Три года назад
– Извините, засмотрелся в планшет и… Ты?! – Брут сам не понимал, почему его так ошарашила встреча с Бродягой. Он ведь знал, что Изгой остался в Полисе вместе с другими принудительно получившими медные браслеты соплеменниками. И всё же знать, что виновник хаоса, разделившего твою жизнь на до и после, находится где-то в Полисе, и увидеть его вживую – совершенно разные вещи. – Под ноги смотреть не учили? Дайте пройти, я опаздываю, – рыкнул Бродяга, но голос его звучал как-то тускло, да и внешний облик павшего революционера казался блеклым по сравнению с тем, каким Брут его запомнил. – Опаздываешь? Куда? – На работу, гений. Посторонитесь. – Ты работаешь? Но где? – Я обязан отвечать? – Да, – Брут сверкнул золотом браслета. – В больнице. – С каких это пор ты врач? – Не врач, пока только помощник медсестры. У меня есть... навыки... В общем, умею обрабатывать раны, накладывать швы и всё такое... Как выяснилось, у вас тут такие способности ценят. Бруту сложно было представить Бродягу в роли брата милосердия. С другой стороны, ему было сложно представить его и в любой другой роли. Бродяга казался совершенно инородным, чуждым для улиц Полиса. Ему здесь не место. Зато по крайней мере становилось понятно, что Бродяга делает в этой части города – больница располагалась в секторе, где в основном жили представители золотого статуса. Брут вдруг ощутил укол любопытства – чего с ним давно не случалось – какие такие навыки Изгоя могут представлять ценность для медиков Полиса? – Вот так совпадение, я как раз собирался на встречу с главным врачом, – Брут старался звучать непринужденно и слегка высокомерно, поворачиваясь к Бродяге спиной и направляясь к зданию больницы. – Ага, поэтому и шёл в прямо противоположном направлении, – прилетело ему вслед. Убедить старшую медсестру, что он пришел по вопросам сотрудничества больницы Полиса с их (теперь уже только твоей, мысленно поправил он себя) лабораторией, не составило труда. Разговорить её парочкой комплиментов оказалось и того легче. Женщина рассказала, что в качестве младшего медицинского персонала трудились сразу несколько бывших Изгоев, но «один хмурый мальчик» отличался особенными талантами. – И ведь главное, чуть ли не главный зачинщик … Ну, вы знаете, – она понизила голос, – событий на площади. Вот до чего жизнь без браслета довела, а ведь какой способный, если бы родился в Полисе, уже бы главврачом был, – женщина вздохнула. – Настолько уникальное дарование? – от удивления Брут приподнял бровь. – На лету схватывает! В составах препаратов разбирается уже не хуже, чем наши интерны! Разумеется, сейчас ему доверяют разве что обработку ран, но он и с этим справляется лучше других. Любопытство Брута от всех этих рассказов только выросло, и он попросил отвести его в перевязочную, чтобы самому посмотреть на этого уникума за работой. Бродяга сидел спиной к двери и даже не повернулся, когда Брут зашел в кабинет, а перед ним на кушетке сидел мальчик-подросток с рассеченной губой и громко шмыгал носом. – Не реви, сейчас подлатаем, – Бродяга промыл рану антисептиком и потянулся за инструментами. – За-а-а-чем и-и-иголка? – мальчик явно был перепуган. – Чтоб наложить шов. – Не-е надо-о-о! – Будешь с рваной ходить? Был у меня один знакомый, которому рану не зашили, так она загноилась и в ней завелись… – Не-е-ет! – бедняга явно не хотел знать продолжения этой истории. – Да-а-авайте шить! – Хорошо, тогда помолчи. Дальнейшая процедура заняла всего несколько минут. Брут удивился тому, насколько уверенно Бродяга зашивал рану. Когда он закончил, то все же обернулся, и вдруг Брут увидел, что участок кожи между медицинскими перчатками и рукавом халата, который задрался, когда Бродяга потянулся за какой-то мазью на стеллаже возле кушетки, был исчерчен