Угасшая звезда.

Они не встречались, но и назвать их друзьями считалось за ошибку. Их взаимодействие это одна большая ошибка, но поняли эту суровую правду они слишком поздно, лишь тогда, когда границ между жизнью и смертью больше не было; тогда, когда они увязли в болоте похоти. Снова. – Дорогая, я дома, – громко пронесся по дому голос Панталоне. До боли знакомые стены, настолько, что он знал каждый угол. Ночная майская свежесть успокаивала его напряженные нервы. Наконец-то он дождался заветной пятницы, пускай совсем недавно и были майские праздники, он соврешенно не отдохнул – как оказалось Пульчинелла заболел и банкиру пришлось замещать должность градоначальника, а это был приказ самой Царицы – не отвертишься! Поразмышляв о прошедших уже вещах, что не имело никакого смысла, (как и вся жизнь – подметил он) Регратор опомнился и вновь окликнул супругу, но тут же замялся – вдруг спит. Будить ее, конечно, не хотелось. А они договорились заняться сексом в эту ночь. Жаль. Все же она тоже уставала на работе, как-никак она – врач. Панталоне даже не подозревал каково это – быть врачом и лишь задумчиво вслушивался в ее бесчисленные разговоры о профессии. Да, в его окружении был еще один Доктор, но это был очень… странный (мягко говоря) человек (да и человеком он не был), они виделись лишь на собраниях предвестников и когда он запрашивал финансирование на очередные опыты над детьми. Даже думать о таком было тошно, и банкир давно для себя понял, что связываться с ним лучше не стоит… Панталоне впервые пожалел о том, что уволил всех слуг. С их помощью он мог бы разузнать где и что с Эвелиной, но теперь же приходилось бродить по дому в ее поисках. Он любил ее. Он испытывал ненависть ко всему живому и мертвому, но в супруге все невзгоды утихали и незаметно превращались в преданную любовь. Пожалуй, это был единственный такой человек, и хотелось подарить все свое время ей одной. Но работа. Из-за постоянных вылазок, командировок возникали ссоры. После них пара быстро находила общий язык, но они оставляли неприятный осадок. Недавно он задумывался на эту тему. И пришел к тому, что время безгранично, но не в их случае – в случае обычных смертных. Каждая секунда была на вес золота, но эти секунды банкир тратил на ненужные бумажки. Осознав то, каким кретином он являлся все это время, он предпринял решение взять отпуск. На месяц август. Путевка на двоих в Мондштат. Спокойствие, умиротворение, свобода. Да и к тому же Эвелина давно хотела там побывать. И сегодня Панталоне должен был рассказать об путевке. Настроение у него было прекрасное, он жаждал увидеть ее голубые глаза, в которых ярко сверкали звездочки радости. Но он больше никогда не увидит ее зрачков. Ее труп был за петлю подвешан, и казалось вот-вот тело упадет на стул, который стоял под ней, наверняка она забиралась по нему перед самоубийством, о чем же она тогда думала?.. Панталоне проснулся. Сон, который был вовсе и не сном, снился ему уже не первый раз. Это были воспоминания о его супруге. Воспоминания о том майском вечере. Он проснулся в постели, на которой помимо его самого лежала куча ненужных вещей, например как Дотторе. Также были разлитые бутылки вина, сгустки спермы, раскинутая одежда. Доктор накрылся одеялом, из-за чего Лоне спал без него (одеяла…), и чтобы не было так холодно (он так и не понял на душе или в помещении), он прижался к спине Доктора, накрывшись одеялом. Год тому назад ему было бы стыдно, и он посчитал это за унижение. Но он вырос и не мыслил в таком ключе. Он больше не ценил время, и был твердо уверен в том, что время лишь иллюзия. Ему уже было все равно на то, что происходит в его личной жизни, он хотел лишь утолять свои потребности и Дотторе был замечательным партнером для этого. Панталоне быстро успокоился по поводу сна. Он привык. Ему не раз говорили сходить к психологу, но он не слушал, он слушал только Розалину и ее плачевную историю про потерю возлюбленного, подписываясь под каждое ее слово. Хотелось быть как Синьора – обвинить в потере любимой архонтов и жестоко отомстить. Но он сам был виноват. А нести убийство человека на