Весточка

Люций Моран Две недели прошло с момента, когда студенты Академии Снов разъехались по обителям. Это время Моран не сидел на месте: помогал отцу с делами в ордене, изучал записи на фларканском, разрисовывал одну из стен своей комнаты, тренировал сестру. Но что бы див ни делал, одно и тоже состояние преследовало его, словно тень, по пятам — тоска по Саре Сорель, которая находилась далеко. Юноша начал скучать с тех пор, как отъехал от стен Академии на несколько метров. «А ведь следующий год станет последним» — пронеслась тогда мысль в его голове. После они станут настоящими стражниками, прошедшими обучение. Люция будут ещё сильнее готовить к посту главы. Все это приведет к тому, что Сара и он почти перестанут видеться. «Так! Вы придумаете что-нибудь» — пообещал сам себе теневой. — «Сейчас главное не сойти с ума. Только одно лето. Научись терпеть, как завещала мать!» В тот момент Моран глянул на меч в ножнах. Терпеливый висел на поясе, ожидая своего часа. «Когда-то я точно научусь ждать…» — размышлял див. Вот и сейчас, когда время шло к рассвету, задумавшись, Люций сидел в полудреме. На одном из столов в библиотеке Северного ордена лежало около десятка фолиантов, написанных на древнем языке. Моран не изменил традициям заниматься так поздно. Только теперь он сам переводил написанное, а не учил этому Сорель. Теневой лишь отвлекся на мысль о ней… В прошлом году он пропустил ту прекрасную пору, когда можно было наблюдать Сару во всей красе. После лета на ее коже оставался небольшой загар. Будто дэву покрыли дорогим древесным лаком. Щеки ее становились румянее, а глаза на их фоне казались двумя кристаллами янтаря, которому часто приписывают название «магнит одиночества». Удивительно, раньше светлая сама могла похвастаться таким прозвищем. Но с приходом в ее жизнь Морана, одиночество обходило стороной. Сон взял свое: рука, подпиравшая щеку наследника Северной обители, подогнулась, а голова упала на стол. От этого раздался глухой стук. От неожиданной боли див проснулся и выругался: — Нечисть! — потерев покрасневший лоб, Люций глянул в сторону окна. Начало светать. — Так, ладно. Пойду выпущу Фригуса. Моран убрал все фолианты на место и вышел из помещения. В обители царила абсолютная тишина, нарушаемая лишь скрипом половиц под ногами дива. Лампы с соком глимы, редко рассеянные по коридорам, переливались золотом. Царила мрачная, но родная атмосфера. Див дошел до комнаты ворона. Очень странное место, если вспомнить, что хозяин — действительно птица. Моран открыл дверь. Никто не встретил его радостно. Фригус лишь протяжно каркнул, давая знать, что он все видит. Он сидел на жердочке, отвернувшись головой в сторону. Ворон всем видом показывал свое недовольство из-за потревоженного покоя. Он любил хозяина, но скверный и избалованный нрав давал знать о себе. Однажды Сара даже сравнила Люция с ним. Но див знал — ему до него далеко. Как минимум Сорель начала угощать вином сначала именно птицу, а потом уже и теневого. — Так на меня смотришь, будто проклинаешь. Ворон покосился на Морана. — Я может пришел с добром. Птица продолжала смотреть. В ее глазах читалась заинтересованность. — Ну, если тебе не интересно, то я не выпущу тебя полетать. Тебе, видимо, и в четырех стенах хорошо. Фригус расправил крылья от возмущения. Был бы у него нож — тотчас бы стал угрожать им хозяину, заставляя вывести его на улицу. — Ладно, пошли. Потом у меня к тебе дело серьезное есть. Див гулял по лесу и наблюдал за летающей в небе птицей. Так прошло около часа, пока ворону не надоело кружить: он сел на ближайшее к хозяину дерево. Люций немного странно посмотрел на птицу, ведь та обычно летала гораздо дольше. Но видимо ее интерес к делу, о котором сказал теневой, взяло свое. Или же Фригус просто стал лентяем и не вкладывал никакого смысла в свои действия. Все же он просто пернатая фурия, чьи действия никак не объяснить. — Вижу, что ты устал, — проговорил хозяин, — это плохо. Я тебя далеко собирался отправить. Ворон наклонил голову, будто смотря на дива, как на идиота. Хотя, возможно, действительно про него так думал. Он вообще про всех так думал. — Пошли обратно, введу тебя в курс дела, — Моран зашагал в сторону обители, — думаю, что ты соскучился по Саре, — Люций решил начать рассказ с момента сотворения мира, чтобы разнообразить дорогу по дома, — так вот: ты доставишь ей письмо, чтобы она не забывала своего самого обворожительного и привлекательного друга. — даэву самому стало смешно от такой самохвалы, он усмехнулся, — Короче, это нужно сделать ночью, когда никто не будет тебя видеть. Если Сару накажут из-за моего письма — переедешь к остальным птицам. Парень дошел до дверей в обитель и пропустил ворона вперед, как уважаемую личность. — Письмо отдам ближе к обеду. Полетишь вечером. Если доберешься по светлу, то подождешь где-нибудь в лесу, чтобы доставить ей его в руки. Никто не должен тебя видеть. Спустя несколько часов работы над текстом письмо было полностью готово. Моран мог в лёгкую изложить свои мысли на бумагу, ему не составляло труда подобрать красивое слово или составить речевой оборот. В отличие от Сары, Люций не боялся