тонкими длинными шрамами. У Брута потемнело в глазах. Вспомнился мальчик из приюта с такими же порезами на руках. Он был сильно старше их с Икаром, и "инцидент", как окрестили случившиеся сотрудники приюта, произошел накануне церемонии вручения браслета. Нашел его Брут. Они собирались на экскурсию в Музей Полиса, а Икар, разумеется, забыл свой рюкзачок в комнате, и Брут, который куда лучше друга умел незаметно исчезать из поля зрения воспитателей, побежал в общую комнату. Теперь он уже не помнил, что именно он там увидел. Помнил только, что чуть не оглох от собственного крика и что с тех самых пор начал бояться вида крови. Он даже не мог вспомнить, спасли ли в итоге того мальчика или нет... – Брут, с вами всё в порядке? – старшая медсестра осторожно тронула его за плечо. – Да, извините, просто задумался. Скажите, вам не страшно работать с... Новыми гражданами? – Многие из них оказались способными учениками, к тому же, они теперь совершенно безобидны. Говорят, их браслеты отличаются от наших, и в случае чего могут... Обезвредить нарушителя порядка. Брут тоже слышал такие разговоры, но так и не смог выяснить, действительно ли Правитель перепрошил браслеты бывших Изгоев, или просто пустил слух, чтобы успокоить общественность, ведь самого Брута от проекта по улучшению браслетов отстранили. Под разными предлогами Брут продолжал оставаться в больнице до окончания смены Бродяги. Он флиртовал с медсёстрами, нанес визит главврачу и пообещал, что следующий проект его лаборатории непременно будет связан с развитием медицины Полиса, однако все его мысли занимали проклятые линии на запястье Бродяги. Они выглядели слишком свежими, словно им всего несколько дней. Но разве можно сделать такое, будучи в браслете, к тому же в медном? Бруту нужно было узнать ответ. После того, как Бродяга вышел из здания больницы, Брут начал его преследовать. Он сам не до конца понимал, зачем. Ведь можно было поговорить с Бродягой прямо там, в больнице, или даже поручить сотрудникам обследовать своего нового коллегу и его загадочные шрамы. Но Бруту хотелось узнать как можно больше, и узнать самому. Вот только чем дольше Бродяга петлял по городу, тем сложнее становилось за ним следить. Черт, да куда же он идёт? Вслед за Бродягой Брут дошел до района, где находилась станция по переработке отходов. Зачем ему сюда? Здесь нет ни жилых домов, ни торговых центров, ни ночных клубов... Из зданий – только промышленные склады. Один из ангаров оказался открыт, и Бродяга молниеносно нырнул в него. Послышались приглушенные голоса. Брут насторожился: а что если вся эта покладистость, работа в больнице, желание учиться – только притворство, и на самом деле горе-революционер снова что-то замышляет? Брут подкрался ближе к двери ангара, чтобы подслушать, что происходит внутри, как вдруг из неё выглянул Бродяга. Лицо его было лишено всякого выражения. – Не знаю, зачем вы шли за мной, Брут, но если у вас ко мне дело, то давайте скорее. Я устал и хочу спать. – Тогда почему ты не дома, а в промзоне? – Потому что я ночую здесь. Если это нарушение закона, то пришлите повестку в суд. А сейчас проваливайте, – так странно было слышать подобную фразу, сказанную совершенно без эмоций. – Ночуешь здесь? Но почему? Разве тебе не предоставили квартиры? – насколько было известно Бруту, всем обраслеченным Изгоям предоставили небольшие, но приемлемые для жизни квартиры в нескольких домах, которые стояли полупустыми с тех пор, как рядом с ними построили более современный жилой район. Конечно, не самое престижное жильё, но уж всяко лучше того, чтобы ночевать на неотапливаемом складе. – А тебе-то что? Откуда у золотого статуса такой интерес к жизни медных? – Бродяга внезапно перешёл на «ты», отбросив формальности. – В мои обязанности входит контроль