Моя любовь не соткана из лунного света и роз, а бывает иногда прозаичной, как утро в понедельник.
Винсент Ван Гог.
───── ◉ ─────
Он далек от искусства, а в галерею заносит ветром — по ощущениям, как фантик на безупречно подстриженный газон где-нибудь перед Букингемским дворцом. Здесь царит ему неведомое, отчего теснит, словно смущенная фланирующим мимо кашемиром, кожная куртка на плечах. Он ей гордится, впрочем, — досталась от отца, пусть и перекочевала к нему через брата, в коем бунтарство выгнали накрахмаленные воротники, зато в Шерлоке его хоть отбавляй — элегантных гардеробов он чуждается. Наверное, даже пыль на его обуви, собранная с лондонских улиц, кощунственно осыпается на идеальной, как кажется взгляду, чистоты полы. Он не забавы ради сюда пришел; уж точно не стремился пресытить взор масляными сюжетами. Время нашлось бы на что потратить более полезное (или совершенно бесполезное, но приятное). Однако изучает давние дела, интересуется особыми случаями — убийства, несущие в себе смысл, пробуждают неуемное любопытство. Среди хладнокровных, бездушных гениев зачастую много ценителей классики, и, чтобы понять работу их извращенного мозга, решил, что действенно столкнуться лицом к лицу с тем, что их вдохновляло. Накануне он уснул под Моцарта, сегодня вглядывается в картины. Портреты, пейзажи, натюрморты; переплетения эпох и стилей в маленьких золотистых рамках или в полотнах на всю стену — у Шерлока начинает болеть шея. Он пару раз зевает, чувствуя острый недостаток сна и кофеина. Краем уха слушает преувеличенно восторженную речь о каком-то художнике, пока скучающий слух не умаляет ее до фонового шума. Нет, ну правда, что они находят в этом, рассуждает мысленно, стоя перед «Креслом Гогена». Стул как стул — нарисовал бы лучше. В толпе восхищенных он белой вороной. Чистит перышки, облитые вычурностью, на зеленой обшивке лавочки, в кармане перекатывает бесполезные, по существу, монетки. Кажется, зря жертвовал носком ботинка, на который наступила тучная дама в метро; горше, правда, из-за времени, его пустая трата злит. Пятиминутный отдых перед «Офелией» Милле нагоняет на Шерлока драматичным образом девушки тоску. А еще коричневое пальто, стрелки на брюках и слишком чистые для серой погоды туфли на расстоянии вытянутой руки от него — конфуз. Может, стоило все-таки приодеться? У белокурого чуда, рядом с которым он приземлился, взгляд истинного ценителя. Вот он что-то в бедняжке-героине видит, зрит в глубину мазков. А Шерлок пялится. И вовсе не на труд почившего художника. — Боюсь, картина немного не там, куда вы смотрите, — и глазками в его сторону, мимолетно оценивающими. Необычный алый отблеск иссушает морось уныния. На его месте вспыхивает искорка, к которой его верткий язык готов подбросить хворосту… Это авантюра, бестактность и неисправная дотошность — одним словом, Шерлок. Потому он, едва испытывая неловкость, спрашивает: — О чем ты размышляешь, когда смотришь на нее? Ему отвечают не сразу, долго обдумывая вопрос, проверяя его на подлинность, как банкноту. — О трагичности судьбы, необратимых исходах непонимания, о потраченных силах и времени художника и… — молодой человек хмыкает, сбрасывая маску претенциозности, — стопке непроверенных контрольных. В Шерлоке поднимается ласковая волна смеха. Наверное, последний раз радовался так пачке любимых леденцов, купленной на днях; губы собеседника схожи с малиновыми… Он усмехается, подпирает ладонью подбородок, опираясь локтем в колено заброшенной одну на другую ноги: — Спасибо за честность. Ему нравится ответная улыбка, кроткая и вновь посланная скорее Офелии, чем ему. И ей он почти завидует. — Почему вы спросили? — Изучал недавно одного серийного убийцу. Он картинами вдохновлялся всякими. Хотел понять, что он в них нашел, залезть, так сказать, в голову. Молодой человек наконец смотрит прямо на него с долей изумления и иронии. — Значит, нашли мою голову подходящей для своих изысканий? — Ну, мало ли чем ты на досуге занимаешься. Шерлок чувствует необъяснимое волнение, когда вызывает его смех. Он что-то топит в нем, как птичья трель — зиму в марте, быть может, нежность, разлитую по выразительным чертам. — Подобное противоречит моему расписанию, будьте уверены. — В нем найдется место для чашки кофе со мной? Ах, он бы прикусил себе язык за вездесущую прямолинейность. Работает лихо, правда, часто опережает голову. Но кто возьмется судить ее, вскруженную, опьянено не поспевающую? — Вот так сразу? — светлые брови приподнимаются в слабом замешательстве, но, к счастью, не хмурятся, и уста не гонят его бранью, хотя сквернословие им наверняка чуждо. — Не люблю ходить вокруг да около. — А вдруг, — плутовски кривит губы, — я все же убийца, вдохновляющийся картинами? Шерлок только плечами пожимает: — Как ни крути, тот, кто мне нужен. — Вы упрямый. — Целеустремленный. Расстояние меж ними — едва его предплечье. Может, обладая неусидчивостью, настолько неуемно ерзал, может, у нового знакомого свои законы гравитации. Так или иначе то его ни капли не смущает, зато расстраивают брошенный на часы взгляд и ему — извиняющаяся улыбка. — Как ни прискорбно, мне пора бежать. — Мачеха с сестрами возвращаются? — У меня братья. — Учту. Слева от него теперь лишь тонкий шлейф духов, а нутро шкрябает тоска. Шерлок оборачивается через плечо и неприлично громко зовет: — Хэй, как зовут-то? Но новоиспеченная Золушка лишь смотрит на него, переводит взгляд на картину и вновь возвращает к Шерлоку, чуть более хитрый только; уголок губ насмешливо дергается. Ответом не удостаивает, лишь только взор — возможностью облюбовать стан. Шерлок зрит на Офелию так, будто она непременно должна очнуться и раскрыть свою тайну, объяснить произошедший секунды раннее безмолвный диалог. Но она все так же лежит в вечном сне, погружая в юдоль печали. Он бы мог сорваться, догнать его, попросить номер телефона, но отчего-то не пошевелил и пальцем. Зачем? Знает, что встретятся вновь здесь.───── ◉ ─────
