Полей меня

      Стоит только допотопному дверному колокольчику бодро звякнуть, как на Намджуна из темноты обрушивается нестройный хор голосов:       – Полей меня.       – Кислотность упала ниже плинтуса.       – Я засохну и умру, если ты меня не польешь.       – Пора включить ультрафиолетовые лампы.       – Срочно, воды!       – Я люблю наших попугаев, но они меня достали, честное слово.       – Умира-а-а-аю…       – Цыц, детишки, – добродушно ворчит Намджун, сталкивая наушники на шею и на ощупь щелкая рубильниками в щитке. – Никто не умирает, отставить драму.       Медленно разгорающиеся галогенные лампы постепенно превращают месиво бесформенных черных теней в нестройные ряды комнатных растений всех форм и размеров. За их листьями, стеблями, ростками и переплетениями давно не видно ни стен, ни потолка. Где-то в отдалении недовольно галдят потревоженные светом паракиты. Эхо разносит их вопли по всему магазину, будя тех, кто ещё не успел проснуться. Анимированная мордочка на горшке с ближайшей монстерой складывается в приветственное выражение из глаз-полукружий и широкой улыбки с розовыми кружками щек.       – Доброе утро, Наму.       – Ну хоть кто-то здесь помнит о хороших манерах, – Намджун добродушно хмыкает, вкатывая в помещение велосипед и плотно закрывая дверь – с улицы ощутимо воняет бензином, затхлой речной водой и не вывезенным вовремя мусором из соседских контейнеров. Никому из его растений это не понравится.       – Манеры манерами, а полив по расписанию, – занудно уточняет стрелиция, раскинувшая листья так, что даже немаленькому Намджуну приходится отводить их руками, чтобы пройти. – У меня тут цветы, между прочим, это требует определенных усилий, знаешь ли.       Цветы стрелиции похожи на яркие оранжевые веера. Довольно воинственные веера, потому что она вполне может ткнуть цветком в глаз, если всерьез обидится. Ряд уныло поникших спатифиллумов, окружающих её горшок, вздыхает так синхронно и так скорбно, что звук резонирует аж под потолком, где ему вторят орущие попугаи. Не питомцы, а выводок театральных прим, честное слово.       Намджун прислоняет велосипед к сплетению труб в простенке за разросшимися ховеями, и тянется открутить вентили. Пока эта банда вымогателей, по странному недоразумению обозванная комнатными растениями, не довела его своими капризами до звона в ушах.       Большинство горшков подключены к оросительной системе, до некоторых Намджуну просто не добраться без стремянки, а он и стремянка – сочетание куда более травмоопасное, чем Чонгук и мотоциклы. Но остальные ему нравится поливать вручную, пусть даже это занимает неоправданно много времени. Растения ничем не хуже домашних животных, им тоже нужны внимание и тактильный контакт – и растут охотнее, и вредничают меньше.       – Ладно, я передумал умирать сегодня, – благосклонно выдыхает каладиум, едва заметно трепеща большими, нежно-розовыми листьями, когда датчик влаги на его мониторе показывает удовлетворительные сто процентов. – Ты прощен.       – А разговоров-то было, – фыркает Намджун, убирая лейку. Похлопывает горшок по теплому боку, отчего анимированное личико приобретает умилительное выражение, и идет вытаскивать шланг, чтобы полить деревья, на которых пятилитровой лейки маловато.       Цветочный магазин, похожий на помесь питомника с оранжереей, Намджун унаследовал от родителей. Те давно перебрались далеко за пределы города, подальше от загрязненного воздуха и ярко выраженного классового неравенства, и продолжали растить огурцы и подсолнухи в коммуне таких же любителей относительно нетронутой природы и одноуровневой жизни. Намджун город любил и потому остался управлять семейным бизнесом в одно очень самостоятельное лицо. Иногда, правда, ему кажется, что это бизнес управляет им, а не наоборот.       Солнечного света на Торговой аллее не видно, но часы показывают девять утра и ультрафиолетовые лампы, зигзагами висящие вдоль всей улицы между зданиями, работают на две трети мощности. Намджун с некоторым усилием раздвигает остекленные панели на фасаде магазина. От влаги и тепла рамы местами заржавели, кое-где деформировались и поддаются с трудом. Мусорная вонь пропала, запах бензина тоже, осталось только едва уловимое амбре от реки, которое с легкостью перебивает аромат хоттока, чуррос и кофе из ближайших ресторанчиков. Развесив вокруг входа горшки с довольно урчащими, светолюбивыми ипомеями и включив тянущиеся по всему периметру воздушные фильтры, Намджун какое-то время наблюдает, как хозяин книжного напротив сражается с потускневшей неоновой вывеской в витрине, пытаясь заставить её светиться ярче. Судя по всему – безуспешно.       До обеда Намджун возится с упаковкой онлайн-заказов. Заворачивать бурчащие растения в противоударную пленку – то ещё развлечение. Укладывать спать группу тоддлеров в детском саду будет попроще.       – Здесь темно и тесно, – сообщает ему из заклеенной коробки папоротник. – Мне не нравится. У меня, кажется, клаустрофобия.       – Это всего на пару часов, – успокаивающе обещает Намджун, пытаясь уместить в другую коробку дюжину радостно пищащих суккулентов. Спасибо, что они не подпрыгивают и не пытаются вырваться. Хоть какое-то облегчение. – Потерпи немного. Потом тебя вытащат обратно и поставят на какой-нибудь широкий подоконник с видом на город.       – Ты уверен? – с подозрением уточняет глухой голос.       – Адрес доставки – бизнес-центр на верхних уровнях. Скорее всего – это офис. А там из всех окон город видно.       – Ну тогда ладно, – папоротник смиренно вздыхает и затыкается. Суккуленты, правда, от этого менее восторженными не становятся.       – Так, а ну тихо, – Намджун раздраженно, хоть и едва ощутимо, щелкает ближайший горшок, думая о том, какое выражение лица будет у курьера, когда тому вручат очередную орущую коробку. Может ещё и выбросить по дороге такое счастье. Дюжина испуганных, бездомных суккулентов, раскатившихся по подворотням, если вообще выживут, шлепнувшись с высоты воздушной трассы, – совершенно не тот исход, который должен быть у этой истории. – Если хотите успешно доехать до новой владелицы, пищать лучше начинать после распаковки.       И думает, что надо, пожалуй, в примечаниях к заказу написать “осторожно – громкие”. Хотя девушка, которая их заказала, наверняка в курсе – это не первая её партия пищащих растений. Возможно, она собирает себе суккулентный хор.       Выставив коробки в ряд у черного входа и проверив, чтобы на всех с каждой стороны имелись наклейки “хрупкое” с указателем, где верх и низ, Намджун отправляет запрос на курьера в приложении, и идет кормить попугаев.       