за адаптацией новых граждан, – на самом деле формально это не входило ни в чьи обязанности, однако Брут и правда был единственным, кто действительно следил за происходящим. – Ай, хрен с тобой, поговорим внутри, а то всё тепло выйдет. Зайдя внутрь, Брут сразу же оценил обстановку: радиатор на солнечной батарее – одна штука, горы тряпья, судя по всему, заменяющие кровати – две штуки, напуганные медные – две штуки, раздраженный Бродяга – одна штука. Оказалось, что своей ночлежкой они заняли только пустое пространство между двумя дверьми ангара (Брут предполагал, что в этом помещении рабочие ангара переодевались и оставляли личные вещи). – Ну, контролёр, что ты пришел контролировать? – У Брута мурашки пробежали по коже от того, насколько не вязались едкие слова с почти безжизненным голосом Бродяги. – Что вы здесь делаете? – Никто не хочет жить рядом с виновником теракта. Многие медные вообще не понимают, почему меня просто не казнили. Честно говоря, я и сам не понимаю. Потому что нам нужно сохранить хоты бы видимость того, что наше общество всё ещё придерживается идей гуманизма, подумал Брут, но озвучивать свои мысли не решился и переключил своё внимание на двух других обитателей этого странного жилища. – Что насчет вас двоих? Выяснилось, что парень вообще-то из местных, однако во время беспорядков примкнул к Изгоям, слишком уж вдохновившись пламенными речами Бродяги о равенстве и братстве. (И не только ими, судя по тому, как он смотрел на девушку, которая первые минуты старалась закрыть его от Брута, пока не поняла, что он не собирается никого арестовывать). Когда всё закончилось, парня уволили, и он оказался на улице. Девушке же действительно выделили квартиру, но её выводила из себя бытовая техника, лифт и прочие блага цивилизации. В итоге, она договорилась с хозяином складских помещений и по совместительству директором перерабатывающей фабрики, где она работала ночевать здесь. Когда её возлюбленный оказался на улице, она и его приютила. Как в эту компанию затесался Бродяга, Брут решил не уточнять, потому что тот и без того смотрел на него волком. – Это всё, о чём ты хотел узнать, великий сыщик? – спросил Бродяга, и недвусмысленно указал взглядом на дверь. – Вообще-то нет, – Брут сам не мог понять, почему ему так важно узнать правду, когда схватил Бродягу за руку и дернул вверх рукав, – ещё об этом. Бродяга тут же вырвался и отшатнулся. В глазах мелькнул страх и какая-то неясная, невыраженная эмоция. Искра, которая могла бы разгореться в пламя, если бы не медный браслет. – А что, моё тело – это теперь имущество Полиса и за порчу меня ожидает штраф? Что хочу, то и делаю, отвали. – Как ты это сделал? Зачем? Разве браслет не контролирует подобные... желания? – Насколько я успел понять, ваши чудо-браслеты контролируют эмоции. В браслете можно делать что угодно, если оставаться спокойным. – Ты что, ничего не чувствовал, когда... – Нет. Я сделал это в надежде хоть что-то почувствовать, – Бродяга горько усмехнулся. – Теперь ты точно пронюхал всё, что хотел. А теперь проваливай. Бруту нечего было на это ответить, поэтому он решил уйти. Уйти, но не отступить. Следующие несколько дней прошли за сбором информации. Брут выяснил, что многие Изгои сталкивались с предвзятым отношением, испытывали трудности с адаптацией к новым условиям жизни и чувствовали себя подавлено. Кроме того, некоторые жители Полиса, которые поддержали неудавшийся бунт, действительно лишились работы и в некоторых случаях даже дома. Всё это были частные случаи, однако за последние недели Брут усвоил, что не вдаваться в частности может быть крайне опасно. К тому же, умение решать чужие проблемы всегда было его лучшим навыком, так что он ухватился за эту возможность вернуть себе хотя бы частичку прошлой