О любви

Если верить часам на стене, до начала концерта 23 минуты, 47 секунд. 46... 45... 44... Если прислушаться к шуму коридора, то часам уже можно не верить - вовремя мы точно не начнем. - Володя, какие, к чертовой бабушке, «пять минуточек»?! У нас полный зал народу и телевизионщики в придачу. Ты сам-то себя слышишь?! Володя! Наташа - миниатюрная девушка-организатор с задатками полкового командира - возмущается, кажется, где-то прямо за дверью гримерной, а я пытаюсь вспомнить кто у нас Володя и что, в связи с этим, могло пойти не так. Кажется, кто-то из осветителей. Плохо… Два «неправильных» прожектора и завтра вся труппа с мигренью... Черт! - Не переживайте, Филипп Бедросович, - ловлю в зеркале сочувствующую улыбку костюмерши, - Прорвемся! - Куда ж мы денемся с подводной лодки, - киваю я, поднимаясь, - Пойду посмотрю, что случилось... У меня нет сомнений в профессионализме собственной команды - не первый год работаем вместе. Однако сюрпризы за 20 минут до выхода на сцену крайне редко сулят что-то приятное. - Саша, это должно было быть у сцены еще два часа назад! Давай бегом! Володя, не делай мне мозги! Никаких минуточек! Нет и точка! Саша! Я сказала бегом! - Наташа действительно стоит в нескольких метрах от гримерной, командуя, кажется, всем и сразу. В коридоре шумно и суетно: снуют туда-сюда гримеры и костюмеры, в направлении правой кулисы спешно скрывается группа техников, в противоположную от них сторону не менее стремительно удаляется человек в форме БКД и с надписью «администратор» во всю спину. Если это тот самый Володя, значит есть шанс, что на сцене все будет работать как положено. В конце концов на репетиции проблем не было. Несмотря на небольшое расстояние, к девушке я практически пробираюсь: пустить насмарку все труды стилистов, посадив на белоснежный костюм пятно от столкновения с какой-нибудь аппаратурой или отеревшись рукавом о стену, - последнее, чего мне сейчас хочется. - Проблемы? - Никак нет, Филипп Бедросович! - Наташа оборачивается ко мне, убирая в карманы свои средства связи, и улыбается, - Свет-звук поправили, микрофоны проверили, танцоры на низком старте, воду у обеих кулис обновили, костюмы для первой половины шоу в пути. Мимо нас действительно провозят вешалку с огромным количеством разнообразной одежды, в желтом свете коридорных ламп совершенно не похожей на сценические костюмы. - Отлично. Но?.. - Но администрация слезно просит задержать начало, так как опаздывает кто-то из VIP. - Бардак. - Форменный, Филипп Бедросович, - согласно кивает девушка, пропуская стайку визажистов в направлении кулис. Медленно, но верно, основная суета перетекает из коридоров к сцене, становится более активной и менее громкой из-за близости зрительного зала. - Телевизионщиков предупреди, чтобы они тоже свои планы корректировали. И администрацию, чтобы в первый и последний раз. В общем, ты большая девочка, разберешься. - Прорвемся, куда ж мы денемся! Не такие задачки решали! Оставив Наташу «разбираться», возвращаюсь в гримерку. Я доверяю своей команде достаточно, чтобы не контролировать каждую мелкую неприятность... ... И все же врут те, кто уверят, будто с опытом уходит «боязнь сцены». Никуда она не уходит - каждый раз, как первый. Я дал больше полутора тысяч концертов и все равно в какой-то момент ловлю себя на нервной дрожи в пальцах и слегка иррациональном неминуемо приближающегося начала. Вздрагиваю, когда на стеклянной поверхности гримерного стола коротко вибрирует телефон. Странно, вроде бы я его выключал. Или нет? Не помню… Наверное, так выглядит старость. Усмехаюсь собственным мыслям и беру гаджет в руки. Еще не вижу сообщение, но уже не могу сдержать улыбки: на экране высвечивается фотография сонного растрепанного Баскова. Моего Коленьки. А следом короткое СМС: Коля Басков: «У тебя все получится.» Машинально поднимаю взгляд на часы и качаю