***
Последний раз, она слышала этот смех, кажется в 1099 году. До большой трагедии, которая коснулась как их острова, так и их племени. Оспа не щадила никого. Единственный наследник Стоика Обширного, вождя их племени погиб от тяжелой болезни, которую, увы, не в силах был перенести. Болезнь так изуродовала его, что юношу перенесли на корабль в последнее плавание в закрытом гробу. Астрид до сих пор помнила, что была одной из тех, кто пускал подожженную огнем стрелу в корабль, на котором Иккинг Карасик Хэддок III отправился в Вальхаллу. Ей тогда было шестнадцать. Потребовался год, чтобы Олух свыкся с потерей. Поскольку вождь лишился наследника, единственным (и последним из возможных) по линии Стоика, претендентом на трон стал Сморкала — его племянник. Астрид вдруг стали пророчить ему в невесты. Конечно же. Как будто она была мечом или булавой которую можно передать следующему вождю. Но выйти за Сморкалу означало предать Иккинга и любовь к нему. Даже несмотря на то, что они не были обручены и в невесты юному наследнику готовили дочку вождя соседнего племени. К тому моменту, как Сморкалу назвали новым законным наследником, Хезер уже выдали замуж. В семнадцать, мать с отцом собрали ей приданое. К тому моменту все перестало иметь смысл. Астрид, не собиралась оставаться на умирающем острове, где урожаи редели с каждым годом, а с севера наступали враждебные племена. Тем более, последние несколько месяцев в лесу завелся особо хитрый лис или медведь, ворующий овец. Еды, как и людей на Олухе становилось меньше. Её бы никогда не выдали замуж за Иккинга. Восемнадцатилетнего наследника Олуха, будущего вождя Хулиганов. Но раньше, эти мечты помогали ей просыпаться, теперь же, единственный, кто сдерживал её на этом чертовом острове был мертв. Астрид Хофферсон бежала под покровом ночи, пробравшись на торговый корабль Ёхона и вышла в ближайшем порту. Перебираясь с корабля на корабль, она достигла грязного, промозглого побережья Шотландии. Волей богов, там голодную, ищущую себе место под солнцем Астрид, нашла молодая маркиза, высокая, статная женщина, которой как потом оказалось, было больше двухсот лет. Так в жизни Астрид появилась жажда.***
— Ваше Величество, — Астрид делает реверанс перед королем Генрихом и его новой, уже четвертой женой, королевой Анной, они сидят на невысоких креслах перед накрытым столом. — С Рождеством Христовым. — И вас с праздником, герцогиня Астория, — кивает король и девушка отходит от него присаживаясь за свое место. Конечно же, она меняет имя после каждой «смерти». Но отказать себе в привязанности ко своему прежнему, практически древнему имени, не может. Традиционное Рождественское блюдо — жаркое из кабана пахло восхитительно. На королевском столе блюд было в избытке: сыр, хлеб, пудинг, пироги с фруктами, пироги со свининой и специями, тушеное мясо гуся и, конечно же вино. Жаль, конечно, что ничего из этого съесть она не сможет. Придется в очередной раз подолгу резать мясо и прятать в карманах платья пудинг. От абсурдности своих же будущих действий, Астрид хочется закатить глаза. Ей больше четырехсот лет, но приходится ухищряться изображать «здоровый аппетит» перед людьми, которые, вероятнее всего, не переживут этого правителя. Абсурд. Она оказывается между двух других герцогинь, которые учтиво кивают ей и сразу же отворачиваются. При дворе у неё нет друзей и тем более, покровителей. Что ж, ей не впервые завоевывать королевский двор. Правда, в этот раз стоит управиться быстрее, возвращаться в деревню или уезжать очередной раз в Ирландию Астрид не хочется. — Ваше Величество, польщен честью быть с вами в этот праздничный вечер, — и снова этот голос. Она слышит его даже сквозь шум праздничного застолья. Астрид замирает, но только на мгновение, не веря самой себе. Потом, не сдержав любопытства, резко поворачивается, совсем забыв о сложной прическе и пару светлых локонов выбиваются, падая на глаза. Перед королем, спиной к сидящей за столом знати, стоит юноша. В черном с золотыми вставками дублете и кожаном джеркине, у верхней одежды был высокий воротник, сделанный, видимо совсем недавно, под влиянием зарождающейся моды среди графов и герцогов. — Достопочтенный рыцарь королевской короны, я счастлив, что вы присоединились к празднику несмотря на то, что только-только прибыли в город. В зале мгновенно наступает тишина. Все взоры обращаются на короля и на юношу стоящего перед ним. Рыцарь без графского или баронского титула среди знатных дворян? Что ж, это событие породит много сплетен в ближайшие дни. — Как я мог отказать своему королю? — в тишине зала, юноша не смущаясь отвешивает еще один поклон. Когда он поворачивается, Астрид от удивления впивается пальцами в плотную ткань юбок праздничного платья. Если бы её сердце