жизни, притвориться, хотя бы ненадолго, собой прежним. К удивлению Брута, предложенную им программу ре-интеграции поддержала Деметра. Если бы не она, то Правитель возможно не одобрил бы подобное участие Брута к судьбе бывших Изгоев. Разумеется, Тесей наверняка понимал, что оставлять всё как есть – взрывоопасно, однако сам он явно был слишком вымотан событиями минувших дней, и поэтому милостиво дал Бруту разрешение «возиться с этими маргиналами, если так хочется». К счастью, помимо горожан, озлобленных на возмутителей порядка, нашлись и те, кто, подобно женщине, принимавшей Изгоев на работу в больницу, готовы были протянуть руку помощи новым согражданам, оказавшимся вынужденными играть на новом поле, не зная правил. Итогом стало огромное количество обучающих курсов, сессий психологической помощи, программ по трудоустройству и защите законных прав всех граждан Полиса вне зависимости от их прошлого. – Будь я на месте Тесея, наградила бы тебя платиновым статусом, – насмешливо сказала Деметра на торжественном приёме, который она устроила в честь успеха новой социальной программы, – Икар, помнится, получил его за куда более скромные заслуги. Вот только я не Икар, и никогда им не буду. – Без Вас мне бы ничего не удалось, – Брут ослепительно улыбнулся и коснулся губами её руки. – Давайте не будем думать о невозможном, лучше поднимем бокалы за наш общий успех. Здесь, где шампанское и комплименты лились рекой, казалось, что Брут и впрямь вернул всем и каждому в Полисе покой и благоденствие. Но было одно «но». И Брут никак не мог отделаться от мысли, что это «но» сейчас истекает кровью где-то в пустом ангаре. Дело в том, что Бродяга решительно не вписывался в грядущую идиллию. Его имя не числилось в списках ни одной из групп социальной поддержки, жилищный комитет по-прежнему не обладал информацией о том, где он проживает (хотя в складских помещениях у завода больше никто не ночевал, в этом Брут убедился лично), а психологи, работающие с Изгоями, уверили Брута, что в Полисе не зафиксировано ни одного случая намеренного причинения вреда своему здоровью. Как ученый Брут мог бы закрыть глаза на статистическую погрешность в виде Бродяги и признать свой проект успешным. Как человек, потерявший самое ценное и отчаянно пытающийся сохранить то немногое, что у него осталось, он не мог принять очередное поражение. Бродяга снился ему в кошмарах – иногда мёртвый и неподвижный, весь в крови, иногда – жестокий и торжествующий, освещаемый всполохами пламени. Брут откопал в своих черновиках чертежи бионических протезов, и посчитал, что это не только хороший предлог, чтобы проводить больше времени в больнице, но и действительно перспективный проект. Он почти наслаждался привычной рутиной, которая всегда приносила покой и удовлетворение. Почти – потому что никто не говорил под руку, некому было внести неразбериху в рабочий график, некого было пожурить за отступление от исходного макета в угоду пришедшей среди ночи гениальной идее. Тогда, в прошлой жизни, этот некто раздражал до невозможности, а теперь Брут бы отдал что угодно, чтобы он был рядом. Но рядом были только врачи, которые держались с Брутом уважительно и холодно, молоденькие медсёстры, которые строили ему глазки, и Бродяга, который теперь прятал запястья под плотно прилегающими рукавами и никак не реагировал на незваного гостя на рабочем месте. И всё же, когда их взгляды пересекались, Брут читал в них нечто похожее на понимание. В конце концов, они оба собственными руками уничтожили самое дорогое, что было в жизни, и теперь стояли на руинах прошлого без возможности сбежать. В какой-то момент Брут понял, что вся эта помощь новым гражданам, работа в больнице, слежка за Бродягой нужны ему по той же причине, что и страшные полосы на руках – бывшему Изгою – чтобы хоть что-то почувствовать. Помимо работы в перевязочной, Бродяга проводил много времени за подготовкой к квалификационным экзаменам. Каким бы талантливым он ни был, правила работы в больнице были общими для всех. К тому же, парню прочили отличное будущее, поэтому было бы глупо упускать возможность учиться и идти к новым высотам. Вот только сам Бродяга так не считал. Смешно, но именно его недовольство предстоящим экзаменом стало отправной точкой их с Брутом общения. – Я задолбался учить все эти латинские названия костей, тканей и всяких там кишок. Как-то без этого обходился, когда своих штопал, – такой возглас встретил Брута одним утром, когда он по привычке завернул в перевязочную по какой-то выдуманной причине. – Штопал сам? Среди Изгоев не было медиков? – Конечно были. Но всё больше теоретики. А когда кому-то из моих на охоте брюхо вспороли, то уже не до теории. И без разницы, как там его внутренности называются, лишь бы внутри оставались. – Давай без подробностей, – скривился Брут. – Ути-пути, какой мы нежный! В любом случае, лучше один раз освоить всё на практике, чем сто раз прочитать в книжке. К тому же, у вас тут всё обобщенно написано, но люди же не роботы с завода, чтоб у всех всё одинаково было. – Мудрое замечание, – хмыкнул Брут. – Я-то думал, что за Куполом поклоняются древним богам и лечатся молитвами, а вы настолько компетентны, что критикуете нашу систему образования. Поразительно! – Не зубоскаль! – Бродяга насупился и уткнулся в учебник. В перевязочной повисла тишина, и Брут пожалел о своей неосторожности. Ему ведь впервые удалось хоть немного разговорить этого угрюмого волчонка! – Ну, Бард вообще говорил, что мы все – звёзды, и что это научный факт, – вдруг прошептал Бродяга после продолжительного молчания. – Как это? – Брут удивился. Такой бред он слышал впервые, но ему не хотелось, чтобы разговор снова сошел на нет, поэтому он решил держать свое мнение при себе. – Ну, вроде бы мы из одних и тех же элементов состоим или что-то в таком роде… – Я скорее состою из кофе, минимум на четверть, а то и на треть, – засмеялся Брут. – Кофе тоже состоит из тех же элементов, что звезды, так что не выпендривайся, – Бродяга улыбнулся. Кажется, это была его первая улыбка с момента получения медного браслета – несмелая, едва заметная, но искренняя. Брут вдруг почувствовал жгучее желание во что бы то ни стало продолжить этот разговор. Впервые за многие недели кто-то говорил с ним как с равным. Не с Правой рукой Правителя и не с копией Икара, которая, увы, уступает оригиналу, но просто с ним, с Брутом. – Хочешь, покажу пару техник запоминания, чтобы проще было одолеть все эти fibulaе и tibiae? Экзамен Бродяга сдал, и, совершенно неожиданно для Брута, поблагодарил за помощь. Похоже, ему надоело делать вид, что Брута не существует, и он принял его присутствие как неизбежное зло. У них обоих не было никого, с кем можно было бы не то что поговорить по душам, но хотя бы перекинуться парой фраз, и как бы они ни старались, скрыть своё одиночество друг от друга не получалось. Словно два зверя, загнанные в соседние клетки, они понимали, что враждовать теперь уже бессмысленно. Несмотря на всю колючесть своего характера, Бродяга был интересным собеседником. Он готов был разбираться в темах, которые не понимал, умел задавать каверзные вопросы и шутил так остроумно, что Брут смеялся даже над теми шутками, которые по-хорошему должны были бы его задеть. Кроме того, Бродяга заинтересовался работой Брута над бионическими протезами и поделился именами бывших Изгоев, которые могли бы войти в фокус-группу. Оказалось, что среди новых граждан было больше людей с поврежденными конечностями, чем Бруту было известно, просто многие из них привыкли это скрывать. Работая в больнице, Брут узнал ещё