своих плечах было тяжело. Да и к тому же, какого архонта ему обвинять? Царицу? Пф, скорее она ему отомстит за подобный вздор. Панталоне все так и продолжал носить их обручальное кольцо на безымянном пальце ладони. Он его почти не снимал. Снимал только перед сексом с Дотторе – считал что очернит память Эвелины. И вот он вновь в постели с Доктором. Он привык и к такому унижению и к такому стыду. И поэтому пытался уснуть. Он раздвигал ноги перед вторым предвестником только ради утешения. Зачастую, когда он пытался спиться, то Дотторе сам проявлял инициативу и начинал его трахать, Панталоне так и не понял зачем, но смиренно поддавался, лучше уж переспать чем уйти в запой. Дотторе нельзя было назвать простым секс партнером, они были коллегами. Однако, в подсознании Лоне он считал что Дотторе его по-своему любит. И он пользовался всей этой «любовью» дабы утешить свои чувства, от которых кроме страданий ничего не осталось. Незаметно для себя Регратор снова провалился в сон. Но не надолго – прозвенел будильник. В планах была встреча с Царицей, что очень важно. Он собрался молча, несмотря на то, что Дотторе готов был его убить за нарушенный сон. Он подходил к Заполярному дворцу. Раньше он всегда подмечал красоту этого сооружения, но сейчас было тошно от одного вида этих куполов. Он шел до Царицы как в тумане, ничего не понимая. – Здравствуйте, Царица, – Девятый предвестник поклонился и прошел внутрь кабинета. – Здравствуй. Ты с каждым месяцем все худеешь. Депрессия? диета? наркотики? Лично я склонна к первому. – Оу, я даже… не знаю. Извиняюсь, не могу дать ответа, но если Ваше высочество считаете что у меня депрессия – то это так. Вы слишком мудры и знаете то, чего не знаю я, – Панталоне натянул на себя улыбку. Столь ненавистную улыбку. Но она была привычной и «надевать» ее приходилось каждый божий день. – Ты знаешь. Ты не хочешь этого признать, выставляя себя глупцом. Ты не хочешь думать о смерти супруги, и лишь бежишь от проблем, унижая себя. Такое поведение не достойно статуса предвестника. Остановись, пока не стало слишком поздно. Ответить было нечего. Создалось ощущение что Царица душит его, но не руками, а правдой. Ком в горле ярко давал о себе знать, а улыбка быстро сползла с лица, но в то же мгновение также быстро наделась обратно. –… Это все что Вы хотели сказать?.. – А ты считаешь это недостойным внимания? – Я не думаю, что сама Царица должна вмешиваться в мои проблемы. У Вас есть и более серьезные вещи, которым нужно отдать должное внимание. Извиняюсь за свою строгость. – Но если я буду обращать внимание лишь на, по-твоему «более серьезные вещи», то что будет с человечеством? Эти сломанные судьбы, пустые, бездонные глаза, одновременно обозленные, но нежные по-натуре люди. И если таким будет каждый человек, то что ждет Тейват? Вечные войны, насилие, порабощение. Я считаю важным поддерживать моральное состояние хотя бы тех людей, на которых я еще могу повлиять. Ты слишком нежен для такой кошмарной судьбы, и я искренне желаю помочь тебе. Я не только твой архонт, но и верная спутница. Именно я слышала твой детский лепет всяческих искаверканных молитв, именно я видела твое становление, твое развитие, и именно я вижу твое падение. Будь добр и прислушайся к моим словам. Перестань спать с Доктором, займись собой, своей жизнью, обратись к психологу, признай смерть супруги и стань лучшей версией себя. Можешь идти. Задумайся над этим. Панталоне вышел из кабинета будучи бледным как смерть. Сил не хватало даже на банальное прощение. Он медленно побрел даже не понимая куда. Он просто шел куда глядят его черные глаза, которые не выражали ничего кроме скорби утраты. Он все сознательное время после смерти Эвелины был в бегах от собственных проблем, и теперь так резко обрушившийся шквал проблем словно снег на голову. На работу идти не хотелось, Панталоне вовсе забыл про нее. Он помнил лишь дату того дня – 18 мая. Ровно год тому назад умерла Эвелина. И Регратор по старой привычке мог лечь в одну постель с Доктором и бутылками вина и не тревожиться по этому поводу. Но он шел по улицам Снежной, переулок за