***
На ночь они остались в деревне, хотя что-то подсказывало Роланду: вампиры не вернутся. Они напали средь бела дня, нагло, в открытую; убили первых, кто попался под руку — детей, заигравшихся в поле — и без следа исчезли явно не для того, чтобы потом заявиться снова. Однако они, конечно, всё равно расставили патрули. На главной площади разожгли костёр, и к нему то и дело приходили хмурые деревенские мужчины — стоило немалых трудов убедить их, что охотникам помощь не нужна. Куча неподготовленных людей с арбалетами и ружьями — скорее источник проблем, чем помощи… Наверное, никогда ещё деревенские улицы не были так ярко освещены, как сегодня. По стенам домов плясали огромные тени охотников, которые, негромко переговариваясь, ходили туда-сюда по отведённым для них участкам. Роланд поднялся по крутым неровным ступеням деревенской колокольни и вышел на балкон. — Какой вид… — тихо сказал он, оглядываясь по сторонам. Золотой месяц, крупный, как серп жнеца, глядел с бескрайнего бархатного неба, усыпанного мириадами звёзд. Река сверкала, как полоса металла, и блестели облитые лунным светом крыши домов с резными флюгерами. И где-то в этих домах поселилось горе: где-то жили семьи, которые сегодня лишились ребёнка… — Откуда ты знал, что я здесь? Астольфо пошевелился в тёмном углу у стены. Рядом с ним стоял потайной фонарь с закрытым окошком; чуть поодаль Роланд разглядел кувшин и свёрток — видимо, Марко притащил ужин для своего капитана, который не стал есть со всеми и сразу ушёл в патруль. — Это лучший обзорный пункт, я бы и сам его выбрал. Сам Роланд послал бы сюда лучников, но сейчас поучать Астольфо не стоило, он буквально тикал, как бомба с часовым механизмом, и мог в любой момент взорваться. Роланд подошёл ближе, сел прямо на дощатый пол, вытянув ноги и опираясь спиной о холодный камень стены. Где-то в щели что-то завозилось, зашуршало и пискнуло — то ли птица свила гнездо, то ли мышь. Внизу горел костёр, отбрасывая неровное, колеблющееся пятно тёплого оранжевого света, вверху и сзади висели колокола, сейчас молчаливые, собравшие непроницаемую тьму под своими железными юбками. — А Оливье где? — снова подал голос Астольфо. Роланд мягко усмехнулся и глянул на него; в темноте он видел только силуэт в плаще, очертания узкого подбородка, кончик носа — выше начинался капюшон. — Переживает, как всё это будет смотреться в отчёте. Я уговорил его поспать, пока не придёт время его дежурства. Как и для Роланда, для Астольфо «отчёт» был чем-то смутным и пугающим, от чего оба предпочитали держаться подальше, а вот Оливье лично имел дело с бумажным монстром — факт, который неизменно вызывал у Роланда чуть ли не суеверное восхищение. Астольфо наконец вышел из тени, сбросил капюшон и, поколебавшись, сел рядом, обхватив колени руками. Роланд пока поостерёгся его трогать, как бы ни хотелось обнять, и они просто молча сидели — близко, так, что можно было дотронуться рукой, но не рядом. Наконец Астольфо заговорил; голос у него дрожал и был таким ломким, что казалось — ещё чуть-чуть, и рассыплется со стеклянным звоном. — Это женщина, — сказал он, не глядя на Роланда. Даже в ночном мраке, разгоняемом лишь призрачным светом луны, видно было, как напряжены его плечи. Весь он сжался, как пружина, одно неверное движение — и не выдержит. — Высокая. Чёрные волосы. Бледная. И хо… — голос у него сорвался, за ним сорвалось и сердце Роланда — так было больно это слышать. — Хо-лод-на-я, — с трудом выговорил Астольфо. — Холодные пальцы. И зубы. Как сосульки. Острые. Холодно… когда она… ку… са… ет… Его затрясло, и Роланд не выдержал — протянул руку, чтобы обнять, согреть. Зря: пружина распрямилась с невиданной силой. — Нет!! Не трогай меня! Не надо, пожалуйста! Астольфо рванулся от него, забился в противоположный угол, закрываясь руками. Роланд опустился перед ним на колени, чувствуя, как по лицу бегут слёзы. Он не видел его таким уже очень давно; когда-то Астольфо вот так просыпался от кошмаров, не узнавая тех, кто рядом, пугаясь прикосновений, забиваясь в угол. Но с тех пор прошло уже много времени, перепуганный мальчик вырос, превратился в охотника — в паладина. Равного. Роланд думал, что все самые страшные испытания уже позади. — Астольфо, — заговорил он, стараясь, чтобы его собственный голос, несмотря на слёзы, звучал ровно и успокаивающе. — Это я, Роланд. Всё хорошо. Ты в безопасности. Ты паладин Граната, помнишь? Попробуй расслабиться. Дыши глубже. Ты в безопасности… Он говорил первое, что приходило в голову; казалось, что главное — не слова, а интонация, и наконец Астольфо выговорил, стуча зубами: — Ро… Роланд?.. — а в следующий момент бросился к нему и с силой вцепился в плащ на его груди — даже в темноте было видно, как побелели у него костяшки. Роланд обнял его и покрепче прижал к себе. Охотник и паладин, но такой тоненький… да, эта хрупкость была обманчива, но именно сейчас казалось, что и душа его такая же хрупкая. Роланд гладил узкую спину, словно сгоняя всё дурное, а другой рукой перебирал мягкие, как пёрышки, волосы, слушая, как постепенно успокаивается загнанное дыхание Астольфо, как его сердце перестаёт стучать заполошно, как мотор неисправной заводной игрушки. — Бывают такие раны, — говорил он всё тем же тихим голосом, — которые могут и через много лет болеть или кровоточить. Такие же раны бывают и в душе. Это не значит, что ты слабый. Ты очень сильный, Астольфо. Ты уже со стольким справился — и теперь справишься, потому что ты храбрый и стойкий. И ты не один. Я с тобой. Мы с тобой. Что бы ни случилось. Мёртвая хватка на его плаще ослабевала, и наконец Астольфо отстранился, отворачиваясь и вытирая лицо рукавом плаща. — Со мной всё нормально, — буркнул он. — Конечно, — легко согласился Роланд, отпуская его. Конечно, с ним было не «всё нормально», но смысл ему об этом рассказывать? Только злить. Плащ зашуршал, когда он потянулся к кувшину и налил воды в кружку. От воды Астольфо не отказался, а вот содержимым свёртка не заинтересовался. Роланду казалось, что сейчас, когда пружина разжалась, самое время перекусить уже наконец, но заставлять никого он не собирался. Подвинув фонарь поближе, он перерезал верёвку ножом и принялся разворачивать обёрточную бумагу, намеренно ею шурша. — Так, что тут у нас? Марко постарался! Хм, кусок пирога? Кажется, твоего любимого, с сыром и шпинатом. Что ж, не пропадать же добру? Да и Марко жаль. Ничего, я потом его поблагодарю и скажу… — Дай сюда! — не выдержал Астольфо. Роланд, пряча ухмылку, расстался с пирогом. — А ещё тут калиссоны, — заметил он. — Ты же любишь марципан? Вопрос был риторический: Астольфо не особенно задумывался о еде, но сладкое любил, хоть и явно стыдился этого. Роланд не понимал, чего в этом такого — он и сам не дурак был сжевать карамельное яблоко или орехи в меду, но у Астольфо были