Некоторое время до…
Эти мерзкие, острые и, самое главное, грязные дверные ручки никогда Джейс не нравились. Привычка открывать их левой рукой для нее, правши, стала спасением. Нет, первый блин всегда комом. Рука заживала долго, лишая возможности даже ложку держать нормально. Сейчас, обжигая кожу спиртом, предварительно залив его в себя (для смелости!), девушка проклинала не только злосчастные ручки, но и весь этот чертов дом. Рана, безостановочно сочащаяся гноем, мешала жить. Нет, не потому что Джейс была брезгливой, а из-за адской боли, сводящей с ума. И вот момент истины настал. *** Скальпель, стащенный у Джима, (вообще, она не из скромных, и прихватила с собой целую «аптечку»: бинт, какую-то мазь, назначение которой даже не знала, и таблетки, рекомендуемые доктором для каждого своего пациента), спирт из тайника Била, «Кто вообще делает заначки под мойкой, а?», идеально подгаданное время полного покоя в доме – быстрая, вынужденная подготовка для операции с гордым названием «Ну, руку не отрежу вроде». Пробраться на кухню оказалось сложнее обычного: коридоры путались как в лабиринте и предательски шатались стены. «Очередная ловушка, умник?» Сердце стучалось в ушах, мороз пробирался под кожу, так некстати усилившийся, «Точно убить меня хочешь». Глупая улыбка, блеск в глазах. На сумасшедшую сейчас Джейс походила больше, чем сам Кукловод. Столь уже надоевшая ручка встретила ее неминуемым уколом боли. Скрипнули сжатые зубы, полились слезы, а тишину холла нарушило сдавленное мычание – по ощущениям тысячи иголок вонзились в руку, отдаваясь резью во всем теле. Испытание на время? «Пф, ты что, больной?» Последние силы были потрачены на столкновение со столом (не специальное!), второго издыхания хватило как раз на то, чтобы прислониться бедром, с новым расцветающим синяком, к столешнице и склониться над мойкой. Пауза. Смелости не хватало – спирт оказался спасением. Но крышка… Джейс зубами вцепилась в проклятую железяку, «Или металляку, хах!», прокручивая бутылку одной рукой. Пара глотков, попытка вывернуть жидкость обратно, и обжигающее тепло с горечью растеклись внутри. Сразу бросило в жар, голова закружилась, тошнота стала сильнее и мир начал уплывать за грань. Попытка ухватиться за ускользающую реальность. И о чудо! Боль от ладони, сжавшей столешницу, ослепила ярким светом, вызвала стон, похожий на вой, и подкосила ноги. Время утекало как вода в кране, «Опять капает». Дрожащей от волнения рукой девушка достала «операционный набор» из маленькой детской сумки, найденной на чердаке в коробке, которую кто-то убрал с глаз подальше к самой стене. «Маньяк тогда был очень недоволен». (Вау, разумная мысль, похвально). Глубокий вдох и судорожный выдох. Привычка справляться самой и не просить помощи уже не первый раз приводит Джейс к печальному концу. (Но некоторые люди такие упорные!) Ну или лгать даже себе проще, чем признать слабость. Бинт не слушается, выскальзывая из вспотевшей ладони. Капли, разбивающиеся о дно раковины, раздражают. Спасительная злость на мир, и на свою слабость, помогает справляться. Простерилизовать скальпель в спирте, сделать еще глоток. Можно приступать.***
Но скальпель останавливается, так и не достигнув цели. Слабость побеждает, слезы душат. - Никчемная, - тихий, надрывающийся шепот, - тряпка! – скальпель падает на дно мойки, Джейс размазывает слезы и втягивает носом, снова утопая в жалости к себе. Щелчок замка разрезает тишину, бьет по ушам противным скрипом дверь. «Черт!» -Ох, Джейн… - голос слабый, тихий. Дрожит, - понимаешь… - Джейс запрокидывает голову, в тщетной попытке успокоиться, - я могу объя… - секундная заминка и судорожный вздох. Тишина стала ей ответом. - Таймер, он… н-не работает… – дрожь в голосе и по телу, - Ты не Джейн… - ужас. Полная тишина. А затем раздаются шаги. Тяжелые, придавливающие