переулком, дом за домом, человек за человеком. Он ничего не слышал и не обращал внимания. Он понимал лишь то, что силы покидают его, тело трясло в лихорадке, шел он медленно и покачиваясь из стороны в сторону, ноги заплетались как и мысли. Он думал сразу о многих вещах так, что не думал ни о чем. Мысль о смысле его существования забывалась сразу при появлянии мысли о рассуждениях Царицы, которые тоже моментально забывались от мысли о хорошем вине и желания напиться как в последний раз, но и она, несмотря на зависимость от алкоголя, исчезла в потоке дум. И он бы продолжал думать «ни о чем» если бы не галлюцинации. Казалось будто вся толпа что его окружает это манекены. Хрупкие, хрустальные куклы. И только один Панталоне был живым. Он имел над ними власть. Он мог их сломать, ведь это всего лишь фигурки, не имеющие чувств, и при желании их можно снова склеить. Все грустные мысли в ту же секунду стали яростными. Он мог выливать всю свою ненависть на этих жалких манекенов. Душить, разбивать им головы, четвертовать и прочие действия за которые архонты по головке не погладили. «Хотя, кто такие архонты? пустышки. Наверняка они когда-то были такими же людьми, только имевшими чуть больший контроль и власть. А если я тоже архонт? И разбив все эти пустоголовые куклы стану им. Да. Да, это так. Не зря Царица говорила стать лучшей версией себя! Она все знает! Она знает что я будущий архонт всея Снежной!» – борматал себе под нос Панталоне в лихорадке. Он ринулся искать топор, ведь по его мнению рубить хрусталь топором это романтично. Но из-за резко ускорившегося шага и столь сильных мыслей его организм не выдержал и бессильно упал на асфальт. «О, блаженная Царица, благослави меня на завтрашний день… пожалуйста» Он был скромным мальчиком, всегда говорил «спасибо» да «пожалуйста» даже при молитвах. Конечно, Царица еще ни разу ему не помогла и он как и был бедным изголодавшимся мальчиком, так и оставался, невзирая на молитвы. Но он продолжал верить в чудо. Как-никак ребенок. Он вновь засыпал в закаулке. Никому не нужный маленький мальчик. Дни проходили обычно. Вставал он спозаранку, так как улицы в это время оживали – галдели прохожие, ржали лошадки, которых небольно побивали плеточкой, все же лошадь – гордость каждой зажиточной семьи, и даже ее жизнь ценилась больше, чем мальчика. И он это давно понял. Он даже не плакал по этому поводу. Ему показали с самого рождения, что значит его никчемная жизнь. Да и к тому же, слез попросту не было – он давно их выплакал и слизал со своих пухлых детских щек. Конечно, они были соленые, но как чистая вода это был один из наилучших вариантов. Утром он бежал на озеро. Независимо была зима или лето. Зимой он искал проруби, из которых набирал в свое детское ведерко для песка (ему его подарила какая-то девочка на площадке), воду. Иногда ему непомерно везло и своими ручками он вылавливал рыбу. И однажды он съел ее. Ему это не понравилось. Ему было очень жаль рыбку, которая так и норовила выскользнуть из его ладошек, а также обычное рыбье мясо без какой-либо обработки на вкус было отвратительным. Тогда в чем ему везло если он даже не ел эту добычу? В том, что ему было смешно с их вытянутых губ, овальных глаз. Так что он крепко-накрепко держал рыбу, но вдруг она резко начинала дергаться, из-за чего мальчик всегда пугался и ненароком отпускал ее. Днем он ходил, а иногда ползал от бессилия, по улицам в поисках «бесплатной» еды. Но бесплатный сыр бывает только в мышеловке и вся эта «еда» это мусор. Когда мальчик был полон сил он воровал яблоки с заброшенных участков, на которых росли такие же заброшенные яблони. Также он играл с ребетней на площадках. Родители некоторых детей утверждали, что с мальчиком лучше не играть – он из бедной семьи (если у него таковая вообще имеется), никакого будущего у него нет, а если дружить с такими как он, то и сам таким же станешь. И некоторые соглашались, некоторые, в пользу своего маленького возраста, продолжали играть. Однажды один такой завербованный мальчуган начал кидать в него камешки. Мальчик тогда расстроился и сильно плакал, не только из-за