об одной проблеме бывших Изгоев – несмотря на отточенные навыки выживания в условиях пустошей за Куполом, они оказались беззащитны перед местными вирусами, к которым у них не было иммунитета. Поэтому они чаще попадали в больницу и переносили пустяковые для жителей Полиса болезни в разы тяжелее. И Бродяга, как бы ему ни хотелось строить из себя неуязвимого свирепого зверя, не стал исключением, и однажды Брут едва не споткнулся об него в коридоре. Бродяга полулежал, привалившись к стене, и его хриплое дыхание явно свидетельствовало о нездоровье. – Тебе нельзя в перевязочную, перезаражаешь там всех, – строго сказал Брут, протягивая Бродяге руку и помогая подняться. –Нужно отлежаться, я договорюсь, чтоб тебе дали больничный. Тебя проводить до дома? – Да что я, до подсобки не дойду, – прохрипел тот, вырывая руку. Кажется, он даже не осознавал, что сказал то, чего говорить не следовало. – Так вот где ты ночевал всё это время! – Брут не знал, смеяться ему или плакать. – Ну уж нет, проводить больничный в кладовке не положено. Пошли. У Бродяги явно был жар, он едва переставлял ноги, но при этом с невероятным упорством продолжал дёргаться и вырываться, словно капризный ребёнок. С горем пополам Брут всё же дотащил его до своей квартиры (зачем ты его сюда привёл, гений) и заставил лечь в гостевой комнате. На самом деле, Брут всегда мысленно называл её комнатой Лии и Икара, и раньше ему бы и в голову не пришло пускать туда кого-то ещё, но теперь всё это не имело никакого значения. Икару он уже ничем не поможет, так что нужно сосредоточиться на тех проблемах, которые можно решить: позвонить в больницу и предупредить о возможной вспышке заболевания, отредактировать своё расписание в ежедневнике, напичкать лекарствами идиота, который судя по выражению лица решил мужественно принять смерть от ОРЗ прямо здесь, у Брута на диване. Брут расстроил все его планы. А затем снова, на следующий день. И снова, до тех пор, пока Бродяга не пришел в себя настолько, чтобы начать шарить в прихожей в поисках своих ботинок и требовать выставить ему счёт за лекарства. – Куда ты собрался? Жить в больнице запрещено, как и в ангарах на окраине. Это небезопасно! – А куда прикажешь идти, гений? На меня везде косо смотрят, и я их понимаю! Я угроза для общества, от меня нужно избавиться, но вы решили поиграть в гуманистов! Вот только знать о моём существовании никому не приятно. Даже мне самому, – Бродяга замахнулся на своё отражение в зеркале платяного шкафа, но ударить не смог – браслет на его руке еле слышно завибрировал. – Чёртова железка, – пробормотал он без выражения и тяжело осел на пол. – Хватит дурить, – Брут понимал, что то, что он собирается предложить, это чистое безумие, и все же видел, что другого выбора у него нет. – Оставайся жить здесь. – Я тебе не бездомный щенок, чтоб домой тащить из жалости! – выглядел Бродяга в этот момент точь-в-точь как бездомный щенок. – Конечно нет. Ты – квартирант со стабильным заработком, которому я предлагаю арендовать комнату. Никакой жалости, только бизнес. Брут не верил, что эта уловка сработает, но Бродяга, пристально вглядевшись в его лицо и словно прочитав в нём ответ на какой-то невысказанный вопрос, кивнул.***
– Тебе идёт серебряный, – улыбнулся Брут. Благородный метал действительно выигрышно смотрелся на фоне ярких татуировок, которые в последнее время стали популярны среди жителей Полиса, и не в последнюю очередь благодаря «симпатичному новому ординатору». Часть узоров на руках Бродяги была наследством прошлой жизни, но были и новые, набитые всего полгода назад – Брут знал, что разноцветные птицы и цветы на внутренней стороне запястья скрывают под собой полоски шрамов, и потому любил их ещё больше, ведь они были символом того, что на месте старых ран распускается