свои представления о том, что можно, а что нельзя. От пирога скоро остались одни крошки. Астольфо, кажется, и правда окончательно пришёл в себя, перекусив. — Я остаюсь дежурить, — хмуро предупредил он. — Само собой. Я не собираюсь будить Оливье раньше времени. — Вот и правильно. Со мной всё в порядке, — повторил Астольфо и привалился к Роланду, щедро поделившись калиссоном. Роланд, разумеется, спорить с ним не собирался, как не собирался оставлять одного. Он посидит до конца его дежурства, а потом проводит до комнаты в крошечной деревенской гостинице и ляжет с ним рядом — так Астольфо лучше заснёт. Конечно, лучше всего он засыпал, заласканный и зацелованный, между ними обоими; тогда он расслаблялся так, как ни в какие другие моменты, спал без снов, глубоко и крепко. Льнул к ним, прижимался, даже если было жарко, а если кто-то из них вставал — хмурился и, не просыпаясь, начинал шарить рукой по пустой подушке, и этот неосознанный беспомощный поиск всякий раз делал с Роландом что-то невообразимое. Хотелось перехватить эту сонную шарящую руку, переплести пальцы, чтобы дать Астольфо понять: они здесь, они его не оставят. Да, он подремлет с ним рядом, пока не пробьёт четыре и Оливье не вернётся с дежурства, хмурый, бледный и уставший. Тогда Роланд тихонько встанет, а Оливье займёт его место, и Астольфо, перевернувшись на другой бок, уткнётся в него лбом и коленями, и Оливье обнимет его осторожно, чтобы не разбудить, а Роланд отправится на дежурство и встретит бледный рассвет… Вампиры в деревушку так и не вернулись, и через некоторое время охотники вернулись в Собор — с пустыми руками и знанием о том, что где-то на свободе разгуливает как минимум несколько обезумевших вампиров.***
За следующий месяц было три похожих нападения: вампиры налетали, как снежный вихрь, хватали первых, кто им попадался, высасывали досуха, бросали тела — и бесследно исчезали, чтобы вновь появиться там, где их никто не ждал. Орден усилил бдительность, провинциальные отделения были настороже, а на причальных мачтах у Собора теперь всегда покачивались, как огромные киты, сразу три дирижабля, на которых можно было быстро добраться до любого уголка Франции — но всё зря. Четвёртое нападение произошло в очередной идиллической маленькой деревушке, прямо в церкви. Охотники окружили древнее каменное строение, доверху убранное лесами — церковь как раз реставрировали — но вампиров внутри не было. Были — тела на алтаре, сваленные вместе, как пародия на жертвоприношение. Запрокинутые головы, в ужасе открытые глаза, оскаленные зубы, безвольные мёртвые руки — грубые мозолистые руки рабочих. Даже сильный молодой мужчина — не ровня вампиру. Под ногами хрустели разноцветные стёкла витражей. Солнце с весёлым равнодушием запускало лучи в разбитые окна, выхватывало — тут блестящий осколок, пускающий цветные зайчики, там — скорбный лик святого, перемазанный кровью. — Как они… как они посмели! — дрожащий от негодования женский голос неожиданно громко взлетел под купол, и Софи сделала пару неверных шагов и прижала руку ко рту, глядя на распятие. На нём висел человек в залитой кровью сутане. Роланд лишь надеялся, что бедняга священник был уже мёртв, когда его прибивали к кресту. Простучали быстрые шаги: это Астольфо подошёл к телам и принялся их рассматривать. Бесцеремонно потянул мертвеца за руку, чтобы приглядеться. — Да что он творит?! — возмущённая Мария не сдержалась, но Роланд только положил ей руку на плечо: он знал, что тот ищет. И явно нашёл. Астольфо вздрогнул, ноздри его раздулись, губы сжались в одну тонкую линию. Метка. Снова та самая метка. Развернувшись, он вылетел из церкви, и Роланд вздохнул, переглянувшись с Оливье. Астольфо за этот месяц стал сам не свой: плохо спал, забывал поесть, бесконечно пропадал на тренировках. Они знали, что с ним, но не могли помочь. Оба понимали: единственное, что ему поможет — это увидеть, как рассыпается в прах та, что убивала его семью у него на глазах. Охотники разошлись по деревушке, расспрашивали перепуганных жителей, обходили окрестности. Но, как и в предыдущих случаях, ни единого следа вампиров не нашли. Ближе к вечеру Роланд с Оливье вышли к реке и обнаружили там Астольфо: стиснув кулаки в перчатках, он невидящим взглядом смотрел на воду, бурлящую меж камнями. Закатное солнце окрашивало его волосы в удивительный, почти гранатовый цвет. Роланд хотел было подойти, но Оливье остановил его: — Позволь я. Сев на валун рядом и прислонив к нему Дюрандаль, Роланд наблюдал, как Оливье подходит к Астольфо и негромко окликает его. Тот вздрогнул, на мгновение обернулся — брови нахмурены, рот сжат в тонкую линию: — Что? — почти огрызнулся. Оливье наклонился, поднял камень, взял Астольфо за запястье и вложил камень ему в ладонь: — Кидай. — Что?! — Кидай, — повторил Оливье и кивнул на реку. Со своего наблюдательного пункта Роланд видел, какой свирепый взгляд у Астольфо — он словно интересовался: «Чтоб тебе провалиться, ты это серьёзно?! Или смеёшься надо мной?!». Оливье не отводил взгляд, и мгновение они вот так смотрели друг на друга, а потом Астольфо развернулся и метнул камень, который с бульканьем ушёл под воду. — Ну?! Доволен?! Оливье протянул ему целую пригоршню камней: — Кидай ещё. Опять они уставились друг на друга — один с яростью, другой со спокойной уверенностью человека, знающего, что делает. И снова Астольфо послушался: схватил камень у Оливье из рук, швырнул. Схватил ещё один. — Какого! — камень бултыхнулся в реку. — Чёрта!! — и ещё один ушёл под воду, подняв тучу брызг. — Почему!! — ещё бросок. — Я!! — и ещё. — Не могу! Сделать! Всё! Как надо?! Почему?! Почему-у-у?!! Последнее восклицание закончилось воплем, в котором, кажется, выразилась вся та злость и отчаяние, которые он чувствовал последний месяц. Он пнул гальку носком ботинка, взметнув целый фонтан мелких камушков, которые дождём просыпались в воду, и упал на колени, точно обессиленный этой вспышкой; Оливье тут же опустился рядом, притянул его к себе, что-то зашептал на ухо. Плечи Астольфо вздрагивали под его рукой, всё ещё облачённой в латную перчатку. Другую руку Оливье прижал к груди, напоминая о старом обещании, и через некоторое время Астольфо повторил его жест. Даже издалека было видно, как он расслабляется, как напряжение уходит из его тела. Второй рукой он обхватил Оливье за шею и прижался лбом к его лбу. Роланд глубоко вздохнул и перевёл взгляд на небо. Заходящее солнце таяло за темнеющей полосой леса, поливая облака багровыми отсветами, сверкало где-то вдали на церковном шпиле. «Господи, пусть всё наладится. Помоги нам поймать преступников, помоги нам сделать всё как надо…» 7 лет назад Сжимая в руке бутылку вина, Роланд постучался и вошёл, дождавшись усталого дозволения с той стороны. Уже по самому тону, которым было сказано «войдите», он понял