Стая паракитов живет в их магазине, сколько он себя помнит. Даже отец не может объяснить толком, откуда они взялись. Возможно, приехали вместе с саженцами пальм в деревянных ящиках, или просто залетели с улицы через какую-то дыру под застекленной крышей, да так и остались. Громкие, в меру наглые, конкурирующие с растениями за звание самых вредных обитателей, они напоминают Намджуну о тёплых странах и тропических лесах. И те, и другие Намджун видел только в старых фильмах, из тех, что сложно перевести в формат 8D и приходится смотреть на обычных плоских экранах безо всяких спецэффектов. В этом, правда, есть свое очарование. Попугаи обычно качаются где-то наверху, на ветках пальм ливистона и нагей, под оросителями, и вниз спускаются только поесть и подразнить посетителей и менее высокие растения. Имитировать человеческую речь за столько лет они так и не научились, за что Намджун в глубине души очень им благодарен. Лучше пусть орут.       Услышав оживление в основном зале, Намджун выкладывает остатки нарезанных апельсинов прямо на ближайший куст фотинии, ополаскивает руки в ведре с зеленоватой водой и выходит к посетителям. Оранжерейный зал с контролем температуры и перманентно поддерживаемой высокой влажностью от основного отделяет поливинилхлоридная штора, похожая на гигантские полосы плоской стеклянной лапши. Они забавно хлопают друг о друга, когда широкоплечий Намджун проходит через разделитель.       – Намджун-а, – радостно улыбается Чимин, и его лицо – нормальное, человеческое, – выглядит ровно так же, как анимированные личики намджуновых растений. Два полумесяца глаз, широкая улыбка и круглые розовые щёки. Убийственное сочетание. – Привет. Ты не против, что мы зашли без предупреждения?       – Нет, конечно, – Намджун от такого концентрированного, лучащегося покруче светодиодных ламп Чимина всегда немного теряется, и потому скользит взглядом по залу, в поисках Юнги. – Я всегда рад вас видеть.       Юнги предсказуемо обнаруживается в самом тихом углу – с бонсаями. Ряды маленьких, аккуратных деревьев, в основном, молчат. Сигналят, негромко и мелодично, как воздушные колокольчики, только когда требуется полив или проверка почвы. На памяти Намджуна, разговаривали они каждый раза по два-три, выдавая нечто настолько философское, что и понятно до конца не было, и всегда, почему-то, на крайне формальном корейском. Юнги аккуратно, плавно гладит горшки длинными пальцами, будто играет на пианино. Его прикосновения нежные, почти робкие. Намджун, глядя на это, некстати покрывается мурашками и ещё более некстати думает, что хотел бы, чтобы Юнги так гладил и его тоже. И тут же слегка краснеет от этой неуместной мысли.       – Если ты занят, мы не будем отвлекать, – щебечет Чимин, чисто и звонко. Все паракиты в этот момент должны посыпаться с веток на пол, пребывая в глубоком обмороке от зависти. – Мы хотели пригласить тебя в клуб сегодня вечером. Юнги будет выступать, а я иду в качестве поддержки.       – Выступать? – непонимающе переспрашивает Намджун, переводя взгляд с одного на другого. Юнги продолжает невозмутимо гладить бонсаи, не обращая на разговор никакого внимания, но роботизированные кошачьи уши на его наушниках разворачиваются в их сторону. – В каком смысле?       – Юнги читает рэп, – поясняет Чимин, слегка рассеянно трогая пальцами лист каладиума, попавший под руку явно не случайно. – Он очень редко соглашается на публичные выступления. Коробке пришлось сильно изъебнуться, чтобы он вышел на сцену по случаю их Дня рождения.       – Полей меня? – с надеждой спрашивает у Чимина каладиум. – Вдруг я умру от обезвоживания.       – Не верь ему, он у нас главная королева драмы, – почти автоматически предупреждает Намджун, пытаясь как-то переварить услышанное.       Юнги читает рэп.       Вот этот Юнги – нос кнопкой на уровне намджунового плеча, пушистая челка прикрывает глаза, лицо старшеклассника, пальцы пианиста, на голове всегда наушники. Кошачьи уши на них лениво вертятся в разные стороны с едва уловимым механическим звуком – модель не самая новая. Тихий, не слишком общительный, застенчивый Юнги, который, кажется, то ли спит на ходу, то ли замечтался наяву. Вот он читает рэп. Судя по всему – за очень большие деньги, или на какие там условия пришлось изъебнуться Коробке.       С Юнги и Чимином Намджун познакомился пару месяцев назад, причем, именно в таком порядке.       К Юнги он пришел набить свою первую и единственную татуировку – маленький лист монстеры на лодыжке. Мастера ему посоветовал Чонгук, несмотря на юный возраст успевший покрыться рисунками на добрую треть всей своей площади. Намджун полистал другие работы на минималистичном, очень продуманном сайте, и понял, что ему нравится. И стиль мастера нравится, и даже дизайн сайта вызвал какие-то очень приятные, хотя и мало понятные чувства. Он заполнил форму записи, получил имейл со всеми деталями, и в назначенное время пришел в студию, где и встретил Юнги впервые.       Не сказать, чтобы Намджун в тот момент пропал с концами. Нет, в Юнги он проваливался медленно и со вкусом, все два с половиной часа сеанса. В глухой, грудной голос, осторожные, умелые касания, манеру склонять голову, чтобы челка упала на глаза, способность молчать как-то особенно уютно, общую хрупкость вида, совершенно не кажущуюся беззащитной. Намджун уже собирался попросить его код в какой-нибудь сети или контакт в токтоке, но тут в студию, пиликнув замком, зашел Чимин. И Намджун провалился ещё два раза подряд. Чтобы наверняка.       Первый – потому что Чимин, с его белыми дредами, собранными в неаккуратный пучок, полными губами, подчеркнутыми колечками пирсинга, разлетом покрытых татуировками ключиц в распахнутом вороте короткого розового пуховика, отороченного мехом, и нечеловечески длинными ногами в узких джинсах, выглядел как падший ангел и игровой персонаж ПинкГеймз одновременно. Из тех, что в формате 3D и размером три метра на шесть рекламируют очередную газировку со светящихся экранов на небоскребах в центре Сити.       Второй – потому что этот нереальный Чимин оказался парнем крайне реального Юнги. Намджун до сих пор так и не смог решить, кому из них он завидует больше.       Каким образом вышло так, что они с Чимином начали общаться, Намджун тоже не понимает. Но это не меняет результата – Чимин и Юнги периодически переписываются с ним в токтоке и приходят в магазин. Чимин – просто поговорить, он очень разговорчивый, а Юнги, похоже, – потрогать бонсаи. У него к ним какая-то особая нежность.       У Намджуна особая нежность к обоим парням, но её он держит при себе. Несмотря на разительный контраст, Юнги и Чимин выглядят вместе настолько гармонично, что с них можно рисовать романтический вебтун. Любители флаффа, комфортинга и здоровых отношений сметут с полок в мгновение ока.       – Ты не фанат такой музыки? – осторожно уточняет Чимин, выдергивая Намджуна из размышлений обратно в реальный мир. Где Намджун, видимо, некрасиво молчит гораздо дольше, чем это было бы вежливо.       – Что? Нет. В смысле, – Намджун вздыхает, собираясь с мыслями крайне тщательно, чтобы не ляпнуть лишнего. Он в своей компании Капитан Спойлер и запросто может выболтать то, о чем говорить не стоит. Например, что ему слишком сильно нравятся два парня, которые встречаются друг с другом. – В смысле, я слушаю рэп и даже пишу его время от времени. Так что с этим всё в порядке. И я с радостью приду послушать Юнги, только оставь мне адрес и время, пожалуйста. Желательно, физически, на бумажке, потому что в электронном виде я запросто могу забыть. А бумажку налеплю на видном месте, чтобы ткнуться в нее носом, когда, скажем, буду выключать свет в магазине, или перекрывать воду оросителям.       – Без проблем, – Чимин снова расплывается в солнечной улыбке, выуживает что-то из кармана и протягивает Намджуну. – Коробка любит старомодные штуки, так что они сделали флаера.       Плотный черно-белый картонный квадрат выплевывает из себя крошечную голограмму, стоит только Намджуну сжать его пальцами – вращающаяся подарочная коробка с бантом, с которой слетает крышка и выстреливают конфетти и надпись “Деньрожденная Вечеринка”. Голограмма зациклена бумерангом, потому проигрывается в обратную сторону – всё вылетевшее втягивается внутрь и коробка закрывается, а потом открывается снова.       – На обратной стороне код с адресом, картой и расписанием, – добавляет Чимин, с каким-то непонятным умилением глядя, как Намджун зачарованно наблюдает за коробкой. – Начало в девять, но Юнги выступает ближе к полуночи, потому приходи в любое время между, не ошибешься. Мы добавим твое имя в список гостей.       – Ладно, хорошо, – Намджун немного глупо кивает. Технологиям всё ещё просто его увлечь и заворожить, несмотря на всю любовь к “старью”, как его любит называть Чонгук. – Спасибо за приглашение. Я закрываюсь обычно как раз к девяти, так что смогу прийти позже.       – Отлично, – к Чимину, кажется, можно подключать кабеля электропередачи, хватит несколько кварталов осветить. – Я так рад, что ты согласился. Мы пойдем, наверное, чтобы не отвлекать.       – Я не занят, – отмахивается Намджун, затыкая флаер за вентиль подачи воды в оранжерейный зал. Так точно не забудет. – Нужно только курьеру отдать посылки, а с клиентами, как видишь, негусто.       В магазине действительно кроме них никого нет, что довольно типичная картина для середины буднего дня. В основном заказы оформляют онлайн, а живые посетители, по большинству, приходят на выходных, когда Торговая аллея превращается в ярмарку. Многие из них действительно принимают магазин за оранжерею, но Намджун не расстраивается – его растениям нужны собеседники и внимание. Очень много внимания. Это взаимовыгодный обмен.       – Ты сказал, что здесь есть оросители, – подает голос Юнги и Намджун едва не вздрагивает от неожиданности. Хотя Юнги звучит мягко и обычные фразы произносит крайне вежливо, будто опасается доставить собеседнику даже минимальный дискомфорт. – Но я не вижу ни одного.       – Они в другом зале, – объясняет Намджун. – Растениям, которые живут здесь оросители не нужны, им подходит естественный уровень температуры и влажности.       – Наглая ложь, – драматично отзывается каладиум и Чимин хихикает. – Я чувствую, моя смерть близко.       – У тебя на датчике девяносто процентов влажности, малыш, – Намджун тяжело вздыхает и закатывает глаза. – Если я буду поливать тебя так часто, как ты просишь, то умрешь ты от плесени и сгнивших корней. Как тебе такая перспектива?       – Ты жестокий и бессердечный, – каладиум трагично всхлипывает и замолкает. Личико на экране отображает рыдание в два ручья.       – Кто бы тут вообще такими обвинениями разбрасывался, трава ты говорящая, – бурчит Намджун. – Не дави на жалость, а то выставлю тебя на продажу и будешь мотать нервы какой-нибудь престарелой леди.       – С кошками, – нехарактерно вкрадчиво добавляет Чимин. – Или кого там сейчас модно заводить, чтобы вазоны с подоконников сворачивали.       Каладиум эти грязные угрозы стоически игнорирует.       – Возвращаясь к оросителям, бонсаям они, к примеру, ни к чему. Хотя очень зависит от того, какое именно это дерево.       – Юнги-я мечтает быть камнем в следующей жизни, – с нежностью говорит Чимин, глядя на дернувшееся к нему роботизированное ухо. – Бонсаи, вроде бы, часто высаживают в садах камней. Вот он вокруг них и увивается.       – Они красивые, – тихо, словно оправдываясь, поясняет Юнги, и Намджун опять в полторы секунды оказывается загипнотизирован его голосом. – И спокойные.       – Красивые, – соглашается Намджун, звуча чуточку хрипло, потому что хочет слушать Юнги примерно вечность, но такой опции, увы, не предвидится. – Идем, я покажу вам оранжерею. Там есть на что посмотреть.       Возможно, на романтические отношения хоть с кем-то из них, у него нет никаких шансов, но это не мешает строить дружбу. А друзей Намджун любит радовать.       – Осторожно, здесь порог высокий, и довольно громко. И могут нагадить на голову, от чего сложно уберечься.       – Ох, вау, – восклицает за его спиной Чимин с неподдельным, искренним восхищением.       Намджун знает, какое впечатление на людей производит разница между основным залом – довольно темным из-за обилия растений и отсутствия окон кроме фасадных, с потолками всего в три метра и низко нависающими коробами вентиляционных труб, облюбованных лианами сциндапсуса, мадагаскарского жасмина и лисьими хвостиками цветов акалифы, щекочущими покупателей, – и оранжерейным. Где вымахавшие на все пятнадцать метров пальмы делают поступающий сквозь крышу свет зеленоватым и рассеянным, сладко пахнут цветы индонезийской хойи и рододендрона, воздух отфильтрованный до непривычной чистоты и густой от влаги, а высоко над головой разносятся вопли попугаев, эхом отскакивая от бетонных стен.       – Какая точная характеристика, – въедливо комментирует слегка взъерошенный розовый куст в кадке слева от входа. Все дикие сорта роз почему-то всегда выглядят немного взъерошенными и идут в комплекте с нелегким характером.       – Не вредничай, – мягко осаждает его Намджун, погладив край кадки. – С гостями нужно быть вежливым, – он наклоняется проверить индикаторы на экране. Влажность и температура в порядке, а вот кислотность мигает оранжевым. Видимо, новая почва оказалась не настолько хороша, как было написано на упаковке. – Потерпи немного, я сниму данные с твоей карты памяти и подкорректирую состав.       – Премного благодарен, – отзывается куст, ворчливо, но уже без прежней язвительности.       – Это не оранжерея, а настоящий рай, – благоговейно произносит Чимин, оглядываясь вокруг широко распахнутыми глазами. – И кусочек зоопарка заодно. Прямо с живыми обитателями, а не с реалистичными голограммами.       – Обитателей здесь – только эти вопящие зелёные монстры, несколько видов бабочек и мыши, – хмыкает Намджун, – подъедают за попугаями. Есть ещё рыбки в пруду.       – Здесь и пруд есть? – глаза Чимина становятся совсем уж круглыми. – Намджун-а, как ты мог скрывать от нас такую роскошь? К твоему сведению, не в каждом саду наверху есть пруд, попугаи и пальмы.       – Вы не спрашивали, – пожимает плечами Намджун, слегка розовея щеками. На самом деле он просто не знал, как предложить, потому что каждый раз его или забалтывал Чимин, или увлекало наблюдение за Юнги, и это казалось совсем неуместным. – Пруд в середине, обойди по правому краю, и увидишь, только в воду не шлепнись, пожалуйста.       – У меня плохие отношения со стульями, а не с гравитацией в целом, – закатывает глаза Чимин. Который действительно обладает уникальным талантом наворачиваться со стульев буквально на ровном месте. – Серьезно, тебе нужно как-нибудь прийти посмотреть ко мне на работу. Сразу перестанешь сомневаться в моей дружбе с вестибулярным аппаратом.       – Я не сомневаюсь, а предостерегаю, – миролюбиво отзывается Намджун. – Там плохое освещение и скользко из-за мха и влажности. Ничего не стоит съехать прямо в пруд, даже если не планировал.       – О, – Чимин тоже розовеет, от неловкости. – Я понял. Извини.       – Ничего. Просто будь осторожен. Мы будем тут же, буквально в трех шагах.       Возможно, это совпадение, – довольно забавное и, отчасти, волшебное, – но у Намджуна есть сад камней. Маленький и сделанный на заказ, – который, к слову, так и не забрали, – а потому больше похожий на песочницу в деревянной коробке с низким бортом. В нем всего три камня и карликовая японская сосна, оставленная в горшке, чтобы его можно было переставлять, в зависимости от того, где именно размещается сад. Это одно из немногих растений в магазине Намджуна, которое ни разу не произнесло ни слова. Личико на ее мониторе чаще всего имеет спящий вид.       — Наблюдать лучше всего с пола, – говорит Намджун, косясь краем глаза на Юнги, поскольку не решается разглядывать его так пристально в открытую. Юнги выглядит чуть менее индифферентным, чем обычно, но Намджун уже привык к тому, что он не слишком заметно проявляет эмоции. В противовес Чимину. – Если сесть, получится соблюсти основной принцип – с любой точки обзора видно только два камня, третий возможно увидеть, лишь достигнув просветления. Принести тебе подушку?       – Да, пожалуйста, – негромко отзывается Юнги и Намджун скорее чувствует, чем слышит, как дрожит его голос. Едва уловимо, больше похоже на вибрацию воздуха в гортани, как от кошачьего мурчания.       Намджун, почему-то, приходит от этого в такой восторг, что чуть не забывает о подушке и даже игнорирует пиликанье коммуникатора, оповещающее о прибытии курьера. К счастью, после второго сигнала коммуникатор начинает ощутимо вибрировать в кармане, заставив Намджуна отмереть, извиниться, выдать Юнги подушку, извиниться ещё раз, и поспешить открыть курьеру дверь. По пути он замечает Чимина, стоящего на порядочном расстоянии от края пруда, где поблескивают бледными спинами неторопливые, откормленные карпы. Чимин задумчиво наматывает на палец выбившийся из прически дред и выглядит настолько нереальным, что сам напоминает голограмму, слегка мерцающую по краям.       – В этот раз я убедительно попросил их не орать по дороге, – Намджун неловко улыбается замученному мальчишке-курьеру, передавая тщательно упакованные растения и наблюдая, как тот загружает их в металлический короб, прикрепленный к флай-байку настолько осторожно, будто младенцев там укладывает.       – Ничего страшного, господин Ким, – добродушно отмахивается парень, протягивая ему электронный планшет для росписи. – Я рад, когда у меня есть компания. Даже если она просто вопит из кузова. Всё лучше, чем мотаться по городу в одиночестве.       Когда Намджун, проводив взглядом байк, поднимающийся на воздушную трассу категории А1-В1 для всех типов двух- и трехколесного транспорта, возвращается в оранжерейный зал, Чимин уже сидит на корточках возле Юнги и гладит его по плечу.       Чимин часто трогает Юнги, и всегда делает это ласково и осторожно, без присущей ему порывистости и напора. Будто Юнги сделан из какого-то очень хрупкого материала и от чрезмерного давления просто пойдет трещинами и промнется внутрь, как карамельная фигурка на десерте. Намджун однажды видел, как они целуются, и решил, что больше не хочет этого видеть, потому что его психика просто не выдержит.       Блаженный тот, кто не ведает лишнего.       Блажен Намджун, который не думает обо всей той неторопливой, тягучей, сладкой и топкой нежности, в которой эти двое купают друг друга.       Не думает.       – Пойдем, Юнни, нам ещё домой нужно зайти перед вечеринкой, – тихо говорит Чимин, продолжая поглаживать его. – Если захочешь, потом придем сюда ещё. Я уверен, что Намджун не будет против.       – Не буду, – отзывается Намджун, тяжело вздохнув. Нужно ценить то, что есть, а есть у него уже достаточно. – На выходных здесь бывает довольно людно, но в будние дни обычно никого. Можете приходить в любое время.       – Спасибо, Намджун-а, – Чимин поднимается, оставаясь к Юнги так близко, что тот может опереться спиной о его ноги. – Ты просто прелесть, и это место, оно выглядит совсем как ты.       – Странное, несуразно большое и до мозга костей старомодное? – насмешливо хмыкает Намджун.       – Не бросается в глаза, но за скромным фасадом скрывает целый новый мир, – серьезно говорит Чимин, глядя на него открыто и прямо. – Мир, красивый и восторгающий настолько, что забываешь о реальности.       Намджун совершенно без понятия, что делать с этим ценным, крайне смущающим знанием.       – Думаю о нем, – внезапно раздается из сада камней и Намджун далеко не сразу понимает, в чем дело. До него доходит, когда он замечает, что личико на горшке с карликовой сосной больше не выглядит спящим. – Даже сухая трава…       – …Стала золотой, – отвечает Юнги. На японском его голос звучит ещё ниже и немного сипит, возможно из-за того, что Юнги в принципе говорит мало.       Намджун японского не знает, это первый его бонсай, который, всё же, соизволил заговорить на японском.       – Кажется, ты ей нравишься, – слегка неверяще резюмирует он, наблюдая, как сосна невозмутимо возвращается в спящий режим, видимо, решив, что сказала достаточно. – Она молчала с тех пор, как попала в магазин.       – Юнни, ты нравишься даже растениям, – умиленно урчит Чимин, помогая Юнги подняться. – Ты можешь быть хоть чуточку менее идеальным, а?       Эти двое доведут его до сердечного приступа своей большой и чистой любовью, честное слово. Намджун отворачивается, чтобы как-то восстановить пошатнувшееся душевное равновесие, и замечает зависший над зданием рейсовый автобус – у тех на днище размещены экраны с рекламой и мигающие лампочки по периметру. Не ошибешься.       – Сейчас будет радуга, – предупреждает он остальных двоих, дернув Чимина за рукав. – Смотрите наверх.       Когда автобус проплывает над крышей, медленный, как голубые киты, преломление света через старое, толстое стекло превращает веер брызг из оросителя в радужный спектр. Оранжерея от этого кажется Страной Чудес из истории про девочку в голубом платье, которая провалилась в кроличью нору, подозрительно похожую на затяжной галлюциногенный трип. Намджун не помнит названия, но помнит, как его впечатлило воображение автора, жившего сильно задолго до того, как увидеть ожившие фракталы в 8D стало возможным без помощи веществ.       – Это офигенно, – восторженно выдыхает рядом Чимин и Намджун чувствует себя почти счастливым.

