сбегу из своей комнаты
сбегу из своего города
сбегу из своего города
сбегу из своего мира
[han — run]
Принятие всегда даётся тяжело вне зависимости от того, что ты принимаешь: любовь к людям своего пола, смерть близких, предательство или факт собственной популярности. Отрицание. Так нельзя. Так не может быть. Это всё усталость, постоянная нагрузка и ноль свободного времени. Нужно отвлечься и развеяться. Воспользоваться несколькими днями без расписания и уехать на Чеджу, гуляя по пляжу и слушая море. Это поможет. Да. Гнев. Почему я? Что я сделал не так? Я родился в хорошей семье, меня любят и ценят, поддерживают и гордятся, желают всего самого лучшего. Любви и человека рядом. Но не этого. Торг. Я могу измениться и это пройдет. Нужно приложить больше усилий. Депрессия. Если я это сделаю, люди вокруг пострадают. Мемберы, компания, я. Принятие. Я влюблён в мужчину. Я влюблён в Ли Минхо.💖
Последний раз Джисон видел его семьдесят три дня назад. Минхо был в форме, грубых ботинках, с короткими волосами и улыбкой на губах. Он скучает — Джисон знает Минхо слишком хорошо. Минхо забрали в армию первым. Он был, пожалуй, единственным, кто спокойно говорил об этом. Потому что надо. Айдол, айтишник или продавец — призыва не избежать. Что удивительно, Минхо никогда и не пытался. Стэй плакали, мемберы принимали неизбежное, а менеджеры бились над расписанием в попытках довести его до ума и оставить группу на плаву популярности. Джисон просто смотрел со стороны и кусал внутреннюю сторону щеки, уходя в студию и пропадая сутками, выливая буквы из головы. Его не покидало ощущение пустоты и недосказанности. До последнего дня. Перед ним стоит короткостриженный Минхо, кажущийся совсем юным, потерянным и подавленным. Сжимает кулаки и смотрит вперёд, будто Джисона и вовсе здесь нет, губу кусает и молчит. Впервые тишина напрягает. — Хён? Молчит, но разжимает ладони и берётся за руки Джисона, как делал раньше, когда обоим нужна была молчаливая поддержка. Закрывает глаза и сжимает ладони сильнее, пытаясь успокоить нервную дрожь. Они знают друг друга так хорошо, что страшно. — Мне нужно сказать тебе кое-что. Оно сожрёт меня, если я промолчу, но мне так страшно, Джисон-и. Обещай, что не осудишь. Джисон тянет его к себе вплотную, гладит одной рукой по волосам, а второй обнимает за талию, и шепчет: — Обещаю. Минхо требуется время, чтобы собраться с духом. Тишина всё такая же напряжённая — её будто ножом рассечь можно, и Джисон готов резать, чтобы пробраться к тому уютному кокону, в котором они всегда были. С Минхо просто. Временами сложно, но в общей сумме — просто. Он лёгкий и добрый, забавный и нежный, и даже набор его странных ревнивых тараканов не создаёт для Джисона проблем. Они вместе слишком долго, чтобы узнать, обмозговать и принять все хорошие и плохие стороны друг друга. Джисон готов обещать и принимать. — Я люблю тебя, хён. Не волнуйся и не бойся. Даже если сейчас моя реакция тебя испугает — просто дай мне немного времени. Минхо нервно смеётся ему в шею и отстраняется, чтобы посмотреть в глаза. — Я люблю тебя, Хан Джисон. Не как брата и не как друга. Как человека и потенциального партнёра. Если тебе нужно время подумать об этом — следующие два года я проведу в армии и у тебя будет его достаточно. Когда будешь готов к разговору — я весь твой. Во всех смыслах твой, — и целует в нос, отходя и прощаясь. Джисон, ну, удивлён, но не так, чтобы сильно и до обморока. Минхо — очевидный. Его язык любви — прикосновения и тишина. Молчать он приходит только к Джисону. И обниматься, чтобы помолчать, тоже только к Джисону. Их тянет друг к другу магнитом, но любовь бывает разная и каждая хороша по-своему. Чан любит Чонина, как макнэ и своего младшего «ребёнка». Сынмин любит Хёнджина, как парня и партнёра. А Минхо любит Джисона по всякому и в общей сумме — как человека. Об этом стоит подумать, но не сейчас.💖