допустить ошибки. Он знал: нельзя во всем быть идеальным, это глупо и неестественно. Сорель же, по своей светлой натуре, всегда стремится к совершенству во всем. Те небольшие ответы, отправленные дэвой, всегда были выведены идеальным каллиграфическим почерком. Их краткость заставляла верить в то, что Сара смущается писать больше, ведь может перейти грань, скрывающуюся под строгим и ровным станом. В прошлом году ее чувства пряталась под пылью. Но сейчас, когда все недосказанное выплыло наружу в неожиданном и страстном поцелуе, Люций надеялся на красочный ответ, заставляющий играть фантазию о дэве и ее прекрасном образе. Теневой мечтал о ней во всех смыслах. Его греховные помыслы, касающиеся девушки, заставляли стыд выходить наружу. В сознание лишь проносились: «Не торопи. Не спугни. Дай время. Терпи.» — опять эта черта, которой так не хватало… но ради Сары Сорель он ее точно обретёт. Люций вышел из дум, махнув головой, чтобы привести самого себя в чувства. Он свернул письмо, подписывая его лишь инициалами «ЛМ». Сара Сорель. — Давай, сестра, быстрей! — крикнул мне Фредерик, когда я пыталась атаковать своего партнера по спаррингу. Но тот, услышав речи поддерживающего дива, быстро увернулся, нанося сильный удар. Один взмах. Второй. Третий. Пыль поднялась в воздухе, оседая на потном лбу неприятным слоем. Сражение длилось уже достаточно долго, заставляя надрывисто дышать. — Она и без тебя справится, — одернул брата один из старших даэвов, — сейчас следующий пойдешь, раз так хочешь показать навыки в своей стратегии. Новый сильный взмах. Прогиб. Подсечка. Соперник падает на землю, поднимая тем самым ещё больше песка в воздух. Приземляясь он поцарапал мою кисть. Не сильно, ведь сделал это нечаянно. Из пореза хлынула кровь, ровной струйкой скатываясь по среднему пальцу левой руки. — Да, Сорель, мы, конечно, знатно друг друга измотали, — немного вымученно и иронично сказал див, откашливаясь. Он был старше на год, но обучался в обители. Мы почти не пересекались. — Согласна, — протянула здоровую руку, помогая подняться, — Ты хороший соперник. — Думаю, что с твоим братом никто не сравниться. — Это не так. Всегда есть тот, кто будет сильнее. — парировала в ответ. — Хотелось бы посмотреть на Ваше сражение, — продолжил светлый, переводя тему. Мы пожали друг другу руки и пошли каждый своей дорогой, не занимая площадку своим присутствием. Я подошла к Айвен, которая переводила дыхание после прошлой битвы с тем же даэвом. Подруга проиграла. И это был уже 10 проигрыш подряд. Ее матери об этом несомненно доложат, а что будет дальше — вопрос очень сложный. Но по лицу девушки было понятно, что перспективы ближайшего будущего ее не радуют. — Ты ранена? — заметила дэва, когда расстояние между нами сократилось до нескольких метров, — Нужно помазать мазью. — Только царапина, ничего страшного, — мой приход привел девушку в состояние. До этого она лишь грустно смотрела в никуда, осмысливая весь ужас ситуации, в которую встряла, — а что у тебя? Ларак рассеянно подняла голову, глядя щенячьими глазами, наполненными слезами. Ее мать, Изабель, славилась, как дэва, которая пользуется методом воспитания «кнут и пряник». Но если пряник был сухой, то им тоже били. Не физически, а морально. Порой это было ещё хуже. После лагеря у озера Спокойствия, Айвен ещё неделю ходила, словно белоснежное полотно. — Она опять заставит идти туда. — «она» ужас в голосе прорывался через это слово. Дэва не могла назвать Изабель матерью, настолько большое психологическое давление ей предстоит пережить. — Постарайся сейчас об этом не думать. — все, что могла посоветовать. Вдруг девушка подпрыгнула от пришедшей ей идеи. Она радостно выдала: — Сара! Ты же эмпат! Подействует на ее эмоции, когда она придет по мою душу. Повернув голову, посмотрела на подругу, которая явно спятила. Если нас поймают, то уже мой приемный отец сорвёт с нас обеих по три шкуры. — Айвен, прости, но лучше принять свое наказание таким, какое его тебе планировали дать с самого начала, — дэва кивнула, соглашаясь с тем, что ее план обречен на провал, — зато со всего можно вынести свой урок. Кто знает, возможно однажды ты спасешь чью-то жизнь, поняв именно сегодняшнюю ошибку. — Да, ты должно быть права. Схватка на площадке набирала свои обороты. Брат сражался с одним из сильнейших даэвов, выпустившихся в прошлом году из Академии. Оба заставляли глотать друг друга пыль. Но все же соперник Фредерика держался крепче. Взор невольно коснулся окна обеденного зала, из которого открывался вид на все поле для сражений. Силуэт главы вырисовывался по обратную сторону стекла. Судя по поведению сына, мужчина был не особо доволен схваткой. Резкий крик Фредерика послышался со стороны. Он хотел отразить удар, но помедлил. За счёт этого в его плоть вонзился меч, а предплечье стало запятнано кровью. Рана глубокая, дальше сражение продолжать бессмысленно. Глава разочарованно ушел прочь. Несмотря на серьезного противника, проигрыш сына его очень разозлил. В очередной раз брат доказал: мания величия и чрезмерная самоуверенность до добра не доведут. Сегодня наказана будет не только Ларак. — Фредерика сильно