***

      Остаток дня он проводит за привычными делами – принимает и сортирует заказы, сам заказывает недостающие растения, виды почвы и удобрения, пересаживает несколько полосатых пеперомий, неуютно куксящихся в новых горшках, и ведет бесконечные диалоги с подопечными. Иногда Намджун чувствует себя воспитателем в детском саду и смотрителем панд в питомнике одновременно. Хорошо, что его питомцы, по крайней мере, не умеют ходить. Когда приходит время закрывать магазин, от нескончаемого нытья драматичного каладиума привычно слегка звенит в ушах.       – Ты доведешь его однажды, и он тебя не то, что продаст, а просто выставит на улицу, – предупреждает монстера. Все монстеры в магазине отличаются крайней рассудительностью и напоминают многодетных родителей – потрепанных опытом и умудренных жизнью. Намджун чувствует их солидарность и поддержку, даже когда те молчат. – Прямо прохожим под ноги.       – И всем станет легче дышать, – несколько стервозно добавляет сверху акалифа, сложив Намджуну на макушку свои пушистые соцветия.       – Дети, не ссорьтесь, – устало вздыхает Намджун, перекрывая вентиль подачи воды в оросители и вытаскивая заткнутый в него флаер. Крутящаяся коробка тут же вспыхивает над его пальцами. – Никто никого никуда не выставляет. По крайней мере, пока.       – Гадкие шантажисты, – плаксиво заявляет каладиум и обиженно замолкает.       – Наконец-то, – доносится нестройным хором из разных углов.       Намджун выводит велосипед на улицу, проверяет закрыты ли защелки на раздвижных панелях, наличие коммуникатора в кармане, сумки на плече и ключей от дома в сумке. С него станется забыть всё это, вместе или по отдельности. Красть в магазине особо нечего, но к ним уже не раз забредали лисы, крысы, еноты и другие мусорщики, наводили беспорядок, пугали и портили растения. А не попасть в квартиру и остаться ночевать на лестничной клетке на высоте сорок пятого этажа с прямым выходом на трассы категории D-T, то ещё удовольствие. Общественный транспорт – самый шумный и раздражающий, мало того, что Намджун замерзнет к хренам собачьим от сквозняков, так ещё и не выспится от нескончаемого ора рекламы и мигания лампочек. Так себе перспектива.       – Всё, всем спать, – он щелкает рубильниками, погружая зал в полумрак – из оранжереи всё ещё льется бледный, тусклый свет. – Увидимся завтра.       Из-за двери раздается глухое, одобрительное бормотание.       Карта на флаере показывает, что ехать ему от силы минут пятнадцать, даже если по обычной дороге, а не по воздушной, и на велосипеде, а не на машине. Намджун так себе водитель и воздушные трассы приводят его в ужас. Чонгук любит шутить, что отсутствие у хёна водительских прав спасает их демографию и снижает смертность, и Намджун склонен с ним согласиться. К тому же, внизу по дорогам, в основном, катаются либо такие же неуклюжие экземпляры, не дружащие с поворотниками и ориентацией в пространстве, а потому ползущие улитками с чрезмерной осторожностью, либо такие же любители “старья”, предпочитающие олдскул, ретро и круглые крутящиеся колеса, а не флай-версии. Намджуну нравится старый транспорт. В его неторопливой основательности и механической простоте есть свой шарм.       Он разворачивает экран навигатора, прикрепленного к рулю рядом с блестящим, металлическим звонком, в котором нет ни единого электронного элемента, вводит адрес и наблюдает за тем, как под передним колесом формируются проекцией бледно-голубые стрелочки, освещающие маршрут, как в видеоигре. Остается только следовать за Белым Кроликом.       Ночной город пахнет дождем, сыростью от реки, смешанными запахами уличной еды и химических ароматизаторов, которые распыляют у дорогих магазинов. Намджун всю жизнь прожил на среднем уровне и никогда не стремился попасть наверх, куда сегодня уехал к новым хозяевам папоротник с клаустрофобией. Ему кажется, что сердце города бьется именно здесь, в нескончаемых лабиринтах высоток, стекла и хрома, неоновых вывесок, гнезд проводов, мельтешащих машин и роботов, и гигантских голограмм.       Иногда они с Чонгуком спускаются вниз, к “мокрым крысам” – обитателям набережной и подземных тоннелей, питающих всё нагромождения человеческих муравейников и ульев сверху. Там, на бетоне и камнях вдоль бесконечной, черной речной глади самая вкусная еда, самый горячий огонь, самые безумные празднования, самые яркие фонари, самые искренние люди. Самая настоящая жизнь. Чонгук периодически порывается психануть и спуститься жить в андеграунд, – в основном – от концентрированного юношеского максимализма, которого в нем в избытке, – но Намджун слишком хорошо знает, насколько это глупо. Есть много куда более действенных способов помочь, не сгорев спичкой зачинщика заведомо провальной революции.       У входа в клуб очередь пестрой змейкой заворачивает за угол. Намджун задирает голову и смотрит вверх, на огромного клоуна, выскакивающего из черно-белой коробки. Нигде даже названия нет, все и так знают, что это за клуб. В своем мешковатом свитшоте с дурацким принтом и широких джинсах, с сумкой-почтальонкой, перекинутой через плечо, Намджун выглядит здесь так же неуместно, как его цветочный магазин посреди бетонных джунглей города. Испытывая чудовищную неловкость и стараясь не обращать внимания на презрительные взгляды из толпы, Намджун обходит очередь и обращается к секьюрити с планшетом у входа.       – Добрый вечер. Прошу прощения, мне сказали, что меня должны внести в список. Не могли бы вы проверить, если не трудно?       – Имя? – кивает тот вполне вежливо и выжидающе смотрит на Намджуна.       – Ким Намджун.       – Сейчас сработает сканер сетчатки, постарайтесь не моргать.       Намджун терпеть не может чертовы сканеры сетчатки, но в этот раз его хотя бы предупредили, что вообще делают не так уж часто.       – Всё в порядке, проходите пожалуйста, – секьюрити сдвигает перед ним заграждение, пропуская внутрь, пока Намджун усердно пытается проморгаться, чтобы не ловить зеленые точки перед глазами. – Прошу прощения за сканер и хорошего вам вечера, господин Ким.       Намджуну кажется, что он успевает расслышать пару завистливых вздохов из очереди за спиной, прежде чем его накрывает волна громкой музыки. Отойдя с прохода к стене, покрытой экранами от пола до потолка – там скачет, размахивая парой розовых базук, трехметровая БабблГан, безумно популярный персонаж очередной игры ПинкГеймз, – Намджун достает коммуникатор и пишет Чимину:       я в клубе у входа внутри. как мне вас найти?       Ответ приходит так быстро, будто Чимин всё это время пялился на свой коммуникатор в ожидании сообщения от Намджуна.       просто подожди меня там. я сейчас подойду       Намджун послушно ждет, как сказали, наблюдая вполглаза за БабблГан, расстреливающей всех с экранов мыльными пузырями. Персонаж даже не трехмерный, а вот пузыри, летящие, правда, с потолка, вполне настоящие. Они оседают на одежде и волосах, категорически отказываясь лопаться.       – Отлично выглядишь, – раздается звонкий голос Чимина, его смех напоминает мелодичный перезвон колокольчиков.       