Незваный клиент

      После утомительного и очередного студенческого дня стартовал первый рабочий. Первый день в сфере дистанционных интимных услуг.       Офис, мужской коллектив в пять душ помимо Гейдриха; жрицы вербальной любви в другом отделении. У каждого на столе наушники с микрофоном, у Рейни тоже. Новенький со всеми поздоровался, каждому пожал руку своей, дрожащей как стиральная машина. Горло бы не тряслось как его тело от макушки до пят.       Отозвался на первую встречную вакансию, чтобы перекантоваться до лучших времён, — потому что не позволит одному Хайни тянуть на себе аренду их квартирки. Пусть его здесь, в колл-центре для взрослых, заболтают до полусмерти, три шкуры спустят за его самозванство — как в родном доме за ориентацию... Сам он останется верен амбициям.       Утешает и придаёт уверенность лишь стратегия. За ночь до вступления в должность, сегодня на парах, в кафе на недолгом обеде, в транспорте до искомого здания Рейни вникал в неё, вооружался на последующие два месяца — если его не выпнут за вопиющую профнепригодность, если стратегия не оправдает надежд... Рейни требуются деньги на содержание любимого, ради Гиммлера он в одиночку Альпы растащит по камешкам. Что ему этот колл-центр, что воркование с бестелесным звуком, возбуждённым и жаждущим страсти звуком. Рейни спасёт от позора одно: стратегия. Изменить ей невозможно, потому что без неё Рейни не работник телефонной проституции.       Молча досиделся до звонка, и его наконец-то подключили — после четырёх человек, когда ему показали на собственном примере, как и что говорить, и когда Рейни уже отчаялся. Наушники предупредительно хрипнули. Рейни отодвинул микрофон от лица, прочистил горло. Пробормотал что-то — и вспомнил, как о его тембре отзывались знакомые. Ему ли, саксонскому гусю, очаровывать женщин по ту сторону?!       Делай что должно, и будь что будет.       "Алло, — и озноб тут же растаял. — Здравствуйте, я бы хотела..."       Тонкий и звенящий девичий голосок.       Воображаемый Хайни безнадёжно и тяжело охрип, он еле дышит, у него отёк голосовых связок — жуть. "Невозможно работать!" — Рейни испугался несоответствию образа его озвучке. А чего он, собственно, ожидал.       "..Почему вы молчите?"       О чёрт, Рейни слишком долго молчит. Распутывает узлы в голове, ловит и рассаживает снующих тараканов за рабочие места. Он сжал в кулак руку, теребившую воротник.       — Хотели бы...?       "Что, теперь это не входит в вашу программу?" — Девушка не злилась, ничуть, и Гейдрих расслабился.       — Оформлю... предоставлю... Сделаю всё в лучшем виде. Расскажите более подробно, чего вы желаете.       Он чуть-чуть растерялся. Нарочно сниженный тон звучал уродливо, и Рейни отставил, пока клиентка не отключилась и не заложила его. Он осмотрелся: коллеги в наушниках молча занимаются своими делами.       Рейни выпрямился, сложил руки как на треклятом собеседовании сюда — но взгляд тянулся к столешнице, к клавиатуре рабочего ноутбука либо, исподлобья, вперёд, на полуобнажённых дам на постере. Для чего, для вдохновения и разогрева самих работников? Тогда, посмеялся Рейни в момент недолгой паузы, нужны ещё салфетки. Мало ли что, найдутся трудоголики.       Он опять пропустил слова мимо ушей! Хорошо, что лишь самое начало.       "Хочу, чтобы ты приставал ко мне постепенно. Я в коротком пеньюаре, и на солнечном свету просвечивают мои аппетитные формы. Я вся у тебя на виду, я заигрываю. Я такая сочная, раздетая, на мне полупрозрачный шёлк и больше ничего..."       Рейни чуть не угукнул равнодушно. Вспомнил про Хайни — и не успел ничего придумать.       "Что ты хочешь со мной сделать?" — и мурлыкнула. Нет, Хайни бы не мурлыкал. Он рыкнул бы, так неумело и ненатурально, что их двоих разберёт смех. Дохлый номер.       