Ему понадобилось время, чтобы принять тот факт, что сам он ходил к Минхо так же часто, как и тот к нему. Их переписка была ежедневной, даже если состояла из мемов и видео с милыми животными, а сейчас пусто. Диалог с Минхо закреплён, и Джисон кусает губу на грани слёз, видя, что последнее сообщение было отправлено несколько месяцев назад. Ему не хватает хёна. И он решает отправлять ему по одному видео в день по утрам, будто желая доброго утра. За один вечер в отложенных сообщениях оказывается девяносто видео, и почти забитая до максимума память телефона. Джисону хочется покурить и поплакать, просматривая каждое видео, представляя, как Минхо бы улыбался. Почему он не делал такое доброе утро раньше? Гениальные идеи приходят как всегда не вовремя. С того момента, как Минхо ушел в армию, у Джисона бессонница. Она была и раньше, но заботливый друг всегда был рядом, чтобы лечь рядом и обнять, напевая строки какой-нибудь песни. Джисону нравилось обниматься с ним и слушать строки песен, часто повествующие о потерянной любви или расставании — в этом вопросе у них схожий вкус. Он мало спит, много курит, сутками пишет песни и пьёт айс-американо в объёме не меньше пятисот миллилитров. Чан осуждающе на него смотрит и просит не издеваться над собой. Джисон его игнорирует. В нем проснулся преддебютный Хан Джисон в его худшем проявлении, и теперь, когда ему уже не шестнадцать, никакой Чан его не может удержать в здравом уме. Чан заходит без стука с двумя стаканами персикового чая в руке и произносит: — Подъем, я знаю, что у тебя бессонница. Предлагаю чай и сигареты вместо плаксивых мыслей о Минхо. И ждёт. — Я не страдал, если что. Просто бросал видео в отложку на ближайшие девяноста дней, — бормочет и встаёт, натягивая худи. — Сколько?! — вскрикивает Чан, едва не роняя стаканы. — Джисон, блять, подожди, зачем ты делал видео, о чём и кому? — Хён, с тобой всё хорошо? — настороженно спрашивает, забирая стакан и всматриваясь в синяки под глазами на чужом лице. — Пойдём на балкон, там поговорим. На балконе четыре кресла вокруг книжного столика и мягкие пледы пастельных цветов, потому что «эта ваша трирача почти не бывает здесь, а я постоянно, дайте сделать по красоте». Они благодарны Хёнджину, правда, пусть и закатывали глаза первое время. Джисон удобно устраивается напротив Чана, выуживая пачку сигарет и зажигалку, бросая на стол рядом со стаканом чая. Шоколадные. Те, которые Минхо не курил, отдавая предпочтение вишне. Айдолам курить не положено, как и встречаться, заниматься сексом и жить. Мемберы безмерно благодарны адекватной части стэй, которые поддерживают любой их выбор, потому что Джисон с содроганием вспоминает кучу хейта в сторону Чана и человеческую агрессию, о которой не скрывает. Мысли опять ушли не туда. Как обычно. — Хочешь поговорить, хён? — Хочу. Такое случается редко. Чан привык держать всё в себе, молча терпеть и тягать железо вместо разговоров. Джисон не может осуждать — сам молча пишет песни в такие моменты. — О чём, Чан-хён? — О нас. О группе. О том, что это, оказывается, тяжелее, чем предполагалось. Мы чаще вместе, чем порознь, и отсутствие подколов от Минхо, постов в бабл и просто его рядом делает жизнь… не такой яркой? Джисон хмыкает и укрывается пледом, просовывая руки в специальные отверстия и хватая стакан с чаем. Он любит персики, и, кажется, скучал по ним. Последний раз Джисон пил персиковый чай с Минхо в Осаке. — Я постоянно смотрю в полупустое расписание и жду, когда в нём появится имя Минхо. Звучу так, будто похоронил его, но отсутствие связи с ним усложняет задачу на все сто. Как ты справляешься, Сон? — Я не справляюсь, ты же видишь, но это связано не только с отсутствием Минхо-хёна под боком. — Расскажешь? — Да, только дай мне пару минут, — бормочет и откидывает голову на спинку кресла. — В день перед уходом в армию, хён сказал, что любит меня. Не смейся, как «человека и потенциального партнёра», и сказал, что подождёт ответа, каким бы он ни был. Знаешь, это не было чем-то удивительным. Я, ну, знал? Даже без прямого признания уже какое-то время понимал, что для хёна это не просто дружба, но всё равно сломался, услышав те слова. Кто-то сказал, что