ранило, может пойдешь и поможешь ему? — вывела из мыслей все ещё сидящая возле Айвен. — Да, конечно. — теперь начала злиться сама на себя. В последнее время мы с братом часто ругались, но что бы не происходило в обычной жизни — на поле боя всегда нужно помогать ближнему. Таковы законы жизни: сегодня не помог ты, а завтра не помогут уже тебе. С каждым шагом все отчетливее слышалась ругань господина Зеноса. Он кричал на поверженного дива, стыдя за тугодумство. — Наследник, ты же — наследник! — старый даэв пытался выразить что-то умное, но от возмущения слов он подобрать не мог, — Твой отец в свое время мог с тремя сражаться, а ты! Не такой пример нужен для детей в обители. Отцу все доложу. Он с тебя дурь выбьет. Брат лишь смотрел на наставника, становясь все краснее с каждой секундой, но не от стыда или гнева, а от смеха, который он сдерживал со всей силы. На его месте мне бы не было так смешно. Тем временем Айвен спокойно наблюдала за возмущениями старика, пока тот резко не обратился к ней: — Ларак! — от неожиданности она вздрогнула, — Ты тоже булки расслабила, все матери расскажу. Вы у меня все летать будете. Господин Зенос пошел к обители все ещё причитая так, чтобы слышали все: — Тоже мне. Замена своих родителей. Один меч в руке держать не научился, другая — боится собственной тени. Если от осинки не родятся апельсинки, то почему наоборот сработало? Див скрылся за дверью обители. Сомнений в том, что он выполнит все свои обещания, не оставалось. — Да… хорошо, что до моих родителей ему нет дела, — пробормотала Флер, проходя возле меня, — Сара, как считаешь, он приукрасит, чтобы им досталось побольше? — спросила соседка без злорадства, а с настоящим живым интересом. С моим братом она особо не контактировала, а Айвен считала подругой, поэтому обоих ей было искренне жаль. — Не знаю… Фредерика защитит его мать, глава не станет на него долго злиться. — так случалось всегда. Женщина в сыне души не чаяла, он был чуть ли не самой большой радостью в ее жизни, поэтому уговаривала супруга давать справедливое, но не жестокое наказание. После смерти Долорес это стало как никогда актуально. — А вот Айвен уже подавлена. Что ждёт ее в лаборатории — загадка. — Просто она не понимает всей прелести своего положения. Если бы у меня были такие возможно, которые достаются ей просто так, я бы уже достигла уровня Изабель. — Прости, но ты себя переоцениваешь. Все же таких даэвов, как советница, больше не бывает. — Разве что ее дочь… но в ней слишком много тепла, а значит — и у нее не выйдет. — все же согласилась девушка. Жара набрала свои обороты. Летом в Срединном королевстве погода хотела сжечь все на своем пути, поэтому после обеда даэвы старались посвятить время работе в помещении. Айвен и я нашли себе занятие в библиотеке обители. Мы вместе, уже который день подряд, разбирали и приводили в порядок рукописи, книги и фолианты, собранные со всех уголков Дэвлата. Дэва по-прежнему переживала, но виду старалась не подавать. Лишь слегка трясущиеся руки выдавали ее обеспокоенное состояние. — Как считаешь, Натан будет проявлять к тебе какие-либо знаки внимания, когда начнется новый учебный год? — неожиданно поинтересовалась подруга. От ее вопроса рукопись, покоившаяся в моих руках, чуть ли не полетела на пол. — А в честь чего ему это делать? — парировала, дабы восполнить тишину, длящуюся достаточно долго. Да, мы были друзьями, но на что-то большее ему можно было не рассчитывать. Мое сердце занимает уже другой див, отношения с которым мы вынуждены скрывать. — Ну как же? — продолжила Ларак, не стыдясь своей прямолинейности. — Он на тебя так смотрит! Поговаривают, что это очень не нравится Фредерику, поэтому Страйд старался не показывать этого. — В действительности можно было заметить некую пренебрежительность даэвов друг к другу. — Теперь твой брат закончил обучение, а значит… Дэва резко остановилась, растягивая гласные. Она хотела, чтобы я задала ей вопрос. Дешёвая провокация, но по-другому разговор не продолжить. Из уст слетело: — Что значит, Айвен? Широкая улыбка расцвела на ее лице, она была довольна тем, что наша беседа зашла в это русло. — Как что, Сара? Подумай, выгодная партия для двух обителей. Он к тебе неравнодушен. — подбирая слова, она все же выдала: — Да и ты от него не шарахаешься! Идеальный союз. Мое лицо стало краснеть. Стыд, гнев и возмущение сплелись в груди в тугую косу. — Айвен, что ты несёшь? Какой союз? Ничего такого не будет, запомни это. — Ты же должна понимать, что родители Морана не будут в восторге от твоих отношений с ним? — уже вполголоса твердила дэва, — Если его не в восторге, то наш глава будет в ярости. Он тебя сожжет, подобно ревенанту. Досада вплелась ещё одной прядью в мои чувства. Как она могла так открыто говорить о моей личной жизни. Лезть туда, куда даже одному даэву путь открыт не полностью. Нас разделяло большое расстояние, я даже представить не могла, какую тоску буду испытывать, не видя его столько времени. Хочется быть к нему ближе, чтобы обнять и долго-долго не отпускать, греясь об его ответную любовь. — Лучше нам закрыть эту тему, — спустя несколько минут напряжённого молчания