Когда Рейни обмякает и разжигается похотью при виде своего солнышка, чёрного солнышка? Когда выходит из душа в одном полотенце, не захватив бельё по пути в ванную. Он ругается в треугольную щёточку под ноздрями — фырчит как ёж, умоляет Гейдриха закрыть окно и перестать "закалять" вместе с собой всю квартиру. Сгорбленное и мокрое существо в белом махровом мини-платьишке, свежевыбритое и душистое, его любимый пирожок.       "Рейни, сделай доброе дело. Я ж простужусь! Тебе меня не жалко? Закрой немедленно! Полы промёрзли, а я без носков!"       Ах, какой у него голос. Не ровня этой недалёкой и распутной барышне.       — Хватаю тебя за... — "Помилуй бог, Рейнхард, какая у неё "задница"?!" — За ягодицы.       "Я же сказала, постепенно!"       "Ой", — подумал Рейни, сердце его оборвалось.       "Ну, хм, раз так... — Голос окреп, и Гейдриху показалось, что она, вспыхнув от такой наглости, в негодовании разразится угрозами сексуального плана. Почти угадал: — Разорви на мне этот пеньюар!! Или нет, нет, засунь под него руки, просто ощупай меня. Пусть твои блудливые руки доберутся до каждой моей складочки, погладят душистую кожу, м-м-м, что ты разомнёшь первым?"       Рейни замечтался. Сиплый Хайни — он всё-таки простудился, Рейни, имей совесть! — ощерился б на ледяные руки бойфренда, не дал ничего потрогать и размять. Но если представить, что Хайни с ногами завёрнут в электроплед... С чего бы начал соблазнение Рейни?       Они несколько лет в отношениях, вдоль и поперёд друг друга изучили, осмотрели и облапали. Уже никаких щепетильных ритуалов, робких касаний, шепотков на ухо. Рейни захотел — Рейни ухватился за пышный зад; в иной день и Гиммлер почешет ему между лопаток до приятного оцепенения и интриги. А что с девушкой? "Что... я... разомну первым?"       — Грудь. — Первое, что пришло на ум. — Сожму и...       "Потеребишь мне соски?"       — Да.       Слишком у него удручённый тон. Из-под палки выжимает каждое слово. Хайни и безымянная тупая баба существуют в разных вселенных. Что гетеросексуальный мужчина предпринимает до так называемого "сунь-высунь"? откуда Рейни знать. От того, чего он насмотрелся заранее и без особого интереса, девушка открестилась сразу. Импровизировать ему не дано, он понял.       Потрепал бы, как Гиммлера, за бока, но девушка опять обидится. По плечу-то хрупкую фройляйн не похлопать, ключицу сломает. Рейни в западне.       "А скажи: ты там, на другом конце, что делаешь?"       Он посмотрел на руки. Где они, Рейнхард, где они должны быть?       "Ты придушиваешь себя с мыслями обо мне?"       — Нет, у меня сам по себе го... - "..лос такой". Он выпал из роли. Кубарем скатился со сцены в зрительный зал, спутанный реквизитом. Молчание.       "Скажи честно, ты новенький в агентстве?"       Рейни сдался:       — Угу, — и девушка не сбросила. Рейни так удивился, что чуть не сбросил сам от неожиданности. Его учить собираются, подумал.       "Хм, ну-у… Сорви с меня пеньюар. Срываешь?"       — Срываю.       "Грубо срываешь, безжалостно…" — К счастью или несчастью, она заводилась от своих же слов. Ясно слышно, голос тихо дребезжит и срывается.       — И ткань по швам трещит.       "И нюхаешь его? Я так вкусно пахну…"       — Эм, да, — и отметил: "В каком бреду я стану тратить время на это? Я Хайни хочу, а не его халат!"       В трубке клокочут хрипы и тяжёлые вздохи, готовятся разразиться бурей. Гейдрих холоден как лёд. Всю работу выполнили за него, и он получит зарплату не за свой труд.       Утопив лицо в ладонях, слушал. Восхищался выдержкой клиентки и удивлялся, как не спа́ло её возбуждение. Или это уже далеко не звуки удовольствия, а какой-то припадок, или слёзы, или... ей рядом помогает чужая рука. Воображать процесс женской мастурбации и разрядки ни противно, ни любопытно — никак. Человек прекрасно себя чувствует, вот и славно. А как он добивается этого — не его, Рейнхарда, дело. Тут и без него замечательно справятся.       