Не святые

И вот не прошло и двух месяцев жизни в доме у Грейвса, а я уже смирилась с тем, что я дура. Потому что я окончательно и бесповоротно влюбилась в него. Да, даже моей глупости хватило на то, чтобы это признать. С того вечера после визита Варгасов он больше не заговаривал со мной на тему любви. И наверное это только плюс ему. Все же он держал слово, ни к чему меня не принуждал, давал время разобраться в себе и побороть внутренних демонов. Но блин, вот я разобралась. Приняла то, что я его хочу. И что теперь делать? Подойти и сказать: "Привет, Фил. Я тебя люблю. Трахни меня, пожалуйста." Да я распущусь на ниточки и свяжусь в коврик, прежде чем дойду до его комнаты. Не знаю, что делать. Между нами конечно нет никакой неловкости, мне все так же просто с ним разговаривать, и я чувствую, будто моя душа расцветает, когда он рядом. Все эти случайные прикосновения, его взгляды, тепло его голоса, от которого я теряю голову. Все это больше и больше погружает меня в омут по имени Филлип Грейвс. Но проблема в том, что этого мне мало. Хочу его поцелуев. Хочу ласк. Хочу его в своей постели. И не знаю, как его туда затащить. Внутренние терзания и мучения мне помогает прервать только то, что позвонил Алехандро. И сказал, что Эмми родила. Все прошло отлично, роды были легкими, и с ней, и с малышом все в порядке. И я настолько счастлива, что могу на время забыть обо всем остальном. Сбегаю вниз по лестнице, потому что эмоций внутри меня настолько много, что если не поделюсь с кем-нибудь, то точно лопну, как воздушный шарик от чрезмерного натяжения. Вот честно, встретила бы сейчас Фила, расцеловала бы не задумываясь, и будь что будет. Встречаю, как ни странно, Кенига. И эту громадину я конечно бы и в крайне пьяном виде целовать не полезла. Боязно. Но даже скептический взгляд ярко-голубых глаз не останавливает меня от того, чтобы попрыгать вокруг него, как сумасшедшая, напевая Feels So Good Стивена Тайлера. — Ты очень странная, kleine Maus (маленькая мышка), ты знаешь это? — в голосе здоровяка явно читается желание отвезти меня на обследование к доктору. — Да ну тебя, — отмахиваюсь, запыхавшись и останавливаясь перед ним. — Вот ты знаешь, Кениг, какой сегодня день? — День когда больных выпустили из психушки? — Дурачок... — на моем лице расплывается довольная улыбка, и невыносимый австриец закатывает глаза. — Сегодня день, когда родился мой самый любимый, самый прекрасный, самый лучший в мире крестник. Кениг молчит секунду, глядя на меня, а потом весело хмыкает. — Варгас? — Да! — Ну поздравляю. — смеется, потирая рукой затылок, накрытый как всегда черной тряпкой. — А то я подумал, что у тебя обострение. — Ой, заткнись. — продолжаю улыбаться, потому что я слишком рада сейчас, чтобы раздражаться на его подколки. — А ты где был? Замечаю на его черной футболке следы пыли и выглядываю из-за мощного плеча, обозревая дверь под лестницей, из которой он явно и вышел перед нашей встречей. Честно видела ее раньше, но не обращала внимания. А сейчас любопытно. Она массивная, дубовая, с железными петлями и смотрится загадочно. А вдруг там у них склад оружия? Или тайная лаборатория? Кениг фыркает, поглядывая на меня изучающе с высоты своих двух с лишним метров. — Холли, я с тебя не могу. Ты сейчас смотришь на меня, как на гангстера, который прячет в подвале танк. — У вас танк в подвале? — мои глаза округляются, и он смеется. — Ага, даже два. Там винный погреб. — Да ладно? Идем. — решительно обхожу его, направляясь к двери. — Тебе бара мало? Не останавливает меня все же, и я дергаю ручку, обозревая лестницу, уходящую вниз, и пробирающий дрожью полумрак. — Не будь занудой. Я там уже все видела, там один ром практически. А в винном погребе я еще ни разу не была. Ну пошли, тебе что, жалко? Слышу протяжный вздох за спиной и, удовлетворенно улыбаясь, начинаю спускаться вниз. Кениг идет следом, гремя тяжелыми ботинками по металлическим ступеням и не переставая вздыхать. — Да успокойся ты. — осматриваюсь с жадным восторгом, оглядывая длинные ряды полок, заполненные бутылками разных форм и размеров, лежащими горизонтально