надежда. Бруту пришлось приложить немало усилий, чтобы убедить Бродягу обратиться к психологу, и даже когда тот согласился на терапию, Брут продолжал находить следы крови в ванной и свежие порезы на руках друга, так что эти цветные тату были для них обоих не просто красивыми рисунками. Они были обещанием, которое Бродяга дал самому себе и Бруту – обещанием дать себе и своей новой жизни шанс. И вот теперь он стоял, живой, счастливый и недовольный одновременно, ругался на несуществующую вечеринку, но всё же покорно натягивал кроссовки. – Куда это ты меня ведёшь? – сощурился Бродяга, когда понял наконец, что они направляются не на тусовку в центре города, а к пустырю на окраине. – Решил меня все-таки прибить за бардак в шкафу? – Сегодня нет, но в шкафу всё же приберись, а не то пожалеешь, – рассмеялся Брут. – Почти пришли, осталось поняться на пригорок. Брут идеально рассчитал время (в чём в чём, а в этом ему равных не было), и когда они почти дошли до вершины пригорка, свет в Полисе почти полностью погас. – Ну и что это за пикник на обочине? – Бродяга покосился на Брута, расстелившего плед и доставшего из рюкзака пакет с бутербродами. – Идея с вечеринкой уже не кажется такой идиотской… – Не выступай. Садись и посмотри наверх. Брут ожидал получить в ответ еще какую-нибудь колкость, но услышал лишь полный удивления вздох. – Звёзды? Но как... Это какая-то голограмма? – прошептал наконец Бродяга, неотрывно глядя на небосвод. – Нет. Я просто... Снизил уровень светового загрязнения. – Ты рубанул электричество всему городу?! – Ну, можно и так сказать... – Брут, наконец, и сам поднял взгляд наверх и понял, почему Бродяга принял увиденное за голограмму. Ему и самому было сложно поверить в реальность этих недостижимо далеких огней, заливающих своим сиянием всё небо от края до края. – Получается, это реальные звёзды, охренеть... – после этого Бродяга ещё долго ничего не говорил. Он смотрел на звёздное небо так пристально, словно желал запомнить каждую деталь. В этом взгляде смешались тоска и надежда, радость и печаль, нежность и решимость. Казалось, он и сам был родом откуда-то со звёзд, и в эту минуту вел с ними безмолвный разговор, как со старыми друзьями. Брут не смел вмешиваться в это таинство, и лишь переводил взгляд со звёздного неба на звёздного мальчика рядом с собой и обратно, словно стараясь заполнить этим моментом все свои воспоминания, чтобы из памяти исчезло всё горькое, скорбное, ранящее, и осталось только небесное сияние, отраженное в глазах самого близкого человека. – Как думаешь, она там? – вопрос, прервавший тишину, прозвучал до странности робко, и Бруту не нужно было уточнять, кого Бродяга имеет в виду. Он понимал и то, что должен ответить не как ученый, который не верит в перерождения, загробный мир и прочую ерунду, но как друг. – Думаю, да. Смотрит на нас сейчас и думает, что пора бы нам возвращаться домой, пока её братец уши не отморозил. – Знаешь, я ведь понимаю, что это всё сказки. Ну, то, что все люди – звезды. Просто… Хочется верить, что мы ещё с ней увидимся…Вот я тупица, а? – Существует множество теорий происхождения человека, но не одна из них не доказана. Возможно сказки – это только сказки, а возможно и нет. – Хах, ну если это окажется правдой, то значит рано или поздно я снова смогу посмотреть на всех вас сверху вниз, и никакие железки, – Бродяга ухмыльнулся и помахал рукой в серебряном браслете, – мне не помешают. – Не сомневаюсь. Только… – Брут замялся. – Только не торопись, ладно? Звёзды тебя дождутся. – Спасибо. За звёзды… И за всё остальное тоже… Я и правда больше не тороплюсь, – прошептал Бродяга. Он перевёл взгляд на Брута, но взгляд его остался полон всё того же восхищения, словно Брут и сам был звездой. Звездой, на четверть состоящей из кофе.