закончила разговор. Больше мы не говорили вообще. Лишь чинили и разбирали бумаги. В библиотеке стояла невозможная духота, несмотря на открытые настежь окна. Ларак давно сняла свою мантию, оставаясь в хлопковой рубашке. Русый колосок был перекинут через ее плечо. Румяные щеки пылали от жары. Она выглядела слишком невинно для того, на кого можно было бы долго злиться. Вот и сейчас никакой обиды на нее не осталось. Все же юность — пора глупых поступков и вопросов. В таком темпе прошло ещё около часа, пока в комнате не появилась Изабель Ларак. — Добрый день. — поприветствовала женщину, как того требовали рамки приличия. Лицо ее дочери побелели за несколько секунд, а глаза стали намокать. Она уже представляла, как мать начнет кричать на нее с порога, но следующая фраза, сказанная советницей очень спокойно и, несвойственно для нее, нежно ввела дэву в ступор: — Айвен, дочка, пошли. Нам пора. — Да, мама, хорошо. Обе вышли, оставляя меня наедине с мыслями и горой работы. Но такие перспективы ничуть не огорчали. Подобная рутина помогает расслабиться и обдумать то, что не доводилось ранее. Вот в очередной раз темой для внутренних дебатов стал Люций. То, что сказала Айвен, действительно имело ноты логики и здравого смысла. Но разве у меня они есть? Должно быть, они пропали, когда мы только начали дружить с теневым. Казалось бы: всего пару лет назад я сама себе пообещала держаться от него подальше. Но сейчас, когда мы не видимся уже долгое время, душа сама рвется к нему. Неделю назад он пришел ко мне во сне. Наши разговоры не имели смысла, но радость внутри так и бушевала. Проснувшись, поняла — такие сны и есть худшие кошмары, ведь ты открываешь глаза с мыслью, что все это было лишь игрой фантазии, а жить нужно в реальности. Интересно, а скучает ли он? Больше всего хотелось спросить у него об этом в письме, но что-то внутри не давало написать. Должно, это все боязнь быть отвергнутой. Тогда, в этой заброшенной деревеньке, когда опасность подступила критически близко, чувствовал ли Люций то же, что и я? Был ли тот поцелуй для него настолько же важным, как для меня? — Сара, Сааарааа. — брат несколько раз щелкнул пальцем возле моего лица, чтобы обратить внимание на свой приход. — Ты уже несколько минут в стену глядишь, тебе нехорошо? Он явился слишком неожиданно, застал меня в неподходящий момент. Обычно, когда подступает грусть, а див находится рядом, мы ссоримся. Поэтому видеть его не было желания. — Нет. — отозвалась, поняв всю глупость ситуации, — Просто устала от записей, решила немного расслабиться, но задумалась. — Хм, может желаешь прогуляться? Не сейчас, чуть позже. Когда солнце начнет садиться. — Да, хорошо. Брат лишь кивнул, говоря тем самым, что понял мое одобрение. Он не стал уходить. Сел на один из диванчиков возле открытого окна, положив перебинтованную руку на подлокотник. — Что говорит врачеватель? Фредерик посмотрел вопросительно, будто не понял, что речь идёт о его травме. Но после ответил: — Сказал, что шансов нет. Легче добить. — Очень смешно, — укорила за такие плохие шутки, — отец сильно ругался, не так ли? — Да, — немного разочарованным тоном отозвался див, — но всяко лучше, чем выслушивать наставления матери по поводу того, что нужно быть аккуратней. — Она права, как бы ты это не отрицал. — Твои наставления мне нравятся гораздо больше. Тоже переживаешь? — Ты мой брат, конечно. — Я польщён, Сара. — сказал тот, с долей какой-то досады в голосе, разобрать ее значение не получилось. После этой небольшой бессмысленной беседы пробило два часа. Я собиралась спуститься в свою комнату и помедитировать. В последнее время подобного рода занятиям получалось посвящать мало времени, поэтому сегодня нужно было успокоить разум и дар. — Тебя ведь тоже сегодня ранили, — вспомнил див, когда я уже собралась уходить. — Только царапина. Само пройдет. Фредерик встал с нагретого места и подошёл ко мне, взяв за больную руку. Он повернул ее тыльной стороной вниз, рассматривая рану. — Да, только царапина, — сказал, обводя большим пальцем контур увечья, — Но и она может доставлять много боли. Брат развернул руку, целуя ее. — Ты, кажется, на солнце перегрелся, — вымолвила, отстраняясь, — увидимся позже. — Да, зайди ко мне перед прогулкой. — уголки губ мужчины поднялись вверх, — Поможешь с перевязкой, как обещала. Он ввел меня в ступор, ведь никаких обещаний не было. А может я просто заработалась и забыла, поэтому на автомате произнесла: — Да, конечно. — Сара, все же перегрелась ты, — он указал взглядом на мою мантию, лежавшую на кресле. Было душно, ее пришлось снять, — отдохни, моя любимая сестра. — последнее слово он почти проглотил. Натянутая улыбка появилась на лице в ответ на его заботливые слова. Они были не свойственны для нашего типичного общения. Казалось, что у Фредерика играют юношеские гормоны, но направлять их в сторону сестры — ненормально. Хотя это всего лишь моя фантазия. У брата не было никаких подобных мыслей — наш союз важен для него так же, как для меня. Коридоры обители были ярко освещены послеобеденным жарким солнцем. Сейчас день достиг своего максимума, ещё немного и он начнет уступать