на поперечно скрещенных планках. В основном вино. Но вижу и пузатые с коньяком, и опять же ром, целый стеллаж с виски и еще много тех, что не могу сразу идентифицировать. — Отец Грейвса увлекался виноделием. — поясняет Кениг пока я брожу между секциями. — У них даже виноградники раньше были. Потом Филлип их продал. А коллекция осталась. — Кениг... — тяну предвкушающим голосом. — Scheiße... (Пиздец) — Давай напьемся. — Грейвс меня прикончит. — Да успокойся ты. Ничего он тебе не сделает. Слышу мученический стон сзади, когда уже тащу к себе темную бутылку с высоким горлышком. Screaming Eagle 1992. Меня, если честно, подкупает название. Миленькое такое. Интересное. Протягиваю Кенигу. — Открой. — Восемьдесят тысяч за бутылку. А у тебя хороший вкус, splitter. (заноза) — берет вино, уже не споря. Похоже мой австрийский зануда все таки смирился с судьбой. Выкручивает пробку, легко орудуя штопором, который извлекает из шкафчика у двери. — Стаканов нет, чтоб ты знала. — Да какие уж там стаканы. — отмахиваюсь, отнимая напиток и отпивая с горла. — Кениг, мы просто обязаны отпраздновать рождение Лино. И мы это сделаем. Слышу фырканье, переходящее в смех, и хмурюсь, глотая божественную жидкость с нотами фруктов и ягод, разливающуюся сладостью на языке. — Не смейся, — укоряю, передавая ему вино, и он пьет, приподняв край маски, закрывающей лицо, и позволяя мне увидеть крепкую шею и мужественный подбородок, покрытый светлой щетиной. Так и знала, что он блондин! — Очень красивое имя. — Да, да. — соглашается, продолжая посмеиваться. А я достаю с полок ребристую бутылку с надписью Martell Creation Cognac. Кениг, уже не сопротивляясь, открывает. Вкусная штука. Да Грейвс наверняка и не держит у себя дешевого пойла. Не очень люблю коньяк, но этот просто шедеврален. Со вкусом сухофруктов, мармелада и тонкой примесью кедра. Чистое блаженство. Так что наслаждаюсь, пока есть возможность. Тем более с громадиной оказывается интересно напиваться. Пару бутылок, из которых большую часть выпил именно он, и Кениг уже сам выбирает следующую. А потом мы с ним горланим песни, на пару не попадая в ноты. И он пытается научить меня этой дурацкой про пиво на немецком, из которой я запомнила только wir trinken zusammen, nicht allein (мы пьем вместе, не в одиночку). А потом черт меня дергает спросить, какой в Австрии национальный алкоголь, потому что я почему-то думала, что шнапс. На что он смеется и достает бутылку абсента. И мы перемещаемся уже на кухню, поскольку этот горький полынный напиток как минимум нужно разбавлять водой. Грейвс заходит, когда Кениг сосредоточенно льет ледяную воду на кубик сахара, лежащий на ложке сверху бокала с зеленой жидкостью и бормочет что-то про ведьм и фей. И мое лицо сразу же расплывается в глупой улыбке, и я почти мурлычу от приятного тепла, заполняющего мой затуманенный алкоголем организм. — Фил мой... — шепчу, утыкаясь лбом в его плечо, когда вздыхает и подходит, снимая меня со стула и притягивая к груди. — С тобой потом поговорю. — бросает Кенигу и выходит из комнаты, надежно придерживая меня руками за спину и под коленями, пока ерзаю, обнимая его за шею и пытаясь прижаться к нему сильнее. — Und fick ihn. (Да и хуй с ним) — слышу философское сзади и фыркаю, перебирая пальцами светлые волосы на затылке Грейвса. — Ты Кенига не ругай, пожалуйста. Это я виновата. У меня крестник родился. И вообще... Я тебя так люблю, ты бы знал... — шепчу и трусь носом о его шею, вдыхая запах, пьянящий меня больше, чем весь алкоголь, что я сегодня выпила. — Дурочка. — усмехается, поднимаясь по лестнице и занося меня в спальню. — Ага, — соглашаюсь, пока опускает меня на кровать. — Пьяная, влюбленная в тебя по уши дурочка. — Вот именно, что пьяная. — говорит тихо, проходясь нежным касанием по моим щекам. Убирает волосы с шеи, оглаживая ключицы, и я закусываю губу от обжигающе приятной пульсации, что зарождается в моем животе. — Получишь завтра по своей соблазнительной заднице за то, что напилась сама и споила моего бету. — Почему завтра? — выгибаю бровь, когда отстраняется, посмеиваясь. — Ты куда собрался?