_____
Это была предпоследняя миссия перед запланированной чередой отпусков. Их цель — Киран Окли, завербованный террористами средний сын канадского посла, по информации Ласвелл укрывался среди холмов вместе с сирийскими боевиками, планирующими теракт в Рокфеллер-центре. Сирийцев из шестёрок требовалось уничтожить, сына — арестовать, но оставить в живых, попытавшись не развязать международный конфликт, главаря группировки, некого Салима Халеда, захватить с целью дальнейшего допроса, при сопротивлении — убить. Задание шло по плану. Сэндман и Фрост из Дельты заняли снайперские позиции на горе, доложившись Прайсу о готовности, и открыли огонь по охране базы. Браво — Прайс, Гоуст, Газ и Роуч под прикрытием АС-130 пробились на задний двор, уничтожив оставшихся противников, и приступили к штурму базы. Гоуст шёл первым, следуя ориентировке на главный офис, Прайс держал связь с командованием, Газ и Роуч — зачищали боковые комнаты. Но добравшись до места предполагаемого местонахождения цели, Гоуст увидел лишь пустоту. Потянувшись к гарнитуре, он нажал на кнопку связи. — Сто сорок первый прибыл к цели. Здесь нет признаков Окли и Халеда, повторяю, нет признаков Окли и Халеда. Что-то в этой комнате казалось Гоусту странным. Было очевидно, что уходили в спешке — стулья вокруг круглого стола, покрытого ворохом бумаг, стояли как попало, как будто у людей, вскочивших с места, не было времени задвинуть их под столешницу. На тумбе у противоположной стены стояла кофеварка, на самом столе — кружки из-под кофе и тарелка с недоеденными сэндвичами. Но хлеб на сэндвичах уже подсох, сыр потёк на дневной жаре и застыл блестящими масляными квадратами, кофе из кружек затянулся плёнкой и начал испаряться, оставив поверху грязно-коричневые ободки. Не было похоже, что отсюда ушли всего несколько минут назад незадолго до штурма — офис пустовал уже по меньшей мере двенадцать часов. — Вас понял, сто сорок первый. Соберите всё, что есть. Если целей нет в здании — выясните, куда они направляются. — Гоуст — Браво-шесть. Прайс, тебе стоит это увидеть. — Принято, Гоуст. У нас всё чисто, идём к тебе. На пробковой доске на дальней стене от входа на четырех кнопках странно топорщившись висела карта Нью-Йорка с обведённым красным Рокфеллер-центром. Гоуст подошёл ближе, сдирая её с доски и открывая прятавшуюся под ней информацию — планы наступлений, отмеченные на картах поменьше, фото внутренней планировки центра, и главное — собственное лицо в маске на фотографии в углу. И лица Прайса, и Роуча, и Газа, и парней из отряда «Дельта» — штурм ждали, и знали, что придут именно они. — Прайс, где ты? Что-то здесь не так — у них тут наши фото и информация обо всём 141. Позади скрипнула дверь; Гоуст развернулся, поднимая винтовку, и столкнулся с Прайсом с непривычно серьёзным лицом, несмотря на идиотские бакенбарды. Он опустил оружие и развернулся, показывая на доску. — Видишь? Прайс сильнее нахмурился и сделал пару шагов назад, не убирая руки с магнума. — Мне тоже кажется, что это ловушка. В комнатах, которые зачищали Роуч с Газом, почти не было людей — слишком мало охраны для такого крупного дела, и после зачистки двора мы практически ни с кем не встретились. Роуч вышел обратно в коридор, доложив, что собирается обыскать остальные комнаты в поисках информации, которая бы им пригодилась, а Газ, обыскав все шкафы и тумбу на предмет неожиданностей и доложив, что всё чисто, запрыгнул на стол, достав из кармана тряпку, и принялся стирать с ножа кровь. Через мгновение вся краска схлынула с его лица и он медленно спустился, снова становясь на ноги. — Какого… — он опустился на колени, заглядывая под столешницу. — Здесь бомба! Уходим отсюда! — Очистить здание, всем очистить здание! — Гоуст увидел, как мгновенно разворачивается перед ним Прайс, крича в гарнитуру, и успел подумать только, что вряд ли успеет уйти от взрыва, учитывая, что он находился дальше всех от выхода, и одним сильным толчком между лопаток сумел оттолкнуть Прайса к дверному проёму, прежде чем грудь горячо обожгло, его подбросило и ударило о стену, а потом всё потемнело._____
— Мистер Райли… — Лейтенант. — Лейтенант Райли, то, что вы смогли дышать самостоятельно до прибытия в госпиталь, уже чудо. У вас передние двусторонние флотирующие переломы — третье и четвертое рёбра с обеих сторон потеряли связь с позвоночником и сместились, вызвав травматический гемоторакс и обширный ушиб лёгкого. Возможно, с деформацией грудной клетки мы могли бы справиться без последствий, но в сочетании с переломом ключицы незакреплённые участки рёбер сместились на четыре целых два десятых сантиметра. В вашей грудной клетке сейчас четыре восьмимиллиметровых компрессионных пластины, и, боюсь, даже после их удаления тяжёлые нагрузки будут вам противопоказаны, что делает возвращение к службе невозможным. Мне очень жаль. Гоуст отвёл взгляд от молодого коренастого врача с веснушчатым лицом и едва удержался, чтобы не почесать шрам на подбородке. Без