головой. Несносный мальчишка! Его собственный сольник в Уфе закончился два часа назад. Не сомневаюсь, что выложился он по максимуму, без остатка. А если брать во внимание, что это был заключительный концерт его гастрольного тура, то с двойным усердием. И ему бы сейчас десятый сон досматривать, а гляди ж ты, не спит, волнуется, слова поддержки пишет... «Не лучше, чем у тебя, мой дорогой :)», - быстро набираю в ответ и, улыбнувшись фотографии, все же выключаю телефон. Знаю, что кто-то из нас обязательно захочет позвонить – оба ужасно соскучились – но сейчас нельзя. Сонный Басков – это отдельный вид эстетического наслаждения и слишком опрометчиво с моей стороны думать, что я смогу быстро вернуться в рабочий ритм после такого разговора. Завтра… Завтра вечером он прилетит в Москву и в нашем распоряжении будет целая ночь… Чувствую, как в животе зарождается приятное, тягучее чувство предвкушения и мне приходится вновь пройтись по гримерке, чтобы привести мысли в порядок. Коля, Коля, Николай, что же ты со мной делаешь? - Филипп Бедросович, пора, - в дверях появляется Наташа и из головы, как по мановению волшебной палочки исчезают практически все мысли. Пора... ... В итоге начинаем с двадцатиминутной задержкой. В какой-то момент мне даже становится немного жаль Володю из администрации. Когда он во второй раз подходит ко мне, уже готовому выходить и радовать зрителей, со своим «ФилиппБедросовичпроститеизвинитеещебуквальнопятьминуточек», не сдерживаюсь и доходчиво объясняю, куда он может сходить вместе со своими пятью минуточками, что я думаю о нем и опаздывающих VIP и, что, если через пять минут мои артисты не выдут на сцену, он сможет засунуть своих VIP в ТАКОЕ место... Следом за мной эту же мысль, только менее развернуто, но не менее обстоятельно повторяет Наташа. В итоге третий раз Володя подходит к нам мелкими перебежками вдоль стеночки, защищая, видимо, самое ценное. Теперь уже более удачно: от моего праведного гнева его спасает рация организатора, не узнаваемым от помех голосом объявившая, что Володю убивать не надо и можно начинать. Сие безобразие оборачивается двумя смазанными в начале песнями. И только бурная радость зрителей, сопровождаемая оглушительными аплодисментами, помогает мне немного успокоится и вернуться в рабочий ритм. В любом случае, если Володя не дурак, то после концерта я его не увижу. Не знаю, кого именно мы ждали – спасибо осветителям, выставившим свет так, чтобы нельзя было выцепить отдельные лица в зале дальше второго ряда. В остальном первая половина концерта проходит без происшествий. И в то время, как зрители неспешно покидают зал на время антракта, за кулисами кипит работа едва ли не более активная чем до и во время выступления: 15 минут – это, на самом деле, чертовски мало. Костюмеры и гримеры бегают от одного члена трупы до другого и обратно, приводя в порядок грим, переодевая, поправляя и причесывая. В коридоре стоит непередаваемое амбре из пудры, лака для волос и дезодорантов. Танцоры и бек-вокал судорожно переводят дыхание, насколько это возможно сделать в коридоре. Многие сидят на полу – в гримерке, конечно, удобнее, но идти до нее – тратить 3-4 минуты и без того короткого отдыха. Иногда тоже хочется плюнуть на все и тоже лечь на пол прямо у кулис, тупо переводя дыхание. Но я не могу себе этого позволить – возвращаясь в гримерку для смены костюма, я на ходу раздаю указания и замечания ответственным за звук и свет. Все тут же бросаются исправлять и дорабатывать - понимают, что вторая часть концерта всегда тяжелее первой. И все же вся моя команда находит в себе силы улыбаться, подбадривая друг друга и самих себя. Ошибки будем разбирать завтра на дневном прогоне, а сейчас главное – не потерять боевого настроя. В гримерке все происходит быстро, по отточенной годами схеме. Еще даже не переступив порог, снимаю тяжелый от камней и вышивки пиджак, который