говорить вслух — освобождаться от терзающих мыслей, но Джисон говорит, а легче не становится. Его не тяготит и не беспокоит узнанный факт — проблема в собственных мыслях. — Но что о тебе, Сон? — задаёт тихий вопрос, поджигая сигарету. — Я люблю его. Давно, но понял только сейчас, когда постель по ночам стала холодной, бессонница усилилась, скидывать видео больше некому, а по утрам не ждут уведомления от Минхо. Пришлось переосмыслить себя за все те годы, что мы знакомы. В какой-то момент пришлось пройти пять стадий принятия, будто смириться со смертью, а не влюбленностью в лучшего друга, но сейчас я на стадии «принял, понял и хочу обниматься», а обнять не могу. Чан напоминает ему, что скоро будут посещения, и он сможет увидеться с Минхо, а сейчас им остаётся планировать работу и подстраиваться под ближайший уход Чанбина в армию. Будет ещё сложнее. — Я скучал по ночным посиделкам. Спасибо, Чан-хён, — спустя несколько часов шепчет и встаёт, укрывая уснувшего Чана пледом.💖
Джисон на нервах. Сегодня они увидятся с Минхо впервые за полгода и смогут поговорить. Джисон волнуется так, будто снова трейни, на кону которого стоит дебют или возвращение в Малайзию. Ему двадцать восемь, он взрослый самостоятельный человек, который до усрачки и желания блевать боится встречи с лучшим другом. Тем, который признался в чувствах, оставил поцелуй в нос и ушёл в закат. Как же Джисон любит свою жизнь. Чан наблюдает за ним, стоящим перед шкафом с одеждой, будто на свидание собирается. — Сон. — Да, хён? — Ты стоишь перед шкафом двадцать минут и не шевелишься. — Я не знаю, что надеть. — Ещё пять минут и я заберу тебя в том, в чём ты стоишь сейчас. Джисон поворачивается к нему лицом и моргает, выйдя из транса. — Но я в трусах и футболке. — Вот именно. Джисон, блять, давай быстрее. — Но я не зн- Чан встаёт с кровати и хватает его за талию, бросая на матрас, копошится в полках, выбирая несколько вещей, и бросает в Джисона со словами «быстро переоделся и шуруй к двери». — Бу-бу-бу, — возмущается и показывает язык Чану в спину. Футболка, худи, рваные на коленях джинсы и — господи почему — салатовые носки с пришельцами. Причесаться не забыть — и Джисон — конфетка с синяками под глазами от недосыпа и разодранными сухими губами. Мечта любых мужчин и женщин. Дорога долгая, но Чан — лучший отец в мире, разрешает включить Джисону плейлист и подпевать, не осуждая и не ругаясь. Он знает все нервные привычки своих детей и как те с ними справляются. Джисон нервно дёргает ногой и скручивает пальцы, а ещё напевает. У него отдельный плейлист для такого настроения — соло песни Минхо. Чан нежно говорит, что Джисон придурок. — Просыпайся, Сон, приехали. Он не помнит, как уснул. Тело ломит из-за неудобной позы и хочется прохрустеть позвонками, но это может стать фатальной ошибкой. — Может не надо? — бубнит и отстёгивает ремень безопасности. — Чан-хён, а где мой телефон? — В бардачке. Давай, поднимайся. Тебя ждут. Чёрт. Ждут. Блять. Минхо-хён его ждёт уже полгода, если быть точным, а Джисон боится даже из машины выйти, потому что придётся говорить и вообще что делать, если нужно ответить, но ты боишься? Он накручивает сам себя, пока дверь не открывается и на него не смотрит Чан, уперевший руки в бока. Он убирает одну руку и тянет к Джисону, предлагая за неё схватиться. — Я боюсь, хён. — Знаю, Сон. Не обещаю, что всё пройдёт идеально, но это Минхо, и он никогда не станет настаивать на разговоре, если ты не готов. Особенно, если ты не готов. Я здесь для моральной поддержки, помни. Хорошо. Он сможет. Стоит собраться с духом и подняться, выходя из машины, как он видит его, опирающегося бедром на заднюю дверь машины. Минхо странно идёт светлая форма и короткие волосы. И он, очевидно, не тратит время зря. Блять, какой же он большой. Джисон чувствует себя совсем маленьким сейчас, забив на походы в зал. — Привет, Хани. Хани. Хани. Джисон чувствует, как на глаза наворачиваются слёзы. Уже полгода его никто так не называет, боясь лишний раз расстроить. Чёртов Минхо-хён, к