что вино Оливье пригодится, а увидев его, ещё больше уверился в своём выводе. Бледный, с кругами под глазами, на удивление растерянный, тот сидел на кровати в одних штанах и рубашке, и смотрел в стену расфокусированным взглядом. — Эй. — Отставив бутылку, Роланд сел рядом, обнял его, ткнулся лбом в висок. — Гранатумы? — спросил он и по тому, как вздрогнул Оливье, понял, что не ошибся. Три недели прошло с того момента, когда Роланд вынес на руках единственного выжившего в страшной бойне. Оливье тогда как раз был на задании в Гавре, вернулся как раз когда не было уже Роланда. — Ты знал их семью, да? — Роланд отстранился, заглядывая ему в глаза. Оливье заторможено кивнул. Тут требовалось иное воздействие, и Роланд, отпустив его, откупорил бутылку и разлил вино по бокалам. Отхлебнув глоток, Оливье пробормотал: — Ты знал, что их сын, Астольфо, сам привёл вампира в дом? — Что-о? — Роланд от неожиданности чуть вино не пролил. — Я только слышал, что это была месть бывшему паладину! Оливье передёрнул плечами, как будто от холода: — Вампирёныш втёрся ему в доверие. Подружился с ним. А потом привёл толпу вампиров… Роланд прервал его восклицанием и зажал рот рукой, чувствуя, как по лицу текут слёзы. Оливье поднял на него потерянный взгляд светлых глаз, и Роланд ухватил его за плечо: — Астольфо, наверное, чувствует себя таким виноватым! — всхлипнул он. — Думаешь?.. — Ну конечно! — Я… — Оливье не договорил, одним махом допил бокал и принялся вертеть его в пальцах. Роланд не торопил его — сидел рядом, успокаивающе поглаживая по плечу, пока наконец не услышал: — На самом деле, это я виноват. — Ты?! Да почему?! Оливье поморщился и на мгновение стал напоминать обычного себя: — Ты можешь мне в ухо не орать? Послушай вот лучше. Мы с отцом были в гостях у Гранатумов накануне нападения. Я разговаривал с Астольфо. Он рассказал, что у него появился «особенный друг» и попросил никому не говорить. Роланд охнул и отпустил его: — Ты подумал… — Я подумал о себе, — резко оборвал его Оливье. — А надо было подумать о нём. О том, что его отец — не такой… суровый, как мой, и не стал бы возражать против дружбы с каким-нибудь фермерским мальчишкой, а значит, дело в чём-то другом. Я мог бы даже догадаться насчёт вампира, если б хоть на секунду задумался, почему он так скрывает этого «друга» и почему называет его «особенным»! — Не мог бы, — мягко сказал Роланд. — Нет, мог бы! И должен был! Иначе какой я паладин?! Он уткнул локти в колени и вцепился обеими руками в свои длинные волосы. — Одному Господу дано всё знать, — прошептал Роланд, гладя его по спине. — А мы — всего лишь люди. Но мы должны исправлять то, что в силах исправить. — Что тут можно исправить? — глухо откликнулся Оливье. Роланд помолчал, удерживая руку у него на спине. — Нужно сказать Астольфо, что он не виноват в гибели семьи, — сказал он наконец. — Ты вот винишь себя. Я могу сказать, что это все мы виноваты — потому что не пришли раньше… Но он — точно ни в чём не виноват. Оливье медленно распрямился и посмотрел Роланду в глаза. Больно было видеть его, обычно самоуверенного и даже слегка высокомерного, таким раздавленным и потерянным. — Он же меня возненавидит. — Нас, — поправил его Роланд. — Мы вместе пойдём. И последствия тоже примем вместе. И знаешь, что?.. Лучше пусть ненавидит нас, чем себя. Оливье колебался только мгновение; затем встал и принялся натягивать сутану. — Идём, — сказал он с обычной решительностью в голосе. — Ты прав. Астольфо выделили отдельную палату, где при нём неотлучно и, кажется, даже бессонно находился Марко. Высокий, слегка сутулый, в аккуратном чёрном костюме, он поприветствовал Роланда и Оливье и даже попытался улыбнуться, но на глаза его мигом навернулись слёзы, и он отвернулся, пытаясь их скрыть. Бедняга, он, наверное, места себе не находил! — Как он? — спросил Оливье, бросая взгляд на ширму, которой отгорожена была кровать Астольфо. — Плохо, господа рыцари, — прошептал Марко, снимая и протирая очки. — Он просто… лежит. Не говорит. И даже не плачет. И у него такой взгляд, что… — его голос сорвался, уголки губ задёргались, и слёзы полились из глаз сплошным потоком. — Про… простите… Роланд, не раздумывая, сгрёб его в охапку и прижал к себе. Марко издал полузадушенный писк, но сопротивляться не стал, и Роланд стиснул его посильнее в знак поддержки, похлопывая по спине одной рукой, а второй прижимая его голову к своему плечу. — Хвала Господу, что вы заботитесь об Астольфо! Я так рад, что он не один! Поверх дрожащего плеча Марко он увидел, как Оливье прижимает к переносице большой и указательный палец, как будто от головной боли. Что это с ним?.. Наверное, его тоже нужно обнять… — Мсье Роланд слишком добр, — пробормотал тем временем Марко ему в плечо. — Вы, наверное, хотите увидеть моего господина? Роланд отодвинул его от себя и заглянул ему в лицо. Марко, отводя взгляд, зашарил по карманам. — Только не расстраивайте его ещё больше, — всхлипнул он и уткнулся в носовой платок. Астольфо едва пошевелился, когда они подошли к его кровати. Огромные, обведённые тёмными кругами глаза казались двумя бездонными ямами, куда страшно было заглядывать — столько в них читалось отчаяния. Рука, лежавшая поверх одеяла, была совсем исхудавшей, почти прозрачной, и весь он походил на призрака, которого уже почти ничто не держит в этом мире. У Роланда защемило сердце, а к глазам снова подкатили слёзы, но он сдержался. Он сел на край кровати и машинально погладил Астольфо по волосам, сухим и ломким, как перья больной птицы. — Астольфо, — заговорил Оливье, подтянув к себе стул, — ты меня помнишь? Длинные ресницы дрогнули и на мгновение сомкнулись. Это «да»?.. «А мы не сделаем хуже?» — спросил Оливье, когда они шли в палату. Сейчас, когда Роланд смотрел на Астольфо, ему казалось, что хуже уже некуда. Он взял его за руку и вздрогнул: безвольные тонкие пальчики были холодны, как лёд, и даже не шевельнулись в ответ на ободряющее пожатие. — Я хотел тебе кое-что рассказать… — продолжил Оливье, переглянувшись с Роландом. Пока звучал его голос, Роланд внимательно следил за Астольфо, и на мгновение ему показалось, что он увидел искорку в широко раскрытых глазах. Меньше всего она напоминала ненависть. Оливье замолчал, и взгляд огромных глаз обратился к нему. Маленькая рука в ладони Роланда слегка пошевелилась; он отпустил его, и Астольфо медленно, как разбитый тяжёлой болезнью человек, перетащил руку по простыне и коснулся колена Оливье. Погладил кончиками пальцев. Роланд никогда не видел у Оливье такого лица. Он и сам не смог бы описать, что в этот момент почувствовал. Астольфо его не возненавидел. Астольфо его пожалел. Идея пришла в голову спонтанно. Роланд прижал кулак к груди и заговорил: — Я, Роланд Фортис, паладин Яшмы, считаю, что ты ни в чём не виноват. А если ты со мной не согласен, то