тут же ловят и уносят костюмеры. Мокрая насквозь рубашка отправляется в специальный контейнер на диване. Липкую от пота спину неприятно обдает прохладой кондиционера, так что я быстро заворачиваюсь в заранее подготовленное полотенце и почти падаю в кресло. Закрываю глаза и, не говоря ни слова, на следующие пять минут вверяю лицо и волосы в заботливые руки стилистов. Сам в это время пытаюсь отдышаться и успокоить бешено колотящееся сердце. Поднимаюсь на ноги только после того, как за девочками тихо закрывается дверь. Выпиваю теплой воды и, отправив полотенце к рубашке, быстро переодеваюсь. Мимоходом задумываюсь о том, что ни одна армия не мотивирует к быстрому одеванию так, как полный шеститысячный зал. Коротко глянув в зеркало, покидаю гримерку, на ходу поторапливая подрасслабившихся танцоров. После двадцатиминутной задержки первой части концерта, вторая должна начаться вовремя. Когда большие часы над выходом на сцену показывают 1:07 до начала вся труппа уже стоит своих местах. Не так бодро, как в начале, но тоже вполне уверено. Гримеры последний раз придирчиво осматривают собственную работу и тихо исчезают в коридоре, чтобы начать готовить все переодевания второго акта. 0:42. - Не расслабляться, впереди еще, как минимум час, - тихо предупреждаю танцоров, стоящих со мной за одной кулисой. В ответ получаю собранные короткие кивки. Они все знают и без меня. 0:23. В зале гаснет свет и медленно стихает зрительский гул. Я вместе с частью танцоров беззвучно выхожу на абсолютно темную сцену, занимая свое место у абстрактной декорации. 0:09. С обнулением таймера зажигаются прожектора и звучат первые аккорды «О любви». Я последний раз тихо выдыхаю и оборачиваюсь к залу, эффектно взмахнув руками... Еще через 14 секунд я едва не пропускаю вступление, потому что не могу оторвать взгляд от первого ряда VIP-партера. Кажется, я сошел с ума… Нам подарили случай синие небеса. Наш диалог беззвучен, только горят глаза. То, что в душе ненастье, как объяснить часам? Я за минуты счастья, кажется, жизнь отдам. Мне всегда нравилось ощущение «полного» зала. Особенно, когда на трогательном моменте зрители зажигают фонарики. Это завораживает и вдохновляет, придает сил. Именно поэтому во время антракта я попросил осветителей переставить свет. Хотелось получше разглядеть тех, кто пришел на сегодняшний концерт. Но, как оказалось, я не был готов увидеть того, кого в зале быть физически не могло… О любви, я не успею тебе сказать, Пусть за тобою закрылись двери. Я — никогда не устану ждать, Ты — никогда не устанешь верить. Я порой забываю, что он, по сути, большой ребенок, зачастую действующий «просто потому что». Потому что соскучился. Потому что хотел поддержать. Потому что это мой первый концерт на кремлевской сцене после долгого перерыва. Просто потому, что даже спустя столько лет влюблен как мальчишка… А у судьбы весьма специфическое чувство юмора. В какой-то мере, даже символично, что он появился именно на этой песне… Мимо судьбы вслепую, можешь пройти и ты. Дождь на стекле рисует розовые мечты. Только сейчас мне хватает сил вновь опустить взгляд на первый ряд и убедиться, что происходящее – не сон и не наваждение. Басков, собственной персоной, сидит почти в самой середине ряда. С идеально прямой спиной, чуть подавшись вперед, как бегун, готовый вот-вот сорваться с места. И улыбается, ни на секунду не отводя от меня взгляд. Несносный мальчишка. Просто сказать о главном, зная, что где-то там Небо движением плавным встречу подарит нам. По-хорошему, я должен хотя бы злиться, ведь он обещал не делать глупостей. Но стоит только поймать его взгляд, и внутренний голос, слегка укоризненно замечает: «Ты никогда не умел на него сердиться по-настоящему». И от чего-то хочется сделать какую-нибудь невероятную глупость. О любви, я не успею тебе сказать, Пусть за тобою закрылись двери. Я — никогда