Branchias

Раз… Два… Три… М-м… Пять трепещущих тоненьких пластинок, снабженных ресничками, на ощупь как зубная щетка самой мягкой жесткости. Пластинки утолщаются и переходят в нежную склизкую кожу под ухом, на ушной раковине — костные лучи, образующие что-то наподобие маленького плавничка, на первый взгляд не имеющего практического применения, но такого очаровательного. Так и хочется взять его в рот… — Авантюрин?.. Голос Веритаса звучит так по-новому, почти жалобно, будто ему совершенно невыносимо доверять себя кому-то, позволять трогать себя вот так, исследовать и тестировать на реакции. Однако он терпит, возможно, из любопытства, возможно, по какой-то другой причине, сейчас Авантюрину не особо хочется разбираться. Наверное, это должно было произойти. Ну, то есть, что мы вообще имеем здесь? Одинокий смотритель маяка, который уже несколько месяцев не чувствовал тепла чужого тела, и тритон, который, возможно, слукавил, когда сказал, что останется жить в его ванне, потому что ох-ах, человеческие книги слишком уж хороши, и прежде чем уйдет обратно в море, он собирается прочитать их все… А за несколько поколений смотрителей, что сменились здесь, коллекция в местной библиотеке набралась немаленькая, надо сказать. Так и вышло, что Веритас поселился в доме Авантюрина, будто паук под потолком в углу, словно плесень в щелях плитки — можно попытаться избавиться, но пока у него свои планы, надеяться особо не на что. Вот и приходится такому из себя несчастному Авантюрину мыться в своей собственной ванне в компании заносчивого тритона уже как пару месяцев… И любопытство человеческое начинает переходить всякие мыслимые границы, когда у тебя из развлечений изо дня в день только палка с подковой во дворе, да книги, десять раз уже от корки до корки замученные. — М-м… Не трогай там… Авантюрин поднял взгляд от розовых складочек между чешуйками под пупком Веритаса, которые он так отчаянно прикрывает рукой, вертя бедрами и пытаясь уйти от прикосновений. Но и Авантюрин не сдается: сидит на его хвосте сверху, почти соскальзывая со склизкой чешуи, и придерживает бедро одной рукой, большим пальцем отодвигая краешек кожи, оголяя темно-розовый бугорок внутри, до этого спрятанный между складками. — Только не говори, что это твой… Веритас хмурит брови и почти хнычет от унижения, оголяя слегка заостренные зубы, пялясь на Авантюрина обиженно и раздраженно. Но щеки-то розовые, и влажные глаза блестят любопытством и волнением. Авантюрин чувствовал себя слегка странно. Вот самую чуточку, будто извращенец, будто лез туда, куда не следовало, будто показывал наивному неопытному существу что-то, что знать ему и не стоило никогда. С другой стороны, какое кому дело, если кроме них двоих это никого не касается? Все эти смущенные взгляды из-под мокрых ресниц, нервные подергивания жабр, нагретые кровью гладкие щеки — все это для Авантюрина и никого другого. К тому же он не мог отрицать, что от экзотичности и изысканности действа его волнение только росло. Трогал ли он жабры раньше таким вот образом? Едва ли. — Ах, постой, ты затащишь туда грязь! А-ах-х… — Веритас сдался, позволяя Авантюрину проникнуть языком под холодные пластинки на шее, судорожно трепещущие, хотя сейчас он дышал напрямую носом — или это Авантюрин так предполагал его странную анатомию. Веритас, конечно, мог бы рассказать, но почему-то упрямился. И теперь столкнулся с последствиями, ощущая на себе и своих органах чужие неопытность и неосведомленность. — Я не думаю, что это хорошая идея… — Что именно? Конечно он знал, что именно. Ему просто нравилось его дразнить. Авантюрин провел пальцами по руке Веритаса, холодной и гладкой, кое-где покрытой тонкой прозрачной чешуей. Мягко проследил изгиб запястья, коснулся едва оформившихся перепонок между пальцами. Веритас был необычен от и до — такой странно холодный и внешне, и по своему существу. Оттого только приятнее было видеть его, корчащегося в нежелании признать, что ему приятно, краснеющего и отводящего взгляд. Не дождавшись ответа, Авантюрин забрал у Веритаса книгу, которую тот держал осторожно над водой все это время, и убрал ее на тумбу рядом. Веритас возмущенно выдохнул, но не сказал ничего против. Поразительно. — Ты сказал, что помоешься и оставишь меня одного. Авантюрин поднял взгляд, внимательный и заинтересованный, почти испытывающий. Мол, ну давай, придумай еще хоть тысячу и одну причину не делать этого, и я придумаю тысячу и одну отговорку и все равно получу свое. Он опустил обе руки под воду, туда, где из глубины плоти уже почти полностью показался длинный, набухший половой орган, и обхватил его уверенно, почти удивившись тому, как хорошо он смазан. — Так я еще и не помылся. Веритас уже был вне себя от смущения. Он не понимал, стоит ли ему возмущаться таким бесцеремонным отношением к его личному пространству или просто вытолкать нахального человека из ванны, уж силы бы ему на это хватило с головой. Самым унизительным из всего этого было то, что его тело говорило громче, чем он когда-либо смог бы, даже если бы сорвал голос и подключил всю свою убедительность. И Авантюрин, конечно, счел его эрекцию достаточно явным согласием. Такой наглый, такой самоуверенный, такой… — Я вставляю. Глаза Веритаса