я возьму твою вину на себя. Разве не задача паладина — охранять людей от вампиров? И раз семья Астольфо мертва, разве не значит, что здесь и вина Роланда тоже есть? И уж точно она больше, чем вина десятилетнего мальчика, который поверил маленькому отродью! На этот раз в глазах Астольфо отчётливо мелькнул страх. Запёкшиеся сухие губы разомкнулись, и он прошептал: — Нет… Это я… — Я, Оливье де Вьенн, паладин Обсидиана, считаю, что ты ни в чём не виноват, — звучно и твёрдо выговорил Оливье, так же прижав кулак к груди. — А если ты со мной не согласен… Хотя бы раздели её с нами, — закончил он. Астольфо переводил испуганный взгляд с одного на другого; его грудь судорожно вздымалась, из горла вырывались всхлипы. Вдруг он порывисто сел в кровати и судорожным движением прижал кулак к груди. Из его глаз хлынули слёзы, он разрыдался, и Роланд обхватил его, прижимая к себе и чувствуя, как сотрясается всё маленькое худенькое тело. Марко заглянул к ним за ширму и тихонько отступил, снимая очки. Роланд держал Астольфо в объятиях, давая ему выплакаться и бормоча ласковую бессмыслицу, что-то вроде: «мы рядом, ты не один». Оливье, после некоторых колебаний, пересел со стула на кровать и погладил Астольфо по голове. Для такого как он и это было много. Судорожные рыдания понемногу затихали. Роланд тихо вздохнул: ему казалось, что сердце сейчас разорвётся от горя — и в то же время где-то в глубине его души ожила маленькая и как бабочка хрупкая надежда на то, что хотя бы одну жизнь он сумел выдернуть из когтистых лап, что разорили особняк Гранатумов.***
Прошло чуть меньше месяца с момента разговора в больничной палате, когда после утренней службы их поймал Марко и попросил заглянуть к Астольфо. Конечно, они и без того к нему заглядывали, то поодиночке, то вдвоём, когда выдавались свободные полчаса, но сегодняшнее приглашение выглядело почти что официально. У палаты Марко остановился и оглянулся на них, точно колеблясь. — Господа рыцари… Отговорите его, — быстро сказал он и только после этого впустил их. Роланд переглянулся с Оливье, но тот только пожал плечами — видимо, знал не больше него. Что ж, сейчас они всё выяснят на практике. Астольфо уже чуть меньше напоминал призрака. Чуть меньше стали тёмные круги вокруг глаз, не так страшно выпирали кости, не было такого отчаяния в глазах. Сейчас он полусидел в кровати между подушек, рядом лежала книга, на ночном столике стояла чашка с чаем — кажется, его связь с жизнью упрочилась, и Роланд радостно заулыбался, но быстро прогнал эту широкую улыбку, которая казалась неуместной рядом с ребёнком, потерявшим всю семью всего два месяца назад. Они заняли ставшие уже привычными места: Роланд — на краю кровати, Оливье — на стуле рядом. Астольфо всё ещё не улыбался, но как будто слегка просветлел лицом, увидев их, и Роланд уже привычно погладил его по голове. — Ты хотел нам что-то важное сказать? — спросил он, улыбаясь. Астольфо серьёзно кивнул и сдвинул тонкие брови. — Ко мне приходит священник… Говорит со мной. — Тонкие пальчики перебирали край одеяла. — Вчера вот о прощении. О том, что Господь сильнее любит раскаявшихся грешников, и что сотня грешников ему дороже одного праведника. Роланд одобрительно кивнул: священник, наверное, тоже понимал, как тяжело мальчику мучиться чувством вины, вот он и предлагал ему раскаяние в грехах и Господню любовь, которая одинакова для всех — и для грешников, и для праведников. Огромные глаза обратились на Роланда, взгляд впился с неожиданной остротой. — А вы говорите, что я ни в чём не виноват, — продолжил Астольфо. — Значит, Господь больше любит вампиров, которые убили мою семью, чем меня? Роланд от неожиданности чуть не подпрыгнул, и они с Оливье одновременно выпалили: — Нет! Нет, ты что?! Астольфо переводил острый взгляд с одного на другого. Они переглянулись, в глазах Оливье был чуть ли не ужас, Роланд подозревал, что сам сейчас смотрит так же. — Астольфо, вампиры — еретики, — заговорил Оливье. — Их существование противно Богу, он их вообще не любит! Астольфо опустил взгляд на собственные пальцы, стискивающие одеяло. — Значит, он их не любит за то, что они вампиры, а не за то, что сделали с моей семьёй? Роланд, чувствуя, что глаза у него округляются, уставился на Оливье — ведь тот должен быть сильнее в теологии! — но тот ответил только отчаянным взглядом. Пауза затягивалась; они не знали, что ему сказать. Астольфо вздохнул и очень по-взрослому сказал: — Я так и подумал. Придётся самому… Вы мне поможете? — Что ты имеешь в виду? — Я умолял Господа спасти хотя бы мою сестру, но Он не захотел откликнуться. — На этих словах Роланд потянулся к нему — погладить, утешить — но Астольфо отстранился, пришлось убрать руку. — Поэтому я не буду умолять Его наказать тех вампиров. Если Он делает, что хочет, то и я буду делать, что я хочу. Я хочу стать охотником, я сам их накажу, — голос Астольфо дрожал, но в нём слышалась невиданная решимость. Взгляд больших ярких глаз перебегал с Роланда на Оливье и обратно. Они снова переглянулись. — Решение зависит не от нас, — сказал Оливье. — Но… — …но мы сделаем всё, что от нас зависит, — закончил Роланд и, повинуясь порыву, опустился перед Астольфо на одно колено и прижал кулак к груди. Он не думал, что Оливье последует его примеру — тот обычно глаза закатывал на подобные жесты, хотя Роланд их делал от чистого сердца — но через мгновение тот встал рядом, и они, точно два рыцаря перед юным принцем, склонили головы. Глаза Астольфо вспыхнули впервые за эти два месяца, и он обнял их обоих. На длинных ресницах снова повисли слёзы, и он прошептал: — Спасибо! …когда они вышли из палаты, их догнал Марко, взволнованный и растерянный. — Господа! — прошептал он с упрёком. — Я ведь надеялся, что вы отговорите его!.. — в его взгляде читалась робость, смешанная, однако, с упрямством, которое Роланда и восхитило, и умилило. — Он такой нежный, такой чувствительный мальчик, он пережил огромное горе, ему всего десять лет, он не должен принимать такие решения… — С ним много чего случилось, чего не должно случаться с десятилетними детьми, — сухо сказал Оливье. — И ничего из этого он не выбирал. Позвольте ему хотя бы сейчас сделать выбор. — Но… Роланд, не в силах сдерживать чувства, схватил Марко в охапку и от души стиснул. — Вы так его любите! — воскликнул он. — Вы так за него сражаетесь! Я знаю, что вы хотите как лучше для него, но я чувствую, что Господь указывает нам правильный путь. Он отпустил Марко и похлопал его по предплечьям в знак поддержки. Оливье рядом спрятал лицо в ладони — он часто так делал, когда Роланд принимался кого-нибудь обнимать. — Решать в любом случае опекуну, — резюмировал он и схватил Роланда за локоть. — Идём уже! Иногда я вообще удивляюсь, — добавил он сквозь зубы, быстро шагая по коридору и таща его за собой, — почему я вообще… — Почему ты вообще — что? — переспросил Роланд с широкой улыбкой. Оливье на мгновение остановился, посмотрел на него, затем пихнул в плечо: — Ничего. Улыбка Роланда стала ещё шире.***