не устану ждать, Ты — никогда не устанешь верить. Моя команда – лучшие из лучших, и я это знаю. Они умеют не теряться, если что-то идет не так, и остаются профессионалами. Они уже ни раз меня выручали и это дает некоторую свободу… … Нет, я определенно схожу с ума… … Завтра мне придется придумать, как объяснить трупе, столь внезапный порыв. Завтра мне, скорее всего, будет немного стыдно. Но все будет завтра. А сейчас я уверенным шагом подхожу к самому краю сцены и, забыв о полном зале, пою только для одного человека: для моего Николая Баскова. О любви, я не успею тебе сказать, Пусть за тобою закрылись двери. Я — никогда не устану ждать, Ты — никогда не устанешь верить. То, насколько сильно я выложился в оставшийся час, становится понятно только на поклонах. К освещенному верхним светом залу я выхожу на негнущихся ногах. Минут через пять, когда весь край сцены тонким слоем укрыт букетами, я замечаю, как пара девушек почти висит на Коле, терпеливо ждущем, пока толпа с цветами рассосется. Мысль: «Помирать, так с музыкой», - формируется в голове уже после того, как я беру в дрожащие от усталости руки микрофон. - Друзья! Сегодня в зале находится удивительный человек, мой заклятый друг, Николай Басков! Коля, дорогой! – я делаю приглашающий жест и улыбаюсь так широко, как могу. Не знаю, что удивляет меня больше: как быстро один из осветителей ловит явно не ожидавшего такой подставы Баскова в круг белого прожектора, или то, с какой непринужденной грацией певец, сидевший с пустыми руками весь второй акт, откуда-то достает огромный будет. От внезапного желания показать девушкам язык меня останавливает только то, что я старше каждой из них, как минимум вдвое. - Филипп! Замечаю, как расторопная Наташа быстро вручает Коле микрофон, когда тот поднимался по боковой лестнице. Принимаю букет и крепко обнимаю «заклятого друга». Чуть сильнее, чуть дольше, чем положено друзьям не расцепляю рук и даже сквозь пиджак чувствую, как он улыбается. - Филипп, дорогой мой! Два года эта сцена ждала своего Короля и вот ты, наконец, вернулся! Поздравляю, концерт был просто великолепен! Он говорит что-то еще, шутит, поздравляет меня и не отпускает с лица широкой дежурной улыбки. Кажется, я тоже шучу в ответ, но на самом деле не могу оторвать взгляд от темных кругов у него под глазами. От напряженной спины. От слегка резких, дерганных движений… Слишком хорошо его знаю, чтобы не понять: Коля стоит на ногах едва ли крепче меня. Тихо ужасаюсь мысли, что за последние сутки он спал от силы часа три и те в самолете. Естественно, за дежурным обменом колкостями не следует предложения спеть что-нибудь вместе. Точно не сегодня. Не хватало еще, чтобы он рухнул на сцене! - Дождись меня в гримерке, я скоро, - тихо шепчу ему мимо микрофона, крепко обняв напоследок, и даю быстрый знак Наташе, чтобы проводила… … Выступление «на бис» затягивается почти на двадцать минут. Только чудом дохожу до гримерки: очень уж хочется упасть и прикинуться плинтусом на ближайшую вечность. Сказываются возраст и почти годовой перерыв между сольниками. Едва за мной закрывается дверь, как я съезжаю по ней на пол – сил не осталось совершенно. Минут пять просто сижу с закрытыми глазами, восстанавливая дыхание. Расслабившись, не замечаю, как кто-то тихо подходит и опускается прямо передо мной. Лишь вздрагиваю, когда длинные холодные пальцы начинают медленно расстегивать рубашку, и открываю глаза. - Коленька… - Тс… - улыбнувшись, он прикладывает палец к моим губам, и я не могу удержаться от того, чтобы оставить на нем невесомый поцелуй, - Надо переодеться, а то заболеешь… - В его голосе столько тепла и заботы, что сердце приятно щемит. Еще немного и я стану первым человек буквально умершим от умиления. Пока Коля возится с мелкими пуговицами, бессовестно его разглядываю. Уставший, слегка лохматый, с ярко-красной полосой от накрахмаленного