которому Джисон бросается и бьёт по груди, пока его гладят по голове и шепчут «я так скучал по тебе». Слёзы текут по щекам, ткань чужой формы липнет к коже, и хочется бить его, долго и до боли, чтобы тоже чувствовал всё, что ощущает сейчас Джисон. Счастье, разочарование и боль, потому что только полгода, а он уже размазан по груди хёна, слаб и разбит на ёбаные куски. — Не поздороваешься с хёном? — шепчет на ухо, когда Джисону удаётся оторвать заплаканное лицо от — охуеть какой — крепкой груди. — Ты здесь коров от груди жмёшь что ли? — бормочет, скользя ладонью от груди к плечам и бицепсам. Минхо громко смеётся и скрещивает руки на его талии, говоря: — Нет, не коров, но могу тебя, хочешь? — Идиот! — Эй, ты с хёном всё же разговариваешь! Джисон обиженно дует щёки, но пытается дышать и обнимает Минхо за шею, бормоча: — Привет, хён. Чан кашляет рядом с ними, улыбается во все зубы и убирает телефон, хихикая: — Пойдёмте, я хочу есть, а потом оставлю вас двоих. Минхо пихает Джисона к окну и садится рядом, позволяя прижаться к боку, как только возможно, оставаясь на публике. Желудок громко урчит, и хёны смеются с него, накладывая еду в тарелку, будто ему пять и он ребёнок. Впервые за все годы знакомства Минхо так много и долго говорит. Он на эмоциях то ли от радости встречи, то ли от осознания, что прошло всего лишь полгода, а впереди ещё полтора. Шутит, что встретил столько айдолов в одном месте, сколько не видел на премиях, рассказывает, чем занимается и сколько времени упражняется от скуки. Злобно хихикает и предлагает Чану на спор потягать железо, когда вернётся из армии. Когда вернётся. Джисон зацикливается на двух словах и молча ест, не решаясь портить настроение окружающим остатками нервозности. Или уже новообразовавшейся — он не уверен. Минхо кладёт ладонь на его ногу, начавшую вновь отбивать чечётку, гладит сквозь ткань брюк и поднимается выше под край толстовки. Он так скучал, что сейчас расплачется. По хёну. По его голосу. По рукам. По нему всему. Хочется отмотать время и вернуться туда, где фанмиты, концерты, подъёмы в час ночи ради репетиций и записи песен в четыре утра. Туда, где нет армии, где Минхо всегда в доступе, просмотры фильмов и походы в кафе в свободные минуты. Куда угодно, хоть в тяжёлые преддебютные времена. Джисон готов пережить ещё раз разбивающие сердце слова о том, что Минхо и Феликса исключают, потому что знает, что они вернутся. Тогда у них будет больше времени — Джисон признается сам, сядет и подумает, осознает чувства раньше, чем тогда, когда уже будет поздно. Не поздно, — мысль в голове. — Самое время признаться. Чан оставляет их в тихом месте под деревом, где можно оказаться только случайно. На лавке сидит Минхо, расставив ноги и уложив локти на спинку. Джисон разрывается между желанием положить голову ему на — как он по ним скучал — бёдра или сесть на них, обнять за шею и уткнуться в волосы носом. — Ты слишком громко думаешь, Джисон-и. Ложись, — и хлопает ладонью по бедру. — А по волосам меня погладишь? — бубнит и укладывается на лавку, пихая Минхо в бедро, чтобы тот подвинулся. — Поглажу, — смеётся. — Ложись. У Джисона ощущение, что всё это сладкий сон, который оборвётся в ближайшую секунду. Минхо слишком настоящий. Смеётся с коротким «а» на конце, сидит с расставленными ногами и гладит его по волосам, напевая одну из песен, которая помогала Джисону заснуть. — Хён, — сглатывает. Минхо мычит в ответ, накручивая отросшие пряди на палец и шутит, что Джисон опять барашек, как когда-то, и ему вдвойне плакать хочется от мысли, сколько всего они пережили, в каких состояниях видели друг друга и сколько моментов превратились в тексты песен, девяносто процентов которых мир никогда не увидит. За последние полгода процент неувиденных миром песен возрастает в геометрической прогрессии, но ему всё равно. — Я… я отправляю тебе видео с животными каждое утро, кажется, к концу службы ты решишь меня заблокировать. — Я знаю, дорогой, увидел сегодня количество сообщений, но не решился открыть. Пусть