Намджун поворачивается на звук и безнадежно влипает заново, потому что в Чимина просто невозможно не влипнуть. У Чимина часть дредов уложена короной вокруг головы, и на ней – маленькие светящиеся бабочки, роняющие отблески на растрепанную платиновую челку. У Чимина глаза подведены мерцающими тенями, превращающими его взгляд во взгляд сирены, томный и гипнотический. У Чимина рубашка расстегнута чуть ли не до пояса, обнажая ещё больше покрытой узорами кожи, а на шее – узкий, длинный шарф, похожий на шелковую ленту.       Намджун смотрит на Чимина и ему хочется взяться за концы шарфа и потянуть в стороны, медленно-медленно, осторожно и совсем немного. Хочется смотреть, как шелк начнет нежно впиваться в кожу, как Чимин запрокинет голову, его рот приоткроется и с губ сорвется громкий выдох.       Намджуну хочется надавать себе по шее за такие мысли и за то, как откровенно он пялится на невозможно красивого, невозможно занятого Чимина.       – Я не опоздал? – собрав в кулак остатки достоинства и выдержки, спрашивает Намджун. Получается даже почти спокойно и он собой гордится.       – Нет, ты как раз вовремя, – улыбается Чимин, и эта его улыбка, привычная, искренняя, превращающая глаза в щелочки, чуть снижает градус колдовского очарования, делающего из Намджуна бестолкового робота с катастрофическим сбоем в системе. – Юнги сейчас начнет. Хочешь что-нибудь выпить?       – Мне ещё домой возвращаться на велосипеде, – хмыкает Намджун, который даже не хочет представлять, какой угрозой будет для остальных участников дорожного движения, если сядет за руль нетрезвым. – Я и без алкоголя иногда с управлением не справляюсь. На пьяную голову вообще превращусь в катастрофу.       – Ладно, катастрофа-Намджун, пойдем тогда.       Чимин берет его за руку и ведет за собой. Не просто обхватывает своей маленькой ладонью ладонь Намджуна, а сплетает с ним пальцы в замок, крепко и просто, и глазом не моргнув. Намджуну кажется, что он или уже навернулся с велосипеда по дороге в клуб и теперь валяется где-то на трассе с нехилым таким сотрясением мозга, ловя потрясающие галлюцинации, или это вот-вот произойдет. С другой стороны, успокаивает себя Намджун, стараясь не концентрироваться на точке соприкосновения с Чимином, от которой по телу растекается тепло, Чимин очень тактильный и постоянно всех трогает. Возможно для него это нормально – держаться за руки с малознакомым парнем. Вдруг у парня топографический кретинизм. Вдруг он потеряется между входом и сценой. Намджун вообще вполне может, он действительно топографический кретин. Чимину ни к чему лишние волнения.       Танцпол забит людьми до отказа, цветные лучи прожекторов пронизывают густой дым под потолком, пахнущий, почему-то, вишней. Огромные цветы и бабочки шевелятся, словно живые, отбрасывая по всему залу блики лепестками и крыльями, покрытыми крошечными зеркалами.       – Нам во-о-он туда, – говорит Чимин, показывая пальцем на небольшое возвышение, полукругом завернутое вокруг сцены. В глубине можно разглядеть столики и диванчики. Судя по бархатным канатам, натянутым по периметру, и секьюрити – это VIP-зона. – Поможешь протолкнуться? Ты большой, с тобой будет быстрее.       Чимин прижимается к нему со спины, используя Намджуна в толпе, как широкоплечий ледокол. Намджуну не жалко, Чимин действительно невысокий и довольно изящный, ему бы наверняка порядочно досталось локтями по всем частям тела, иди он впереди. А перед Намджуном люди, в основном, сами расступаются, и на ногу наступили всего-то раза три. Мелочи.       – Намджун-а, ты просто чудо и мой спаситель, – выдыхает Чимин, стоит им добраться до пункта назначения, и целует его в щеку. Намджун успевает уловить тонкий запах лаванды и ещё чего-то легкого, чистого, ненавязчивого, чем пахнет Чимин. – Идём, – он снова цепляется за его ладонь, правда, в этот раз Намджуна коротит чуточку меньше, – Юнги будет нас искать, когда выйдет на сцену.       Свет в зале гаснет и вокруг сцены вспыхивает голубоватое пламя, отбрасывая на стены и людей пляшущие отсветы. Намджун плюхается на диванчик, – их столик стоит настолько близко, что ему видны все переплетения проводов вокруг аппаратуры и длинное, изогнутое устройство по краю, проецирующее огонь, – снимает сумку и смотрит в темноту за кулисами со странной смесью предвкушения и тревоги. Он без понятия, чего ему ждать от Юнги, от Чимина, от выступления, от этого вечера, но Намджуну крайне неохота разбираться со своими смешанными эмоциями. Он и без того слишком много думает.       Юнги появляется не из-за кулис, а из-под сцены, словно поднимается откуда-то из Преисподней маленьким сгустком концентрированной агрессии. Намджун в жизни бы не поверил, что тот Юнги, который приходит к нему в магазин, – челка на глаза, наушники с кошачьими ушами, медитация на сад камней, застенчивое молчание, – и этот Юнги на сцене – один и тот же человек. От него словно во все стороны расходятся волны энергии, мощные, заряженные. В агрессии Юнги нет злобы, есть только сила и напор, вполне способные прогнуть любого. Он зачитывает настолько быстро, не задыхаясь, не сбиваясь с ритма, что Намджун, – вообще-то, вполне себе тоже рэпер, периодически посещающий андеграундные баттлы, как любой уважающий себя рэпер, – сомневается, а слышал ли хоть когда-нибудь нечто подобное.       И вдруг, будто ему сегодня и без того недостаточно потрясений, с оглушительным грохотом молний в голове понимает.       Слышал.       Он уже слышал эту читку, этот голос, эти напор, агрессию, легкую шепелявость и громкое дыхание в микрофон. На записях одного из своих любимых исполнителей, рэпера и продюсера AgustD. Совладельца лидирующей в звукозаписывающей индустрии S Inc., настоящее имя неизвестно, личная жизнь спрятана подальше от любопытных глаз, но вроде не женат, детей нет, есть собака Холли, три дохуя популярных альбома и миллион коллабов со всеми, с кем можно и нельзя. Намджун видел обложку его последнего сингла минимум на пяти экранах по дороге в клуб.       Он пялится во все глаза на Юнги, скачущего по сцене, словно в шаманском трансе – длинные волосы облепили шею, кожа влажно блестит от пота, глаза прикрыты, микрофон с характерными белыми цветами и бабочками так близко ко рту, что он даже не поет, а целует его, вжимаясь губами и языком, – и пытается как-то сложить воедино три радикально различных реальности. Те смещаются, соскальзывают и никак не хотят накладываться одна на другую.       Намджун поворачивается к Чимину, словно хочет зацепиться хоть за что-то знакомое, как за якорь, который не даст ему окончательно затеряться в зыбком поле внезапных прозрений, и натыкается взглядом на мерцающих бабочек в его прическе. Точно таких же, как на микрофоне Юнги.       – Бабочки, – говорит Намджун, заторможенно и жалобно одновременно, не соображая, как выразить словами обвал всех жизненных ориентиров разом.       – Бабочки, – ласково кивает ему Чимин, снимает одну и цепляет Намджуну на челку. – Тебе идет. Хэй, повернись, Юнги смотрит, – и машет рукой, улыбаясь. Привычно. Солнечно. Мир Намджуна перестает крениться так катастрофически, отыскав свой якорь.       Юнги смотрит, и в его взгляде Намджун, кажется, видит свой скорый конец в адских муках. Потому что этот взгляд обещает ему всё, вообще всё, о чём Намджун думает вот уже два месяца, и то, о чём боится думать, тоже. Этот взгляд темный, пронизывающий насквозь, жадный, голодный, присваивающий. Взгляд, которым Юнги никогда на него не смотрел, на который, как думал Намджун, Юнги вовсе не способен.       