воротничка на шее… Поднимаю руку и, невесомо проведя по следу, зарываюсь пальцами в короткие волосы на чужом затылке. Ловлю немного удивленный взгляд и, подавшись вперед, накрываю его губы своими. Целую мягко, осторожно и неторопливо, наслаждаясь каждым мгновением. - Кто-то обещал не делать глупостей, - шепчу, практически не отстраняясь. В ответ получаю ни разу не виноватый взгляд и новый неспешный поцелуй. Свободной рукой обнимаю Колю за талию, осторожно усаживая себе на колени. Вздрагиваю, когда прохладные ладони проходятся по всё ещё мокрой после концерта спине, и сжимаю пальцы в чужих волосах, заставляя запрокинуть голову. - Непослушный, несносный мальчишка, - целую в шею чуть ниже следа от воротника и только сейчас понимаю, что это белобрысое чудо не в рубашке, а в моей футболке, - Еще и воришка… Усмехаюсь и не сильно кусаю в основание шеи, срывая с губ тихий судорожный выдох. Оказывается, за три с небольшим месяца наших несовпадающих графиков, я соскучился намного сильнее, чем думал. И не я один. Чувствую, как Коля, опершись о мои плечи, быстро пересаживается так, чтобы зажать мои бёдра коленями, и смотрю на него уже снизу-вверх. - Я скучал, - выдыхает он, заглядывая мне в глаза, - Ты сердишься? Глупый вопрос, но тень страха, скользнувшая по такому красивому сейчас лицу, не остаётся незамеченной. - Конечно нет, золотой мой, - осторожно перехватываю одну из его рук и, не разрывая зрительного контакта, целую ладонь, а следом – каждый палец. Прижимаюсь к ней щекой и улыбаюсь, - Я тоже безумно скучал… Колина улыбка греет душу. Я видел много его улыбок и лучше других знаю, когда он улыбается по-настоящему. Немного приподнимаюсь, насколько позволяет поза, и вновь целую, не отпуская его руку от своей щеки. Чувствую, как он перебирает мои волосы и крепко прижимаю его к себе. - Сквозит… Заболеешь, - Коля шепчет мне в губы, практически не отрываясь от них и мягко тянет меня за собой, поднимаясь на ноги. Он сильнее чем может показаться, так что я встаю следом, почти не прикладывая усилий. Не разрывая поцелуя, позволяю увести себя в сторону дивана, по пути скинув пиджак и рубашку. Краем глаза замечаю, что вещи самого Баскова висят на вешалке. Не успеваю как следует об этом подумать, ощутив легкий, но настойчивый толчок в грудь, и послушно опускаюсь на диван. К собственному удивлению, вместо холодной гладкой кожи обивки ощущаю мягкий ворс полотенца. Значит, пока я распинался на «бис», меня действительно ждали. Мысль не то, чтобы внезапная, но до одури приятная. Не устаю (и, надеюсь, никогда не устану) удивляться человеку передо мной. Его воле и поистине огромному сердцу… Откидываюсь на спинку дивана, закрыв глаза. Только сейчас понимаю, что так и не восстановил дыхание до конца, из-за чего колет в правом боку. Делаю глубокий вдох, задерживаю воздух в легких на пару секунд и также медленно выдыхаю. Повторяю несколько раз, пока неприятное ощущение не исчезает. Все это время прислушиваюсь к тому, как Коля чем-то тихо шуршит у гримерного столика. Расстояние между нами небольшое – два-три шага, так что, мне не нужно видеть, чтобы понять, что и где происходит. И все же вздрагиваю от первого прикосновения влажной салфетки к лицу. Открываю один глаз, чтобы вновь поймать на себе полный заботы и нежности взгляд. - Я тебя люблю, - шепчу одними губами и расслабляюсь окончательно, не имея ни малейшего желания мешать Колиному порыву позаботиться... ... Будь моя воля, я бы бросил к ногам этого человека весь мир. Что уж говорить о футболке, которую это белобрысое чудо наотрез отказалось менять обратно на концертную рубашку? К тому же, его воротничками при желании можно убивать - настолько они накрахмалены... В общем, репортеры желтой прессы бы удавились за возможность сфотографировать то, как мы практически в обнимку шли до машины: я в сверкающем пиджаке на голое тело и Басков в