маски он чувствовал себя голым, но канюли в носу делали попытки натянуть хотя бы бумажную медицинскую маску бессмысленными. Самое большее, чего смог добиться ради него Прайс, пока Гоуст приходил в себя в реанимации после операции, — это одноместная палата и запрет медицинским сотрудникам, которых не отобрал и не инструктировал предварительно сам Прайс, заходить в неё. Это избавило от жалостливых взглядов, когда врач, медсестра и медбрат, дежурившие посменно, приходили в палату, чтобы сменить капельницу, но конкретно этот врач, доктор Стоун, в любом случае предпочитал не смотреть Гоусту в лицо, вместо этого пялясь куда-то чуть выше его плеча, и это порядком раздражало, хотя не видеть жалость или отвращение в его глазах и было облегчением. — …тическая пневмония, так что я не рекомендую вам покидать больницу до полного излечения, как вы того, несомненно, желаете, — Гоуст снова повернулся к нему, и доктор Стоун мгновенно отвёл взгляд. Гоуст хмыкнул. — Я понял. Когда я могу уйти отсюда? — Я же сказал… — Гоуст продолжал сверлить его немигающим взглядом, и он осёкся. — Я рекомендую дождаться полного сращения всех переломов и пройти реабилитацию, что займёт около двух месяцев, если вы пожелаете проходить реабилитацию в нашей клинике, но, конечно, мы можем выписать вас уже через двенадцать-четырнадцать дней, когда заживут швы и мы сможем исключить возможность их инфицирования. Но должен предупредить, что в первые недели вам всё равно будет требоваться помощь для всех ежедневных дел, и без присмотра врача и при нарушении постельного режима будет высока вероятность таких осложнений, как боль в межрёберном пространстве, лёгочная недостаточность, кашель с кровянистой мокротой и даже возможно развитие ателектаза, если вы не будете достаточно осторожны… — Я выбираю второй вариант._____
И так он оказался здесь. После недель в больнице, реабилитации, повторной операции, чтобы удалить пластины, и множества споров с Прайсом, требующим, чтобы он начал ходить к психотерапевту, назначенному командованием, Гоуст оказался на соседнем сидении от Газа, направляясь в аэропорт. Это был подарок от всего Браво, который Кэп, как раз избавившийся от массивного гипса на сломанной правой руке, шлёпнул на стол во время последней вылазки в бар, куда Гоуст соглашался приходить с частотой «одно согласие на пять отказов». Остальные уже разошлись, дав возможность выдохнуть и слегка расслабиться — беседа не клеилась, и даже извечные байки Газа и Роуча о миссиях утихали, когда Гоуст никак на них не реагировал (а он и до выхода на пенсию не был активным участником разговоров), и было невыносимо слушать повисающую неловкую тишину, когда то один, то другой начинали чувствовать себя виноватыми, рассказывая о том, к чему Гоуст уже никогда не сможет вернуться. Прайс продолжал сверлить его взглядом с места напротив, а, когда все разошлись и Гоуст поднялся, бросив на стол пару купюр и собираясь вернуться обратно в квартиру, которую командование сняло ему на время реабилитации, он встал, толкая через стол заламинированный прямоугольник. — Я прошу тебя, воспользуйся билетом, — когда Гоуст не сделал ни единой попытки, чтобы взять его, Прайс вздохнул, и, обойдя вокруг стола, положил руку ему на плечо. — Саймон. Пожалуйста. Я за тебя волнуюсь. Я знаю, что ты привык справляться со всем сам, и не собираюсь навязываться тебе. Но я вижу, что ты устал, — явно заметив, как Гоуст нахмурился под маской, он торопливо продолжил, — и это нормально, учитывая всё, через что ты прошёл. И раз ты отказываешься от терапевта — хотя бы съезди в отпуск. Нас с Газом официально допустили к службе после ранений, и через двое суток нас перебрасывают в часть на Востоке. Я беспокоюсь, что, если мы с парнями не будем вытаскивать тебя из дома, ты не будешь выходить вообще. Может, дело было в том, что было проще согласиться, тем более, что последней точкой в билете, который Гоуст всё же взял, была Британия, куда он и так собирался вернуться, а может, то, что Прайс впервые за долгое время назвал его по имени, отбросив остроты и шутливый тон, но вот, две недели спустя, Гоуст поднимался по трапу самолёта, спешно попрощавшись с Газом. Тот явно намеревался обнять его на прощание, но в итоге, поймав убийственный взгляд, ограничился неловким похлопыванием по плечу. Гоуст снял с плеча сумку, убирая её на полку над сиденьем, и поправил маску — чёрную с рисунком челюсти из костей как на родной балаклаве, — одну из набора в подарок на прошлое Рождество от Роуча, который явно планировал его как шутку, но которым Гоуст теперь вынужден был пользоваться, потеряв возможность носить пластиковую маску на все лицо. Он устроился в кресле, вытянув ноги, и, поморщившись, потёр ноющие рёбра. В иллюминаторе видно было, как рабочие, с такой высоты кажущиеся размером с собаку, ходили туда-сюда по стоянке аэродрома, заканчивая последние приготовления ко взлёту. Может, если повезёт, удастся проспать большую часть полёта._____