вечеру. Наступит пора, когда проснутся ночные обитатели здешних лесов. Вечером, до отбоя, я очень любила медитировать возле духовного озера ведь весь белый шум успокаивал: небольшое дуновение ветерка, что колыхало литья деревьев, стрекотание различных жучков, пенее ночных птиц — все это давало райское наслаждение для души. Добравшись до комнаты, первое, что сделала — сняла мантию. Глянув в окно, удивилась до той степени, что села на кровать, боясь упасть. На секунду показалось, что белоснежный ворон маневрировал над лесом. Будто это был Фригус. Нет. Точно нет. Фредерик прав, мне стоит отдохнуть. Привидевшийся ворон напомнил о Люцие. Мы находились на огромном друг от друга расстоянии, но каждый день его имя было на слуху. Но мне это в радость. Каждую ночь засыпаю с желанием увидеть его серые, как небо при страшном шторме, глаза. В них хочется утонуть, даже если пытаешься это отрицать. Только подумала о них — в животе заиграли бабочки, а на лице появился румянец. Часто в свой адрес слышу, что я похожа на безэмоциональную статую. Значит, Моран может и камень оживить. За это я его и полюбила, нарушая тем самым множество запретов. Но он научил меня слушать свое сердце, а не наставления других. Он научил чувствовать, видеть, дышать. Он научил жить. В прошлом году мы не видели друг друга слишком долго. Но во время прошлой разлуки мое сердце тосковало меньше. Просто теневой див действовал на меня, как дурманящие вещества — чем дольше с ними находишься, тем сильнее ломка. А Моран точно умел дурманить… Почти каждый раз, когда мы оставались один на один, я глупела: забывала слова, краснела, просто смотрела в его идеальное лицо. Он был неприлично красив, чем и запугивал. Большинство красивых вещей в природе ещё и опасны, как, например, бутоны морозии, которые помогли сделать шаг в наших непонятных и шатких чувствах. Многим казалось, див был проклятием всей моей жизни, ведь с раннего детства судьба посылала через него самые опасные испытания. Но я знала, что Люций — это тот лучик последней надежды и света, который множество раз вытаскивал из самой бездны. И вытащит ещё ни один раз. Я сделаю все, чтобы в будущем отблагодарить Морана. Несмотря на запреты и предрассудки. Раз ему довелось полюбить меня, значит мы будем бороться за эту страсть вместе. В таких многообещающих размышлениях сон застал очень быстро. Но эта небольшая часовая слабость восполнила силы и время скоротала. Теперь можно было не ломать голову над тем, чем себя занять до встречи с братом. Умыв заспанное лицо принесенной ранее водой, я поправила слегка помятую мантию и пошла в сторону этажа, выделенного под комнаты семьи Сорель. Тут редко когда появлялась. Зачастую меня заставлял прийти сюда глава, который звал, чтобы отчитать, или брат по мелким просьбам. Вот и сейчас иду исполнять одну из них. Мелкое дело, подкрепляющие его доверие. Отец Фредерика не особо жаловал меня, находящуюся подле сына. Наша крепкая связь будто настораживала его. Но я старалась не обращать внимание на это пренебрежение. Все же мое рождение и воспитание вне обители много кого не устраивали. Постучав в комнату дива, вошла туда, расслышав испуганное «входи, Сара». Фредерик зачитался, поэтому резкий звук руки об дерево ни на шутку его напугал. — Думал, ты чуть опоздаешь. — сказал он, чтобы скорее как-то начать беседу. Перевязка в тишине — странное занятие. — Обычно я вовремя. Уже подготовил все? — Да, только ты осталась. Не теряя времени, я обработала свои руки, чтобы не допустить попадания инфекции. Даже нагноения не страшны даэвам, но с ними процесс заживления идет гораздо дольше, поэтому лучше перестраховаться. Сняв бинт, увидела не самую красивую картинку: запекшаяся кровь и плоть образовывали ровный срез. — Почему тебе не наложили швы? — спросила, отдирая присохшую марлю. Тоненькая корочка не выдержала даже легкого касания и, надломившись, стала вновь кровоточить. От этого див прошипел, — Прости, буду осторожней. — Кровотечение долго не останавливалось. Врачеватель сказал, что я и сам найду того, кто может наложить швы, — ещё раз вскрикнув от боли, див продолжил рассказ, — у него сейчас три даэва в тяжелом состоянии. Охота в этот раз выдалась неудачная. — Да уж… Надеюсь, что ты понимаешь — мои навыки в оказание подобной помощи оставляют желать лучшего? — Вот и потренируешься, — воодушевленно произнес брат. Его радости разделить не получилось. Обработав все инструменты, как того требовала инструкция из методички, которую мы зубрили во время обучения по оказанию помощи пострадавшим, я взяла иголку и проткнула кожу дива. Она проскользнула туда с небольшим трудом. Мне стало не по себе, когда затылком ощущала учащенное дыхание брата. Он всячески пытался сдержаться и не показывать свою боль. Но руки его тряслись. — Тебе нужно успокоить эмоции. — Ты же знаешь, с меня плохой эмпат. — Постарайся. Как бы див ни старался — бесполезно. Как-то Долорес даже пошутила о том, что ее сын взял меня в семью, чтобы возместить дар ее родного внука. Фредерику тогда не понравился подобный юмор, но он смирился с этим. Принял свои сильные стороны и начал их развивать. Тем временем последний