концертных брюках и футболке, которая ему велика на четыре размера. - Филипп Бедросович, Николай Викторович, - вместо приветствия произносит водитель, посмотрев на нас через зеркало заднего вида, - Домой? - Да, Вадик, домой, - киваю и улыбаюсь, когда между сидениями тактично поднимается экран. В моей команде работают исключительно профессионалы. Басков засыпает у меня на плече практически сразу, как автомобиль покидает территорию Кремля, так что всю дорогу до моей квартиры сижу неподвижно, крепко держа его за руку и не желая потревожить. За окном проносятся огни ночной столицы, а я думаю о том, что надо будет предложить Коле остаться на выходные. Дети будут ему рады... ... Душ, кровать и Николай Басков в одном полотенце, пытающийся вытереть растрепанные мокрые волосы перед большим зеркалом. Такая незамысловатая оказалась формула моего личного рая. - В ванной был фен, - улыбаюсь и, повернувшись на живот, вытягиваю руку и провожу по чужой еще влажной спине. - Да что ты говоришь, - передразнивает Коля, ловя мой взгляд в отражении. - Еще буквально пять минут, дорогой. Понимаю, что это ребячество чистой воды, но не могу себе отказать в небольшой шалости: резко подаюсь вперед, ловлю не ожидающего подвоха певца за талию и буквально утаскиваю его на кровать. - Филипп! – только и успевает испуганно вскрикнуть он, взмахивая руками и роняя полотенце. Тут же наваливаюсь сверху, крепко прижав к себе «добычу», и, уперевшись подбородком ему в грудь, хитро смотрю на него снизу-вверх. - Попался. - Попался, - покорно кивает он в ответ и проводит кончиками пальцев от плеч вдоль шеи к линии челюсти. Слегка веду головой в сторону, ластясь к его рукам. За мгновение до поцелуя ловлю взгляд голубых глаз и в очередной раз невольно восхищаюсь тем, сколько в них тепла и нежности. Для общего удобства, переношу вес собственного тела на локти и, не разрывая поцелуй, оглаживаю чужое бедро сквозь полотенце. - Самое время остановить меня, - шепчу, наклонившись к чужому уху, и оставляю жаркий поцелуй за ним, - Иначе… Еще раз целую в уголок челюсти и приподнимаюсь на руках, снова заглядывая в глаза. Как бы сильно не застили разум собственные чувства и эмоции, происходящее касается не только меня… - Наш девиз непобедим, - тихо тянет Коля с самым заговорщическим видом, - «Возбудим и не дадим», - и смеется. Так звонко и весело, что я не могу сдержать умиленной улыбки. - Какой же ты еще мальчишка, - провожу пальцами по светлым волосам, откровенно любуясь. Он приподнимается и пристально смотрит мне в глаза. Слишком хорошо его знаю, чтобы не понять, но все равно даю ему возможность «оттянуть момент». В конце концов, в этой ситуации последнее слово все равно будет за ним. - Действуй, - шепчет он и увлекает меня в новый поцелуй, обняв свободной рукой за шею. Оторвавшись от таких манящих гуд, не спеша спускаюсь дорожкой поцелуев к шее, провожу языком по следу от воротничка рубашки и целую в основание плеча. Невесомо веду носом по обнаженной груди, обдавая чувствительные места горячим дыханием. Коля вздрагивает, не сдерживая судорожного выдоха, и нетерпеливо выгибает спину, в порыве продлить прикосновения. Это чем-то похоже на игру на фортепиано: поцеловать там, кончиками пальцев провести здесь, дразняще прихватить кожу зубами, ощутимо, но чтобы не оставить следов. Вновь подняться к губам и целовать... Сцеловывать каждый судорожный вздох, каждый полузадушенный стон... Отдать инициативу, ощутив как длинные, музыкальные пальцы мягко направляют голову. Мы вместе настолько давно, что я могу сделать все в буквальном смысле с закрытыми глазами. Но оторваться от яркого румянца на щеках и зацелованных мною губ?.. Перестать смотреть в затуманенные желанием голубые глаза?.. Нет, это выше моих сил! Поэтому даже спустившись на уровень его паха и откинув в сторону совершенно ненужное сейчас полотенце, я не разрываю зрительный