Примирение

Декабрь подходил к концу, и Хогвартс постепенно преображался. Целую неделю шел снег, чтобы в итоге покрыть белоснежным одеялом каждый сантиметр ближайших к замку территорий. За неделю до каникул Хагрид притащил в Большой зал огромные ели, которые старшекурсники украшали под чутким руководством профессора Флитвика. Повсюду развесили шары, венки и гирлянды, привидения распевали рождественские гимны, а студенты постепенно приободрялись от осознания приближающихся каникул, несмотря на итоговые контрольные по всем предметам. С примирения Сириуса и Римуса прошло около двух недель. Все это время они, наконец, жили без необходимости избегать друг друга и в полной мере этим наслаждались. Джеймс на первой же неделе декабря получил письмо о том, что его родители приглашают всех Мародеров к себе на Рождество, о чем он радостно им сообщил, уточнив, что возражения не принимаются, поскольку Лунатик и Бродяга больше не в ссоре. За это время — впервые с начала экзаменов на пятом курсе — Мародеры успели даже организовать пару шалостей, чем изрядно взволновали уже понадеявшихся на их взрослость и благоразумие профессоров и чем сильно разозлили Филча. Полнолуние прошло отлично, волк был счастлив оказаться снова в компании оленя, крысы и собаки, и они всю ночь веселились, гуляя по Запретному лесу. Жизнь наконец пошла своим чередом, ничего необычного не происходило, а Мародеры снова ходили по школе вчетвером, смеясь и подкалывая друг друга и иногда проходящих мимо слизеринцев. Вечером перед отправкой на каникулы они собирали вещи, изредка перекидываясь короткими репликами и строя планы на ближайшие две недели вне школы. Римус закончил первым, и теперь лежал на кровати, читая и кидая взгляды на часы, чтобы не опоздать на ужин, Питер пытался отыскать свои очередные носки и еще что-то, не догадываясь воспользоваться магией, Джеймс собирал чемодан и периодически опускал язвительные комментарии в сторону раскиданной по всей комнате одежде Сириуса, а тот, не забывая на них отвечать, пытался уложить весь свой гардероб в дорожную сумку и надеялся, что не придется для этого использовать заклинание незримого расширения. Наступило 7 часов, и Люпин, оглядев друзей, не спеша отложил книгу. — Вы как хотите, ребят, а я пошел есть. — Что, голодный, как волк? — Сириус оторвался от своих вещей (кажется, он был очень рад найти повод, чтобы это сделать) и уставился на Римуса с добрым озорством в глазах. Тот только закатил глаза и ответил ему в тон: — А ты, наверно, прямо как собака, — он улыбнулся и встал с кровати. Мародеры прыснули. — Подожди, Лунатик, я с тобой, — сказал уже чуть более серьезно Блэк вдогонку Люпину, вмиг бросив как попало вещи и ураганом выбежав из спальни. Джеймс и Питер, оставшись одни, переглянулись, а затем уставились на дверь, как будто не понимая, что это сейчас было. — Спорим, — медленно проговорил Поттер, оторвавшись от двери и снова переводя глаза на Петтигрю, — спорим, скажем, на галлеон, что они не просто так сейчас вдруг снова остались одни. — Да ну, — Питер неуверенно посмотрел на Джеймса, не очень понимая, о чем он говорит. Однако тут же, не в силах устоять перед очередным пари (даже зная, что скорее всего, как всегда, проиграет, ведь это же Джеймс, ему всегда везет больше), согласился: — Спорим. Они продолжили тихо собирать вещи, гадая, что задумали их друзья и зачем им понадобилось оставаться только вдвоем. Римус и Сириус тем временем вышли из гостиной и спокойно направились к Большому залу, изредка отпуская несколько реплик в адрес друг друга. Римус чувствовал на себе взгляд друга, щеки его от этого покрылись румянцем, а сердце волнительно застучало, но он старался не подавать вида, не встречаться с ним взглядом и