Сидя на скамейке в трапезной, Роланд покосился на Астольфо и вздохнул. Тот был мрачен, как туча, и почти ничего не ел — смотрел в тарелку невидящим взглядом и хмурился. Он ненавидел, если ему говорили что-нибудь типа: «тебе надо хорошо есть», сразу взвивался и шипел. Роланд не хотел, чтобы Астольфо шипел, да и делу это никак не помогало, поэтому он не комментировал его отношения с сегодняшним супом, а только… — Ты смотришь на меня и вздыхаешь. Застигнутый врасплох, он виновато улыбнулся под пристальным взглядом Астольфо: — Извини. Может, булочку хочешь? — он кивнул на общее блюдо, откуда быстро исчезали фирменные крученые булочки с маком и сахаром. Астольфо прищурился, слегка склонив голову: — Знаешь, чего я на самом деле хочу? — Знаю, — Роланд не удержался от очередного вздоха. — Голову той вампирши. Но… — «можно же хоть иногда о чём-нибудь другом подумать», — хотел было продолжить он, но в этот момент Гано, сидевший за другим концом паладинского стола, вдруг рявкнул так, что на них начали оборачиваться со всех концов трапезной: — За идиотов нас считаешь, Обсидиан? Оливье, сидевший по другую руку от Роланда, до сего момента беседовал с Ожье; судя по обрывкам разговора, речь шла всё о той же вампирше. Краем уха Роланд слышал, как Ожье сказал, что они застали шайку на месте преступления и погнались за ними, но у вампиров была фора, и в итоге охотники потеряли их след на берегу озера Дан. Оливье как раз спросил, не могли ли вампиры скрыться на лодке — видимо, тут и решил вмешаться Гано. Они с Оливье уставились друг на друга через стол, и Роланд почувствовал, как волоски на шее стали дыбом — показалось, что они скрестили оружие, а не просто встретились взглядами. — Думаешь, мы не заметили бы лодку на озере? — продолжил Гано. — Пытаешься нас в некомпетентности обвинить, но мы по крайней мере убили двух вампиров из шайки, в отличие от вас! — Может, если бы вы не спешили их убивать, а взяли в плен и допросили, толку было бы больше! — прорычал Оливье. Роланд попытался дотронуться до его локтя, но тот только отмахнулся, не отрывая взгляда от Гано, который уставился на него своими непроницаемыми чёрными глазами. — Рано или поздно мы их всех перебьём. Взять в плен и допросить? — Гано неприятно хохотнул и откинулся на спинку скамейки, продолжая сверлить Оливье взглядом. — Вы там что, записались в кружок друзей вампиров? Сбоку зазвенела ложка, падая на каменный пол, и Роланд, не глядя, одной рукой схватил Астольфо за локоть, а другую положил Оливье на плечи, придавливая к скамейке. — Мы делаем одно дело, и нам ни к чему ссориться из-за разных методов, — примирительно сказал он, обращаясь к Гано. — Так ли важно, кто из нас и как убьёт вампиршу? Верую, что с Божьей помощью цель будет достигнута! Сегодня будем молиться за это, брат мой Гано! Ибо все люди — братья, даже если у кого-то внешность не самая привлекательная и характер неуживчивый. Гано пристально посмотрел на них, потом ухмыльнулся и вышел из-за стола, так ничего и не ответив. — Простите его, — заговорил Ожье в своей обычной легкомысленной манере. — Он просто терпеть не может неудач. Я ему всё время говорю, что провалы — это часть жизни, что без них никак, но видите? Всё равно бесится! Никто из вас не претендует на эту булочку? Нет? И, ухватив последнюю булочку с общего блюда, он отправился догонять Гано.***
— Астольфо! Никакой реакции. — Астольфо, отвлекись. Нет ответа. Астольфо продолжил кружить по келье, сжимая и разжимая кулаки, полы сутаны взлетали всякий раз, как он резко разворачивался. Лицо в желтоватом свете ламп казалось мертвенно-бледным, плотно сжатые губы превратились в одну линию. — Астольфо!! — рявкнул наконец Оливье так, что Роланд, который массировал ему плечи, вздрогнул, а Астольфо наконец остановился и посмотрел глазами человека, выдернутого из кошмарного сна. — Сядь посиди с нами, — добавил Оливье уже мягче. — В глазах рябит. Астольфо резко выдохнул и плюхнулся на кровать. Что ж, послушался — уже хорошо. Ещё год назад выбежал бы прочь — только его и видели, и один Бог знает, что бы мог натворить. Роланд слегка поёжился при мысли об Астольфо год назад. А уж что было пару лет назад, когда пятнадцатилетний Астольфо вдруг начал вести себя так, будто они с Оливье перед ним провинились и предали его! Чтобы разобраться в происходящем, им троим понадобился год — и множество мелких размолвок, и две крупные ссоры, и один крайне неприятный разговор с Шарлем, который говорил, что не потерпит свар среди паладинов, и либо они сами решат проблему, в чём бы она ни заключалась, либо её начнёт решать он, и это никому из них не понравится… «Вы от меня что-то скрываете!» «Вы мне о доверии говорили, всё это было враньё!» «Вы выполнили свою роль, помогли мне стать паладином, вы мне больше не нужны!» И потом, после разговора с командующим, кусая губы, глядя в пол, стиснув собственный локоть: «Вы мои коллеги, я буду вести себя как профессионал». И в ответ на жест Роланда, попытавшегося протянуть к нему руку: «Никогда. Больше. Меня. Не трогай!!». Наверное, надо было благодарить тех вампиров, которые потрепали Роланда настолько, что он оказался прикован к постели на месяц, из которого полторы недели провёл без сознания, за то, что Астольфо в конце концов заговорил и во всём признался. Сами бы они вряд ли догадались, и кто знает, что бы тогда вышло в итоге?.. Положив подбородок Оливье на плечо, Роланд наблюдал, как тот накрывает руки Астольфо ладонью, как Астольфо шумно выдыхает, как слегка расслабляется. — Чёртов Гано… — Не поспоришь. Но ты же знаешь, что он всегда такой. А сейчас вообще все на взводе… У тебя руки холодные, — добавил Оливье после паузы, и Астольфо посмотрел на него из-под ресниц, на губах появилось подобие улыбки — пока ещё слабое. Он придвинулся ближе, позволяя Оливье взять обе его руки в ладони, и поднял к нему лицо, опустил длинные ресницы — будто бабочка крылья сложила. — Погоди, — вдруг медленно сказал Оливье и отпустил его. — Холодные руки… Астольфо открыл глаза, недоумённо моргнул, нахмурился. — Холод, — пробормотал Оливье. — Ты говорил, вампирша была холодная… А Гано говорил, озеро… пропали у озера, и никакой лодки… Что, если никакая лодка им и не нужна?! Что, если… Астольфо охнул и зажал рот рукой, глядя широко раскрытыми глазами. — Нам надо поговорить с Шарлем, — сказал Оливье. — И желательно прямо сейчас.***
