Falling again

      Пальцы зажимают гитарные струны, и Джисок сосредоточенно хмурится, когда звук на сложном аккорде вновь срывается и выходит дребезжащим. Он сидит в своей тесной комнате для практик уже час и тренирует всё одну и ту же последовательность аккордов. Доведение игры до того уровня, когда больше помнят мышцы рук, чем голова — процесс сложный, но определённо окупающийся в будущем.              Возможно стоит попробовать ещё пару десятков раз, и тогда у него получится. У Джисока всегда рано или поздно получалось.              От очередной попытки отвлекает пильканье телефона — пришло новое сообщение.              Джисок откладывает гитару: быть может это реклама, что-то важное от Гониль-хёна или просто отлынивающий от практики Джуён скинул ему мем. В любом случае, надо проверить (и скинуть Джуёну в ответ смеющийся смайлик, если там и вправду мем).              Ожидания, впрочем, не оправдываются: уведомление мессенджера всплывает от знакомого контакта, и сердце приятно ускоряет свой ритм самую малость: Джисоку даже за это совсем чуть-чуть стыдно.              Это от Чонсу.              Тот пишет:              «Можешь помочь, пожалуйста? Я в своей комнате для практик».              И в конце забавный смайлик с умоляющими взглядом огромных глаз.              Джисок выдыхает и ничего не отвечает на сообщение, поднимаясь и устраивая гитару на подставке. Ему не помешает немного пройтись и передохнуть, особенно сейчас, когда на саднящих подушечках пальцев отпечатками въелись следы зажимаемых струн.              Так он себя оправдывает, покидая маленькую комнатку и выходя. Комната практик Чонсу на другом конце светлого коридора — их разделяют пару просторных репетиционных. Те скорее всего до сих пор заняты трейни или айдолами, несмотря на то, что время близится к десяти вечера.              Джисок, потягиваясь, преодолевает коридор и ощущает мягкую, накатывающую, подъедающую сознание усталость. Он зевает, прикрывая рот ладонью, а потом на секунду задумывается, в чём у Чонсу могла возникнуть проблема. Тот снова пишет лирику и на ум всё никак не может прийти то самое слово, идеально вписывающееся в текст?              Джисок коротко стучится пару раз для мнимого приличия и сразу же толкает дверь, проникая в небольшую полутёмную комнатку, мало отличающаяся от его, за исключением гордо расположившегося синтезатора. Гитар тут нет. Джисока обдаёт едва уловимым запахом мягкого парфюма Чонсу, но сам хозяин комнаты почему-то не попадается ему на глаза. Кажется, что тут вообще никого нет, и Джисок думает подождать Чонсу в коридоре: вдруг тот всего лишь на пару минут отлучился?              Сделать этого ему не дают: из-за дверей со стороны маленького диванчика раздаётся звук. Джисок не успевает обернуться, когда кто-то прижимается к нему со спины, быстро сцепляя руки на животе и притягивая к себе близко-близко. В затылок тычутся холодным кончиком носа.              Джисок, испугавшийся в первую секунду, выдыхает и расслабляется — знакомый парфюм и тепло ластятся к его коже. Он мягко хихикает и касается чужих ладоней на собственном животе.              Чонсу на мгновение отстраняется, чтобы закрыть дверь и всё: тонко и непрочно, но хоть на какое-то время они оказываются отрезаны от всего мира.              — Так с чем тебе нужна была помощь? — и в голосе Джисока очень явно звучит эта пробивающаяся улыбка, полная нежности, которую невозможно скрыть, как и чувства, щекочущие грудную клетку.              — Я соскучился, — Чонсу горячо разбито выдыхает, обдавая жаром короткие волоски на затылке Джисока, и крепче стискивает его в объятиях. Слова эти по телу распространяются ласкающейся волной, и становится хорошо-хорошо. Джисок прикрывает глаза, наслаждаясь их близостью и каждым касанием к чужой коже. Настроения подколоть Чонсу за то, что тот очень просто его обманул, как самый хитрый кот, а он повёлся, нет.              Тепло от чужой груди, прижимающейся к спине, исчезает, руки соскальзывают с живота, и Джисок оборачивается, наконец рассмотрев Чонсу полностью — последний раз они виделись около полудня за обедом, а потом уже не было времени пересечься. Чужой вид сейчас пропитан усталой измотанностью и налётом сонливости. Джисок теперь понимает, зачем здесь: Чонсу любит восстанавливаться немного и черпать энергию из их близости и времени вместе. Из их такой мягкой, разливающейся рекой чувств любви.              — Пойдём, — негромко выдыхает Чонсу, и тянет его за рукав толстовки в сторону маленького диванчика в полутёмном углу — такой есть в каждой комнате для практик, чтобы передохнуть немного и отоспаться хотя бы полчаса во время перерыва.              Чонсу падает на диван и утягивает Джисока за собой. Тот, не долго думая, приземляется аккуратно на чужое бедро, вырвав шумный выдох. Джисок знает: через пару минут Чонсу станет некомфортно держать его вес с впивающимися костями на своём бедре и придётся пересесть на диван. Однако, пока жалоб не слышится, можно позволить себе такую вольность.              