Намджун ошибся. Юнги оказался способен на куда большее, чем он мог себе представить, и Намджун теперь не знает, радоваться ему по этому поводу или плакать.       – Нравится? – спрашивает Чимин, невинно так, с искренним, неподдельным интересом, когда взгляд Юнги, наконец, отпускает Намджуна с миром. Ну или без мира. Происходящее внутри в этот момент больше подпадает под понятие абсолютного хаоса, честно говоря. – Будут ещё два трека, этот прямо самый злой, чтобы разогреть толпу. Остальные чуть спокойнее.       – Мне показалось, или?... – Намджун по-прежнему сражается в размягченным мозгом за право связно выражать мысли. – Юнги смотрел на нас так, будто хочет сожрать? – он выдает это раньше, чем успевает целиком осмыслить сказанное, но уже поздно запихивать слова обратно.       – О, Юнги всегда так на выступлениях смотрит, – с беззлобным смешком объясняет Чимин, отпивая шампанское. – У него в исполнение уходит вся не выплеснутая агрессия, все сильные эмоции, потому он обычно такой спокойный. Своеобразный способ эмоциональной саморегуляции, конечно, но главное, что для него это работает. Юнги очень экологичен в общении, неконфликтный и не любит причинять окружающим неудобства. Вот и отрывается на сцене на полную.       – Эффектно, ничего не скажешь, – Намджуну до сих пор кажется, что он чувствует на себе голодный взгляд Юнги, словно он прилип к коже.       – Единственное место, где он может так смотреть помимо сцены – это постель, – милосердно добивает его Чимин.       – Ты серьезно хочешь говорить со мной об этом? – интересуется Намджун, и звучит довольно жалко, честно говоря. Но он уже нихрена не понимает, его мозг перегрелся, расплавился и размягчился, и может он хоть раз в жизни побыть глупым идиотом, в конце-то концов?       – Серьезно хочу, – мягко, но вполне уверенно отвечает Чимин, отставляет бокал и смотрит в глаза Намджуну. – Ты нам нравишься. Нам обоим. И нам обоим закономерно хотелось бы не только говорить с тобой о сексе, но и заниматься им.       – Пни меня, когда действие этой великолепной херни закончится, ладно? – Намджун окончательно сдается. – Без понятия, что это, но накрыло меня, кажется, качественно.       – Юнги был прав, нельзя вот так про секс с наскоку, – смеется Чимин, протягивая ему стакан с водой. – Но мы два месяца наворачивали вокруг тебя круги, это было сложно не заметить.       – Единственное, что я заметил – вам охуенно хорошо вместе, а я не привык лазить в чужие отношения с членом наперевес, – ворчит Намджун, глотая воду и силясь осмыслить происходящее как-нибудь так, чтобы оно не делало больно его многострадальному мозгу. Получается плохо.       – Отношения могут подразумевать куда больше, чем двух участников, – Чимин смотрит на него бесконечно ласково, с той нежностью, внезапно понимает Намджун, которая всегда есть в его взгляде, направленном на Юнги. – Я думаю, Юнги удастся объяснить лучше, я не слишком хорош в пояснениях и чаще руководствуюсь чувствами и желаниями. Я чувствую к тебе сильный интерес, Намджун-а, симпатию, любопытство, и желание не только узнать тебя ближе и затащить в постель, но и попытаться сочинить из этого что-нибудь более серьезное. Подумай эту мысль, ладно.       Намджун не уверен, что он ещё способен думать, но он старается. Старается, пока Юнги продолжает свое выступление, чуть более спокойно, да, но это не меняет сильного ощущения его присутствия рядом, которое невозможно не заметить. Лицо Юнги отображается на двух десятках мониторов по всему залу, а это на двадцать пар пронизывающих глаз больше, чем Намджун может вынести. Он старается, когда Юнги трижды выходит на поклон и парой коротких фраз поздравляет клуб с Днем рождения. Его голос сел и вибрирует в грудной клетке, резонируя через динамики колонок с внутренностями Намджуна, которые, кажется, безнадежно и намертво завязались в узел. Старается, когда искрящийся синий огонь гаснет, вновь вспыхивают прожектора, ослепляя на несколько мгновений, и человек в диджейской будке, чьего лица не видно в тени, начинает играть сет. Голубые отблески его голографических очков пляшут по стенам в такт кивкам головы.       И даже когда Чимин снова берет его за руку, в этот раз – аккуратно, почти настороженно, – Намджун всё ещё старается. Обдумать. Осмыслить. Понять.       Поверить.       – Нам нужно поговорить в любом случае, – Чимин смотрит на него спокойно, хоть и немного неуверенно. – Никто не собирается тебя ни к чему принуждать, мне не нравится, что ты выглядишь так, будто мы собрались тебя изнасиловать, Намджун-а.       – Что? О, нет, нет, дело вообще не в этом, – Намджун смотрит в ответ совершенно беспомощно. Видимо, надумать что-то толковое ему таки не удалось. Ну и хрен с ним. – Я просто…растерян? Всё слишком неожиданно, и я понятия не имею, как себя вести.       – Ничего, – от его слов Чимин, кажется, немного расслабляется. – Идём к Юнги, он действительно объясняет куда лучше, чем я.       Допустим, это простой факт, осмыслить который Намджун вполне способен. Юнги объясняет лучше. Потому они идут к Юнги. Логично.       Юнги, правда, не производит впечатление человека, который хоть что-то сейчас способен объяснить не только Намджуну, а вообще кому угодно. У него влажные волосы, диковатый взгляд и юркий язык, которым Юнги облизывает пересохшие губы, когда они заходят в гримерку. От него по-прежнему, хоть и уже едва уловимо, фонит силой, из-за чего хочется убраться подальше и подойти ближе одновременно.       Чимин отбитый малый, он подходит впритык, целует Юнги в кончик носа и стаскивает с него мониторы, болтающиеся в вороте футболки.       – Устал? – спрашивает, заведя руки ему за спину, чтобы снять с пояса блок питания и выпутать Юнги из остатков проводов.       – Как собака, – соглашается Юнги низко и хрипло и роняет голову на плечо Чимина, темные пряди волос занавешивают его лицо. – Хочу домой и спать сутки.       – Скоро поедем. Только отсалютуем Хосоку и Сонгу, и объясним всё Намджуну. А то я, кажется, слегка запорол дело.       – Ты всё таки полез напролом, да? – уточняет Юнги с каким-то вселенским смирением в голосе, и Намджуну, почему-то, хочется плакать. Он потом разберется, почему, если вообще вспомнит об этом. – Я же предупреждал, Чимини.       – Прости, я бываю идиотом, – покаянно сообщает Чимин, вытряхивая Юнги из промокшей футболки и протягивая ему сухую. – Именно поэтому мне нужен ты, чтобы уравновешивать мой идиотизм.       Намджун всё ещё плохо понимает, что чувствует, будучи вот так безжалостно заброшенным в чужой, уютный мирок, полный личных вещей, куда более ценных и интимных, чем секс. То, как Юнги доверяет Чимину. То, как Чимин открыт перед Юнги. То, как они общаются друг с другом, – словами, касаниями, жестами, – понимая и принимая. И если у него есть хотя бы маленький, самый крошечный шанс, чтобы и к нему, и с ним они были вот такими…       – Намджун-а, прости его, пожалуйста, – натянув футболку, говорит Юнги и устало опускается на край гримерного столика, случайно включив на развернувшемся экране обучающее видео о том, как правильно наносить макияж, если у вас глаза размещены вертикально. Чимин тянется выключить экран, а заодно и слепящие лампочки вокруг зеркала. – И меня прости тоже, надо было сразу всё объяснить, но я решил перестраховаться.       – В каком смысле? – не понимает Намджун.       Он вроде не похож на маньяка какого или психованного абьюзера, максимум потянет на городского сумасшедшего, и то с трудом.       – В том, что ты нравился мне задолго до того, как переступил порог моей студии, – со вздохом поясняет Юнги, и Чимин берет его за руку. – Рэп Монстр, это ведь твой псевдоним? На слуху в рэперской тусовке. Так что “пишу рэп время от времени” – серьезное преуменьшение твоих заслуг.       – Но откуда?... Как ты узнал, что я и Рэп Монстр – один человек?       – Ты оставил в анкете на моем сайте не официальный, а личный почтовый адрес, – розовые губы Юнги изгибаются в знакомой, робкой улыбке. – rap_monster_6792@.com, этот же адрес привязан к твоему аккаунту на СаундКлауд, а 6792 – номер аккаунта. Я сначала не поверил и полез перепроверить, но всё совпало. Я слушаю твою музыку с тех пор, как ты начал её публиковать. Мой неофициальный никнейм, под которым я серфлю на сайте – Gloss.       И ладно, Намджун серьезно уже не способен как-то эмоционально реагировать на очередное откровение. Но Gloss – юзер, с которым они уже добрых лет девять периодически разводят под треками Намджуна простыни обсуждений на философские и не очень темы.       – Когда я понял, кто именно записался ко мне на сеанс, я сказал об этом Чимину, а Чимин ответил…       – Что нечего заниматься глупостями, потому что ваши треды на этом доисторическом сайте выглядят как острая потребность снять, наконец, комнату, – закатывает глаза Чимин. – Дословно.       – Именно так, – Юнги вновь едва заметно улыбается. – И что он тоже хочет увидеть легендарного Рэп Монстра, в которого я так безнадежно и прочно влип.       – Серьезно, вы переписываетесь дольше, чем мы с Юнги знакомы, и ни разу не подумали о том, чтобы встретиться?       – Не подумали, – Юнги пожимает плечами и Намджун кивает, тут добавить нечего, все иногда тормозят. Иногда – просто эпически, как в их случае. – В общем, можно сказать, что проверку Чимина ты не то, что прошел, а пролетел на сверхзвуковой, он сообщил мне об этом, как только за тобой закрылась дверь после сеанса. Дальше рассказывать особо нечего – мы явно выбрали не самую успешную тактику по соблазнению.       – Да нет, тактика вполне себе рабочая, – фыркает Намджун, понимая, в какую идиотскую ситуацию все они вляпались из-за ряда совершенно невероятных совпадений. Чонгуку расскажи – не поверит, хотя Чонгук видел и такое, во что до сих пор не верит Намджун. – Просто мои моральные устои несколько устаревшие, как, в целом, и большая часть всего, что меня окружает. Я люблю всякое старье.       – У тебя просто хороший вкус, уникальный стиль и собственный взгляд на вещи, – мягко поправляет Чимин, и Намджун вдруг чувствует, будто его по плечу погладили ласковой рукой. Становится тепло. – И есть принципы, что мы с Юнги в людях очень ценим. И если твои принципы не противоречат идее отношений втроем, мы будем очень рады попробовать.       – Кажется, не противоречат. Не уверен. У меня отношений втроем никогда не было, – честно признается Намджун.       – Ты нравишься нам обоим, мы обсудили это между собой и оба хотим с тобой встречаться, – уточняет Юнги. – Никаких секретов, и если кто-то из нас нравится тебе больше, то лучше скажи об этом сразу.       – Я наоборот, пытался определить, кто нравится мне меньше. Безуспешно, к слову.       – Тогда, ты не против? – Чимин склоняет голову набок, слегка напоминая Намджуну этим жестом его попугаев, и губы сами растягиваются в улыбке.       – Совершенно не против. Правда, повторюсь, опыта у меня никакого, так что я без понятия, как оно будет работать.       – Раньше ведь работало, – говорит Чимин и тоже улыбается. – Дальше можно попробовать так же, только с чуть большим количеством тактильного контакта. Я люблю обнимашки, и целоваться люблю, и Юнги любит, но только с близкими. А там посмотрим, как пойдет, сориентируемся по ходу дела.       И это тоже звучит очень логично.       – Иди сюда, – Юнги протягивает к нему руку, ту, что не занята ладонью Чимина. – Ты всё ещё выглядишь, как не в своей тарелке. Может, объятия как-то исправят ситуацию.       Намджун догадывается, что исправят ещё до того, как обещанные объятия случаются. А потом, – когда Юнги прижимается к нему с одной стороны, а Чимин – с другой, сплетаясь руками на его талии, и Намджун оборачивает свои руки вокруг них, и их дыхание согревает его, и он чувствует их тепло, и тонкий, отдающий лавандой запах Чимина, и чуть влажный, древесно-цитрусовый – Юнги, – Намджун уже знает наверняка.       Объятия всё исправляют. По крайней мере, в этот вечер – совершенно точно.

***

      Магазин утром встречает его неизменным хором драматичных страдальцев и нежно любимых вымогателей-шантажистов, стоит только колокольчику над дверью издать первые ноты перезвона.       – Я думал, ты никогда не явишься и мы все засохнем тут, в кромешном мраке.       – Попугаи меня нервируют, серьезно, Наму. Я так все листья сброшу.       – Ужасная, ужасная смерть.       – Выбрось ты этого нытика, ну сколько можно?       – Полей меня, пожалуйста, а? Я не хочу умирать.       Намджун привычно шикает на нетерпеливых, вредных питомцев, включает свет, паркует в углу велосипед, отворачивает вентиль подачи воды, берется за лейки, слушает нестройный галдеж разбуженных паракитов.       – Ты выглядишь бессовестно влюбленным, Наму, – негромко говорит ему монстера. Та, что живет в магазине дольше остальных, и научилась различать его эмоции по ритму дыхания и звуку шагов лучше самого Намджуна.       – Возможно, так и есть, – признается Намджун, наклоняя над её горшком лейку.       – Что ж, я рада, – удовлетворенно вздыхает монстера и её анимированное личико складывается в кавайную кошачью мордочку.       Намджун только заканчивает с поливом, как колокольчик на двери звякает, заставив его отложить шланг на разумном расстоянии от корней нагейи и оставить его там, медленно увлажнять почву тонкой струйкой воды. Технически – магазин всё ещё закрыт, просто Намджун никогда действительно не закрывает входную дверь, потому что никто не бродит по Торговой аллее в такую рань и, тем более, не забредает в цветочный.       Штора, похожая на гигантские полосы плоской стеклянной лапши, издает привычный, забавный звук, выпуская Намджуна в основной зал.       На пороге стоят Чимин и Юнги, немного сонные, но вполне реальные и кошмарно уютные. Вчера они разошлись по домам довольно поздно, и все выглядят слегка помятыми, но никого из них это не портит так, чтобы всерьёз.       У Юнги, уложившего подбородок Чимину на плечо, снова на глазах пушистая челка и уши на наушниках повернуты в разные стороны, улавливая окружающие звуки. Чимин лучится знакомой, почти родной солнечной улыбкой, обе руки у него заняты – бумажным пакетом с выпечкой и картонной подставкой с тремя стаканами кофе.       И, прежде чем каладиум успевает издать хоть писк, Чимин говорит:       – Полей меня?       И улыбается.