шов был завязан. Повязка стала последней деталью всей композиции. — У тебя очень нежные руки, — как бы невзначай отметил брат, — завидую тому, кого они будут в будущем ласкать. Буквально за считанные секунды мое лицо покраснело от смущения. Знал бы он, что завидует Морану… — Ты ужасен. — вырвалось невольно. Я не думала так всерьез, но как-то нужно было возмутиться. — Прости, не хотел тебя смущать. Мы ведь уже не дети, Сара, тебе нужно быть менее застенчивой. — Давай закроем тему? — Хорошо. Мне льстит, что ты такая недоступная, надеюсь, что так и будет всегда. Он будто не понимал, что нес… Противоречил сам себе. Сначала говорит быть более раскрепощенной, а потом питает надежды на мое вечное одиночество. Гнев возрос, но я его старалась подавить. Все же это только фраза, может див не обдумал ее полностью. Только вот подобного в последнее время стало больше, поэтому накипевшее неожиданно слетело: — Фредерик, скажи, зачем продолжать об этом говорить? Я явно дала понять, эту тему нужно закрыть. — прозвучало это достаточно грубо, ведь мое мироустройство не стоит никому трогать так бестактно. — Сара, а лучше будет, если тебе об этом скажет кто-то чужой? — Лучше будет, если никто не будет лезть в мою жизнь. — Ладно, пойдем прогуляемся… лишние ссоры действительно не нужны. Выдохнул, кивнула головой, соглашаясь. Наверное, я тоже стала чересчур вспыльчивая. — Давай пойдем в беседку? Давно там не появлялся, — спросил брат, открывая передо мной двери. По коридорам обители мы шли в обычном темпе, но покинув ее, замедлили шаг. Жара на улице начала спадать. Прохладный ветерок со стороны духовного озера приятно развивал волосы и обдувал лицо. — Сара! — из обители выбежал Сезар, врезаясь в меня и обнял. Мальчик сильно вырос за этот год. Теперь он был чуть ниже моего плеча. — Что случилось? — спросила с заботой в голосе, замечая, что Фредерик косо смотрит на ребенка, показывая свое недовольство. — Ничего, просто соскучился. Ты придешь посмотреть на тренировку? — Думаю, что да, — произнесла, стараясь вырваться из хватки, — я найду тебя позже, сейчас мне нужно поговорить с Фредериком, хорошо? — Хорошо. — кивнул мальчишка головой и улыбнулся. Только я повернулась в сторону брата, как его лицо изменилось, а Сезар быстро убежал. — Нет, ну ты видела? Он мне ещё и язык показал, — пожаловался див, объясняя тем самым свое недовольство, — зачем ты только ему потакаешь? — А ты ревнуешь? — Нет конечно, просто не пойму… — Некоторые вещи и не нужно понимать. — перебила его, пока тот не начал свою докучную басню, — Воспринимай Сезара, как должное. — Ты права, — все же согласился брат, — теперь мы даже похожи. Долго не будем тебя видеть, но постоянно будем писать. Див грустно улыбнулся, смотря мне в глаза. Невольно и я сделала тоже. Сложно принять, что рядом со мной не будет старшего брата. Хотя были и положительные моменты: он часто конфликтовал с теневыми, которые потом косо смотрели на меня. Теперь же такого не будет, а значит ученики из разных башен станут терпимее друг к другу. — Только год. — Да, только год. — подтвердил он. — А после я всегда буду рядом. Никто не сможет нам помешать. И вновь. Эти странные одержимые фразы. Что они значат и значат ли вообще? Может это паранойя или див действительно такой собственник. Мы дошли до беседки в молчании. Тишина, которой можно было вдоволь насладиться, стала прекрасней, когда откуда-то повеяло запахом меда. Невольно вспомнилось детство. На осенних ярмарках пчеловоды привозили свой товар. Прополис, соты, различные баночки с красивым золотым содержимым. Цена на такие изделия была, скажем, не низкая. Но отец всегда брал мед на зиму, говоря, что он полезен для здоровья. Мне, как ребенку, не было интересно слушать о лекарственных свойствах. Зато по душе приходился вкус. Вот и сейчас слюнки текли от воспоминаний. — Сара, ты вообще меня слышишь? — вдруг спросил див, выводя из размышлений, — Ты видела, там был белый ворон. — брат указал на лес. — Бред. Фредерик, ты же знаешь — они тут бы не паслись, — вот только так я не считала, если брать во внимание тот факт, что сегодня мне привиделась такая же картина, — показалось или это просто другая птица. — Да, должно быть так и есть. Знаешь, что Северный орден использует их, как мы своих птиц-почтальонов? — Знаю, но почему ты об этом заговорил? — Да, так… Может в ордене изменники появились, а мы этого не замечаем. — Не стоит беспокоиться из-за одного лишь ворона. После этого небольшого отвлечения, мы просто сидели молча около получаса. Я читала один из фолиантов, захваченный с собой из комнаты, а Фредерик все время смотрел на меня. Поначалу это раздражало, но в итоге, смирившись, я перестала обращать на него внимание. Ничего не хотелось говорить, сейчас мы не в ссоре, но каждая фраза могла вновь вывести обоих на конфликт. Позже мужчина захотел прервать тишину: — Почему мы не говорим? — Обычно, когда мы начинаем это делать, появляются недопонимания. Не хочу сейчас спорить. — Но просто поговорить ведь можно. — Хорошо, давай этим и займёмся, — сказала, закрывая книгу, — что ты хочешь рассказать? — Нет, ну это не так работает. Беседа должна сама