могло ещё биться, то в эту секунду оно бы замерло. Иккинг. Спустя столько столетий видеть знакомые черты лица было так странно и непривычно. «Это не он!» — тут же одергивает себя она и отворачивается, уставившись в пустую тарелку, на которой была изображена сцена собачьей охоты на кроликов, — «это не он, не он, не он!» — Достопочтенные господа и дамы, — громкий голос Генриха заставляет всех вздрогнуть и повернуться к нему, — позвольте представить вам сэра Ирвинга Куртене II, будущего графа Девона и нынешнего рыцаря короны, только вернувшегося из военного похода. Сэр Ирвинг может только сейчас присоединиться ко двору, потому что до этого, смело и самоотверженно отдавал себя возвращению Святой Земли. Прошу, присаживайтесь рядом с сэром Вулси. Великие боги. Астрид осознает, что Маркиз Вулси сидит как раз напротив неё. Она сглатывает, стараясь призвать на помощь все самообладание, которое у неё выработалось за последние столетия. — Дамы, — кивает этот юноша, когда слуга отодвигает для него стул, — господа. Ирвинг улыбается, широко и по-настоящему. Так, как никто не улыбается в этом затхлом, пропитанном смрадом потных тел и ненависти друг к другу, месте. На его бледном, намного бледнее, чем Астрид помнила, лице, ярко выделяются веснушки. Очаровательные веснушки, рассыпанные словно звезды на предрассветном небе. — Прежде чем мы приступим к трапезе, епископ прочтет молитву, — провозглашает король и все сидящие за столом разом, как будто по команде, склоняют головы. Астрид не боится за свою давно потерянную в холодах душу, поэтому когда первые слова «отче наш» зависают в воздухе, она не сдерживается и поднимает взгляд, надеясь, что сможет получше рассмотреть прибывшего на этот ужин рыцаря. Но как только она поднимает взгляд, то сразу же натыкается на теплые, зеленые глаза смотрящие на неё в ответ. Первый раз за последние века она — могущественное существо — чувствует себя пристыжённой девицей. Проклятье.***
Астрид затылком ощущает его взгляд на протяжении всей Рождественской пьесы. И хоть, она видела уже сотни таких пьес, под разную музыку и с разными актерами. Но сегодняшняя, кажется ей особенно интересной. И юный господин, сидящий где-то на задних рядах, точно не причина такого интереса. Может, в ней просто проснулось благочестие? — Встань, возьми Младенца и Матерь Его и беги в Египет, и будь там, доколе не скажу тебе, ибо Ирод хочет искать Младенца, чтобы погубить Его. На деревянном помосте, принесенным и поставленным в главном зале специально для этого действа, священнослужители разыгрывают одну из библейских сцен. Крики убиваемых Иродом младенцев звучат не очень правдоподобно, но достаточно громко для того, чтобы заглушить мысли герцогини. И за это, она была очень благодарна молодому священнику, стоящему чуть-чуть за сценой. Графиня Астория, как и подобает её статусу, сидит почти в первом ряду, чуть дальше короля, рядом с еще одной вдовствующей графиней. От этой старой женщиной исходит чудовищный запах свинины. Казалось, все сегодняшние обстоятельства объединились, чтобы Астрид думала о чем угодно, лишь бы не о юном, так сильно напоминающим её Иккинга, рыцаре. — Глас в Раме слышен, плач и рыдание и вопль великий; Рахиль плачет о детях своих и не хочет утешиться, ибо их нет, — строгим голосом говорит священник, стоящий в ближнем углу сцены. Неприятный, удушающий запах становится ярче. То ли из-за красочно описываемых смертей, то ли из-за спрятанных в карманах этого тяжелого шелкового платья вдовы пирогов, но Астрид начинает чувствовать голод. Она касается пока ещё тупых клыков, кончиком языка. Священник на сцене изображающий женщину, оплакивающую своего ребенка, трясет тряпичную куклу, испачканную в крови какого-то животного. Мерзость. Вкусы у этих англичан местами заставляли усомниться Астрид в их благоразумии. Она старается сконцентрироваться на своем дыхании, а не на мыслях о свежей крови. Горячая волна, будоражащая самые темные стороны её существа начинает подниматься по пищеводу. — Что-то мне дурно, — задыхающимся голосом говорит она старой герцогине, когда на сцену выносят очередного «младенца», — выйду на свежий воздух. — Я тоже не люблю эти сцены, — хмыкает женщина и приподнимает немного юбки, давая Астрид выйти, — зато как легко молится о покаянии после них, верно?***