копятся. Мы посмотрим их вдвоём, когда я вернусь. — Обещаешь? — с надеждой спрашивает. — Обещаю. С Минхо привычно и тепло. На улице солнце палит нещадно, но тень от деревьев создаёт спасительный угол, бонусом — и незаметный для гуляющих неподалёку. Пальцы натягивают пряди до лёгкой боли, пока вторая рука скользит по груди и щекочет бок. Джисон крутится и смеётся, умоляя прекратить. Что угодно, только не щекотка, хён. — Что угодно? Уверен? — хихикает, но не прекращает. — Что угодно, Минхо-хён! — пищит и выдыхает, когда Минхо убирает пальцы с бока. — Тогда расскажи мне что-нибудь. Твоё лучшее воспоминание за то время, что я здесь. Джисон не задумываясь рассказывает про посиделки с Чаном на балконе, опуская суть разговора. Говорит об удобных креслах, тёплых пледах и персиковом чае, обещая в следующий раз выпить его с Минхо в Осаке, как когда-то. Рассказывает, как Чан уснул прямо в кресле от усталости. — Чан как всегда, — хмыкает в ответ, не переставая гладить Джисона по волосам. — Угу. А ты? Хочешь ещё что-то рассказать, чего не сказал при хёне? Минхо замолкает на несколько минут, которые кажутся вечностью. Атмосфера в этот момент как тогда — в тот самый день. Джисону, правда, страшно, что сейчас может сказать Минхо. — Много думал о том, что сказал тебе тогда. Я всё ещё не отказываюсь от своих слов, и, если тебе нужно время, готов ждать, но если ты готов сейчас — вне зависимости от того, какой ответ — я выслушаю. Джисон мнётся, неуверенный, что готов сам, но пластырь надо срывать резко — по его собственному мнению. — Это взаимно, хён. Всё взаимно, — и тянется к чужой ладони, оставляя на костяшках поцелуй. Смотрит доверчиво, позволяя эмоциям отразиться на лице и закусывает губу нервно, когда видит наворачивающиеся слезы на глазах Минхо. Тихое «ты чего, хён?» прерывается мотанием головы и касанием к шее. — Спасибо, что рассказал. — Хён, почему ты пл- Минхо улыбается и шепчет «это от счастья», промаргивается и не перестаёт рассматривать его лицо, вводя Джисона в краску. — Хён, хватит так смотреть, — хнычет и пытается отвернуться. — Давно не видел тебя таким. Минхо хихикает, как влюбленный подросток, не прекращает его трогать всё то время, что у них есть сегодня и слушает жалобы Джисона, который отказывается смотреть без него новые сезоны аниме и дорам. Джисону хочется его целовать, но им нельзя, и он говорит, заглушая глупое «от одного поцелуя ничего не будет» в голове и продолжая жаловаться на такие несущественные мелочи, как потеря любимой пары носков. Чан забирает его практически из рук Минхо и усаживает в машину, толкая в руку стакан с айс-американо и захлопывая дверь. — Поговорили? — буднично спрашивает, сев в машину и пристегнувшись. — Да. — Рад? — Очень. Всю дорогу он напевает песни и вливает в себя кофе, но стоит в общаге коснуться матраса, как сон утягивает, не давая времени переодеться. Сегодня Джисон впервые за полгода не страдает из-за бессонницы.💖
Джисон продолжает отправлять видео в чат с Минхо, только теперь добавляет голубое сердце в каждое сообщение, считает дни до каждой встречи и пишет песни не такие, после которых хочется взять лезвие в руки — после этих хочется плакать в кровати, обнимая украденную у Минхо подушку. Они видятся несколько раз за оставшиеся полтора года, и для Джисона это чертовски мало. Ему не хватает Минхо буквально во всём: просмотре дорам, прогулках, переписках среди ночи и работе в студии. Минхо всегда был тем, к кому Джисон шёл с песнями сразу после Чана, а иногда и вовсе первым. Удерживает одна мысль — когда Минхо вернётся, они посмотрят все отправленные видео. От первой до последней секунды. Минхо ему обещал. Жизнь стала почти серой, когда в армию ушёл Чанбин. Он для Джисона — второй родитель после Чана и в музыке, и в жизни. С Чанбином можно сидеть часами в уютной тишине, просто смотря в небо. Можно писать песни, сидя рядом друг с другом, уткнувшись каждый в свои листы бумаги и наушники. Дебют новой группы тоже можно обсудить. Но Чана уход Чанбина подрезает во много раз