Астермитовая настольная лампа ярко освещала разложенные на столе бумаги и карту, заставляла мягко блестеть жемчужные пуговицы на рубашке командующего, нимбом подсвечивала его светлые, почти белые волосы. Сидя в кресле среди множества подушек, подставленных даже под локти, чтобы не приходилось слишком высоко поднимать руку, Шарль казался хрупким и больным, он всегда напоминал Роланду сломанную фарфоровую куклу. Однако взгляд у него был такой, что пробирал до костей. Да и тихий голос, казалось, таил в себе опасность, как шелест змеи, ползущей в высокой траве. — Теперь всё обретает смысл. Их передвижения не хаотичны, в них есть система. Всякий раз они пересекают реку или озеро, заметая следы, и им не нужны ни мосты, ни лодки, ни подходящие для причаливания берега… Огромные голубые глаза взглянули на Оливье: — Думаю, ты не ошибся. Она владеет магией и попросту замораживает водную поверхность. Перейти по льду — куда быстрее, чем плыть на лодке, а затем лёд тает, следов не остаётся. А теперь смотрите, — тонкая рука в пене кружев слегка поднялась над подушкой, палец с длинным и острым чёрным ногтем упёрся в карту. — Первое нападение. Второе… — ноготь прочертил линию. — Третье. Видите связь? Роланд честно посмотрел, но ничего не понял. Астольфо сидел неподвижно, глядя широко раскрытыми глазами, в которых плясали огоньки светильника. Только хмурый Оливье, склонившийся над картой, кажется, что-то понимал. — Это всегда маленькая деревня. Всегда возле водоёма — реки или большого озера… — И обрати внимание на расстояние — подай линейку, пожалуйста, я сейчас покажу. Всегда примерно одинаковое, как и промежуток между нападениями… Роланд снова перевёл взгляд на Астольфо. Интересно, он вообще хоть слово слышит или спит с открытыми глазами? Ему показалось, что голова Астольфо начала клониться набок. А если Шарль заметит, что паладин Граната дремлет?! — …транспорт они использовать не могут, поскольку мы патрулируем все вокзалы и станции… — шелестел тем временем голос Шарля. Покосившись на командующего, Роланд осторожно потянулся, но коснуться не успел — Астольфо неуловимым движением перехватил его руку и повернулся — брови нахмурены, глаза мечут молнии. Значит, не спал. Вторую руку Астольфо пришлось ловить у своих рёбер — видимо, тот решил, что Роланд хочет его пощекотать и немедленно собрался ответить той же монетой. — …и мне безусловно приятно видеть горячий интерес всех присутствующих паладинов, их сопричастие к делу, их глубокое вовлечение и понимание всей серьёзности вставшей перед нами проблемы. Астольфо оставил попытки вывернуться, Роланд отпустил его и оба повернулись к Шарлю, который смотрел на них прозрачными, холодными как лёд глазами. По лицу Оливье было понятно, что только присутствие командующего удерживает его от немедленной раздачи пинков. Шарль ещё некоторое время замораживал их неподвижным взглядом, а потом сказал, постукивая ногтем по карте: — Я не сомневаюсь в троице своих лучших паладинов, и всё же на всякий случай повторю: Шавансон. Роланд, которому было очень стыдно, устремил на Шарля преданный взор и закивал. Оливье за спиной у командующего взялся за переносицу большим и указательным пальцем и на мгновение зажмурился. — Расстояние от озера Дан, время пути, расположение на берегу Буа-Жён, маленький размер, удалённость от больших коммун, где может быть аванпост Ордена — всё совпадает. Я очень, — он подчеркнул это слово голосом, — удивлюсь, если ошибся. Он с утомлённым видом откинулся на подушки — протезы ног скрипнули, только подчёркивая кукольное впечатление — и сделал жест рукой: — Вылет утром. Отдохните этой ночью… Это приказ, — добавил он, отпуская их. — Слишком много болтовни, — буркнул Астольфо, когда за ними закрылась дверь кабинета. — Я просто убью её, и всё. Никаких сложностей. — Когда-нибудь, — выразительно откликнулся Оливье, — я сам вас обоих убью, и всё. Никаких сложностей!***
Ближайшая причальная мачта была в получасе пути от деревни, и охотники шли между зелёных полей, чувствуя, как припекает жаркое летнее солнце, вдыхая густой медовый запах цветущих лугов. Роланд сорвал цветок и заправил за ухо, за что удостоился выразительного взгляда от Оливье и закатывания глаз и цоканья — от Астольфо, но это не помешало ему улыбаться во весь рот, шагая по просёлочной дороге. Деревушка лежала на берегу реки — нарядная, пряничная. Колокольня церкви возвышалась над черепичными крышами, зеленели сады. Мальчик пас стадо гусей, две девушки шли с корзинами — мирная, тихая картина; сложно представить, чтобы здесь произошло… Роланд не успел додумать: высокая тёмная фигура выросла за спиной у пастушка; протянулась когтистая рука… Стрела просвистела и вонзилась в голову вампиру. Тот зашатался; отчаянно завизжали девушки, загоготали гуси. — Вперёд! — заорал Роланд. — Они уже здесь!! Всё переменилось в один миг, охотники и вампиры ворвались в деревню одновременно. Они успели в последний момент. Ни эвакуировать жителей, ни подготовиться — как бы ни был Роланд плох в тактике, даже он умел расставлять лучников на высоких точках и отправлять охотников на самые выгодные позиции. — Мария! На колокольню! — заорал Роланд, раскрывая Дюрандаль и разделяя его на две части. Рядом взревел Альтеклер. Оливье выкрикивал приказы своим охотникам, Роланд бросился прикрывать двух девушек с корзинами. Вампир, прыгучий и ловкий, уворачивался от ударов и хохотал ему в лицо, пока Роланд не рассёк его напополам одним могучим ударом. Девушки подвывали от ужаса, вцепившись в свои корзины. По брусчатке раскатились ярко-красные наливные яблоки, очередной вампир с хрустом раздавил одно такое, но поскользнулся на нём, и на него тут же налетела Софи с мечом. Мгновение отрубленная голова катилась по улице рядом с яблоками, а потом рассыпалась пеплом. — В церковь! — крикнул Роланд перепуганным насмерть девушкам. Хоть какая-то защита! Он поставил охотников у двери и у окон, но церковь маленькая, много народу не вместит… Вся надежда на то, что они успеют расправиться с убийцами быстрее, чем те снова успеют прикончить ещё хоть одного несчастного. На улицах царил хаос. Часть вампиров, поняв, что имеет дело с охотниками, пыталась сбежать; часть наоборот решила сражаться не на жизнь, а на смерть. Лязг оружия, грохот аэгис, свист стрел, крики, вой, ругань — всё слилось в одну сплошную какофонию. Бежало, гогоча, стадо обезумевших от страха гусей, мечась с одной стороны улицы на другую; под телегой спрятались двое детей, визжа от страха — вот к ним потянулась когтистая рука, которую тут же отсекло лезвие Альтеклера, раскрывшегося в полную боевую форму, рычащего, как дикий зверь. Оливье, высоченный, с развевающимися волосами, в окровавленном плаще, вскочил на низкую каменную ограду, рубя направо и налево. Краем глаза Роланд увидел Астольфо — как раз в тот момент, когда тот сбил с ног очередного вампира, приземлился ему на грудь и отсёк голову одним движением Луизетты — и не сдержал гордой улыбки. Астольфо развернулся, готовясь атаковать снова, и вот тут-то Роланд её и увидел. Он сразу узнал её по описанию