Чонсу снова ловит его в кольцо рук и упирается устало лбом в плечо Джисока. Бормочет невнятное:              — Ты тяжёлый... И костлявый.              И Джисок, тихо посмеиваясь, пригревается, наслаждаясь теплом, а потом ловит чужое лицо в свои холодные ладони:              — Но ты меня всё равно любишь.              — Ага.              Это сложно для Чонсу — вот так в открытую говорить «люблю», несмотря на то, что он действительно любит. Даже очень.              Любовь Чонсу проявляется не в словах, она немного другая: это постоянные объятия, бесконечные будто бы случайные касания на протяжении всего дня, поцелуи украдкой. Один раз Чонсу сказал, что Джисок для него словно плюшевая игрушка, которую хочется постоянно тискать. И что ж, это успешно влилось в их повседневную жизнь.              Это не странно для других, когда Джисок на время болезни оказался в комнате вместе с Чонсу. Привычно, что он остаётся там вот уже несколько месяцев, будучи полностью здоровым. Не странно, когда они обнимаются на каждом третьем фото, когда проявляют нежность, преподнося её как дружескую шутку: фанаты счастливы, но другие участники их бэнда никогда не бывают забыты. И это создаёт некое равновесие, баланс, который нельзя нарушать, иначе всё может пойти крахом.              Они встречаются уже два месяца.              Шумно выдох в висок, и Джисок понимает, что он отдавил чужое бедро, поэтому приходит время пересесть на диван. Чонсу зевает и укладывается лёжа на бок, похлопав по свободному месту: Джисок тут же устраивается лицом к нему. Места мало, диван очень тесный и явно не предназначен для двоих, и они хихикают, немного пихаясь, потому что Джисоку в какой-то момент начинает казаться, что он вот-вот свалиться на пол. И тогда... Ох, тогда Гониль-хён в соседней комнате возможно поймёт, что занимаются они вовсе не практикой — отлынивают.              Но им так хорошо вдвоём.              «Скучаю» Чонсу это лежать вместе на тесном диванчике, чтобы дыхание смешивалось и каждый вдох — поделён на двоих. «Скучаю» — и Чонсу заправляет отросшую, сухую от постоянных перекрашиваний чёлку Джисока за ухо, чтобы не мешалась, но непослушная прядь всё равно падает обратно на лицо. Джисок улыбается, едва сдерживая этот пузырь всех чувств в себе — он знает, что сейчас выглядит по-дурацки и улыбка его тоже дурацкая, но сложно справится со всем навалившимся. Уголки губ всегда предательски приподнимаются при взгляде на Чонсу.              «Скучаю» Джисока схоже, но всё равно немного отличается. «Скучаю» Джисока это когда они полночи смотрят фильмы, лёжа на одной кровати. Когда разговоры перед сном с выключенным светом затягиваются до часу-двух. Когда кажется, что за несколько лет они узнали друг о друге всё, но темы для обсуждений никак не иссякают.              Джисок устраивается удобнее и закидывает одну ногу на чужое бедро, иначе точно свалится. Чонсу же с какой-то усталой, прикипевшей нежностью смотрит на него, и от лежачего положения одну щёку немного сплющило. Смешной. Джисок наверное тоже смешной.              — Ты такой красивый, — негромко говорит Чонсу, и Джисок вдруг смущается: не умеет принимать комплименты и, кажется, не научится никогда.              Мгновение, и он чувствует, что атмосфера между ними меняется: становится более чувственной, накаливающейся в груди, готовой вот-вот излиться действием. А потом — Чонсу осторожно тянется, их дыхание окончательно смешивается, и Джисок чуть вздрагивает, прикрывая глаза — губы соприкасаются с чужими.              Они целуются. Очень неумело, стукаясь носами, зубами (у Джисока, правда, однажды чуть не откололся кончик зуба), но с каждым разом получается немного лучше. Точно не так плохо, как в тот раз, когда Чонсу остался с прокушенной нижней губой.              Поцелуи — нечастое явление между ними, но не оттого, что не хочется (наоборот, хочется очень сильно). Дело в том, что они всё ещё айдолы, медийные личности в довольно консервативной стране, к тому же участники одного бэнда. Джисок вообще считает, что романтические отношения внутри группы — это очень и очень плохо... Но он и сам уже попал в эту сеть и говорить так не имеет права.              Они скрываются. Очень. Чонсу говорит, что следующим летом у них, возможно, опять получится выбраться вместе в отпуск куда-нибудь в другой городой. Желательно — в другую страну, где их никто не знает. Чонсу обещает, что они съедутся, когда их контракт в неопределённом будущем закончится. Джисок понял, Чонсу вообще очень любит мечтать.              Отношения между ними — это какая-то очень тонкая пока материя, что-то на уровне первой подростковой любви, и всё так неловко, непривычно, необычно. Ещё неизвестно: что можно, что нельзя, как приятно, а как делать не стоит. Но они постепенно учатся понимать друг друга на этом новом уровне.              