просто идти дальше. Сириус же не мог оторвать глаз от Римуса, сегодня почему-то еще более красивого, чем когда-либо, и почти не смотрел под ноги. Почему-то он чувствовал, что ему необходимо было сейчас, именно в этот день, побыть наедине с Лунатиком, пусть даже и не очень долго. Они уже спустились на первый этаж и повернули в длинный коридор, ведущий к Большому залу, когда Блэк, увлекшись мыслями (и Люпином!), отстал, а затем споткнулся, наступив на вдруг развязавшийся шнурок, и чудом не упал. Он остановился, чтобы завязать шнурки, а когда уже вставал, бросил случайный взгляд наверх и обомлел. Омела. Это был его шанс. — Бродяга, ну ты там скоро?.. — окликнул его Римус, обернувшись. Увидев, что Сириус стоит на месте, он подошел к нему ближе и встал точно под украшением. Сириус встал. На его губах играла ухмылка, но глаза были серьезны и смотрели прямо в глаза Римусу. — Лунатик… — он подошел ближе. — Омела. Люпин взглянул наверх, увидел веточку омелы, о которой только что сказал Блэк, и еще больше покраснел. Ох, кажется, он вляпался. Он хотел, несомненно, хотел поцеловать Сириуса, давно уже хотел, признавая это для себя с момента, как они помирились, и понимая, что, вообще-то, никогда не переставал этого хотеть. Но делать это сейчас… Ему было так неловко, что он не знал, как себя вести, ему казалось, что это все неправильно, что они не должны… и он все еще был уверен (хотя эта уверенность и испарялась теперь с каждой секундой), что ему не надо снова вступать в романтические отношения с Блэком. Да, традиция целоваться под омелой на Рождество всегда казалась ему странной, еще с момента, как Джеймс на третьем курсе пытался завести Лили Эванс под нее с этой целью, а сейчас. сейчас тем более он мысленно проклинал всех, кто был причастен к созданию этого обычая. И еще Сириуса Блэка. Улыбка Сириуса же стала шире, а взгляд решительнее, хотя на его бледных щеках и появились редкие, но слишком заметные красные пятна. Он тоже был смущен, в его душе теснились сомнения, а в голове звучал голос Римуса, твердо говоривший, что они всего лишь друзья. Он не хотел испортить этим шагом их только начавшиеся нормализовываться отношения, он ни в коем случае не хотел снова потерять Лунатика, не хотел его пугать своей настойчивостью. Но он так давно об этом мечтал, так давно желал этой близости между ними, этих прикосновений, он так скучал по сводящему его с ума вкусу губ Римуса, а еще его так веселило смущение Люпина, что Сириус не смог бы простить себе, если бы упустил такой редкий шанс. Он снова впился своими серыми глазами в янтарного цвета глаза Римуса. — Прости, Лунатик, — сказал он мягко, неосознанно беря парня за руку, — но у нас, кажется, нет выбора, — и он накрыл его губы своими, и больше для них не существовало ничего вокруг. Нежность. Желание. Любовь. Страсть. Возбуждение. Высвобожденные наконец чувства. Вкус сигарет и горького кофе. Запах кожи, металла и собачьей шерсти. Вкус шоколада и мятной зубной пасты. Запах старых книг, больших свитеров и дома. Мягкие волосы. Нежная кожа. Жар. Движения. Мурашки по коже. Мир Римуса и Сириуса сузился до них самих, до их губ. Языки бешено двигались, становилось жарко, галстуки жали. Они не знали, сколько времени прошло, может, пару секунд, а может, десяток столетий. Они не могли ни о чем думать. Для них больше не существовало темного замка, Рождества завтра, друзей, которые могли в любой момент их застать, других студентов, профессоров, для которых это зрелище было бы не из приятных. Только губы, только чувства, только они сами. Они целовались так, как будто назавтра им это могли запретить. Они прижимались друг к другу так близко, как не могли позволить себе с июня. Они не могли насытиться друг другом. Разум