Астольфо: высокая черноволосая женщина с бледным как бумага лицом, с красными губами. Ослеплённая аэгисом, она не могла колдовать, но вампиры опасны и без магии — тем более, что Астольфо с ней уже сталкивался. Она убила его семью. Он её тоже увидел — и бросился вперёд стремительно, как молния, а вампирша захохотала, и её смех понёсся над деревней, как завывания ледяного ветра зимой. — МОЙ МАЛЬЧИК! — услышал Роланд. — МОЙ СЛАДКИЙ МАЛЬЧИК, Я ТЕБЯ УЗНАЛА! Не раздумывая, он бросился на помощь, и тут в него что-то врезалось с мощью идущего на всех парах паровоза. Он еле успел сгруппироваться, чтобы не грянуться оземь всем весом, и всё-таки упал; перед лицом замелькали вампирские когти, он перекатился, пытаясь прижать вампира к земле, выпустил Дюрандаль, чтобы не напороться на лезвие. Клыки щёлкнули у него прямо перед носом. От вампира несло диким зверем и кровью, он зарычал Роланду в лицо, распялив рот в нечеловеческом оскале. Когти вонзились рядом с головой; он едва успел увернуться. Выхватил нож, полоснул по безумным глазам; кровь полилась прямо на него, вампирская хватка ослабела. Роланд нашарил рукоять Дюрандаля, собрался с силами и сбросил вампира наземь. Одним махом поднялся — и отрубил ему голову. Вытер лицо рукавом плаща, огляделся. Чёрный пепел поднимался вверх, медленно кружась в приветливых солнечных лучах. У забора, над которым склонились ветви спелой вишни, лежало тело раненого окровавленного охотника, над ним склонились ещё двое. Оливье медленно брёл по улице, пинком перевернул еле живого, пытающегося уползти вампира и одним ударом добил его. Ни Астольфо, ни черноволосой вампирши. Сердце сжала ледяная рука. Он выпрямился, стряхнул с себя усталость, которая брала своё по мере того, как прекращалось действие эликсира, и тут услышал крик Марии с колокольни: — Капитан! Капитан! Там! У реки!!! Он вскинулся, закрепил Дюрандаль на спине и побежал, оскальзываясь на залитой кровью брусчатке. Вылетел к реке и замер. Не «у реки», а в буквальном смысле «на реке». На ледяном, сверкающем как миллион алмазов острове посреди реки. Наверное, вампирша пыталась уйти так же, как делала это раньше — но раньше рядом не было Астольфо. Сверкая на солнце, вздымались из воды острые ледяные колья, летели ослепительно мерцающие осколки, вырастали морозные стены. Преломляясь, солнечные лучи разбивались на тысячи сверкающих драгоценных камней, лёд хрустел и звенел под ногами вампира и человека. За движениями Астольфо невозможно было уследить — он использовал лёд как преимущество, скользил вокруг вампирши как на коньках, уворачивался от ледяных шипов, прятался за её щитами от её же осколков. Мелькало лезвие Луизетты, заставляя вампиршу то отступать, то уворачиваться, но она всё так же хохотала, уверенная в себе и в своей магии. Вдруг она воздела руки; остров раскололся на две части, оставив Астольфо на второй половине. Течение понесло льдину прочь, стремительно увеличивая расстояние между охотником и вампиршей. — Прощай, мой сладкий мальчик! Мы ещё обязательно встретимся! — закричала она. Засвистели стрелы — и тут же попадали в воду, окутанные ледяными коконами. Вампирша смеялась — и тут Астольфо, воспользовавшись Луизеттой как шестом, прыгнул. Наверное, никто, кроме него, не смог бы проделать такой прыжок. Луизетта ударила с такой силой, что льдина вновь раскололась напополам. Покатилась и с плеском канула в реке черноволосая голова; обезглавленное тело постояло, шатаясь, а потом осело, как сугроб весной. Берег взорвался воплями радости и аплодисментами. Но Роланд не хлопал. Не отрываясь, он смотрел на Астольфо. Что-то не так. Тот не спешил спасаться из воды. Опустился на льдину, а потом и вовсе лёг, свернувшись клубком. Ранен?! В шоке?! Льдина стремительно уменьшалась; рядом, обливаясь холодными слезами, рухнула в воду снежно-ледяная стена, обдав Астольфо брызгами. Радостные возгласы охотников сменились испуганными. Роланд ринулся в воду, раскрыл Дюрандаль на всю длину. Используя, как хлыст, метнул его в льдину, молясь, чтоб не растаяла раньше времени. Конечно, они вытащат Астольфо, но если он без сознания и наглотается воды… А если не успеть?! Острый кончик с хрустом впился в лёд. Сжимаясь, как змеиные кольца, Дюрандаль потянул льдину к берегу. Роланд подхватил Астольфо на руки в тот момент, когда льдина окончательно растаяла. Вынес на сушу. Подбежал Оливье, упал рядом на колени — они едва не стукнулись лбами. Сердце сжалось от ужаса: кажется, Астольфо не дышал, лицо его казалось белее снега, губы посинели, длинные ресницы и брови казались белыми от изморози. Он поднял глаза, встретившись взглядом с Оливье — таким же напуганным. — Медика сюда тащите, быстро! — крикнул тот, повернувшись к охотникам, и кто-то бросился бежать по берегу, увязая в песке. Роланд сам не заметил, как слеза скатилась по щеке и упала на скулу Астольфо. Покрытые изморозью ресницы вздрогнули. Снежинки на них стремительно таяли. Астольфо рвано, с хрипом вздохнул и открыл глаза. — К чёрту медика, — сказал он слабым голосом и закашлялся; Оливье торопливо помог ему сесть, осторожно поддерживая руками в латных рукавицах. — На мне… ни царапины. Роланд выдохнул и сел на песок, а потом рассмеялся от облегчения. Столпившиеся вокруг охотники засвистели и захлопали в ладоши. Астольфо глянул на них — и ткнулся лбом Роланду в плечо, дыша хрипло и тяжело.***
От мерно гудящего водогрея исходил такой жар, что ванная превратилась в настоящую баню. За решёткой плясали красные огоньки. Пар плыл по комнате волнами и не успевал уходить в маленькие вентиляционные окошки, свет единственной лампы с трудом пробивался через него, как сквозь плотный туман. Зеркало в позеленевшей от времени раме запотело; плитка на полу покрылась испариной, медные краны и трубы помутнели от осевшей влаги. Роланда этот влажный жар едва не сбил с ног, и пришлось собраться с духом, прежде чем ступить внутрь. Астольфо сидел в горячей воде, подтянув колени к груди, сложив на них руки и опустив голову. Несмотря на его протесты и даже попытки сопротивляться физически, его всё-таки осмотрел медик, но ни одной царапины и впрямь не обнаружил, после чего отпустил отогреваться — мэр деревушки уступил паладинам свой дом, чтобы они могли отдохнуть перед тем, как отправляться обратно. — Медик сказал «тёплая вода», а не «такой температуры, что и сатана сварится», — мягко заметил Роланд, садясь на маленький табурет рядом с ванной. Астольфо медленно поднял голову и уставился на него слегка расфокусированным взглядом; влажные волосы прилипли к его лбу, от жара он слегка покраснел и двигался заторможено. — А я сказал «на мне ни царапины», но кто меня послушал? — огрызнулся он, но вяло, без огонька. Роланд оставил при себе замечание, что у Астольфо есть два состояния: «на мне ни царапины» — и «без сознания, оглушён или