Так идут к звёздам

беги. последние крупицы инстинктов бьют в колокол — лишь бы достучаться. беги. беги как можно дальше, дольше и быстрее. беги до последнего вздоха. беги пока не перестанешь ощущать на себе чужой взгляд. беги пока не почувствуешь себя в безопасности. беги пока не.. со звоном разбивающегося о стену рядом с головой стекла граненного стакана, гул колокола становится отчётливее, а животный страх подкрадывается незаметно, но молниеносно, и тогда дверь практически слетает с петель, ударяясь о стену подъезда, но выпускает наружу и и он бежит.

- ты не похож на благодетеля.

тихий смешок проходится эхом по всей комнате, залезая под кожу.

- а ты на того, кто готов сидеть на подводке, но тем не менее – вот он я и вот ты. «Большая удача делает тебя могущественным, а вот судьба? Так несправедлива.» не так ли?

бежит от золотых глаз. бежит от рук, которые то ласкали, то душили. бежит от крыльев, которые должны были подарить свободу. должны были, но не подарили.

руки предательски сильно дрожат, а взгляд мечется по комнате в поисках чего-нибудь, за что можно было бы зацепиться, пока чужие ладони прижимают к себе и успокаивающе гладят по голове.

- ну чего ты?.. чш-ш-ш-ш-ш.. всё ведь уже хорошо, верно?

да, успокаивающе.

- я бы никогда не сделал тебе больно, правда ведь?

подозрительно успокаивающе, для того, кто мгновение назад на две трети висящим держал на краю балкона девятнадцатого этажа с руками на шее, перекрывая доступ кислороду.

бежит от того, кто пригрел, накормил и утешил, кто показал спокойствие, кто шептал слова о любви и о вечном. бежит от того, кто снял кандалы, но запер в клетке.

- ты как параноик, прекрати, - усмехается сандей. – здесь нет камер.

да, камер здесь нет.

твои глаза заместо них.

он его чувствует. чувствует каждым сантиметром кожи. чувствует его взгляд на своей спине, будто находится сзади и вот-вот схватит за воротник и привяжет притянет к себе. как делал это до этого. как делал это каждый раз. как делал это всегда. «тебе не скрыться» шепчет ему нежный голос в голове, пока собственное горло уже саднит от частых вдохов-выдохов, а из-за дождя он почти ничего не видит. безудержный страх разматывается огромным клубком по всему телу, не оставляя возможности мыслить здраво. «бежать бессмысленно, авантюрин» шепчет ему нежный голос в голове, будто бы совсем рядом, опаляя дыханием ухо, когда ноги подкашиваются и он летит на мокрый асфальт, царапая ладони. дрожащими руками убирает намокшие волосы с лица. ему нельзя задерживаться. клеймо на шее жжет будто только-что-поставленное. вставай. ноги ватные, икры неумолимо ноют, а сердце бьётся слишком быстро. или не бьётся вовсе? вставай, вставай, вставай. он не знает точно, сколько уже бежит, но голос в голове становится тише. сознание начинает работать только когда дождь больше не бьет по лицу, ветер не завывает под мокрую рубашку, а ноги больше не двигаются. авантюрин промаргивается, переводит дыхание и спускается вниз по стеклянной стенке телефонной будки. пальцы всё ещё крупно дрожат и не слушаются, но этого достаточно, чтобы закинуть валяющуюся на мокром полу монетку – как удобно и вовремя - в приёмник и набрать номер. «кому я вообще звоню?» гудки идут слишком долго и звучат слишком громко, но глушат чужие слова в голове, не принадлежащие ему самому. - алло? – голос на другом конце провода не очень довольный и звучит сонно. который час? одиннадцать часов ночи? два часа ночи? пять утра? «а.. теперь понятно, кому..» они обменялись номерами на одном из банкетов, которые устраивали «для укрепления дружеских отношений между корпорациями», как говорила топаз. он всегда был чрезмерно дотошным, правильным и серьёзным. он всегда был в идеально выглаженных рубашках, вычищенных туфлях и с таким важным видом, что авантюрину хотелось "случайно" опрокинуть на него до ужаса дешевое и мерзкое вино, которое обычно подавали на этих самых банкетах, чтобы пошатнуть идеальный образ. он всегда был сдержанным, и как бы авантюрину не хотелось подколоть его или упрекнуть в чем-то, у него не выходило — лицо оставалось все таким же до противного серьёзным. и красивым. да, нельзя было не согласиться, что он был красив. черты его лица неосознанно приковывают взгляд, а сам по себе вежливый и внимательный. умён, симпатичен и галантен — что ещё нужно для того, чтобы любая из присутствующих девушек обомлела? авантюрин не понял в какой именно момент его извечно серьёзное лицо, чертовски идеально выглаженная рубашка и проклятая сдержанность перестали раздражать, а взгляд все дольше стал задерживаться на выразительных глазах. авантюрин не понял и то, как вышло что сейчас они жадно целуются в тесной кабинке туалета будто в последний раз, когда за его стенами бурлит празднество, а член Семьи наверняка пошел на его поиски. всё таки, пошатнуть удалось. еще никогда победа не приносила такого удовольствия. - ка..- он не узнал собственный сиплый голос, и пришлось откашляться, чтобы продолжить. – как проходит вечер, доктор? - что за чертовщина, господин авантюрин? третий час ночи, - на той стороне послышался тяжелый вздох. мокрая рубашка неприятно липнет к коже, и, если честно, ему хочется ее содрать. и рубашку, и кожу. блуждающие чужие руки все еще отчетливо ощущаются, и от этого только противнее. - забери меня, веритас...- на грани слышимости произносит авантюрин. – пожалуйста… молчание на той стороне длится меньше десяти секунд, но авантюрину уже начинает казаться что «зря я позвонил», «зря снова понадеялся», «зря, зря, зря». однако короткое «где ты?» гонит все мысли прочь. после этого всё как в тумане: кажется, он кое-как объяснил, где находится, кажется, слишком резко отпустил телефонную трубку, потому что она с грохотом ударилась о стенки будки и повисла, расшатываясь, и, кажется, наконец понял, что замёрз. на улице оказалось непривычно холодно для сентября, а может дело в легких пижамных рубашке и штанах, которые не предназначались для ночных прогулок и были насквозь мокрыми. но в тот момент, было без разницы — хотелось убежать подальше, спрятаться, чтобы не достал, чтобы не шептал больше, чтобы страх не сдавливал грудную клетку. стук по стеклу заставляет сердце забиться бешено, а панике подняться комом к горлу. неужели нашел? неужели сейчас заберёт обратно? неужели снова посадит в клетку ложных надежд, слов и обещаний? нет-нет-нет-нет-нет.. авантюрин чувствует, как тошнота стремительно подкатывает, и в уголках глаз щиплет от наворачивающихся слёз, но в ту же секунду на его плечи аккуратно падает чужой пиджак, будто забирая всю душащую тревогу. а после касание рук – не такое, как у сандея. то, которое фантомом ощущается на шее, сдавливая, пропитано властью и обманом, а это… он чувствует, как немного дрожат чужие руки пока прижимают к себе и успокаивающе гладят по голове, будто боится, что одно неверное движение сломает его. сломает такого уязвимого, переклеенного тысячью кусками скотча и слез. боится, что рассыплется на мириады кусочков без возможности собрать воедино. боится, поэтому шепчет: - я здесь, авантюрин. а потом совсем по-детски, как сестрица, целует в мокрую макушку. - пойдём домой.