был затуманен, только что-то шептало: «Еще, еще, еще…». Римус был счастлив. Как изголодался он по этим губам, по этому уникальному вкусу, по своим пальцам в его мягких кудрях цвета вороньего крыла, по головокружительным прикосновениям сзади, по ощущению этой ни на что не похожей близости! Как долго он подавлял в себе желание вот так притянуть к себе Сириуса Блэка и исследовать языком каждый миллиметр его рта, как долго он не мог так близко почувствовать его тело, так явственно вдохнуть его запах, так до мельчайших подробностей распробовать вкус его губ! И за что он еще мгновение — или вечность — назад так ругал обычай целоваться под омелой?.. Сириус ликовал. Он так скучал по длинному прижатому к нему близко-близко телу Римуса, по его тонким губам, по его вкусу, по своим пальцам в его мягких волосам и по ощущению его пальцев в своих волосах, по мурашкам по коже, по поднимающейся по всему телу волне желания! Как долго он мечтал вот так снова прижать Люпина к стене, взять его за галстук и зацеловать так, как они стеснялись пробовать на пятом курсе! Его мечты сбылись, его лучшие надежды оправдались, и сейчас он был до глубины души рад разрешению взять на себя инициативу и чувствовать настойчивость со стороны Лунатика, поражен тем, как легко можно было забыть удовольствие его целовать и счастлив от того, что они сейчас стоят здесь и уже неизвестно сколько времени занимаются совсем не дружескими делами. — Лунатик и Бродяга ушли раньше, а мы слишком увлеклись поиском своих носков, поэтому сейчас, наверно, наши порции уже съедены, — раздался веселый голос Джеймса в эхе пустынного замка. — Ооо, — вдруг одновременно протянули три голоса: два мужских и женский. Римус и Сириус рывком отскочили друг от друга и увидели шокированные лица Джеймса, Питера и Лили, которые, повернув в коридор, застыли, не зная, как реагировать. Они молча смотрели друг на друга, пока Эванс не сообразила, что им лучше уйти, и не взяла за руку все еще стоявших с открытыми ртами Поттера и Петтигрю. Сириус и Римус с минуту смотрели им вслед, ясно расслышав радостное «С тебя галлеон, Хвостик» Сохатого, а потом взглянули друг на друга и едва слышно рассмеялись, соприкасаясь лбами и носами. Они стояли так под омелой еще неизвестно сколько времени, улыбаясь друг другу и видя в глазах напротив искорки искреннего счастья. Ничего не говоря, они просто пытались обдумать все, что произошло — от омелы и поцелуя до очередного выигранного пари Поттера с Петтигрю — и наслаждались друг другом, наслаждались прикосновениями, наслаждались самой комфортной в их жизни тишиной. Им не надо было ничего говорить, ведь им было хорошо друг с другом, они не нуждались больше ни в чем. Наконец Римус вздохнул, взял лицо Сириуса в свои ладони и, взглянув ему в глаза, проговорил: — Я люблю тебя, Сириус. — И я люблю тебя, Римус, — светлые глаза Блэка смотрели спокойно, в них читалась необъятная любовь и преданность. Он обнял Люпина за талию и мягко улыбнулся. — Ты чертовски хорошо целуешься. — Ты тоже, — Лунатик тихо рассмеялся. — Пошли есть. — Да, пошли, а то мы друг друга чуть не проглотили сейчас. — Ты конечно вкусный, но я бы предпочел все-таки индейку на ужин, — не удержался Римус, и его сердце радостно подскочило, когда он услышал напоминающий лай смех Бродяги и ощутил мягкое прикосновение его губ ко лбу. Они пошли в Большой зал, держась за руки и глуповато улыбаясь. Им было все равно, что они выглядят, как самая типичная парочка в мире. Им было все равно, сколько вопросов они таким видом вызывают и скольких насмешек слизеринцев им теперь из-за этого не избежать. Им было все равно на все и на всех. Главное, что Сириус Блэк и Римус Люпин снова были друг у друга, и им было от этого хорошо.