завязаться, но у нас будто общих тем нет. — Фредерик, ты, наверное, устал. Я пойду, — сказала и встала. — Да, с этим теневым тебе всегда есть о чем поговорить, — неожиданно добавил брат, — это ведь его ворон? Я резко остановилась. Почему он вспомнил про Люция? И эта птица… какое отношение она имеет к нам? — При чем тут Моран? С чего бы его птице тут летать? — Не знаю, может письма передавать? — он злорадствовал, — Тебе не кажется, что ты проводила с ним очень много времени? — Какое тебе дело? — Даже не знаю, — саркастично произнес брат, — Моран за тобой хвостом бегал, чего он хочет? Или уже получает, скажи мне, сестра? — Мы друзья, — не совсем правда, но можно и так сказать, — если тебе не известно понятие искренней дружбы, то соболезную. — Да, Сара… не известно, ведь моя самая любимая подруга отворачивается от меня, предпочитая теневого, который ей пользуется. — Фредерик, ты невозможен! Пользуешься и манипулируешь тут только ты. Хватит, прошу. Твоя ревность ко всему, что только дышит, мое отношение к Люцию не изменит. Всего хорошего. Шаг нарастал все сильнее. Див остался сам с собой. Сейчас говорить с ним было бы неправильно, пусть он сам подумает над своим поведением. Я была в гневе, тот разговор не выходил из головы. Идти в свою комнату было бы глупо, ведь там слезы очередного разочарования возьмут вверх. Не понимаю! Зачем? Что он хочет доказать? То, что я предательница? Но мое отношение к теневому не делает никому хуже… Что за глупые правила, которые запрещают любить и быть любимой? — Айвен? — девушка, словно ведро холодной воды в жару, отрезвила и вывела из печальных мыслей своим видом. — А? — Ларак шла, не замечая ничего. Дэва выглядела растерянно, но ее не трясло, как это часто бывало. — Все в порядке? — Да. — Я тебя провожу, если нужно. — Нет, не стоит, правда, — она улыбнулась, подтверждая свое состояние, — все прошло относительно неплохо. Моя мама не сильно ругалась… — Что ж, тогда доброго вечера. — И тебе. Дэва пошла дальше, а я в очередной раз убедилась в том, что она очень сильная личность. То, что происходило сегодня в лаборатории ее матери, подавило состояние Айвен, как никогда. Но Ларак старательно это скрывала. Только стеклянные пустые глаза кричали «мне страшно». Она не согнется и не станет такой, как Изабель, это утешает. В ней больше хорошего, чем в половине тех, кто когда-либо находился в моем окружении. Чтобы ни говорили старшие — смена в ордене будет достойной. Главное не сломать все, что выстраивали предки тысячелетиями. Только мне ли так судить, если я сама уже нарушаю фундаментальный закон? Солнце заходило за горизонт. Остаток вечера было решено провести в библиотеке, все же хроники сами себя не переберут. Тишина разгрузила голову. Виски, которые крутило после очередного скандала с Фредериком, почти перестали болеть. Ещё немного и мой вечер разбавит горячий мятный чай с каким-нибудь интересным фолиантом. Даже не поняла, как грезила об этом с самого утра. Спокойствие. Все чего хотелось. Но можно ли его достичь в нашем мире? Наверное, только после смерти, но жить ещё хотелось, ведь я только недавно научилась это делать. Если бы Долорес была рядом, то несомненно этому бы обрадовалась и дала мудрый совет. Часто я обдумывала, что если бы она была со мной рядом и знала о моих запретных чувствах? Отругала бы она, доложила главе и перестала бы называть меня внучкой? Или поняла, приняла и не стала бы препятствовать? Хотелось надеяться на второе. Люций говорил, что его семья бы приняла подобный союз. Но он ведь наследник своего ордена, плевать ему хотелось на мнение. Моя же обитель… Это будет предательством. Как можно предавать свой дом? Но ведь я его не выбирала, как и судьбу. Никто этого не выбирает, но все живут дальше, не выделяясь из толпы уже столетиями. А мы, почему же мы должны идти по этому течению? Нет ни одной внятной причины запрета. Создается впечатление, что он существует лишь из-за предрассудков. А весь строй и есть предрассудки, стоит ли тогда их рушить? Угрызение совести, оно не даёт покоя. Я же сама решила, что хочу его поцеловать, показав свои переживания за дива, свою любовь, свой страх. Так почему сейчас ищу оправдания тому, что нарушила? Это сделала я. Это мое решение. Правильное или нет — его никто не принимал за меня. И это наши чувства, которыми мы будем руководствоваться так, как посчитаем нужным. Если бы тот день повторился вновь, я бы не поступила по-другому, ведь мне надоело проглатывать свои настоящие чувства, делая тем самым больнее нам обоим. Из раздумий вывели часы, пробившие семь часов. Уже пора заканчивать свою кропотливую и немного пыльную работу. Смотритель библиотеки и так говорил, что остальное можно не перебирать, ведь фолиантами давно никто не пользовался. Мое мнение было другим: сегодня не нужно, а завтра понадобиться, но этого уже не будет. Последние минуты доживали лучики света в моей комнате. На столе образовалась эстетичная картина: книги, чашка с недопитым ранее чаем и несколько листков пергамента, облитые солнцем. Переставив на стол лампу с соком глимы, нарисовала небольшую печать, согревающую воду в кружке. Когда она стала достаточно