обиды, но и из-за синяков. Вечером он находил свое пристанище. И ничем таким особо интересным не занимался (если что-то из описанных ранее занятий вообще можно назвать интересным) Также у него был специальный талончик на получение ежедневной порции еды только для бездомных жителей Снежной. Но он им не пользовался. Взрослые алкоголики, наркоманы и шлюхи не воспринимали проблемы мальчика всерьез, он мог отстоять в очереди весь день, так и не получив свой ломтик хлеба и бутылку молока. Он остерегался этого места, сам не понимая почему. Ему было мерзко и страшно смотреть на этих «взрослых», которых таковыми и нельзя было назвать. Взрослый – человек осознанный и ответственный. А эта толпа людей, только притворялась «взрослыми», они были лишь выросшими детьми, которым не объяснили, почему нельзя употреблять вредных веществ, спать с кем угодно ради денег (которых все равно не получишь, а получишь лишь кулаком по размулеванной морде), и то что из любой ситуации нужно искать выход, а не опускать лапки. Перед сном он молился Царице. Проснулся Панталоне там же где и упал, но уже расстекшись на скамейке. Без сознания он был от силы часа два. Раскрыв глаза он обнаружил, что над ним свисают несколько человек и внимательно его разглядывают, некоторые фотали, некоторые смеялись, но все при виде того, что «это тот самый банкир?!» пришел в чувства, разбежались как крысы по углам, попутно потоптавшись на чужой обуви, потолкавшись, и особо буйные успели даже обматерить друг друга. И их реакция была понятна – Панталоне важная шишка, вдруг прикончит их. Но сам Панталоне лишь поморщился от не самого приятного понимания того, что его красное спящее лицо будет светить в газетах по типу «Заснеженная правда»… Хотелось догнать всех «фотографов», но уже было слишком поздно, и он смирился. Оглядевшись, Регратор осознал что находился на той улице, на которой раньше было его временное пристанище, но провел он в этом закаулке больше всего времени, чем в остальных. Идти никуда не хотелось. Ему казалось, будто что-то снилось, но даже если так, то вспоминать не хотелось, вдруг там снова про суицид супруги. Хотелось поскорее вернуться домой к Дотторе, но как назло ни единого кучера вблизи не было. Лихорадка все еще не отпускала. Ноги тряслись, но идти можно было. По ощущениям температура заметно спала да и рассудок пришел в норму. Хотя что такое эта норма? Может галлюцинации это и есть реальность. А может быть реальности не существует. Как и времени. Панталоне шел на подкошенных ногах по асфальту, вспоминая как по приказу Царицы дал Пульчинелле кругленькую сумму на ремонт асфальта, но он как и был весь в ямах так и остался, а у Пульчинеллы на следующий день появились 12 новых белогривых лошадей, новая повозка и шуба его жены. Тополи уже расцвели и тихо шелестели на ветру. Солнце рябило глаза, из-за чего он жмурил их. Погода теплая, что редко бывало в Снежной, одно название государства об этом заявляет. Месяц май будто жалел народ Снежной и после полугода морозов лакомил их жарой. Нужно было навестить могилу супруги, однако самочувствие не давало того. Панталоне сам удивился, что заботится о себе (просто сны с его прошлым, которые так часто начали сниться, неужто жизнь перед глазами пролетает? прям как перед смертью. А тут еще и болезнь объявилась как молния среди ясного неба…) До дома Дотторе Регратор все-таки доехал. По дороге себе на счастье обнаружил свободного кучера. Дотторе должен находиться дома. После их бурного секса он всегда на следующий день прикован к кровати. Постучавшись, Панталоне слышал тяжелые шаги и попутные вздохи. Дверь открылась. Дома у Дотторе было неуютно как минимум. Эти обшарпанные стены, вечно зашторенные занавески. Да и сам владелец дома был таким же дискомфортным. – Золотко, выглядишь неважно. Что-то не так? – …Мх, да, ужасно себя чувствую… В ответ на эти слова Дотторе сопроводил Лоне в комнату, укрыв его одеялом. Недолго думав, он пришел к выводу что у Регратора лихорадка, вызванная стрессом. Он дал тому каких-то таблеток, тот не понял каких и решил не придавать этому значения – Доктору незачем травить