истекает кровью». Вместо этого он осторожно заправил его тонкие волосы за ухо. Астольфо покосился на него и еле слышно вздохнул. — Она как будто заморозила мне внутренности, — сказал он вдруг, и по коже у него побежали мурашки — Роланд заметил и накрыл его влажное разгорячённое плечо ладонью. — Мне казалось, если вздохну — разлечусь на куски, как сосулька. Роланд вздрогнул и сжал пальцы на его плече. Опомнившись, смягчил хватку — с Астольфо надо куда аккуратнее, главное, ему самому не озвучивать такие мысли. Кожа у него была такая нежная, что порой страшно было касаться — собственные руки казались чересчур грубыми и мозолистыми. — Я всё равно её убил, — сказал Астольфо и торжествующе поглядел на него из-под длинных ресниц. — Я! А не Гано! — Я в тебе не сомневался. — Если б не сомневался, то не трясся бы за меня так! — Астольфо отвернулся, дёрнул плечом — Роланд убрал руку и вздохнул. — Можешь считать, что я за себя трясусь. Потому что мне будет очень больно тебя потерять. Астольфо молчал, и какое-то время тишину в ванной нарушало только успокаивающее гудение водогрея и журчание воды. Наконец он снова повернулся к Роланду, вскинул ресницы, посмотрел снизу вверх своими огромными глазищами… Роланд не удержался — наклонился и прильнул к тонким нежным губам, которые разомкнулись ему навстречу. Сегодня он целовал его с особым чувством — тёплого, разомлевшего в горячей воде, живого — чтобы растаял тот неподвижный бледный образ, представший перед ним на берегу. Когда он его отпустил, губы у Астольфо слегка распухли, глаза блестели. Он протянул руку — кожа на подушечках уже сморщилась от контакта с водой — и провёл кончиками пальцев по губам Роланда. Тот поймал эти пальцы и поцеловал каждый, тая от любви и нежности… Ровно до того момента, как Астольфо, слегка отодвинувшись, не набрал полные горсти воды и не плеснул прямо на него. Роланд охнул от неожиданности, рубашка мигом промокла и прилипла к телу. — Что ты… — Ты слишком медленный! — торжествующе заявил Астольфо, сверкая глазами. Он и его методы ухаживания. Роланд снова вздохнул. Мог бы просто попросить снять рубашку — но это ведь не в его стиле. — Может, я просто не ожидал нападения? — Роланд принялся расстёгивать пуговицы. Астольфо покосился на него — и, кажется, его и без того порозовевшие скулы стали ещё краснее. — Паладин должен быть всегда готов, — пробормотал он. Роланд хмыкнул, освобождаясь от рубашки; Астольфо, видимо, сообразил, что сказал двусмысленность, покраснел ещё сильнее и отвернулся. Покраснело даже его ухо, и Роланд, наклонившись, слегка его прикусил — так, совсем чуть-чуть, просто в отместку. Уши у Астольфо были чувствительные, и он рвано выдохнул, и Роланд шепнул, отведя прядь влажных волос: — А ты готов? — прежде чем прихватить зубами розовую мочку уха, а потом прижаться губами ниже, к местечку под челюстью. Астольфо вздохнул со всхлипом, повернулся к нему, обхватил одной рукой за шею, и они снова поцеловались, в этот раз уже настойчивее. — Давай-ка отсюда выбираться. Мне кажется, так и сердечный приступ недолго получить, — сказал Роланд, слегка задыхаясь и отпуская его. Астольфо глянул снизу вверх и молча кивнул. Роланд вынес его на руках, распаренного, горячего, прильнувшего к нему и почти растерявшего свою обычную колючесть. Астольфо всё переживал, что маленького роста, и Роланд ободрял его, говоря, что некоторые растут и после двадцати пяти… но уже понятно было, что он таким и останется — тоненьким, невысоким. Вытянется, может, ещё на пару сантиметров, но только и всего. Зато удобно было носить его на руках — ещё одна мысль, которую не стоило озвучивать самому Астольфо. Оливье полулежал на широкой кровати — они с Роландом вымылись наскоро у колонки на кухне, смывая с себя следы битвы — и улыбнулся, когда Роланд сгрузил Астольфо к нему под бок и сам лёг рядом. — Я слышал, ты там вампира убил? Астольфо заулыбался своей самой очаровательной улыбкой: — Ну, хоть кто-то должен этим заниматься, пока вы прохлаждаетесь с крестьянками! Роланд засмеялся, прикрыв лицо рукой, но вообще-то ему приятно было слышать, как Астольфо возвращается к более привычной манере. Он перевернулся и взял его за руку, прильнул к тонкой коже на запястье, слушая, как бьётся пульс, чувствуя, как Астольфо осторожно гладит его по щеке. Провёл губами выше, до сгиба локтя, к плечу, к шее — кожа была горячей и почти сладкой, шёлковой. Даже губами страшновато было касаться, казалось, нужно что-то более нежное, чтобы не повредить. Он поднял голову и встретился взглядом с Оливье, который медленно водил кончиками пальцев по уху Астольфо, обводя контур, а потом наклонился к его губам. Волна чёрных блестящих волос закрыла обоих. Астольфо зарылся в них пальцами, притянул Оливье ближе к себе. Он любил перебирать волосы Оливье, любил целоваться — вот это, пожалуй, чуть ли не больше всего. Быстро терял голову от поцелуев, краснел, тяжело дышал, взгляд становился смазанным, губы припухали. Он мог сколько угодно язвить, но выдержки у него не было никакой. В такие моменты Роланду и самому было сложно держать себя в руках. Никому, кроме них с Оливье, не доводилось видеть его таким… уязвимым, беззащитным, доверчивым. Блестящие из-под длинных ресниц глаза, покрасневшие скулы, распухшие губы, рваное дыхание. Они уложили его на постель и целовали вдвоём, ласкали, доводя до стонов и вскриков. Проводя губами по его бедру, Роланд на мгновение замер: там, где ещё недавно была метка с яблоневой ветвью, теперь была только чистая светлая кожа. Минус ещё один знак принадлежности. Плюс ещё один шаг к свободе. Он прижался губами ко внутренней стороне его бедра, где кожа, казалось, буквально таяла под губами, как мороженое; поднялся выше — и Астольфо жалобно вскрикнул, запустил пальцы ему в волосы, закинул ноги ему на плечи. Поднимая взгляд, Роланд видел длинные чёрные пряди, скользящие по светлой коже; волосы Оливье закрывали от него вид, но от того было ещё слаще представлять, что он делает и куда целует сейчас. Астольфо ахал и выгибался на простынях, метался между ними двумя, пока наконец не вскрикнул и не забился в волнах сладкой дрожи. И потом, успокаивая его, всё ещё вздрагивающего, с мокрыми ресницами, с поплывшим взглядом, они оба шептали ему «я тебя люблю».***
Три часа до отлёта, можно и подремать, пока дверь надёжно закрыта, а занавески задёрнуты. Астольфо лежит между ними, расслабленный, почти растёкшийся; их пальцы переплетаются поверх его спины. — Мне иногда страшно смотреть, как он вот так бёдра сжимает… А если посильнее сожмёт? — Что ты несёшь… — сонное бормотание. — Я хоть раз так делал?.. — Одного раза будет вполне достаточно… Ай! Оливье, он кусается! — У него ещё есть силы кусаться? Мы что-то не так сделали… — Я вас обоих… сейчас… очень… — Заснул. — Тише ты. Сам вижу. Не вздумай разбудить.