самых трезвомыслящих слушателей. Почувствовав взгляд, Хуа Чэн посмотрел на нервно сжавшегося виновника сего торжества и хитро улыбнулся. — Генерал умеет удивлять. Признаю, впечатлён. Му Цин надеялся на всё что угодно, любые слова, что отвлекли бы его от неловкости и смущения, но румянец лишь двинулся дальше, перекинувшись и на уши. Однако он ни под каким предлогом не скажет, что этими словами бывший принц и Собиратель цветов смогли расслабить напряжённые плечи, вежливо сбросив пару камней, посыпавшихся на него лавиной после окончания игры. Долго это не продлилось, фатальным ударом стала бледная рука с накрашенным чёрным лаком ногтями, что заботливо выловила розовые лепестки, всё-таки затаившиеся на макушке. Почему-то такой жест показался Му Цину до ужаса интимным, и он вновь быстро отвернулся, как только рука покинула его личное пространство. Сердце отдавалось ритмом в ушах. Му Цин даже не успел привычно огрызнуться на похвалу, как полностью лишился дара речи, оставив вместе с этим последнюю крупицу гордости. Лишь тогда он начинал догадываться — возможно перед ним нечто более существенное, чем просто хвалебные слова и дружеская встреча. Но он не давал возможности разрастаться ростку надежды, топча его на первом этапе рождения. Пришла очередь Се Ляня нежно провести по колену мужа, призывая не нервировать их спутника ещё больше. Но по-крайней мере, они точно поняли — им удалось пробиться сквозь стены и сделать шаг навстречу друг другу. Рядом с собой Му Цин услышал довольное «хм». Подняв взгляд, он столкнулся с озорным прищуром глаза и широкой усмешкой. Медленным движением слегка прикусив губу, Му Цин опустил веки, не заметив, как за действием наблюдали любопытные глаза. — Му Цин, — спокойно позвал Се Лянь, призывая взглянуть на себя. Названый встретил нежный и понимающий взгляд принца, и он вновь забыл, как дышать. Не было необходимости произносить слова, чтобы Му Цин смог правильно понять чувства, отраженные в глазах напротив. Не успел он опомнится, как холодная рука, спокойно лёгшая на плечо, резко дёрнула, заставляя Му Цина упасть набок. Голова приземлилась на твёрдое тело, прохлада которого чувствовалась сквозь одежду, давая пылающему лицу остыть. Нежная, но сильная рука уместилась на тыльной стороне его ладони, большим пальцем очерчивая пару кругов. Му Цин слегка отодвинул кисть, чтобы переплести свои пальцы с чужими, тут же чувствуя, как наследный принц сжимает их в ответ. Стиснув губы в тонкую линию, Му Цин спрятал лицо в изгибе шеи демона. Пусть терпит, раз позволил Му Цину приблизиться, но в ответ он лишь услышал тихий, глубокий смешок. Что ж… понадобится время, чтобы привыкнуть, но он справится. Ах, Фэн Синь, ублюдок, подыграл.