На улице наверняка было не так душно, как в зале полном дворян и священников, изображающих из себя актеров театра. Но Астрид не замечает разницы. Но то, что здесь намного тише и уедененнее она все же чувствует. Тяжело вздохнув, она устремляет свой взгляд сквозь двор покрытый мягким покрывалом. Деревья, лавочки, каменные дорожки и кусты с торчащими голыми ветками, все это покрыто белизной. Свет полумесяца на небе заставляет снег искриться и переливаться холодными алмазами. — Ваша светлость? — слышится до боли знакомый голос, — герцогиня Астория вы здесь? Его ещё только не хватало. Астрид понимает, что увидеть кого-то, так сильно похожего на Иккинга — вроде подарка судьбы для неё. Но острое, режущее сердце напоминание, что это всего лишь сэр Ирвинг Куртен, вызывает волну раздражения и тошноты. Обычно, она хорошо умела сдерживать свои эмоции, но после сегодняшнего представления и неожиданно проснувшийся жажды, Астрид хочется свернуть кому-нибудь, желательно живому, шею. Он появляется из-за угла со своей глупой, сшитой по последней моде, меховой накидкой. Девушка встречается с ним глазами и тут же теряет половину своего самообладания. Дьявол, этот щенячий взгляд больших зеленых глаз, заставляет Астрид на мгновение, почти поверить, что это её Иккинг. — Сэр…? — она делает паузу, грубо намекая юноше, что не потрудилась запомнить его имя. — Сэр Ирвинг, — просто отвечает он и наклоняет голову, как того требует обычай. — Сэр Ирвинг, — холодным словно сталь, голосом произносит герцогиня, — я не нуждаюсь в ни в вашей, ни в чьей либо ещё компании. — Понимаю, — улыбается юноша и его кривоватая улыбка перемещает Астрид на Олух, туда где дуют северные ветра, а воздух пропитан запахом соли, эля и можжевельника, — я только хотел предложить вам свой плащ. Вы так быстро покинули зал, я подумал, что вам могло стать дурно. Там же так душно. Поэтому вот, что бы вам не замерзнуть. И тут, Астрид отмечает странную, незаметную человеческому глазу деталь: Ирвинг не пахнет. Совсем. Но это невозможно. — Мне не холодно, — почти не слышно произносит она и делает шаг назад, незаметно втягивая носом воздух. Действительно. Нет ни запаха горячей крови, ни кожи, ни пота. Но если этот юноша не пахнет, может ли быть что он… — Как это? — в его глазах горят искорки, — такая холодина. Никакой хозяин даже скотину в такой мороз не выгонит из хлева. А вам не холодно? Все что он говорит, девушка пропускает мимо ушей. Она всматривается, выискивая детали, доказательства того, что он — не человек. Он замечает её пристальный взгляд. — Вы в порядке? — Да-да, — герцогиня старается сказать это как можно беспечнее, даже выдавливает из себя улыбку. Ирвинг ловит её взгляд. И снова, Астрид чувствует себя так, словно её перенесли в прошлое. Словно этих столетий не было и они вдвоем на Олухе, стоят посреди метели, а за их спинами Большой зал, где десятки пьяных викингов отмечают Сноглтогг. — Ты… — он отсекается и делает большой шаг ближе, нарушая все правила этикета и практически вжимая девушку в каменную стену, — я… — Сэр, Ирвинг, что вы себе позволяете? — Астрид наконец находит в себе слова для протеста. Этот фантом прошлого так близко, что у девушки вдруг теряются все возражения и последнее слово она произносит почти шепотом. Опускает взгляд на бледные губы, и тут замечает шрам. Резко поднимает глаза. — Я знаю, что это вопиющее нарушение всех сумасбродных правил придуманных этими англичанами и вы, возможно в следующее мгновение наградите меня пощечиной и будете правы, но… — его взгляд смягчается, — вы так напоминаете мне мою даму сердца. Эти слова вдруг приводят Астрид в чувства и она с силой отталкивает от себя этого юношу. Внутри поднимается волна раздражения и разочарования. — Да как вы, посмели?! — её голос становится властным, а силы скрытые в темной части того, что когда-то называлось душой, вырываются наружу. Астрид отталкивает от себя Ирвинга сильнее, чем следовало бы хрупкой герцогине, но недостаточно сильно для вампира живущего почти пол тысячелетия. Ничего не происходит. Юноша перед ней так и остается стоять. Он не сдвинулся ни на дюйм. А означать это может только одно. — Великая Хель! — восклицает он на языке, который она не слышала так давно, что казалось, уже забыла, — я знал, что это ты, Астрид! Я знал! Ты — графиня Астория? Что за абсурдное имя? Он громко смеется, запрокинув голову. — Иккинг? Он откидывает плащ, и наконец, прижимает её к себе. Астрид кажется, что она чувствует тепло его тела между одеждами, её собственное тело все еще помнит то, как ощущались много сотен лет назад их прикосновения между мехами. Иккинг ничего не отвечает, только обхватывает лицо девушки руками и прижимается к её холодным губам, выбивая у Астрид из легких весь дух. От их поцелуев у неё кружится голова. Астрид привстает на цыпочки, прижимаясь к Иккингу ближе, самозабвенно целует, чувствуя несуществующее между ними тепло. Она дрожит, когда его язык касается её языка. Пальцы Астрид сжимают ткани его одежд, так сильно, как будто если она ослабит хватку, то Иккинг, вместе с проклятой одеждой растворится в воздухе. По бледной щеке, незаметно для неё самой стекает одинокая слеза. Впервые за четыреста лет ей становится тепло.