теплой, добавила листиков свежей мяты и отхлебнула. Вниз, по животу, пронесся горячий отвар, заменяющийся приятным прохладным послевкусием. Я лишь выдохнула от наслаждения и села в небольшое кресло, стоящее возле стола. — Сегодня был напряженный день, — поделилась с белым вороном, сидящим на подоконнике, — Фригус?! Несколько раз моргнув, смогла точно понять, что птица настоящая — не игра фантазии. Ворон махнул крыльями и каркнул, негромко, будто боясь привлечь внимание. На его лапке было привязано письмо. Невольно глаза намокли. Люций помнит о мне. — Фригус, знал бы ты, как обрадовал меня, — птица махнула головой, будто кланяясь, — значит мы с Фредериком не просто так поссорились, — сказала уже сама себе. Лёгким движением руки, пораженной с утра, я сняла письмо Морана. На конверте стояла красная печать и инициалы теневого, выведенные красивым, но, как всегда, неразборчивым почерком. Его буквы хотелось просто любоваться, читать же их было сложно. «Anima mea, дорогая Сара! Надеюсь ты не забыла обо мне за эти вечные дни, разделяющие нас. Как бы то ни было, спешу о себе напомнить. Я думаю о тебе каждую минуту с тех пор, как последний раз увидел твой прекрасный лик. Мне его не хватает, словно воды в засуху. Уж очень хочется увидеть тебя, услышать твой спокойный мудрый голос, почувствовать твое дыхание, когда я буду обнимать тебя. Каждый день в моем ордене происходит что-то особенное, но дни остаются серыми, а пасмурное небо лишь добавляет мрака. Мечтаю о том, чтобы твое время проходит не столь скучно. И вот сегодня, набравшись смелости, решил написать тебе. Хочется верить, что Фригус не доставил никаких хлопот. Возможно, он устал после перелета, поэтому не отказался бы от вина, скажу честно — выпить его с тобой был бы не прочь и я. Нужно будет осуществить эту идею при встрече. Каждую ночь голову не покидает мысль о нашем поцелуе. Только спустя время осознание и ответственность проявились в полной силе. Но как ты меня обрадовала в тот момент. Каждый вздох, что был сделан с того короткого, но очень желанного поцелуя, я счастлив, как никто другой в этом мире. Сара, ты дэва, дарующая мне смысл жизни. Стараюсь представить твой образ, когда будешь читать это письмо: идеальная во всем своем обличье, которое кажется строгим. Но мне, как никому, известно, что в душе ты самая нежная и непорочная девушка, живущая в Дэвлате. И твои чудные волосы, пахнущие лавандой, мятой и сладостью, которую сильно желаю вкусить вновь. Как же я счастлив осознавать, что ты позволила быть рядом с собой именно мне. Думала ли ты, что тебе выпадет судьба испытать такие светлые чувства к теневому? Скучаешь ли ты по мне? Ждешь ли встречи так же безудержно, как я? Надеюсь на чувственный ответ, который осчастливит моё бессмысленное существование без тебя, моя мудрая и светлая Сара Сорель. Твой самый преданный друг. Люций Моран.» На глазах невольно появились слезы. Я люблю его. Как же хочется обнять дива и не отпускать. Впиться губами в его губы и, задыхаясь от жажды, ими насладиться, целовать его долго-долго. По щекам прошелся озноб от смущения, а живот приятно покалывало так, как в тот самый момент… В этот же вечер Фригус был отправлен домой. К моему Люцию. Самому любимому другу. Люций Моран. Письмо от Сары достигло дива. Ещё не прочитав его, он оценил размер. Не несколько коротких фраз, как это бывало раньше. Объемное, пропитанное эмоциями и запахом дэвы, присущем только ей. Моран, не в силах сдержать любопытство и радость, принялся читать. Взгляд все сильнее наполнялся любовью и счастьем. В конце див лишь сложил конверт, положив его в свой дневник, который содержал в себе чувства и переживания хозяина. Символично, ведь теперь эмоции Сары он ставил выше своих. «Cor meum, Люций. Твоя весточка из далеких земель подарила мне долю спокойствия, которое покинуло меня. Причина тому — ты. Каждый день переживаю за тебя. Как же была я счастлива в миг, когда читала твое письмо и представляла тебя рядом. Я буду хранить этот кусочек пергамента, перечитывая в грустные минуты. Думали ли я, что буду испытывать к тебе запретные чувства? Нет. Но они мне нравятся, даже сейчас, когда пишу тебе, желание быть рядом достигает своего пика. Должно быть, только ты, Люций, можешь понять эту тягу быть рядом. Прости, о чувствах мне трудно писать или говорить. Ты вызываешь жажду научиться это делать. С тобой хочется быть эмоциональной и глупой, поэтому позволю себе наглость и скажу, что не могу дождаться момента нашей новой встречи, чтобы вновь испытать эти волшебные чувства, когда наши губы соприкасаются, даря мне райское наслаждение. Пишу это и краснею. Хочется быть к тебе ближе. Многое обдумав, пришла к выводу, что буду оставаться верной тебе, даже если весь мир станет твердить о моей неправильности. Люций, а ты ведь мне почти не снишься… Пожалуйста, хотя бы иногда приходи ко мне ночью, разгоняя тьму кошмаров, которые стали посещать все чаще. А я буду приходить к тебе. Ты ляжешь рядом со мной на зелёную траву. Мы будем смотреть в голубое небо и говорить о всем, что только придет на ум. Люблю тебя и жду нашей встречи. Твоя безумная и светлая Сара Сорель.»