больше — по нему видно. Джисон волнуется. Уходит Хёнджин, вынужденный сбрить свои вылизанные дорогими средствами волосы. Они все видят, как ему тяжело от мысли отказаться от рисования на ближайшие два года. И от Сынмина. Джисон предлагает ему завести дневник и отсчитывать дни, но внутренне сам содрагается, вспоминая, сколько ждать Минхо. А потом всё рушится. Жизнь оказывается жёстче, чем можно было подумать, когда ему озвучивают дату начала службы. На следующий день после возвращения Минхо. Впервые Джисон плачет, осознавая масштаб трагедии, садясь в машину. Грызет губу до крови, сжимает кулаки и бормочет тихое «почему?», а после едет в студию и не выходит из неё до утра, выливая все мысли в буквы и слова. Его вытаскивает Чан, отправляя домой и кутая в плед, ложась рядом и обнимая. — Всё будет хорошо, Сон. Джисон знает. Он, блять, всё понимает. Его истерики — выливающийся многолетний стресс, проблемы с головой и отсутствие длительных походов к врачу, но он делает это сам с собой сознательно. Доводит до крайней точки, чтобы после вот так — как сейчас — биться головой о мокрую от слёз подушку. Так нельзя, но он по-другому не умеет. Намеренно доводит себя, думая о Минхо. О том, что ему нельзя его встречать, когда у того закончится служба, потому что не сдержится. Полезет обниматься и будет плакать в плечо, шепча «люблюлюблюлюблю», а после отключится от переутомления и проспит двенадцать часов. От собственных мыслей тошно. И спать с кем-то он отвык. Чан слишком горячий и всё время пытается обнять, а Джисону и хорошо, и плохо одновременно. Хочется обниматься, но с Минхо. — Не думай, Джисон, просто спи. У тебя будет время подумать обо всех худших сценариях, которые ты так хорошо придумываешь, — шепчет Чан, прижимая ближе к своей груди. А думать хочется. И плакать тоже. Джисон спит весь день и просыпается к ночи, когда рядом уже никого нет. Жизнь всё ещё кажется несправедливой, как и в подростковые годы.💖
Он ждёт. Чан поехал за Минхо несколько часов назад и должен скоро вернуться. Не один. С Минхо-хёном. Сегодня Джисон не отправил ему видео утром, потому что хочет показать лично, когда они будут сидеть рядом, пить кофе и листать все те сотни видео. Страшно. Как в тот день, когда они встретились спустя полгода службы Минхо. В их последнюю встречу тот стал ещё больше, волосы отросли и напоминали преддебютного Минхо, но улыбка всё та же. Счастливый. Джисон лежит в комнате Минхо, обнимая подушку, которую честно вернул, и ворочается, постоянно смотря на дверь. Минуты кажутся часами. Телефон вибрирует от потока сообщений и звонков, но он игнорирует всех — даже если на него кричит менеджер — Джисону плевать. Ручка двери дёргается и спустя секунду на него смотрит хён. Моргает удивлённо и зависает, осматривает комнату, будто проверяя, туда ли зашёл, и, когда осознание приходит, закрывает за собой дверь. На замок. — Иди сюда, — говорит едва слышно, опираясь спиной на дверь. У Джисона колени подгибаются, а Минхо смеётся тихо и ждёт, чтобы обнять, вжаться носом в шею и прошептать «я сейчас заплачу от счастья, Хани». Обнимает за талию и жмёт к себе до хруста костей и жалобного «хён, больно». Дождался. Как в блядских дорамах — дождался парня. И плакать обоим не стыдно, обнимаясь и прижимаясь друг к другу, потому что они соскучились и никто не видит, не осудит и не сольёт фото в Твиттер. Джисон тянет обоих к кровати и падает спиной, вытягивая руки, предлагая себя и свои объятия. Просто полежать. Просто рядом. Просто друг с другом. Так правильно и привычно. Минхо опускается рядом на кровать и подталкивает лечь на себя, целует в нос и обнимает, всё ещё всхлипывая. — Я люблю тебя, так чертовски люблю тебя, Джисон-и. — Хён, — хнычет в ответ, утыкаясь носом в шею Минхо и бормоча в ухо «я тоже люблю тебя». И в этом моменте так много их — типичных тактильных и нежных минсонов, всегда убирающих пылинки друг с друга, поправляющих одежду и тычащих в щёки. Им обоим этого не хватало. — Ты не отправил сегодня видео, — спустя время произносит