Если отбросить всё, то Джисок может с уверенностью сказать — это его первые отношения. И смутиться. Ему уже за двадцать, но если посмотреть популярные сериалы, всё должно быть совсем не так. Чонсу тоже с кем-то встречается впервые и искренне расстраивается, но Джисок уже объяснял — у них не красиво-фальшивая картинка с кино. У них реальность в совершенно других обстоятельствах, но зато искренняя и самая настоящая, пускай даже и неловкая.              Поэтому можно, когда поцелуй — каждый раз что-то особенное, долгожданное. Что-то, что заставляет сердце за мгновение «до» придержать свой ритм, а потом ускориться в волнительно-трепещущем темпе.              Это «скучаю» может показаться странным, они ведь соседи по комнате. Но уделять друг другу времени получается мало, когда возвращаешься в полночь, набиваешь чем-то желудок в тёмной кухне, а после беспробудным сном рушишься на незаправленную с утра постель.              Джисок зарывается в волосы Чонсу, тоже сильно пушащиеся после осветления, и немного расслабляется от неторопливого, вдумчивого поцелуя. Неожиданно чужой язык осторожно касается его губ, и он всё-таки отстраняется, взглянув на Чонсу — лёгкий румянец вспыхивает на лице.              Тянется, доставая телефон из кармана и проверяя время: прошло почти пятнадцать минут.              — Мне, наверное, пора, — тяжёлый, обречённый вздох срывается с губ, но Чонсу быстро ловит его за запястье и очень просит остаться, очаровательно хмурясь, так что Джисок чуть не влюбляется в него во второй раз. Чонсу нельзя любить больше, он и так постоянно подталкивает его на те вещи, которые запрещены в их агентстве: например, любить парней. Особенно парней из одного с тобой бэнда.              Джисок... Ведётся, делает исключение и решает остаться ещё на чуть-чуть. Укладывается обратно и на этот раз поворачивается к Чонсу спиной. Чувствует как чужая грудь прижимается к нему, а руки полуобнимают, находят его ладони и переплетают вместе пальцы. Джисок замирает: это глупо, но ему почти страшно двигаться. Страшно нарушать их позу и то чувство, которое поселилось в комнате с окончанием последнего движения. Всё как будто встаёт на свои места и сложный пазл по кусочкам собирается в единую картину. Картину любви, в тех самых утренних возлюбленных, расшитых золотом, на «Поцелуе» Густава Климта, так что разбирать уже не хочется — только склеивать вместе и в рамке вешать на стену. Всем говорить, потом, что да, сам сделал, что это плод твоей любви.              Чонсу прижимается ближе, тычется немного согревшимся кончиком носа опять Джисоку в затылок как в самом начале их свидания украдкой в комнате для практик. А затем осторожно оставляет поцелуй на шее. Джисок вздрагивает — это что-то новое. Он уходит в ощущения, тщательно разбирает новое касание, хочет, чтобы Чонсу ещё раз так сделал, ведь нужно распробовать. Чонсу, однако, видимо смущается и просто затихает где-то позади. Приходится иметь дело с остаточными, пробегающими по телу чувствами, и Джисок всё-таки приходит к выводу, что да — понравилось.              Они лежат ещё несколько минут, и касания Чонсу постепенно ослабевают — он медленно погружается в сонную дрёму, вырываясь в реальность лишь урывками, чтобы огладить холодные пальцы Джисока, прижаться ближе. Джисок не тревожит его и позволяет задремать. У него самого в груди назревает тепло, словно кто-то развёл в холодную ночь камин сухими поленьями, и тот вспыхнул. Древесина прогорела, но угли тлеют, подмигивая. И тепло. Очень.              Иногда ему кажется, что в человеке не может помещаться столько чувств к другому, что это что-то из ряда фантастики и его вот-вот разорвёт — глупости, но другого сравнения в голову не приходит. Хочется кричать порой, и Джисок кричит — очевидно выпускает из лёгких избыточно скопившееся счастье, чтобы оставить хоть немного места для новых впечатлений. Помогает ещё написание песен, но больше всего — выступления. Самый лучший способ отдать много, чтобы после чувствовать приятное опустошение.              Джисок не выдерживает и тоже прикрывает глаза, слабо чувствуя чужое сердцебиение — размеренное, вводящее в сон, кажущееся таким интимным. Не для всех. Что-то лично для него от Чонсу. Ноги их переплетаются как-то сами собой, и каждое соприкосновение отдаётся волной нежности.              Джисок думает, что плевать, что он не хочет уже уходить. Выдумает потом отмазку, если их найдут вместе спящими. Стерпит даже выговор Гониль-хёна, хотя тот вряд ли будет ругаться: обычно они оба ответственно относятся к своей работе и отлынивают крайне редко.              А сегодня...              Сегодня просто сильно устали и заснули вместе.              Близкие друзья же так делают, верно?