Глаза

      Слабый свет ламп придаëт комнате до банального пошлый красноватый оттенок. Тень винной бутылки растеклась по полу, а содержимое — по высоким бокалам, нося собой исключительно веселительный характер без цели напиться вусмерть. Непривычно расслабленная музыка, столь несвойственная парням нотами витает в воздухе, заполняет неловкие дыры пространства.       — Русь, и что это всë-таки такое? — рыжий кладёт голову на плечо возлюбленного, смотря исподлобья глазами глубоко-голубыми.       — Не нравится?       — Нравится всë, Русь... Просто странно как-то. Могли же как по-старинке, а не такой романти́к разводить... Да и веник твой мне девать некуда.       — В кружку свою поставишь, — улыбка у Тушенцова искренняя, мягкая, на которую Дане хочется любоваться постоянно без всяких шуток.       — Как идея.       Руслан делает глоток неспешно, закусывает сыром, а свободной рукой гладит медную макушку. Кашин точно плавится от этого жеста, оставляет кроткий поцелуй на татуированной шее и расслабленно прикрывает веки.       Обстановка успокаивает, и оба замолкают. Вслушиваются в мелодию на фоне, ловят нежные поцелуи, вздохи совсем близкие, обжигающие. Тушенцов продолжает пропускать длинные пальцы через волосы, то и дело растрëпывая их.       — Фит хочу замутить... — неожиданное для обоих предложение Кашина рассекает пространство, на что шатен усмехается.       — Ага, а потом весь тикток разорвёт от эдитов, и ты малолетних шипперов банить заебëшься.       — Мдэ... Они здоровые вообще? — видимо, не выдержав, рыжий допивает содержимое бокала разом, не закусывая.       — Ну...       Уже понимая, насколько Даня начал заводиться от раздражающих проделок мамкиных гениев, Руслан, перенимая вектор внимания на себя, невесомо касается губами его лба. Парень снизу затихает, прекращает пыхтеть злобно и наливает себе ещë треть красного полусладкого.       Кашин пробегается одними кончиками пальцев по обнажённой ноге от самого колена до середины бедра, залезает в карман шорт за электронкой.       — Да, романтика, пиздец, — затянувшись, он выпускает густое облако пара.       — Дай, — шатен аккуратно тянется за куревом, достаёт из ладони, и от касания по Даниной проходятся мурашки.       Дым занимает собой всë пространство, сладким запахом впитывается в лëгкие, мозг и, возможно, душу.       Тушенцов ставит поднос на пол и лезет лобызаться. Перекидывает ногу через бледные бëдра, ëрзает, усаживаясь поудобнее. Татуированные пальцы одной руки оттягивают ворот, а другой — оглаживают торс сквозь футболку.       — Руся, шея.       — Помню.       Их вечное правило — никаких следов на видном месте, и Руслан всегда его придерживается. Очень уж не хочет он наблюдать за Данилой, готовым вот-вот расщепить планету из-за шипперских роликов охуевших малолеток. Сейчас тоже не сопротивляется, всë сильнее сминая тишку у горла. Кашин шумно выдыхает, когда чуть ниже ключицы темнеет засос. Рыжий за шею Тушенцова притягивает, целует глубоко во влажные губы, внутрь языком толкается.       Шатен, отстранившись, опять спускается вниз, скользит дорожкой лëгких касаний от губ до линии челюсти и, подняв свои бесконечно чëрные глаза, смотрит в обжигающе голубые напротив. От такого весь воздух из лëгких за секунду растворяется в крови, заставляя сердце пропустить удар.       Тушенцов продолжает ëрзать, тереться через шорты о чужой пах. Садится на колени, опираясь по бокам руками, и облизывает потресканную губу. Легонько хлопнув по бедру, просит приподняться, и Кашин своими силами стягивает бельë вплоть до колен. Руслан до ужаса по-блядушному сплëвывает на ладонь, широко мажет по ней языком и укладывает на полувставший член.       — Бля, Дань, тебе с таким хером бы в порно сниматься, — издевается.       — Ага, в роли Пайпер Перри, — имя актрисы срывается с губ совсем тихо после того, как рука скользит вниз, а потом и в обратном направлении.       В чëрных глазах будто теряется радужка, и маячит наглый блик, стоит взглянуть на напряжённого Даню. Он стонет, задыхаясь кислородом, что взялся изниоткуда, прикрывает веки и слегка сжимает руки в кулаки.       Руслан продолжает надрачивать, меняя темп, всем своим видом дразня рыжего. А тот надрывисто вздыхает, просит прекратить экзекуцию лëгким касанием острой коленки.       — Смотри на меня, — произносит в самое ухо голосом, отдающимся вибрацией мозге и члене, что уже мокро подтекает смазкой.       — Руся, блять...       Не разрывая зрительного контакта, шатен пошло плюëт на головку так, что слюна тянется какое-то время, прежде чем упасть. Улыбаясь, Тушенцов размазывает влажность по органу, ядовито усмехаясь.       — Не тяни...       У самого в штанах стоит колом, но давать себе спуску нельзя, чтобы Даню не баловать лишний раз и приходится терпеть, языком проводя по всей длинне. Сверху слышится довольный стон, а с губ срывается неповторимое «Руся» — значит все страдания старания не зря. Он снова поднимает сверкающие в полутьме глаза, заглатывает сразу наполовину.       Силы терпеть кончаются, и вскрики становятся громче, мешаются с нечленораздельным мычанием, растворяются в воздухе. К разгорячëнному рту добавляется рука, с концами разбавляя в мозги, превращая их в бесполезную внутреголовную жидкость.       Сам же Данила уже без стеснения подмахивает бëдрами в такт движениям раскалённой полости и томно прикрывает глаза. Какое же разочарование во всëм своëм существовании приходит, стоит Тушенцову выпустить орган с характерным хлюпаньем.       — В глаза смотри, — слишком серьёзно.       Открыть глаза вновь получается с трудом, но это лишь ничтожная малость по сравнению с грядущим удовольствием. Действие ощущается как необходимость, без которой Вселенная просто-напросто схлопнется или как минимум еë весомая часть погрязнет в чëрных дырах, удивительно напоминающих взгляд напротив.       Шатен снова опускается на член, берëт глубоко, ища подходящий угол, комфортный обоим. По розовым щекам изредка катятся слëзы, сливаются со стекающей по подбородку слюной.       — Русь...       Оргазм окутывает с головой, перекрывая и тонкую мелодию на фоне, и завершающее хлюпанье, и даже шумный глоток Тушенцова, который тот делает с абсолютно спокойным видом, запивая белëсую жидкость вином.       — Ахуеть, — Руслан сам с себя поражается, ощущая неприятную мокроту между ног. О том, что шатен сам от такого кончил Даниле знать необязательно.       Кашин тянется за салфетками, лениво приводит себя в порядок.       — Двигай сюда, — не дожидаясь дальнейших действий, Даня сам подползает ближе, вытирая остатки жидкостей на чужом лице.       — Ебать, какой заботливый, — усмехается, гадëныш.       — А ты ебать, какой красивый. Не, роль Пайпер исключительно твоя.       Рыжий обнимает того за шею, валит обратно на кровать, что неприятно скрипнула, касается лëгкими поцелуями по всей поверхности кожи. Тушенцов лыбится, руками волосы ерошит нежно.       — Ой, ну всë, всë! Измуслякал меня полностью, не стыдно?       Нравится Руслану такой Данила. Контрастный во всëм, со своими подколками разными, шутками. Личность он непредсказуемая, поэтому так и привлекает собой, отношением неповторимым и трепетным с нотками сарказма. И смущается он мило, в отличие от самогó шатена, а это дорогого стоит.       Кашин расслабляется, практически полулëжа на Руслане. Стоит лишь заглянуть в глаза бездонные, так сразу воздух в лëгких кончается, совсем тяжëлым становится. Хочется Тушенцова по молекулам разобрать, кредиткой, где денег больше всего, по столу на дорожки разделить, и самой крупной купюрой вынюхать. Может, зрачки чëрные тогда душу выжигать перестанут, оставляя за собой самое нежное пепелище.