Минхо. — Потому что сохранил в галерею, чтобы мы посмотрели вместе. А потом мы посмотрим все отправленные, а потом… — Я знаю, Хани. Моя очередь ждать, — хмыкает, пусть и нервно как-то. — Хочешь кофе? Мы можем зайти в кафе, а потом прятаться от людей под деревом в парке, где гуляли ночами. И смотреть видео, только наушники не забудь. Хочешь? Джисон бубнит «угу» и приподнимается, смотря в глаза. — Только хочу кое-что ещё. — И что ты хочешь? — улыбается в ответ. — Поцелуй. Джисон тянется к нему сам, неуверенно касаясь своими губами чужих. Он так долго ждал этого момента, боясь, что не справится — испугается и закроется, но он здесь, хнычет, когда Минхо отвечает и целомудренно скользит губами, осторожно прикусывает и после зализывает языком. Чужие объятия теплые и уютные, но мерзкая мысль о завтрашнем дне не отпускает, и плакать опять хочется, но не от радости. — Мы справимся, — шепчет в поцелуй и поднимается, утыкаясь лбом в чужой. — Полежим ещё немного? — Да, — и опускается ниже, кусая Минхо за грудь. Минхо хлопает Джисона по ягодице и сжимает, не позволяя сдвинуться. — Не советую. Я два года не мог нормально подрочить и отгонял любые мысли о тебе вот таком, лежащем на мне и кусающем в предоргазменных судорогах. Джисон сглатывает и кивает, медленно ложась обратно и обнимая Минхо за шею. — Мне этого не хватало, — вдруг шепчет Минхо. — Мне тоже. Оба смеются и обнимаются, наслаждаясь моментом. Этот день для них, и больше никто не потревожит их маленький уютный кокон. Обо всём остальном Джисон подумает утром.💖
Лучше бы Джисон вообще не думал. Смотреть на себя в зеркало без волос как-то… не очень. Щёки кажутся ещё больше, глаза тусклые и форма ему не идёт, в отличие от Минхо, но тот утром сказал ему «ты не будешь себе нравиться в самом начале, но к концу посмотришь на себя в зеркало и поймёшь, что стал лучше». Он надеется, что так и будет. Служба тяжёлая. Ранние подъёмы бьют его больнее, чем тренировки, которыми он сам себя валит, стараясь заглушить мысли и тексты песен, которые — руки чешутся — хочется написать, но большую часть времени нет возможности. Минхо был прав — айдолов здесь больше, чем на премиях. Вокруг него хёны и множество тех, кто младше, но пришедших в армию специально не к тридцати годам, как сделали мемберы его группы и он сам. Люди вокруг интересные и даже любопытные, но Джисон устаёт. Ему не хватает личного пространства и он почти срывается спустя четыре месяца, когда доходит до пика, но его вытягивает новоприбывший Хонджун-хён, с которым они мало, но общались. Лидер и в армии — лидер, пусть даже не своих детей. Он выталкивает его на улицу и тишину в любую свободную минуту, позволяет высказаться и напоминает, что это не навсегда, пусть сейчас и кажется сложным. Часть пути уже пройдена. И кто бы мог подумать, но в этот раз по приезде плачет Минхо, сжимая его в объятиях и нашёптывая, как соскучился. Стучит по груди и рукам, оценивая труды Джисона и шепчет в ухо «у меня сейчас встанет от одной мысли о твоих руках и твоём теле на моём». Джисон выпучивает глаза и бьёт его по рукам. Эта встреча похожа на ту, которая у них была во время службы Минхо. Неизменным остаётся только Чан за рулём. Путь оказывается тернист и сложен, два года ползут раздражающе медленно, но мышцы на теле крепнут и песни собираются в блокноты, которые Джисон отдаёт Минхо при каждой встрече. Он не знает, читает их тот или нет, но даже если и так — в них просто мысли. Завуалированные и абсолютно разные — от ненависти до любви, как любимый троп в книгах Чонина. Жизнь продолжается.💖