ее к земле, такие, казалось, громкие, губящие душу. Сердце, готовое выпрыгнуть из груди минутой ранее, замирает. Как и весь мир вокруг. Сужается до размеров одной комнаты, ставшей ее предсмертной камерой. Когда холодная рука касается ее такой же, ноги все-таки подводят окончательно. Спасанием оказывается столешница, к которой прижимают ее ставшее каменным тело. Дышать страшно, глаза зажмурены, горло пересохло. Лишь тихий писк выдает наличие в девушке признаков жизни. Словно управляя тряпичной куклой, хозяин дома вертит больной рукой Джейс, такой покладистой в этот момент. Правая, здоровая, зажимает рот, когда давление на левую ладонь усиливается. Мозг отказывается думать, тело – подчиняться. Перед глазами метелики, в ушах шум, происходящее доходит не сразу. Давление сзади оказывается сильнее – ее впечатали в эту мойку, больно прижав выпирающими косточками. Руку отнимают от лица, не встретив даже намека на сопротивление, и что-то жесткое запихивают меж зубов, заставляют закусить. Воспаленный мозг взрывается тысячами вероятностей, одна страшнее другой. И когда скальпель касается ранки, делая точный надрез, мысли снова исчезают. На смену им приходит нечеловеческий вопль, заглушенный самодельным кляпом. Ногти свободной руки царапают столешницу, ноги, снова полные сил, упираются в пол в попытке оттолкнуть и сбежать. Боль становится сильнее, вытесняя все. Калейдоскоп искр взрывается перед глазами и затухает. Сколько продолжается этот ад? Горло дерет он напряжения, пот стекает по лицу, спине, ладоням, силы снова покидают ее больное агонией тело. Слезы закончились, и Джейс расслабляется, опускает затуманенный взор вниз. (Лучше бы она этого не делала!) Тошнота подступает с новой силой, но отвернуться или снова зажмуриться не получается. Дыхание перехватывает от увиденного и спирает от вони. Рука в перчатке крепко сжимает ее ладонь, пока вторая, оголенная, «Красивая», сжимает ранку вместе ровного надреза, выдавливая гной. В воздухе разит гнилью и спиртом. Обжигающая боль, звук поставленной бутылки и снова давление. Картина гипнотизирует, глаза закрываются, мир затихает. Сознание покидает размякшее тело. Но не до конца. Признать свою слабость и довериться кому-то даже в такой момент оказывается невозможно. Видение вытекающего из ранки гноя сменяется чем-то непонятным. «Что он делает?» Глаза внимательно следят за поливаемыми спиртом иголкой с ниткой. «Шить?» Зрелище захватывающее. Иголка прокалывает кожу, нитка скользит, пока узелок не упирается в кожу. Прокол. Стяжек. Прокол. Стяжек. Ранка затягивается на глазах. Больно? Да. Но больно уже так давно и сильно, что «Без разницы». Глаза снова закрываются, мир ускользает. Последний прокол и узелок. Нос обжигает новый запах. Травяной. Смазанный мазью бинт делает первый оборот, а Джейс в этот раз концентрируется на мужской руке. Она не похожа на все остальные, встречаемые у обитателей дома. Ухоженная, здоровая, аккуратно подстриженные ногти, чистые. «Как у аристократа». Последняя мысль. Боль стихает вместе со всеми ощущениями.***
Невесомость. «Умерла». Тело ватное. Но еще ощущается – на проверку Джейс сжимает руку и стонет. «Почему именно левая?» Рот сводит, челюсть занемела, сухой язык царапает небо. Жажда. Следом за чувствами приходит осознание – ее несут. Инстинкт самосохранения вопит о сопротивление, терпкий парфюм щекочет нос. Выбор очевиден. Девушка поддается теплу и устраивается удобнее. Почему-то становится спокойно. Думать об этом она будет завтра, жалеть о каждом своем глубоком вдохе и слишком вопиющей близости. «Если проснусь». - У тебя жар, - «Что?» Бархатный тембр над ухом кажется наваждением. Наверное, порок и соблазнение звучат так же. Не устоять. - А у тебя… - из горла вырывается лишь непохожий на голос хрип, - руки красивые. - И бред. (Это что, усмешка?)