— Ужасно тоскливо, не находишь, Уильям? — он нажимает голосом на имя специально и радуется одобрительному взору. Находит в нем похвалу, в себе — мольбу подарить еще одну загадку. Уильям обращается вновь к «Последнему рейсу корабля "Отважный"» и хмыкает: — В этом и смысл. Приглушенные краски заката, провожающие последнее плавание корабля… — мимолетная меланхолия в голосе привлекает слух, но он быстро меняет ее на льстящее любопытство: — Вы вновь проникаетесь атмосферой, чтобы понять извращенные умы? — Скорее нацелен на один очень светлый. Шерлок не художник, но подмечает детали: от размытых комплиментов на секунду прикрывает веки, прежде чем обнажить мягкий взгляд; украдкой смотрит на его губы, когда те юрко изгибаются, а у собственных вздрагивают краешки, будто утяжеленные сдержанностью. Маленькие улики их взаимно вспыхнувшего интереса. Шерлок готов завести новое дело и собеседника. — Прогуляетесь со мной до «Венеры и Марса»? — Хоть до Солнца и Луны. Шерлок определенно далек от искусства. Правда, того, что в рамках, — его воплощение по правое плечо. Оно не прячется в позолоченных границах, за красными лентами на обязательной дистанции, не боится случайных касаний при ходьбе. Уильям сегодня в новом образе, Шерлок же поменял рубашку, а еще мнение — о скуке галерей. Уильям рассказывает ему о художниках, о тайных смыслах полотен, Шерлок — о ценах на кофе и ямочке на правой щеке. Лиам не признает ее существование и закатывает глаза на обещание в следующий раз ее запечатлеть (только вот Шерлок успеет лишь губами). Запечатлеть в нем, впрочем, хочется многое, а вокруг направляют камеры на неживые лица. Что ж, не то чтобы он горел желанием делиться сокровищем... — Венера овладела Марсом, но Марс никогда не овладеет Венерой… — Уильям вздыхает и искоса глядит. — Не смотрите на меня так, право слово. — Я внимаю. — Вы смущаете. Шерлок, сраженный чужими знаниями, не старается запомнить фамилии, из них оседает лишь пара известных — оставляют за спиной Боттичелли, Моне, Ван Гога. Зато запоминает, как чуть щурятся глазки, чтобы разглядеть на подписи год, как вспархивают пальцы к подбородку в задумчивом жесте, и сыпется мерцанием свет ламп на золотистые локоны — они чуть неровно ложатся, когда Уильям наклоняется ближе к экспонату, а Шерлок сильнее стискивает подкладку карманов. — Иногда, чтобы лучше увидеть и понять, нужно посмотреть издалека, — Уильям отводит его на пару метров от картины, держа за запястье, к сожалению, в силу своей тактичности поверх ткани. — Вот так, теперь видишь? Шерлок смотрит на замершие в строптивости тела и на профиль Лиама. Он видит, конечно. Видит едва различимые веснушки на спинке носа. А вот что-то особенное на противоположной стене — едва. Потому наклоняется, шепчет, слыша, к удовольствию, чуть замершее дыхание: — Нет. Он не устает слоняться по каждому залу и, в третий раз сталкиваясь с «Офелией», улыбается сам себе. Они давно забыли об искусстве, обсуждая проблемы образования, метро в час пик, разбитую кружку Уильяма — «не смешно, она была моей любимой, с котиками! Льюис подарил…» — и недописанную монографию Шерлока — «не просто виды табака, целых сто сорок!». Успели повздорить у «Вокзала Сен-Лазар» и помириться у «Пшеничного поля с кипарисами». Возможно, Шерлок не понял глубину красок, но Уильям обещает объяснить в следующий раз. Следующий — звучит соблазнительно. За полчаса до закрытия вновь на лавочке, где впервые встретились. Шерлок перенасыщен искусством, но не запахом тонким духов. Надеется, что от близости — плечом к плечу, играючи толкает коленом — он останется на его одежде. — Что будет, если украсть экспонат? Уильям озадаченно приподнимает бровь. Чуть устал от ходьбы, но не от странных вопросов. — Они под сигнализацией. К тому же, кто у нас детектив? Но Шерлока то не смущает, лишь раззадоривает его взбудораженный флирт: — Будет пара минут, прежде чем сбегутся охранники. — Меня за соучастие возьмут, — посмеивается, — а у меня контрольные, помилуй. — Избавлю горстку душ от дурных оценок. Уильям лишь глаза закатывает в притворном раздражении. Не раз за день услышал игривое «профессор», жалость к его студентам, но поверх всего клятву посетить его лекции. — И что хотите украсть? В опустевшем зале, в закатный час Шерлок, только и ждавший этот вопрос, встает и протягивает руку под недоумевающий взор: — Тебя. Ах, а у «Мадонны» на щеках был похожий цвет… Уильям моргает — при виде его смущения внутри все трепещет и сбивается, — но греет свою ладонь в его. Греет сердце согласием и нежностью в улыбке: — Целеустремленный, да? Шерлок переплетает пальцы: — И чуточку упрямый.