В трубке шлёпали по мокрому, девушка не договаривала слов, да и ни к чему это. Она хихикала и с придыханием называла его мальчиком. "Мне обязательно висеть на этой линии?" — Рейни вздыхал в ответ, не мог сосредоточиться на их с Гиммлером уютной домашней идиллии. Его будто насильно растлевали.       "Скажи что-нибудь, срочно!"       — Ты красивая. — "А ты, Рейнхард, тормоз". Сбил неритмичные стоны, чтобы не просиживать штаны просто так: — Научи меня обращаться с девушками.       Судя по громкости оханий, он угодил в цель. Её наставления и указания, серьёзные или несерьёзные, в любом случае пригодятся.       "А-ах! Хочешь, что... чтобы... я была... была твоей п-п-первой женщиной?"       — Хочу!       Ничего не ответили, девушка вскрикивала, будто её истязали. Гейдриху не дали инструкций, если номер порноофиса примут за 911. Переключить на полицию или скорую он способен, а как поступить со звонящей до прибытия спецслужб... А, чёрт, о чём он только думает на созвоне! Соберись, Рейнхард!       "Смотри же на меня, смотри! Видишь, что у нас под юбкой! Вот как надо делать, та-а-ак гладить, вот та-а-ак, видишь? Говори!"       — Вижу. — Он уставился на плакат с пышными женщинами у реки, перетянутыми бикини. Может даже не пытаться представить эту страшную картину, по его мнению, достойную лишь взора акушера-гинеколога.       "Как тебе?"       — Бесподобно. Ты прекрасна. Не стесняйся. — Чеканил одно за другим, кое-как притворялся удивлённым юнцом.       "Смотри, как я стараюсь для тебя, а? Смотри, какая сладкая..."       Господь всемогущий, конца-края этому не видать. Хайни, что прежде рассыпался на серую рябь как в старом телевизоре в метель, растворился во влажных чавканьях. На что же похоже это непотребство? думай, Рейнхард, думай, вырвись за пределы интим-салона.       На замешивание густо промасленного теста. На пляску рыб на мелководье — которые бьют девушку-рыбачку по рукам, так сильно, что она устала превозмогать боль.       ..Стоны медленно затихли, шлёпанье тоже, их заслонило глубокое расслабленное дыхание. Ещё один звонок, и прежнее отношение к женщинам Рейни не вернуть, первый рабочий день в колл-центре — никогда не забыть. Предел конфуза и безразличия к истинной сути происходящего. Всё шутки, всё отступления. Уже в понедельник Рейнхарда, если повезёт, будут ждать на другой работе. Абсолютно другой! А его стыд не утечёт за стены телефонного дома терпимости, и то хорошо.       "Умница. — Гейдрих напрягся. — У меня как раз фетиш на неопытных партнёров. — Она набирала воздуха в грудь и выплёвывала, не могла отдышаться. — Ещё и голосок под стать... Не сломался?"       — Не знаю. — Отнял руки от челюсти.       "Мой самый любимый типаж. Не знают, как взять, как подойти, как попросить, куда пихать. Ух! почти материнский инстинкт пробуждается, хоть это и неправильно, или внутренняя учительница... Вживую часто и побоишься, что у них может быть на уме, когда сперма ударит. Так хочется обнять тебя, милый".       — Для объятий не надо много опыта.       "И что? Жаль, ты не под бочком у меня. Как-то ты выглядишь? Голос подходит тебе?"       — Нет.       "Почему? — Она помолчала, успокоила жадные вдохи и выдохи. — Эх. Спасибо тебе за всё".       — Всегда пожалуйста. Ты хорошая.       "Хи-хи-хи! Мой мальчик... А грубости, которых я тебе навешала — куда ж без них? Без них я не кончу".       — Я не в обиде.       "Ты держался молодцом, не обидел, потому что я ненавижу, когда меня называют грязной шлюхой и всем таким. Какая же я шлюха? Я ведь одна, и мне одиноко, и хочется услышать мужчину, поговорить с кем-то. Вообразить, что он рядом, стоит, хочет меня, а соблазнить не умеет. Все начинали с чего-то, никто не исполнил идеально в свой первый раз. Мне кажется, в жизни ты очень даже симпатичный".       — Возможно, — и улыбнулся: одному-единственному драгоценному Хайни случается познать его полностью раскрепощённым. Лишь наедине с Хайни — даже не столько с родителями — он бывает собой.       "Ну, тогда до встречи, дурашка. Может, услышимся". Разошлись на доброй ноте. Заготовленное прощание, после которого Гейдрих вылетел бы из колл-центра: "Выезжаю к тебе, мр-р-р" — не выбросил вслед гудкам, не испортил о себе впечатление.       О зачатке привязанности не было речи, но Рейни не прочь был сблизиться с незнакомкой, не выходя за пределы безвинной и, считай, бесполой дружбы. Печальное будет зрелище, если он однажды отклонит признание в любви под предлогом безраздельной верности Гиммлеру...       Этак его, с испуга заблудшего разумом на новой подработке, нежными словами и прозвищами купит кто угодно.       Рейни избавил шею от груза крепкого ободка, подавлявшего любой шум последние сорок минут. "Заболтался". Наклонился во все стороны, хрустнул позвоночником, откатился на стуле, чтобы вытянуть ноги под столом — и столкнулся с тремя парами глаз, зажмуренными от глухих смешков.       — Как ты? — шепнул ближайший к Рейни гражданин.       — Ей нравятся девственники.       — О, она реально по адресу к тебе попала?       — Вроде того. — Гейдрих не завёл привычки устраивать каминг-аут перед встречными-поперечными, урок от собственной семьи даром ему не прошёл. Легче симулировать пуританское воспитание, чем сгребать вещи и убираться оттуда, где отношение к нему, Рейни, переменилось раз навсегда.       — Ты сюда для секспросвета пришёл? Оно так не работает.       — Я понял.       — И язык подвешен должен быть. Мы тут решили, что твоё блеяние... Тебе же, наверное, не раз...? — "Да, все уши прожужжали". — В общем, даже не в блеянии твоём дело. Ты хоть изобрази, в голове картинку составляй, что от тебя требуется. Умеешь?       — Иначе б я здесь не сидел.       — Тогда в чём проблема?       — Вы подслушали?       — По контексту догадались. Многие до тебя приходили и так же молчали по полдня, и после тебя так же придут тупить. Не ты один думаешь, что здесь припеваючи поболтаешь со знойными девицами, подрочишь с ними раз десять и домой уйдёшь как из публичного дома, ко всему прочему ещё и без букета. Всё совсем не так, это отнюдь не синекура.       — Ага-ага. Доверюсь вашему опыту.       — Сюда разные люди обращаются и бог знает чего хотят. Могут позвонить и выговориться за полтора часа, даже не требуя совета, а просто изливая душу — а могут... эх. Такие кадры попадаются, будь ко всему готов. И держи руку на номере полиции.       "Богу лучше слыхом не слыхивать, что нам иной раз заламывают!" — подхватил коллега. Что именно, Рейни не озаботился. Его сослуживцы наверняка давным-давно это узнали и сами с похожим неоднократно сталкивались.       "Нет, он слышит всё, и ему стыдно за человечество", — добавил другой и отвлёкся на телефонную переписку.       — Не пугай новобранца, — посмеялся тот с Рейни. — А ты почитай на досуге про женскую анатомию хотя бы. Неужели половые чувства не просыпались до сих пор?       — Как-то нет, — и поспешил откликнуться на трескучий хрип из наушников. "Ну, удачи. — Коллега пожал плечами и отъехал к себе. Когда тот включил шумоподавление и сосредоточился на будущей работе над ошибками, крикнул шёпотом в никуда: — Не перехватывайте, дайте ему потренироваться! От нас не убудет!"       — А ты сказал ему про салфетки в столе?       Рейни пригладил волосы, уселся как можно удобнее, чтобы не лязгнуть креслом и не стукнуть что-нибудь коленом при перемене позы. Поприветствовал, натужно улыбаясь.       "Здра-авствуйте, — перебили его, — молодой человек. Не подскажете, где я мог слышать ваш голос?"       Боже милостивый! Гейдрих уронил весёлое ругательство, и все глаза секс-конторы вперились в него.       — В-вы, кажется, ошиблись двумя последними цифрами в номере, — игриво пояснил Рейни, и ему с полной уверенностью ответили:       "Нет-нет, я именно в мужской штат звоню". Вот он, зеленоглазый комок его счастья. Оператор облокотился на стол — и, почудилось, подлетел на выросших крыльях.       