его. У них же любовь. правда? – Лежи, постельный режим. Если увижу что ты напрягаешься – от твоей задницы и места живого не останется… И не надо делать такое удивленное лицо, мне будет наплевать на твою лихорадку, милый. Дотторе с пошлой ухмылкой ушел, оставив Панталоне наедине. Он больше не хотел спать. Теперь, когда его цель (дойти до дома Дотторе) была исполнена, то он снова задумался над будущими планами. И тогда, когда его цель (стать банкиром) была исполнена он еще долго метался из стороны в сторону, не понимая что ему дальше делать. У него были такие странные мысли как забросить банковское дело. Панталоне, осматривая потолок, резко вспомнил слова Царицы, которые так старательно избегал. Но сейчас, находясь в полном одиночестве, он задумался. Он не хотел, но его поставили перед фактом. Одиночество, проблемы, пустота. Слишком тоскливо. «Почему нужно бросить Дотторе? Что с ним-то не так? Конечно, Царица знает про него больше чем я, но как по мне, он меня любит. Вроде…» И это «вроде»никак не давало спокойной жизни. Ну, они коллеги-возлюбленные, ну, они трахаются, к тому же сейчас Дотторе помог ему, в чем же он плох? в том, что не чувствовал к Панталоне ничего. И Панталоне это понимал, но старательно закрывал на это глаза. Он бы давно сошел с ума, если бы не навязывание самому себе о некой любви между ними. Оставшийся день он провел в мучениях на кровати. Он осознал, что его не любят, а лишь используют для секса. И об этом нужно было сказать Доктору, завершив их отношения. Сандроне снова вышла из управления. Какая жалость. Дотторе лишь вздохнул – не привыкать. Он уже давным-давно пожалел о том, что вообще ее создал. Ни толку, ни денег. А теперь ее даже на запчасти не пустишь. Предвестницей стала, ишь какая. Создавалась она ради замены умершей Сохре. В ходе ее создания Дотторе и понял как создать своих клонов. Но кло(у)ны это отдельная головная боль. Сандроне была не такой как Сохре. Она была безэмоцианальной, безжалостной и холодной. Нет любви, нет секса, ничего. Пустышка, которая интересуется лишь исследованиями. А Сохре была не такой. И осталось выливать всю свою злобу и скорбь на избивание собственной машины. А потом ее починка. И так раз за разом. Он отбросил отвертку, которая уже была ржавой. И, наверняка, ржавый металл нельзя втыкать в кожу, но у Сандроне даже и ее не было. Вместо кожи – силикон. Да и отвертке не понравилось бы вонзаться в силикон. Если бы хоть у кого-то из двоих был разум. Но и то, и это – инструменты Дотторе. Теперь же, отремонтированная Сандроне только хлопала своими голубыми неестественными глазами. Осталось лишь отмыть ее от всей скопившейся пыли. Но Доктор оставил это дело на ней. Не маленькая уже. Да и маленькой она никогда не была. Тяжелые шаги раздавались по лестнице из подвала. Он уже совершенно забыл о больном Панталоне, но тот напомнил о себе сам, выйдя из спальни на кухню, если эту комнату можно было таковой назвать. все что выдавало ее за кухню – многочисленные ножи, стол и холодильник. Их взгляды пересеклись. Повисла мучительная тишина. Регратору было сложно вымолвить и слово. Вдруг, расставшись с Дотторе, он потеряет абсолютно все. Страшно было думать об этом. – …….Дотторе….. Я думаю нам нужно расстаться… – Мы встречались? Ох… хо-хо, мне нравится твой позитивный лад, – он усмехнулся, ему ничего не нравилось в Панталоне. – Но. Мы же целовались, проводили время, трахались. Хотя, это уже неважно. – Вот именно что неважно. Все что связано с тобою – неважно. Ты был хорошей секс куклой. Очень жаль, что ты впрямь думаешь, что покончишь со мной. Даже если ты сейчас уйдешь, то завтра вернешься весь в слезах, ползая по полу от лихорадки. Ты не можешь быть один. Ты не плачешь – тебя пока не бросали. Так что если не хочешь завтра мучиться от одиночества, то прикладывайся на кровать и раздвигай ноги. – Нет. Я устал от такого отношения к себе. Я тоже личность. –…Тц. Ты сам и выбрал такое отношение к себе. Ты мог после ее смерти наладить свою жизнь. Но выбрал худший вариант – прийти ко мне на дрожжащих ногах, с опьяненным разумом и с возбужденным членом. Я бы даже и не