контакт. Медленно провожу языком по члену и, взяв в рот головку, чувствую, как дрожит рука в моих волосах. Постепенно опускаю голову все ниже и ниже. Чтобы взять полностью мне нужно время. После долгой разлуки особенно сильно хочется, чтобы все было идеально. Увлекаюсь настолько, что в реальность меня возвращает не сильное, но несколько внезапное движение мне навстречу. Коля выгибается в спине и, заведя назад свободную руку, вводит в себя обильно смазанный палец. - Какой нетерпеливый, - шепчу я, чуть отстранившись, и оставляю несколько поцелуев на внутренней стороне его бедер. Ответом мне служат тихие довольные стоны. Еще раз напоследок покружив языком вокруг головки, поднимаюсь и, поймав очередным поцелуем тихий всхлип удовольствия, осторожно добавляю к Колиному пальцу свой. Замираю, давая привыкнуть. Второй рукой накрываю сосок, отвлекая от возможных неприятных ощущений... Начинаю двигать рукой только после того, как певец подо мной расслабляется. Сначала медленно, словно только пробуя на вкус, дразня. Стараюсь попасть в такт движениям самого Коли. ... В любую игру интереснее играть вместе, а потому, не успеваю я добавить второй палец, как мой член оказывается во власти второй Басковской руки. Хрипло усмехаюсь в чужие губы и делаю несколько поступательных толчков бедрами, специально при этом практически полностью прекратив движение пальцами. И все же мы слишком соскучились для соревнования «у кого крепче выдержка». После сольников у обоих эта самая выдержка ни к черту. - Как ты хочешь это сделать? - шепчу я ему на ухов и слегка прикусываю мочку. - Сверху... Не говоря больше ни слова, убираю обе руки, чтобы в следующий момент обнять Баскова за талию и перевернуть нас обоих. И вновь смотрю на него снизу-вверх. И совру, если скажу, что мне это не нравится. Медленно провожу тыльной стороной ладони по щеке, шее, плечу. Веду линию по груди, животу... Осторожно, как самый хрупкий китайский фарфор, придерживаю его за талию, помогая пристроиться, и плавно толкаюсь внутрь. У Коли дрожат ресницы. Он кусает губы и запрокидывает голову, прогнувшись в спине. Я убираю руки, давая ему полную свободу и все время мира на то, чтобы привыкнуть. Приподнявшись, покрываю россыпью быстрых поцелуев его плечи и ключицы, кадык, линию челюсти, подбородок, - все, куда могу дотянуться. - Хороший мой, - с очередным поцелуем чувствую, как певец улыбается, - Самый-самый лучший... Он делает первое короткое движение бедрами и судорожно выдыхает, схватившись за мои плечи. Обнимаю, прижавшись, насколько могу, и целую в основание шеи. Вверх-вниз... Чувствую, как хватка на плечах ослабевает. Поднимаю голову, заглядывая в глаза. У Коли горят щеки. А еще у него влажные ресницы. Вверх-вниз... - Не плачь... - крепче прижимаю к себе подтянутое тело. - Филипп... Если бы ты знал, как я соскучился... Вверх-вниз... - Я люблю тебя, слышишь?.. - Коля наклоняется и шепчет это мне в губы, прежде чем запечатлеть это признание поцелуем. Вверх-вниз... Тихие стоны и короткие рваные вздохи быстро растворяются в тишине огромной комнаты... Мы двигаемся навстречу друг другу, становясь единым целым... Мы крадем друг у друга поцелуи, растворяясь в каждом их них, отдавая всех себя без остатка... Это не похоже на танец. Это что-то очень личное. Что-то, принадлежащее только нам двоим. Как будто нет всего остального мира, титулов, славы, обязательств... Как будто время, сжалившись, остановилось, прислушиваясь к почти беззвучному разговору двух сердец. ... Хороший мой... ... Люблю тебя... ... Слышишь?... ... Филипп!.. ... Люблю... ... Коля, Коленька... ... Мой.... ... Навсегда... Где-то далеко-далеко над Москвой тихо поднималось солнце. Оно освещало опустевшие столичные улочки. Оно согревало первых еще сонных прохожих. Но даже оно, такое большое и теплое, не смогло бы заменить мне мирно сопящее под боком белобрысое чудо.