Волчьи шрамы

— Ну и что же ты дрожишь, герцог? Я думал, ты тоже этого хотел. Ризли и правда дрожал. То ли от холода, то ли от волнения — понять было сложно. Мысли разбегались лишь от одного до боли знакомого голоса, обладателя которого, кажется, никак не должно было быть по близости. Ризли боялся открыть глаза — вокруг было зябко и влажно, а на кончиках пальцев мелкой пылью лёг стыд. Он с трудом определял, как подбирает своим чувствам столь звучные эпитеты, а сердце гулко долбило по рёбрам, будто готовясь к последнему, решающему удару. Что-то явно шло не так. — Прошу меня простить, герцог, я ведь не поприветствовал тебя, — на плечи Ризли легли ладони, даже сквозь ткань одежды явно контрастирующие с местной температурой. — Рад встрече, пусть и при таких обстоятельствах. Ризли слегка наклонился назад. Тряска не отпускала, но с души словно свалилось пару лишних граммов. Голос стал звучать чётче и громче, а сомнений не осталось — Тарталья, предвестник Фатуи собственной персоной. Его тёплое дыхание неоднозначно щекотало шею, а пальцы ласково, почти невесомо спускались до предплечий и возвращались к прежней точке, туда, где они и появились. — Где… Где мы? Как ты смог до меня добраться? — Скажу честно, особого труда мне это не составило, но пришлось обратиться за помощью, — лукаво произнёс рыжий и встал перед герцогом, на короткое мгновение разорвав их телесный контакт. — Может быть, взглянешь на меня? — Не могу. Мне… Мне не кажется, что это хорошая идея. — Мы в твоём сне, Ризли. Я подозревал, что ты хочешь попрощаться, и воспользовался сетями Бездны. Мы, Фатуи, редко пользуемся ими, но я подумал, что стоит рискнуть. — И ради чего ты шёл на этот риск? Кажется, на далёких берегах у тебя тоже есть семья. — Есть. Ты, кстати, тоже любовью не обделён, но отчего-то и моя, и твоя голова были заняты тем, как взглянуть друг на друга ещё раз. Ризли опустил голову и всё-таки открыл глаза. Конечно, рассматривать ботинки оказалось не так увлекательно: детали своей обуви он знал наизусть, а Тарталья, кажется, и вовсе был босым. Он стоял совсем близко, настолько, насколько прежде можно было лишь Нёвиллету. Площадь под ногами внешне слабо напоминала твёрдую поверхность. Почти плывущие пески пурпурных оттенков притягивали взор и оказывали незнакомое гипнотическое влияние. Бёдра его собеседника, находящиеся чуть выше, завораживали не меньше: он не испытывал к ним ни влечения, ни жажды, но от мысли, что он никогда к ним не прикоснётся, внизу живота что-то приятно покалывало. Ризли вспомнил себя в юношестве — кажется, именно тогда последний раз он мечтал о чём-то столь же недосягаемом, как рыжее недоразумение, свалившееся ему на голову. — Ну же, Ризли, — Тарталья, несмотря на привычную бойкость, осторожно и совсем неуверенно взял герцога за подбородок. — Я… Я тоже хотел попрощаться с тобой. И Ризли смог. Смог и вспомнил, почему не хотел делать этого. Тарталья, впрочем, умел состроить грустные глазки, но на актёрскую игру в этот раз его взгляд совсем не подходил. Светлая печаль плескалась в радужке голубых глаз, а с уголка пробежала слеза — такая скромная и тайная, как и вся личность Тартальи. — Я люблю Нёвиллета, Тарталья. И… Я не понимаю, что мы делаем сейчас. — А я люблю Чжун Ли. Больше, чем кого-либо и когда-либо. Но сейчас мы спим, дорогой герцог, и всё, что происходит, останется только в твоей голове. Ризли неловко шагнул вперёд и положил голову Тарталье на плечо. Он вслушивался в его дыхание и старался запомнить каждое шевеление мышц: знал, что стремительно забывает сны. Тарталья запустил руки ему в волосы и плавно перешёл на затылок, притягивая герцога ближе. — Ни ты, ни я не сможем простить себе, если сотворим нечто подобное в реальной жизни, — Тарталья посмотрел в глаза герцога и натянул улыбку, дабы скрыть нарастающую тоску. — И даже сейчас… Ты можешь отказать мне, если это противоречит твоей чести. — Не могу. — Дважды не могу, значит… И чему мне верить? Ризли вцепился в одеяние Тартальи, да сжал кулаки так, что они побелели. Дёрнул того на себя и поцеловал — рвано, грубо и неловко, так, будто это был его первый раз. Тарталья ничего не сказал — просто оставил лёгкое касание губ на лбу и, впечатав Ризли в крепкие объятия, прошептал ему на ухо: — Кто знает, может быть, нам суждено встретиться вновь. Тарталья оттолкнул герцога и, махнув на прощание рукой, исчез. Всё вокруг потемнело, а наступающий мрак стал таким густым и едким, что готов был заполнить собой каждую клеточку тела. Ризли в неожиданном для себя ужасе зажмурил глаза и, гулко зарычав, подскочил. Дома. В своей кровати. — Ризли, я… Я рядом, слышишь? — Нёвиллет тут же прижался к обнажённой спине. — Что тебе снилось? — Тебе… Тебе лучше не знать. Ладонь Нёвиллета осторожно скользнула на рёбра, а потом чуть выше. Он слушал сердцебиение герцога, дышал вместе с ним, чтобы наладить спокойный ритм, и гладил его по спине до тех пор, пока тот не уснул снова. Он старался не думать о разговоре, который слушал, пока Ризли не проснулся, и лежал рядом, разглядывая старые побледневшие шрамы. Должно быть, на сердце у герцога их гораздо больше. Нёвиллет не хотел стать автором ещё одного из них. Он решил довериться любимому человеку и дать ему время — столько, сколько потребуется, чтобы рассказать правду, и оставил мягкий поцелуй между лопаток. — Надеюсь, тебя ждёт добрая ночь, мой мальчик. Я буду оберегать твой сон.