распахнулись в удивлении, но он не успел ничего сделать, потому что Авантюрин уже приподнялся на коленях и направил головку его члена в свой задний проход. Он действовал слишком нетерпеливо — протолкнул глубоко и резко, сдавленно хныкая и жмурясь. Веритас подумал, что никогда не поймет этого странного человека. Авантюрин подумал, что ощущения еще лучше, чем он воображал себе с тех самых пор, как тритон поселился в его ванне. Веритас обхватил когтистыми руками нежные бедра, удерживая Авантюрина от падения, помогая ему пройти через первичный дискомфорт, хотя ему бы самому сейчас не помешала помощь. У Веритаса никогда не было секса, но об этом он не скажет ни под какими пытками. Ощущение чего-то горячего и тугого вокруг его члена было чем-то новым и волнующим, и, возможно, он даже почти перестал жалеть о своем слабоволии и всем этом акте в целом. — Ты можешь прекратить, если тебе больно… — сделал последнюю попытку казаться разумным Веритас. Авантюрин не ответил, концентрируясь на своем дыхании, медленно опускаясь на твердый пульсирующий орган, скользящий под его пальцами от количества естественной смазки. Он надеялся, что Веритас не задумается о том, почему он вдруг позволил себе анальный секс, ведь если он выяснит, что Авантюрин готовился к нему заранее, он перестанет верить человеческой расе раз и навсегда. Хотя был ли хоть минимальный шанс, что благоразумный и дотошный тритон не задался этим вопросом? Авантюрин приоткрыл глаза, чтобы оценить состояние Веритаса. Глаза крепко зажмурены, лицо красное, рот приоткрыт, дыхание сбито… Что ж, может быть, шанс и был. Тем лучше. Может, он хоть раз просто расслабится и получит удовольствие. — Не больно, — заверил его Авантюрин, склонившись, чтобы клюнуть Веритаса в шею коротким поцелуем, да так и остался, уткнувшись носом в его жабры, вводя последние сантиметры в свою тугую задницу. Член раздвигал его органы где-то глубоко внутри его живота, под легкими, и Авантюрин удивился тому, насколько его возбуждало это осознание. — Такой длинный, черт… Веритас в очередной раз подавился воздухом. Его когти почти впивались в нежную человеческую кожу, но он старался не терять связь с реальностью как только мог. Много плохих вещей может произойти во время секса в ванне, если оба потеряют голову от удовольствия. Веритас, хоть и никогда не говорил этого Авантюрину в лицо, очень ценил его и то, что он для него делает. Он бы не сказал слово «нравится», конечно… Авантюрин поднял лицо, глядя на закрытые веки Веритаса и его влажные губы, и решил, что ему сейчас простят все, что бы он ни выкинул. И он выкинул. Прильнул ртом к губам Веритаса, сразу же, без церемоний, проталкивая язык внутрь и обхватывая его скулы ладонями для верности, чтобы не увернулся. Но Веритас и не думал. Он, конечно, проворчал что-то для приличия, но на интимный жест ответил без сопротивления, Авантюрин бы даже сказал, что охотно, если бы поверил в себя немного сильнее. Они начали двигаться одновременно, будто физическая близость каким-то образом сблизила и их разумы. Вода покачивалась от каждого движения и грозилась залить пол с мягким ковром, которому уже не привыкать, в общем-то. От ощущения скользкой чешуи под бедрами и задницей Авантюрин чувствовал себя странно, он бы даже засмеялся от неловкости, если бы не боялся получить в лоб за это. — Тебе нравится? Ох, а вот это что-то новенькое. Голос Веритаса звучал почти неуверенно, а Авантюрин ни разу не видел его неуверенным. Он открыл глаза и отстранился для зрительного контакта, и этот контакт показался ему даже слаще, чем все предшествующие. — Хочешь, чтобы мне нравилось? Веритас нахмурился, но взгляд не отвел. Похвально. — Я просто хочу убеди-… — Да, нравится, — перебил Авантюрин, улыбаясь не с целью пустить пыль в глаза, как обычно. — Мне нравится. Веритас замолчал и наконец сдался желанию спрятать глаза, как бы для удобства обхватывая затылок Авантюрина ладонью и притягивая его голову к своей груди, пока резкие движения его бедер выбивали из парня воздух, выходящий из его горла сдавленными стонами. Авантюрин принял новые правила и старался не отставать, встречая его толчки на полпути. Долго это не продлилось, но это было и не нужно. Как бы ни был хорош секс, колени Авантюрина почти сразу начали ныть от твердого дна ванны, и вода не упрощала задачу. Авантюрин понял, что Веритас кончил, когда услышал самый сексуальный стон в своей жизни, и постарался выбить из него вообще весь дух, сжимая его член внутри себя мышцами так сильно, как мог. Веритас потерялся в ощущениях и вонзил когти в его ягодицы, удерживая Авантюрина на месте, пока его оргазм превращал его в сплошной беспорядок и самое потрясающее зрелище, которое Авантюрин и не надеялся когда-нибудь наблюдать. Он коснулся пальцами трепещущих жабр на шее Веритаса, любуясь тем, как дергаются в судороге плавники на его ушах. — Веритас, ты… Авантюрин задохнулся, не находя слов, чтобы описать свой восторг. Веритас прорычал что-то, что, наверное, должно было быть оскорблением. — А теперь мойся и проваливай, ты прервал меня на середине главы. Веритас хотел предложить Авантюрину кончить, но, как всегда, постеснялся. — Ворчун. Авантюрин чмокнул его в щеку, думая, что стесняющийся Веритас — это мило.