Хонджун обнимает его и наставляет: — Будь хорошим, не нервируй Чан-хёна и радуйся каждой минуте прожитой жизни. Джисон обнимает его в ответ, плачет и шепчет десятки «спасибо», потому что без него бы не справился, сожрав самого себя в вихре уничижительных мыслей. Когда за ним приезжает Чан, Джисон нервно стучит ногой и царапает ладони ногтями. Четыре года. Он думает лишь о том, сколько времени они с Минхо потеряли. Обнимает Чана и думает, что скучал, но больше — по Минхо. Рассказывает, как Хонджун его наставлял и говорит, что он и Чан — лучшие лидеры и родители своих детей, взрослых и немного глуповатых, но детей. Просит прощения за то, как много говорит без остановки, но Чан только машет головой, не прерывая. Он знает, что Джисону сложно ждать. Ждать встречи с мемберами. И Минхо. Чан останавливает машину возле их общежития и пинает в сторону входа со словами «тебя ждут в комнате». Джисон смаргивает подступающие слёзы и обнимает его, а после почти выпрыгивает из машины, едва не забыв телефон. Минхо сидит на кровати, расставив ноги и оперевшись на руки за спиной. Смотрит. Улыбается. Склоняет голову. Джисон бросает сумку в сторону и опирается на дверь, шепча: — Иди сюда. Плачет, когда Минхо поднимается. Плачет, когда Минхо подходит. Плачет, когда Минхо обнимает и прижимает вплотную. — Мы справились, — бормочет Минхо и тянет к кровати, опрокидывая Джисона на себя. — Просто полежи, я скучал по твоему теплу. Оба плачут и жмутся друг к другу, находя спасение в объятиях. Сжимают ладони и хнычут тихое «люблю», не позволяя звуку вылететь за пределы их маленького мира, полного любви и долгого ожидания. Джисону хочется одновременно так много всего, начиная от разговоров и заканчивая поцелуями. Поцелуями. Он нависает над Минхо, сглатывает и смотрит в глаза, потерявшись в многочисленных звёздах, что в них горят. Красивые. И любимые. — Чего-то хочешь, Хани? Хани. Джисон хнычет, услышав нежное «Хани» и то самое «а» на конце, когда Минхо коротко засмеялся. Родной. — Поцелуй. В этот раз Минхо тянется к нему сам, вплетая пальцы в волосы и притягивая к себе. На чужих губах вишневый бальзам и высохшие слёзы, но это его хён. Любимый и драгоценный. По которому он так скучал. Джисона на секунду бросает в годы службы Минхо, когда он грешил самым ужасным и страшным, осознав свою влюблённость и тоску — в его телефоне появились папки с эдитами. Минхо, трахающий пол бёдрами; Минхо смеющийся; Минхо смотрящий на стэй своими невероятными глазами. И их совместная папка, полная вырезок со всеми нежными касаниями, случайными столкновениями и улыбками, подаренными только друг другу. — Ты отвлекся, — хихикает Минхо, оставляя поцелуй на щеке и укладывая голову на матрас. — Думал о тебе. — Я здесь. Поговори со мной. Теперь можно. Больше не нужно придумывать ситуации и разговоры в голове, которые никогда не случатся. Не нужно представлять, что будет, когда он вернётся. Он уже здесь. Обнимает Минхо, опять целует и седлает крепкие бёдра, которые тот продолжает поддерживать, судя по их мощи. — Не хочу говорить. Хочу трогать, — бормочет и упирается ладонями в грудь. Джисон соскучился по ощущению чужих ладоней на заднице. И по хитрой улыбке. И по прищуренным глазам. И по ощущению, когда тебя бросают спиной на кровать. Раньше они дурачились — сейчас Джисон вздрагивает от крепкой хватки на бёдрах и кусает губу, когда обвивает талию Минхо ногами. Поцелуи глубокие и мокрые, руки живут своей жизнью и цепляются за каждый сантиметр чужого тела, но ощущение реальности происходящего появляется только в момент, когда Минхо шепчет «наконец-то тебя можно целовать, Хани». Наконец-то. Целовать. Хани. Джисон жмётся к Минхо, не оставляя сантиметров между телами, хнычет в поцелуй и стонет, когда холодная ладонь касается обнаженного живота под футболкой. — Стой, — бормочет Минхо, пытаясь оторваться от его губ. — Джисон-и, ты уверен? Сейчас? — Сейчас, — хнычет. — И навсегда, хён. Минхо бодает его головой в плечо и ложится сверху, полностью накрывая и пряча от всего мира. Теперь они только друг для друга.💖
— Минхо, ты можешь лучше! — Джисон, иди на хуй! Такие высокие ноты тянуть на концерте будет невозможно! Ты сам свой ебучий «Вулкан» на сцене не поёшь, а мне сунешь его аналог. — Это потому, что он для стэй, а эта песня — про нас! — взвизгивает Джисон и получает подзатыльник от только задремавшего Чана. — Чан-хён! — Не орите, дети, дайте отцу поспать. Годы идут — ничего не меняется, — хихикает Минхо, надеясь, что его никто не услышит.