И для него воскресли вновь и махровое полотенце, и электроплед, и колючие шерстяные носки, и намерение друга окончательно размякнуть в крепких объятиях, под долговязым подтянутым телом преданного друга.       — И как так звёзды сошлись? — Рейни не унимался, весело ёрничал. Зубы высохли оттого, как часто его лицо разрезала улыбка.       "Десять минут махинаций и подтасовок, чуть-чуть везения и никакой потусторонней мистики и астрономии. Что не предпримешь ради экзамена".       — Что? Я прошёл собеседование, хватит с меня!       "Теперь мне показывай, на что способен и с чем постучался в эти двери. Раздень меня словами, вперёд. В честь того, что я сбежал с двух последних пар из-за тебя!" — Гиммлер не давал губительной тишине воцариться, пока Рейни подбирал слова. Он нашёлся-таки:       — Чистоту эксперимента не соблюдём! Ты прекраснее всех этих... женщин. Не идёшь ни в какое сравнение.       "Ах, вот как..." — и замолчал на неприличные полминуты ценой в их самый дешёвый ужин на двоих. С Гейдрихом он забывал о деньгах, и любимый отвечал взаимностью. Рейни забыл обо всём – и о том, что центы Генриха через бесконтактный бордель утекают в карман его ненаглядного, определённые именно на капризы Генриха и общую квартплату!       — Раздеть тебя словами, ты сказал... Тебя! Раздеть!       "А ты попробуй!"       — Пока не оголишь плечи, на колени мне не сядешь.       "Приспущу".       — И живот оголи.       "Уже сложнее..."       — Чтобы и спину обнажить, нет третьей руки. Ты не Шива, раздевайся!       "Вот несносный развратник. И не было у индийских богов много рук, это символ их могущества в статичной скульптуре".       — Не ты сейчас возбуждаешь меня учёностью, а я тебя. Я включаю обогреватель.       "Вот, так лучше... Сейчас поцелуешь мои бледные рыхлые плечи, держись".       Щёки запылали, стояк потянулся к обратной стороне столешницы. Гейдрих по-разному раскладывал ноги, не оглядываясь на коллег — те, свободные от клиентов, наблюдали за преображением новичка. Обменивались хитрыми взглядами, потирали руки: он делает успехи. Правда, они ничего не получат с пикантной дискуссии двух приятелей, а чужие односторонние пошлости сложно воспринимать всерьёз и на свой счёт. Бодрила их причастность к первым шажкам Рейни на небесспорной стезе, к осознанию промахов и устранению их впредь.       Или они как раз ни при чём?       "..А если братик позвонит сюда, тебе?"       — Две случайности подряд! Ха! По шапке от него не получу. Деньги не пахнут.       "Ай, что за подлец! — Хайни подзадоривал, шуршал чем-то, словно раздевался не на одних словах. — Садись и раздвигай ноги, не болтай!"       — Нет, ты меня оседлай. Дома поменяемся.       "Ясно, и покачаюсь взад-вперёд, подпрыгну, вверх-вниз..."       — Подтяни меня за галстук.       "Ты в официальном стиле?!"       — У меня первый рабочий день, я при полном параде. Проснулся к первой паре и перегладил всё, пока ты спал.       "И в белой рубашке?.. Скажи немедленно, я хочу знать!"       — Конечно. Она расстёгнута до твоего любимого места. Мне не холодно, но можешь согреть его ладонями — если ты понимаешь, о чём я.       "Ох-х, понимаю. И обопрусь об это, когда буду тереться о твои единственные парадные брюки... Мне надо срочно к тебе прикоснуться, а ты слишком далеко!"       — Приезжай, уединимся в туалете.       "Нет, я... Я поставлю треску запекаться в духовку, вот. Как ты любишь, с луком и шампиньонами".       — С козырей заходишь! Крыть нечем... — и ободрился в приступе остроумия: — Приеду — и рыбку съем, и на..! На тебя сяду.       Рейни вспомнил, где сидит, из-за оживлённого движения на периферии его угла обзора. Покосился на коллег. Те наблюдали затаив дыхание, с улыбками до ушей и с подавленными хохотками. Тогда как их ждал очередной психологический сеанс или перенаправление в полицию, Гейдрих заливался соловьём. Держал с отличием устный экзамен у предвзятого и с тем требовательного препода.