подумал, что ты взаправду любил ее. – Я любил ее. – «Любил»? Больше не любишь? Если бы твоя (как я уже понял) бывшая стала вдовой, то она бы не пошла спать с черт знает кем, и до конца своей жизни любила умершего тебя. – Заткнись. Дотторе взял его за подбородок, заставив смотреть ему в маску. Во второй ладони блеснул яркой вспышкой нож. Послышались тихие шаги. – Я тоже личность, так что не смей ко мне так обращаться. Ты здесь безоружен. У меня и нож, и вся информация о твоей мерзотной личности. Бежал от проблем вот и добежал до финишной прямой. Ты жалок и кроме жалости ничего не вызываешь. Какие речи могут вестить о любви к тебе, когда ты располагаешь такими необъятными деньгами и жалостью. Тебя использовали, используют и будут использовать. Все твои знакомые, коллеги, друзья – бедные свиньи, которые желают лишь моры. И ты это понимаешь. Но к сожалению (опять таки жалость) тебя, будучи ребенком никто не слушал и не любил, и ты продолжаешь болтать и делать вид будто ты любим всеми. Да. Твоя мора любима всеми. Каких высот ты бы не достиг, ты все равно будешь ползти по земле, ведь крылья ненастоящие. Больно, да? немудренно, правда всегда больна. Поэтому я избавлю тебя от всех мучений, ты многого натерпелся, теперь же заслуженно отдохни. Последние слова? У него не было последних слов, он оставил свое последнее слово «заткнись». Он лишь радовался. Раньше он боялся умереть, боялся потерять все, всю жизнь провел в страхе, но теперь когда смерть была так близка, он радовался ей. Радовался по-детски. Смерть была сладка и прекрасна. Слезы медленно текли по расстянутым в улыбке щекам. Он был счастлив как никогда. Да, он и вправду был впервые по-настоящему счастлив. Счастлив от смерти, которая дышала ему в лицо. Но плакал он не только от радости, но и от жалости. Он вспоминал все обрывки своей жизни. Как он смотрел на умирающую мать, как он прыгал по лужам, как он играл с ребятней в снежки, интересно, кем они стали, как он копался в мусорках, добывая еду, как он отдавался разным дяденькам, ради денег, как он радовался первым доходам, как он решил что будет великим человеком, как он заявил о себе, как он познакомился с Эвелиной, как он открыл банк, как он стал предвестником, как он впервые надел шубу фатуи, как он стал экономистом Снежной, как он поженился с Эвелиной, как он обнаружил смерть Эвелины, как он впервые переспал с Дотторе, как он выслушал слова Царицы, и последнее произошло вроде как сегодня, но казалось так давно. Все эти события казались произошли сегодня, но были уже давно. Позади виднелся мальчик. Весь в растрепанной, порванной одежке, с детским ведерком в своих маленьких ручках. Он поставил ведерко на пол, широко улыбнулся и помахал правой ручкой в знак прощания и также быстро исчез. Панталоне не знал как он выглядел в детстве, даже фотографий не было. Но он моментально понял, что этот мальчик это он в возрасте пяти лет. Он готов был уже рвануть изо всех сил к нему, исправить его жизнь, но уже было поздно, нож был впритык к коже груди. Захотелось жить. Исправить свою жизнь. Но уже слишком поздно. А ведь он даже не знает своего настоящего имени. Прикрываясь под маской банкира, у которого все замечательно и прекрасно, он потерял себя. Но теперь слишком поздно. – Не бойся ничего. Ты все свое существование провел в страхе. Теперь прими этот нож и погрузись в безмятежные объятия смерти, Лоне, это нестрашно. Для тебя больше не будет понятия страха, скорби, ненависти, печали. Скажешь с того света, какого это: быть мертвым, – произносил знакомый одновременно и любимый и ненавистный голос. Нож нежно проник в самое сердце Панталоне. Он по привычке лишь закрыл глаза и улыбнулся, но уже по-настоящему. – Сандроне. Это и называется жизнью. Где-то сейчас появился на свет новый мальчик, который в будущем станет таким же банкиром. Жизнь – череда случаев. Где-то на небе сейчас снова потухла звезда, но зажглась новая. Все мы в своем смысле звезды. Также появляемся, также существуем поедая вместо водорода – время, и доев время до конца мы умраем, красиво, со взрывом эмоций, а потом оставляем за собой шлейф.